- Нет, - Кийр оглядывается на дверь, - недосуг мне присаживаться.
Он получает два листка чистой бумаги и бочком-бочком удаляется; к чести его, и истины ради, надо заметить, что он не забывает поблагодарить.
В дверях Кийр сталкивается со служителем Тюма, последний еще носит на усах кусочки яичницы и почему-то несколько не в духе.
- Дьявольщина! - бранится он, не ответив на приветствие портного. - Только что начисто подмел все полы, а теперь отсюда несет такой вонью, словно кто себе в штаны наклал.
- Ну-у, - бормочет Йорх, - ветром вонь развеет.
И после этого Аадниель направляется, наконец, в то место, куда должен был пойти в первую очередь; следом за ним, словно трос, тянется мощный аромат. Портной спускает в очко свои подштанники и смотрит им вслед с таким видом, будто хочет сказать: "Мир праху твоему!"
Однако во всем этом еще не было бы ничего особенного - подобные действия остаются личным делом каждого человека - не подоспей к месту действия вездесущий Кристьян Либле, которому, конечно же, совершенно нечего делать в волостном доме, но… Но когда это было, чтобы звонарь не объявился там, где в связи с каким-нибудь скандалом сошлись двое или трое или хотя бы один единственный человек?
- Ой ты, поганая шкура! - Звонарь прищуривает свой единственный глаз. - Стало быть, вот оно как создают этот новый мировой порядок: до того, как сесть на рундук, штаны вроде как напрочь скидывают! Мой дедушка, - продолжает Либле, - он был чуток постарше, чем я сейчас, держал кобылу Манни; и он ее, стало быть, берег, как медведь свои бубенчики, и ежели эта его дорогая Мани, хоть среди дороги, хоть еще где, настраивалась помочиться, дедушка сей же час снимал с нее дугу. Ну да Бог с ним, со всем этим! Но такого я еще вроде как не видел ни во сне ни наяву, чтоб человек, когда он идет по делу, все как есть с себя посбрасывал и стоял гольем, что твоя морковка. Хе-е, хе-е, господин Кийр, а вы сюда, часом, зашли не спортом заниматься!
- Замолчи, Либле! - шепчет портной. - Ни слова больше - не знаешь ты, что ли, как иной раз дело обернуться может. Видишь ли, эта чертова колбаса весь организм расстроила.
- Да, да, - бормочет Либле в ответ. - Оно вроде бы так. - При этом он вешает брюки своего собрата на единственный ржавый гвоздь, который торчит в стене нужника. - А теперь, - добавляет звонарь ворчливо, - отойди чуток подальше - и у меня тоже тут кой-какие дела есть, не могу я их улаживать, ежели кто другой смотрит. Будь так добр, выдь наружу.
- А мои штаны? - в отчаянии вскрикивает Кийр. Нижние отправились туда, куда они отправились, но верхние?! Они куда подевались? Отдай их, дорогой друг!
- Да Бог с ними, с этими штанами! - Паунвереский звонарь машет рукой. - Ведь не штаны мужика красят, а в аккурат наоборот. Ступай, ступай! - и выталкивает голого до пояса, словно журавль, портного за дверь.
- Силы небесные и вся чертова рать! - восклицает Имелик, обращаясь к Тоотсу, - погляди-ка туда! Кийр разгуливает по волостному двору без штанов! Ты когда-нибудь видел такое?
- Хм-хм-хм, пуп-пуп-пуп, - смеется Тоотс. - Нет, не видел. Кто знает, может Йорх по новому кругу пошел. Может, он именно таким манером рассчитывает побыстрее заполучить свой поселенческий надел. Хм-хм-хм.
Вскоре после этого на крыльце волостного дома, словно живое воплощение указующей власти, появляется помощник секретаря и звонит в колокольчик: заседание начинается. К этому времени у портного Кийра брюки уже на положенном им месте, и он, с какой стороны ни возьми, парень-хват; только вот опять небольшая загвоздка - он вынужден остаться с наружной стороны дверей, поскольку не является членом совета уполномоченных. Но подслушать-то все же можно, о чем говорят там, внутри, в судебном зале, возле стола секретаря и так далее.
Председателем собрания избирается весьма напористый мужик, это можно заключить даже по звуку его голоса. В этом голосе сила и властность человека, от которого зависит благополучие многих граждан Паунвере. Урезают жалованье, где только можно, однако в то же самое время какому-нибудь своему мужику даже и прибавляют: пусть живет и здравствует, у него невпроворот работы: шуточное ли дело, когда человек…
Протокол пишет секретарь сам, и уж от себя-то он любую беду отведет. Если какой-нибудь горластый бобыль рвется обкарнать его жалованье, то получает в ответ такую мощную отповедь, что у всех уполномоченных начинают гореть уши.
В конце концов дело все же доходит до обсуждения и тщательного взвешивания того самого прошения Георга Аадниеля Кийра, которое он в письменном виде подавал уже трижды. Бог Троицу любит, как говорит народная мудрость.
- Да, - берет слово тот самый вяэнаский Март, - вообще-то поселенческий удел сгодился бы каждому, но у нас есть мужики и победнее, из тех, кто на войне угробил свое здоровье … Вроде бы не мешало и на них обратить внимание.
- Видали, какой дьявол! - буравит Кийр ухо Кристьяна Либле. - Налопался за мой счет, как пиявка, а теперь напрашивается на скандал. Я пойду и пристукну его.
- Послушай, приятель, - от тебя несет.
- Ну и что с того, но этого мужика я пристукну, моя душа не вытерпит.
И Аадниель Кийр, словно очумелый, сопровождаемый своим ароматным "тросом", врывается в судебный зал и рявкает под самым носом председательствующего:
- Получу я этот надел или не получу? Мой брат …
- Прошу вас выйти отсюда! - Председательствующий делает легкий взмах рукой, - вам здесь не место!
Поселенческого надела Кийр, разумеется, не получает и в страшном душевном расстройстве устремляется прямиком домой, по дороге думая: "Кто же из нас свалял олуха, я или эти дьяволы там, в волостном доме - вот вопрос?"
А некоторые из его недавних собутыльников, выйдя из судебного зала, смачно плюют куда придется и спрашивают друг друга: - Куда же делся господин Кийр? Он ведь обещал нам кое-что поставить после заседания.
Но господин Кийр к тому времени уже приходит домой; бормоча проклятия, спешит он в свою спальню.
- Послушай, Йорх, - говорит сквозь полуоткрытую дверь Бенно, терпение которого лопнуло словно костюм по наметке, - ты хоть бы сказал, как решилось твое дело в волостном доме.
- А ты, сорока, поди спроси у них самих, у тех, кто мутит воду, Не желают дать мне завоеванную мною территорию, и все тут.
- Какую территорию ты имеешь в виду, дорогой братец? Турцию, что ли? Говорят, там полно огромных кусищ земли, которые только и ждут могучих земледельцев.
- Ты - последний мерзавец! - гудит Йорх из глубины комнаты, что, между прочим, вовсе не так уж и далеко: жилые помещения Кийров отнюдь не из просторных.
Тут разражается плачем женушка Георга Аадниеля: она видит, что ее дражайший супруг вконец выведен из равновесия, что с ним случилось нечто из ряда вон выходящее; и жизнь, которая сулила столько радостей, так и норовит ускользнуть сквозь пальцы. В чем, собственно, суть - этого Юули, привыкшая к чисто практической деятельности, не понимает. Да, в каком-нибудь заказанном ей платье она разбирается, а вот по какой такой причине ее законный супруг в последнее время то и дело бушует этого ее ум уяснить не в состоянии. Из одних острых углов состоит теперь ее муж. Вот и милую Маали он вроде бы до того довел, что народ болтает… Кто бы мог ожидать от Георга чего-либо подобного!
Внезапно гремит щеколда наружной двери, и все в доме умолкают.
- Кто это может быть? - спрашивает мамаша Кийр, распространяя вокруг резкие кухонные запахи. - Идите же наконец поглядите, кто там.
- Сию минуту, - ворчит Бенно, слезая с портновского стола.
В сопровождении Бенно в рабочую комнату входит господин средних лет, в котором хозяева узнают Арно Тали.
- Иисусе Христе! - вскрикивает госпожа Кийр необычайно звонким голосом,
- никак это вы, саареский Арно?
- Да, я и есть. Приехал на несколько дней поглядеть, как поживают паунвересцы. Пока что вижу, по меньшей мере, у вас все в порядке.
Старая госпожа Кийр вытирает передником сидение одного из стульев и предлагает гостю присесть.
- Садитесь, господин Тали! - говорит она радушно. Как это вы тут очутились?
- Очутиться тут - не диво, получил два-три дня отпуска - вот и приехал поглядеть, что поделывают в Паунвере; зашел и к вам немного передохнуть и спросить, как идут у вас дела. Нет, не беспокойтесь, надолго я у вас не задержусь, скоро я снова пойду дальше. - Арно Тали садится на предложенный стул. - А что, Йорха нет дома?
- Где же мне еще быть? - Из-за дверей высовывается старший сын. - О-о!
- восклицает он слегка сиплым голосом. - Никак ты, дорогой школьный друг, в кои-то веки!
Аадниель Кийр подходит к Арно Тали, пожимает ему руку, - по всему видно, он действительно рад приходу школьного приятеля.
- Ну, как там у вас, в Таллинне, живут? - спрашивает Аадниель, слегка кривя рот. - У нас тут дела отнюдь не на высоте. Вот хоть и сегодня, ходил я в волостное правление, надеялся получить немного землицы за своего погибшего на войне брата Виктора, но - вышвырнули. А не мог бы ты, дорогой друг Тали, там, в Таллинне, замолвить за меня словечко?
- Я … настолько слаб в аграрной политике, что в этом отношении ничего не могу обещать, - Тали улыбается, - я никогда не беру на себя обязательства, если не в состоянии их выполнить. Но… поговорить-то я все же тут и там могу, кое-какие знакомства у меня есть. Однако, насколько я понимаю, дела такого рода лучше начинать именно тут, на месте.
- Тут они уже давным-давно начаты, - отвечает Кийр, - только вот местные власти настроены на иной лад. Получается так, что мои справедливые слова всерьез не принимаются.
- Хорошо, - устало произносит Арно, барабаня по столу пальцами, - так и быть, я сделаю для тебя все, что смогу, только дай мне соответствующие бумаги. Через два дня я опять поеду в Таллинн, к тому времени уже будут позади эти "клистирные праздники", как их называет некий тартуский писатель, который нам обоим прекрасно известен.
- Нет, я от своего не отступлю, - Георг Аадниель подтягивает брюки, при этом ан помочах отрывается одна из пуговиц и со стуком катится под портновский стол.
Снова громыхает наружная дверь. Нельзя сказать, чтобы это испугало хозяев, однако некоторое возбуждение они все же испытывают.
- Кто это там опять? - Бенно бросает из рук ножницы.
С иголкой во рту спешит он отворить дверь, которая в эти неспокойные дни обычно на крюке. Хотя еще и не совсем стемнело, Бог знает, кто может пожаловать.
Но на этот раз для тревоги нет оснований, - нарушитель спокойствия не кто иной, как давным-давно известный всему Паунвере звонарь Кристьян Либле.
- Ах, это ты! - Бенно делает шаг в сторону и пропускает гостя в дом.
- Ну привет, Йорх! Чего это ты оттуда, из волостного дома, так быстро убег? После-то все обернулось вроде как в твою пользу. - И лишь после этих слов Либле добавляет: - Здрасьте, хозяева дома!
- Что обернулось в мою пользу? - Аадниель смотрит на Либле расширенными глазами.
- Все! - машет звонарь своими заскорузлыми руками. - Все вроде как шло путем. Только вот горе, что от тебя несло. Будь я трижды проклят, ежели бы знал, где ты понабрался этакой дьявольской вонищи!
- Да говори наконец, мазурик, что там в конце концов произошло? - Мастер-портной чешет себе живот.
- Все в порядке. - Либле скручивает, как обычно, себе цигарку толщиною с хорошую жердь. После этого его единственный глаз проясняется - звонарь замечает своего старинного друга Арно. - Господи Боже мой! - Либле даже приседает. - Неужто это и впрямь Арно?
- А кто же еще, - отвечает Тали, улыбаясь, - куда же я мог деться? Или ты желал моей смерти? Я ведь тебе ничего плохого не сделал, старина Кристьян.
- Силы небесные! - Звонарь пытается поцеловать руку Арно Тали. - Кто же, когда же такое говорил, будто ты… вы… мне зла желали? Сердце у меня так и прыгает от радости, что я снова сподобился увидеть вас тут, в наших краях… или все одно где. Я даже и во сне вас видал.
- Можешь меня и теперь на "ты" называть, мы же с тобой были друзьями, говорили друг другу "ты", ну, тогда… Помнишь ли ты еще, как я однажды рождественским вечером залез на колокольню?
- Ох, дорогой господин Арно, как не помнить! - Единственный, покрасневший глаз Либле увлажняется, звонарь трет его грязным рукавом пальто. - Как же не помнить. А так-то я здорово поглупел, это говорят все паунвересцы, но память у меня вроде как ясная. Не знаю, дорогой Арно, хотел бы я еще что-нибудь сказать в этой своей радости, но… Позволь мне поцеловать твою руку!
- Не дури, Кристьян! - Тали прячет руки за спину. И нить беседы старинных приятелей все тянется и тянется, пока наконец Георг Аадниель Кийр не произносит велико слово:
- Теперь, черт подери, рвану в столицу.
- Добро, - отзывается Арно Тали. - В таком случае поедем вместе.
- Поеду в Таллинн, - повторяет портной, - и проверю, неужели же и впрямь на этом свете нет правды и справедливости; а если все же есть, то я схвачу их за рога и рвану к себе, если же нет, брошу к чертовой бабушке всю эту возню и беготню.
И чем дольше Кийр разговаривает об этом с братом и женой, тем злее становятся его душа и мысли; когда же наступает отмеченный в календаре день, Кийр хватает из угла зонтик, угрожающе насупливает брови и произносит:
- Ну вот, теперь я пойду и погляжу!
- Йорх отправляется в Печоры поросят крестить, - Бенно спрыгивает с рабочего стола. - Вот было бы здорово посмотреть, как он поведет свои дела, как заполучит свой законный надел, который завоевал своей грудью. Ох, святые силы, до чего же мне хочется оказаться рядом с Йорхом, когда он будет улаживать свои отношения с правдой и справедливостью.
Супруга же Йорха скрещивает на груди руки, и только одному Богу известно, какие мысли роятся в ее благонравной голове. Муж уходит, это бесспорно, но куда именно, этого она, как всегда, не знает наверняка.
Георг Аадниель Кийр добирается вместе с Арно Тали до станции, с угрожающим видом требует билет прямиком до Таллинна и, уже сидя в поезде среди других пассажиров, вновь возвышает голос.
- Разве же это порядок? - вопрошает он сипло, ни на кого не глядя. - Вот я еду в столицу Эстонии к великим и могущественным деятелям и не знаю, что со мною будет, а ведь ищу только правды и справедливости.
Арно Тали слушает речь школьного приятеля, но сам лишь изредка вставляет какое-нибудь словечко. Кийра же это ничуть не смущает, слишком он озабочен своими планами во время этой важной для него поездки.
У отца нашего Господа много утренних благодатей, и одну из них он протягивает через свой рабочий стол Кийру в руки, когда последний прибывает на таллиннский вокзал. Сонный и хмурый Кийр выбирается следом за Арно Тали из вагона, проходит в помещение буфета и выпивает стакан горячего чая. Погодите, погодите, теперь-то он покажет этим землемерам, где раки зимуют!
Примерно через час наши старые приятели расстаются; Тали направляется своей дорогой, Кийр же грозится немедля "двинуть" на Тоомпеа. И герой войны Георг Аадниель Кийр действительно начинает двигаться к центру города…как всегда, бочком вперед. Намерение похвальное, однако туда, куда он направляется, найти дорогу оказывается не так-то просто; по пути он ворчит и подает сам себе какие-то знаки, и чертыхается, - сдалась ему эта поездка и это хождение!
Добравшись до Тоомпеа, самого святого места эстонской столицы, наш путешественник до того устает, что вынужден присесть на скамейку. Школяры и государственные чиновники проходят мимо него и вскидывают брови. "Этот фрукт - из провинции", - думают они, чувствуя себя умудренными и проницательными.
- Прекрасно, и куда же вы желаете пойти? - спрашивает вдруг чей-то голос.
- Я? - Кийр поднимает свою хмурую физиономию. - Я хочу пойти к самому главному начальству, я хочу посмотреть, получу ли я свой поселенческий надел или не получу?
- Отчего же вам и не получить, я имею отношение к этому самому учреждению, вот я и выхлопочу вам поселенческий надел и еще кое-что сверх того.
Кийр становится приветливее. Мысленно он уже и речь готовит, чтобы произнести ее перед высоким государственным чиновником, который раздает поселенческие наделы.
Великий деятель продолжает свой путь, поднимается все выше и выше в гору, Кийр же, наш рыцарь из Паламузе, неуверенно, все так же бочком, двигается следом, - черт знает, далеко ли тот его заведет.
Там, на Тоомпеа, портному удается попасть на прием к какому-то огромному, толстому господину. Непонятным образом штанины Аадниеля начинают вибрировать, - стоять перед лицом высокого господина вовсе не так просто, как ему представлялось, в сравнении с этим даже сама дорога от Паунвере до Таллинна была пустяком.
Большой господин извлекает из кармана длинную папиросу, вставляет ее в еще более длинный мундштук и говорит нашему Кийру:
- Документы, документы, мой дорогой!
Георг Аадниель начинает мусолить во рту какое-то слово, будто хочет обкатать его до тонкости. В конце концов он все же находит соответствующее обращение, которое так долго вертелось у него на языке …
- Идемте! - изрекает "глубокоуважаемый капитан", - я посмотрю ваше дело.
В то время, как Кийр отправился в Таллинн, чтобы провернуть великое коммерческое предприятие на предмет получения надела, старый молотило Либле, а может, и кто другой, пустил по Паунвере завиральный слушок:
"Господин Георг Аадниель Кийр поехал в Таллинн с тем, чтобы повеситься, ежели ему не дадут земельного надела".
Супруга Кийра, Помощник Начальника Станции, эта молодая женщина, ходившая когда-то в красной шляпке, тайком плакала, слушая болтовню Либле, которую она прекрасно разумеет, потому что женщина эта, с тихой и понимающей душой, отнюдь не глупа, разве что излишне меланхолична. Если в предыдущей книге мы позволили себе немного пошутить в ее адрес, то теперь должны втихомолку взять свои слова обратно, ибо сплошь и рядом человек оказывается гораздо достойнее, чем представлялось нам по первому впечатлению.
И вот теперь молодой Бенно тоже не стесняется.
- Что ты хнычешь! - восклицает он, сидя на портновском столе. - Очень возможно, что из Йорха - когда перебесится - еще толк выйдет, а не выйдет, так тоже не беда.
Умудренный жизнью старый папаша Кийр усмехается и тому, и этому, и наконец сам вставляет в разговор два-три слова:
- Ну да, вообще-то у него, поганыша, большого изъяна нет, только очень уж он вспыльчивый.
- Кого это ты называешь поганышем, неужели своего кровного сына? - спрашивает мамаша Кийр. - Он же собирается привели тебе из Таллинна целый хутор, то-то будет счастлив, если ему это удастся.
Под окном слышится громкое урчание: Бенно подцепил где-то пса и теперь с ним играет - пес голоден, а у младшего мастера в кармане имеется кое-что из съестного. К кому же собака может быть более расположена, чем к человеку, у которого есть еда в кармане?!