- Можно ведь вызвать посыльного, - поспешила подсказать Бекки. - Они удивительно шустрые. Прямо не понимаю, как они ловко находят везде дорогу, - так и хочется их об этом расспросить.
- У мистера и миссис Ривз есть ведь машина, они могут увезти картину с собой, - заметил Энси, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ни один из них не приехал на своей машине, но Энси считал, что если у человека есть машина, она, словно по мановению волшебной палочки, всегда должна быть к их, а особенно к его услугам. - Я сейчас заверну ее, Питер.
После долгого шуршанья газетами, и возни с веревкой, и многократных призывов мистера Марсбейта, умолявшего Энси быть осторожнее, и вскриков Энси: "Да осторожнее же, Питер, ты чуть не повредил мне палец!" или: "Ну, Питер, только у меня получился этот узел, ты взял и развязал его!" - картина была наконец упакована в листы "Дейли мейл" и непрочно перевязана веревкой.
- Ну вот, мистер Ривз! - сказал Энси. - Теперь вы можете везти ее прямо домой - я уверен, что вам никогда больше не захочется с ней расставаться…
Для мистера Ривза это было весьма тягостное возвращение домой. Картину - даже если она без рамы - не очень-то просто везти в часы пик в метро, когда там толпы народа, да еще когда веревки, завязанные Энси, то и дело развязываются, а упаковка сползает. Мистеру Ривзу приходилось непрестанно ее поправлять: он был в ужасе от одной мысли, что его видели в метро с этой картиной и что всем, конечно, хочется на нее взглянуть.
Наконец, весьма разгоряченный, весьма усталый и донельзя обозленный, мистер Ривз прибыл домой и в припадке ярости швырнул злополучную картину на диван. Газеты соскользнули на пол, и она предстала взору Марсели, которая грелась у камина, потягивая шерри. Она подошла поближе и с профессиональным любопытством принялась рассматривать полотно.
- Великий боже, где это вы откопали? - спросила она:
- Папочка купил это для гостиной, - сказала миссис Ривз. - Она так подходит к нашим подушкам.
- Что?! - воскликнула Марсель. - Этот желтый подходит к красновато-коричневому? Ну, мама! И потом - это такое старье, тридцать первый год.
- А ты не думаешь, что лет через десять это могут очень высоко оценить? - не очень-то надеясь на благоприятный ответ, решил все-таки прощупать почву мистер Ривз.
- Дохлое дело, - бросила Марсель через плечо.
Снова посмотрев на картину, мистер Ривз вынужден был признать, что на этот раз его дочь, по всей вероятности, права…
СЕМЬ
И вот мистер Ривз стал вдруг объектом весьма лестного внимания. Это было вполне естественно и даже неизбежно, если учесть, что люди, готовые платить солидную сумму за произведения неизвестного, да и не очень умелого художника, плодятся не так густо, как черная смородина. К тому же Энcи - надо отдать ему должное - был первоклассный мастер рекламы. Цена его коммерческих восторгов была хорошо известна, и все же слова его производили впечатление. Он не раз - и притом со знанием дела - говорил о "симпатичной кругленькой сумме, выуженной из кармана мистера Ривза", а мистер Питер Марсбейт, усиленно крутя" головой, подтверждал это и говорил, что мистер Ривз невероятно милый. Те, кто был знаком с мистером Mapсбейтом, знали, что зря он этого никогда бы не сказал.
Словом, мистер Ривз начал получать приглашения на закрытые вернисажи. И он, которого разве что силой можно было вытащить даже в кино, охотно шел на эти парады искусства, которые казались ему привилегированными, таинственными сборищами, доступными только для. посвященных. А добрые вести о чеке мистера Ривза распространялись все дальше и дальше. Его убедили вступить в Общество пропаганды пролетарского искусства и пожертвовать некую сумму на это важнейшее дело. Слухи о нем дошли даже до. маньяков, помешанных на политике, и он получил брошюры и подписные листы от Общества культурных связей с Либерией и Лиги реформы избирательной системы в Восточном Китае с призывом использовать свои гражданские права и свое влияние в Министерстве иностранных дел для оказания помощи этому благому делу.
Мистер Хоукснитч неизменно присутствовал на всех закрытых просмотрах и представил мистера Ривза великому множеству художников. Мистер Ривз был весьма удивлен, обнаружив, что на свете - не говоря уже о Лондоне - существует столько художников. Среди них были состоятельные молодые люди, которые элегантно одевались, собирали всякие забавные и очаровательные: objets d'art для украшения своих домов и студий и от нечего делать писали не торопясь картины. Были и другие молодые люди, которые писали в спешке, потому что у них не было денег, одевались и вели себя как бродяги и жили среди мерзости и запустения. Все особы женского пола имели какие-то доходы или источники денежных поступлений и, судя по всему, делились на тех, которые одевались с претензией и носили челки и шиньоны, и тех, которые ходили в сравнительно нормальных и даже красивых вещах.
Он получил великое множество приглашений посетить студии и "взглянуть на мою работу". Подталкиваемый и увещеваемый Энси, он не всегда в состоянии был отклонить приглашение. А посещения эти оказались дорогостоящими. Почти всякий раз он выкладывал на стол чек и уносил с собой картину или рисунок, который был ему вовсе не нужен, который ему не нравился и которого он не понимал. Частенько рисунки изображали обнаженную натуру, - мистер Ривз считал их определенно risques , если не сказать непристойными. А потому он тщательно прятал их от миссис Ривз и Марсели, боясь оскорбить их женскую чистоту. Вдобавок он, конечно, немного побаивался издевок со стороны Марсели, а также того, как бы она не заставила его купить еще худшую мазню своих друзей. Мистер Ривз всю жизнь считал, что художники - они все немного сумасшедшие и к тому же без всяких моральных устоев. В этой связи он очень тревожился за Марсель.
Словом, вот вам пример того, как осторожно надо поступать в жизни. Если бы мистер Ривз не устроил полутайного завтрака с Марджел и не переусердствовал в вине, он не был бы в подпитии и ни за что не позволил бы себе выписать чек на двадцать фунтов за кусок полотна и несколько сгустков краски. А если бы он не выписал чека, он никогда не попал бы в эту беспутную компанию…
Чек этот имел еще одно совершенно неожиданное последствие: мистер и миссис Ривз получили вдруг приглашение провести уик-энд у мистера и миссис Фэддимен-Фишей.
И обязаны они были этим доброму сердцу миссис Фэддимен-Фиш.
Люди, стремившиеся найти в глазах света оправдание своему общению с миссис Фэддимен-Фиш, говорили, что у нее доброе сердце. А доброе сердце - это последнее прибежище людей умственно и социально обездоленных. Миссис Фэддимен-Фиш вовсе не жаждала иметь доброе сердце - она предпочла бы иметь корону пэров. Но при сложившихся обстоятельствах ей оставалось лишь играть в доброе сердце. По этой причине она завела себе ряд протеже, которых внутренне ненавидела, а внешне всячески привечала, искусно подбирая из их числа нуждающихся гениев и рассчитывая, что благодаря своим связям в обществе они, сами того не ведая, могут помочь ей взобраться еще на одну ступеньку той длинной, длинной лестницы, что возвышалась над ней.
В данном случае предметом ее внимания был молодой композитор, который нуждался в материальной поддержке, чтобы написать подлинно английскую оперу. Миссис Фэддимен-Фиш была председательницей и патронессой небольшого комитета, созданного для сбора пожертвований, которые могли бы составить для молодого гения источник временного дохода. По правде говоря, миссис Фэддимен-Фиш интересовалась музыкой и английской оперой еще меньше, чем биметаллизмом, или падением Римской империи, или системой налогообложения в Британской Индии. И занялась она мистером Бертраном Хиггинс-Рэггом отчасти потому, что хоть в кармане у него и не было ни гроша, зато принадлежал он к "наипревосходнейшей семье". Главная же причина заключалась в том, что однажды - по ошибке или же по чьей-то чрезмерной доброте - мистер Хиггинс-Рэгг был удостоен чести играть перед младшим членом королевской семьи, и по окончании представления младший член королевской семьи пожал мистеру Хиггинс-Рэггу руку и милостиво произнес несколько банальных слов похвалы. На миссис Фэддимен-Фиш история эта, рассказанная Энси со множеством фантастических преувеличений, произвела весьма сильное впечатление. Раз мистер Хиггинс-Рэгг играл перед членом королевской фамилии, значит, он пишет настоящую музыку. И если мистер Хиггинс-Рэгг, будучи никому не известным, пожимал руку члену королевской фамилии, то, став знаменитым, он будет часто пожимать руку членам королевской фамилии, а значит, и главная патронесса, чьими стараниями все это стало возможным, тоже будет пожимать руку членам королевской фамилии. Это будет гигантский прыжок вверх по крутой лестнице, - прыжок, который под силу разве что шимпанзе.
Предложение Энси пригласить Ривзов на вечер сначала было встречено без всякого энтузиазма.
- Они же - никто, - высокомерно заявила миссис Фэддимен-Фиш. - Вы сами говорили, что наш обед с ними был актом благотворительности.
- Знаю, дорогая, но за это время они сделали гигантские успехи, - продолжал уговаривать ее Энси: кто-кто, а он нелегким трудом зарабатывал свой хлеб. - Они ужасно провинциальны и все прочее, но у них куча денег, и они просто не знают, куда их девать. Вы знаете, какой симпатичный чек на весьма ощутимую сумму получил Питер… Ну, а нам для Берти нужна сумма… весьма и весьма кругленькая. Если вы пригласите Ривзов, и Берти сыграет для них, они не устоят. Вы обязаны сделать это для Берти, дорогая, просто обязаны. Это было бы о-очeнь жестоко с вашей стороны, если бы вы не согласились. А чем скорее мы дадим Берти возможность начать работу, тем скорее и сами достигнем того, чего хотим, не так ли, дорогая?
Само собой разумеется, Энси втихомолку получал десять процентов от субсидии, предоставляемой Хиггинс-Рэггу. Да и, собственно, что ж тут такого? Ведь идея-то принадлежала ему, Энси, и это он выудил большинство пожертвований… Миссис Фэддимен-Фиш колебалась. Энси настаивал и чуть было не пустил в ход решающую карту, которую он приберег на самый крайний случай, а именно: угрозу, что он лишит миссис Фэддимен-Фиш своей поддержки в обществе, и что же тогда с ней будет? Однако прибегать к столь страшной мере не пришлось, ибо разум восторжествовал: миссис Фэддимен-Фиш согласилась.
В крайнем возбуждении миссис Ривз объявила об этом своему мужу за завтраком, помахивая приглашением, которое она держала в руке.
- Ну, разве не милые они люди? - в приливе чувств воскликнула она.
- Хм, - изрек мистер Ривз, отправляя в рот сочный кусок сосиски. - Что-то не уверен, что мне хочется ехать.
- Ах, Джон! Ну, почему ты вечно говоришь "нет"?
- Не вижу в этом никакого удовольствия, - раздраженно заявил мистер Ривз. - Не понимаю я этого. Не одобряю. Толкаться среди всяких напыщенных типов, которых ты никогда прежде не видел и, надеюсь, никогда больше не увидишь, - уж, конечно, не слишком приятно.
- Но там будут люди, которых ты знаешь, - торжествующе воскликнула миссис Ривз. - Приедет Энси.
- Ах, тот! - произнес мистер Ривз, не слишком заботясь о вежливости, зато вложив в это слово всю силу своих чувств.
- И еще Бекки Бэрден.
- Ах, эта!
- Просто не понимаю, что ты имеешь против них, - кротко и в то же время патетически воскликнула миссис Ривз. - Прелестные молодые люди, которые были так добры и внимательны к тебе. Ну, что ты можeшь иметь против них?
- Да ничего особенного, - мягко сказал мистер Ривз, - если не считать того, что между нами нет ничего общего и что они действуют мне на нервы, как скрип школьного грифеля по доске!…
- Ах, душа моя, ну что это за разговоры про грифели, - промяукала миссис Ривз. - Люди могут подумать, что ты не получил нужного образования. Грифели теперь в хороших школах никогда не употребляют.
- А в мои времена очень даже употребляли, - буркнул мистер Ривз. - И с их помощью мы даже научились арифметике. А если послушать, какие глупые вопросы задает твоя мисс Бэрден, едва ли скажешь, что она получила хорошее образование.
- Но она была в Челтнеме, - благоговейно произнесла миссис Ривз.
- Можно и корову отправить в Челтнем, но это не значит, что она научится там мыслить, а? Ха, ха, ха!
Чрезвычайно довольный собственной остротой, мистер Ривз радостно потер руки и отправил в рот еще кусок сосиски.
- Джон!
Миссис Ривз была просто потрясена, услышав, что достопочтенную Ребекку Бэрден сравнивают с коровой. Для нее это было равносильно краху, нарушению закона, оскорбительному проявлению санкюлотизма. Она приложила платочек к глазам.
- Я бы тебя очень просила не быть таким грубым в отношении наших друзей, - сказала она кротко, хоть и сквозь слезы. - Это такое предательство. Ты стал такой трудный, такой неблагодарный. Мне неприятно напоминать тебе обо всем, что я для тебя сделала, но я вложила столько труда, пытаясь найти интересных, достойных людей, познакомить тебя с ними.
- Это чертовски дорого нам обошлось, - заметил неблагодарный мистер Ривз. - Все эти гости стоят денег. Счета по хозяйственным закупкам стали в два раза больше, на такую жизнь нужны дополнительные средства, а я…
- Но как же ты можешь ссылаться на деньги, когда речь идет о том, чтобы провести уик-энд у друзей? - прервала его миссис Ривз, искусно обходя главный вопрос. - Потратиться тебе придется разве что на бензин, который ты все равно израсходуешь, только на бесцельную езду.
- Хм, - изрек мистер Ривз, не в силах это опровергнуть.
- Ну, неужели ты не можешь сделать для меня такую малость? - очень жалобно принялась его упрашивать миссис Ривз. - Не так уж я много получаю от жизни, а мне очень хочется поехать. Можешь же ты раз в жизни чуточку поступиться своим эгоизмом?
- Ну ладно, ладно…
Несколькими днями позже, завтракая на неделе с Марджел, мистер Ривз со скорбным вздохом пожаловался на свою горькую долю. Когда человек всю жизнь мечтал о том, что вот наступят для него дни свободы и заживет он тихо и мирно, очень уж обидно таскаться куда-то в угоду жене и проводить время с разными напыщенными идиотами. Да, это, конечно, нелегко, согласилась Марджел. Нет, она наверняка не поверит, продолжал мистер Ривз не без легкого чувства тщеславия при мысли о том, каким он пользуется успехом, - наверняка не поверит, что у него на этой неделе не было ни дня свободного и ему пришлось выдержать отчаянную борьбу, чтобы высвободить время для этого завтрака и для кино потом! Марджел мелодично проворковала что-то в тон ему. Словом, у него сложилось такое впечатление, сказал мистер Ривз, что выход только один: найти какой-нибудь симпатичный домик в глухой деревне и "сбежать от всей этой суеты". Марджел снова заворковала, но уже протестующе. Ну, какой смысл забираться в глухую деревню, где и поговорить-то не с кем и делать нечего - разве что охотиться на зайцев? Мистер Ривз попытался было возразить. А садоводство! - сказал он. И тут он не без смущения вспомнил, что у него ведь уже есть прекрасный сад, но он не слишком-то им занимается. Ну, еще можно "вести наблюдения за дикими птицами…". Но какой вклад он внес в познание пернатого мира Мэрвуда? Он неуклюже попытался обратить внимание Марджел на поэтичность сельского пейзажа - взять, например, старую замшелую церковь… Но в нем тотчас заговорила совесть: он так редко ходил в церковь, а если и ходил, то отчаянно там скучал. Можно было, конечно, еще воспеть сельское хозяйство, но мистер Ривз не мог отличить брюквы от кормовой свеклы и оказался бы в весьма затруднительном положении, и если бы перед ним поставили вопрос о том, какая разница между овцой-второгодкой и кастрированным бараном… Словом, мистер Ривз с радостью оставил эту тему и принялся разглагольствовать о более легком предмете, а именно: с большим жаром рассуждать о том, что Шекспира невозможно играть, а Грета Гарбо, как актриса, обладает множеством недостатков…
С помощью одной из многочисленных уловок, известных всем владельцам машин, мистеру Ривзу удалось избежать необходимости подвозить Энси и Бекки. На дворе стоял приятный майский день, они с миссис Ривз сели в машину, и мистер Ривз с огромным удовольствием повел ее - хотя бы уже потому, что ехал он не куда в голову взбредет, а по определенному маршруту, имея перед собою твердую цель. Когда же они свернули с шоссе и покатили по узким грунтовым дорогам, которые в свое время были просто извилистыми тропинками, обсаженными кустарником, - мистер Ривз ощутил еще большее удовольствие. Они проезжали мимо деревень с крытыми соломой домиками и трактирами в духе тюдоровских времен, показавшимися мистеру Ривзу чрезвычайно живописными. На сочных зеленых лугах паслись мирно жующие тучные коровы, а поля, оставленные под покос, уже запестрели цветами. Вдали величавые дома высокомерно смотрели поверх зыбкой линии парков, или над купами вязов, словно сошедших с картины Биркетта Фостера, вдруг изысканно и сентиментально возникал церковный шпиль. Из молодой пшеницы то и дело взлетали поселившиеся там во множестве грачи. Или, может быть, то были вороны? Мистер Ривз не был уверен.
В приливе сентиментальных восторгов, вызванных красотами природы, мистер Ривз возлюбил все - включая свою жену. Он забыл о своем разговоре с Марджел и снова возмечтал "о. домике в деревне, вдали от всей этой суеты". Ему представилось, как они с миссис Ривз поселились в маленьком, но уютном домике, о котором он столько мечтал, неподалеку от какой-нибудь идиллической деревушки, - неразлучные до гроба он и она. Они будут мирно жить на старости лет среди золотой весны, которая, по мнению иных горожан, вечно царит в деревне; дети будут навещать их; внуки будут приезжать на каникулы; к чаю будут подавать мед, сливки, домашнее варенье…
Мистер Ривз уже собрался обрисовать эту их будущую жизнь Джейн и мимоходом предложить плюнуть на приглашение, провести уик-энд в придорожной гостинице и подыскать подходящее местечко для застройки. Он взглянул на миссис Ривз. Она извлекла письмо, которым их приглашали в гости, и в двадцатый раз перечитывала его. Потом аккуратно положила его в сумочку и попудрила нос - в третий раз с тех пор, как они покинули Лондон. Мистер Ривз вздохнул и воздержался от рассказа о своей мечте. Не посмел…