В общем и целом уик-энд этот оказался для мистера Ривза малоприятным и озадачивающим. Ему понравились дом и сад с его старыми деревьями, лужайками и цветами, три собаки, оранжерея и образцовый свинарник; он даже отважился робко погладить по блестящей шерсти верховых лошадей, косившихся на него своим злым конским глазом. И не понравились люди, почти все, начиная от дворецкого и до музыканта, от подобострастного садовника до его хозяев. Кое-кого из гостей он знал, остальных не знал, но если в городе люди такого рода производят просто неприятное впечатление, то на лоне природы они кажутся неестественными и нелепыми. Во всяком случае, по мнению мистера Ривза, они никак не смотрелись на фоне вязов и первоцветов. Да, очевидно, они и сами это понимали, неуверенно вышагивая в лакированных туфлях по усыпанным гравием дорожкам и впадая в притворные восторги при виде цветов и свиней.
К этому следует добавить, что мистер Ривз продолжал совершать gaffes.
Взять хотя бы проблему правильного выбора галстука к обеду, столь важную для нашей цивилизации. Мистер Ривз, тихонько насвистывая "Старый мой кентуккский дом" и вспоминая своих товарищей по оружию, повязывал черный галстук, когда миссис Ривз осторожно намекнула ему, что следовало бы надеть белый.
- Глупости, - сказал мистер Ривз. - Ты мне однажды уже предложила это и была неправа.
- Но здесь же совсем другое дело, - ласково убеждала его миссис Ривз. - После обеда будет музыка и, насколько я понимаю, все обставляется весьма парадно.
- Пф! - смачно произнес мистер Ривз. - Ты когда-нибудь слышала, чтобы в деревне надевали белый галстук? А кроме того, раз они были у меня в черных галстуках, то и я у них надену черный.
Однако эта его задиристость довольно скоро исчезла. Спускаясь вниз по лестнице, мистер Ривз узрел мистера Фэддимен-Фиша, пересекавшего холл во всем великолепии белого жилета и белого галстука. Мистер Ривз тут же повернул назад и, не дожидаясь миссис Ривз, не предупредив ее, укрылся в своей спальне. Смена костюма заняла у него столько времени, от нетерпения он так неловко и неуклюже все делал, что вниз он спустился, только когда коктейль был уже позади, так что миссис Фэддимен-Фиш даже приподняла свои выщипанные брови при виде такого неприличного опоздания.
Обед оказался тяжким испытанием для мистера Ривза. И не потому, что еда была плохая. Наоборот. И вино было превосходное - вот только задерганный дворецкий забыл вновь наполнить его бокал. Мистера Ривза посадили в середине длинного стола, на наименее почетное место, поместив справа от него Бекки Бэрден, а слева - чрезвычайно глухую старую даму с чрезвычайно золотыми волосами. Устраивая ей приглашение на это музыкальное действо, мистер Хоукснитч помнил, что она богата и глупа, но совсем забыл, что она к тому же глухая. Впрочем, если поразмыслить, это, право, не имело значения… Напротив мистера Ривза сидел мистер Хоукснитч между миссис Ривз и болгарской графиней, похожей на сморчок, в поддельной брильянтовой короне на волосах, знававших более достойные головы.
Мистер Хоукснитч с великим empressement окружал вниманием графиню, называл ее "дорогая" и беззастенчиво ей льстил…
- Вы еще никогда не выглядели так молодо, дорогая, это платье удивительно вам к лицу. Когда вы спускались сегодня вниз, я, право же, подумал, что это ваша дочь. Честное слово, дорогая!
Графиня радостно замурлыкала и скромно попросила мистера Хоукснитча не говорить глупостей.
Миссис Ривз внимала лупоглазому пожилому джентльмену с сальными седыми волосами, широким одутловатым лицом и носом, похожим на невиданный доселе в природе малиновый гриб. О чем он говорил, мистер Ривз никак не мог разобрать. Не могла этого разобрать и старая дама с золотыми волосами. Всякий раз, как сосед пытался завести с ней разговор, она приставляла рожок к уху и спрашивала:
- Что? Что вы сказали? Что?
Мисс Бэрден же игнорировала его. Судя по всему, она беседовала с другим своим соседом о биологии, ибо мистер Ривз услышал, как она взмолилась:
- Ах, пожалуйста, расскажите мне о половой жизни головастиков - мне так хочется об этом знать!
Даже слуги, казалось, игнорировали мистера Ривза, ибо они вообще забыли подать ему одно из блюд, и он уныло сидел перед пустой тарелкой, в мрачном молчании катая из хлеба шарики и мечтая о кружке горького пива и бифштексе наедине со стариной Джо Саймонсом… Правда, слуги постарались загладить свое невнимание, наделив его сверх меры мороженым - деликатесом, которого мистер Ривз терпеть не мог.
Наконец мисс Бэрден, видимо, исчерпав все проблемы половой жизни головастиков, повернулась к нему и спросила, был ли он на премьере нового ревю "Плюх-плюх". Мистер Ривз не был.
- О, вы должны пойти, - с укором сказала мисс Бэрден. - Все уже были. Это смешно до колик. Энси говорит, что он написал текст нескольких лирических песен, но я не верю, а вы?
У мистера Ривза чуть не вырвалось: "А я бы нисколько не удивился, если они достаточно глупы". Но вместо этого он лишь вяло промямлил:
- Право, не могу сказать.
И чтобы помешать мисс Бэрден задать еще какой-нибудь из ее сногсшибательных вопросов, мистер Ривз поспешил заполнить паузу.
- А кто этот молодой человек по правую руку от хозяйки? - шепотом спросил он.
- Как, неужели вы не знаете? - с наивным возмущением воскликнула Бекки. - Да это же мистер Хиггинс-Рэгг, великий музыкант. Все и торжество-то устроено в его честь. Неужели вы никогда не слышали, как он играет? Это изумительно, великолепно!
- Хм, - изрек мистер Ривз, пораженный до онемения. Мистер Хиггинс-Рэгг был маленький, худенький, но весьма энергичный молодой человек, живо напомнивший мистеру Ривзу шустрого мальчишку рассыльного, которого он вынужден был уволить за мелкое воровство, выражавшееся в присвоении сдачи. - Чудные они какие-то, эти гении! В жизни не подумал бы, глядя на него… А кто этот мужчина, который беседует с моей женой?
- Да это же Носатый Паркер . Вы должны его знать. Он везде бывает и всех знает. Он и нас всех знает с колыбели. Мамочка обожает его.
- Я не раз слышал про Носатого Паркера, - торжественно заявил мистер Ривз, - но ей-же-ей не думал, что он существует.
И мистер Ривз с великим интересом уставился на мистера Паркера, ибо это была первая из встреченных им знаменитостей, о которой он что-либо когда-либо слыхал.
- Но это же не настоящее его имя, - презрительно заметила Бекки. - Его зовут Гэмэлиел Паркер. А Носатым его прозвали в шутку, потому что у него такой занятный нос и его слишком интересуют чужие дела.
- Вот как, - пробормотал мистер Ривз.
Еще один gaffe.
Мистер Ривз стал с нетерпением дожидаться спокойного получаса за портвейном, когда дамы уйдут к себе. Миссис Ривз сказала ему, что среди гостей есть два крупных профессора, - какие-то ученые, насколько ей известно, и мистеру Ривзу не терпелось послушать этих двух мудрецов. Кто его знает, а вдруг обогатишь свои познания… Указанные мудрецы оказались музыковедами, которых где-то подцепил мистер Хоукснитч, а скорее всего, они сами подцепили его. Так или иначе, приглашены они были для того, чтобы распустить в университетах добрый слух о мистере Хиггинс-Рэгге.
Но мистера Ривза ожидало разочарование. Не успел он наполовину осушить и первую рюмку, как мистер Фэддимен-Фиш, предварительно осчастливив собравшихся двумя-тремя слегка скабрезными эпиграммами, погнал их всех в гостиную пить кофе. В комнате толкалось излишне много народу, ибо несколько кретинов "из соседних поместий" прибыли на чашку кофе и на концерт Хиггинс-Рэгга. Лампы под абажурами струили мягкий свет, и две свечи горели ровным, неярким пламенем, освещая клавиши бекштейновского концертного рояля. Мистер Ривз внимательно огляделся в поисках уголка потемнее: тут было немало людей, с которыми ему вовсе не улыбалось общаться. Он увидел одиноко стоявший стул и направился к нему. Его единственным ближайшим соседом оказалась болгарская графиня, ставшая под бременем пищеварения чрезвычайно похожей на выбеленную, напудренную и надушенную обезьяну. Естественно, что мистер Ривз не обратил внимания на близость болгарской графини…
Не успели подать кофе, как мистер Хоукснитч принял на себя роль церемониймейстера.
- Берти! Берти! - громко и властно возгласил он, перекрывая гул голосов.
Мистер Хиггинс-Рэгг, прекрасно знавший, что за этим последует, поднял на него взор, с отлично сыгранным наивно-вопросительным выражением.
- Да ну же, Берти! - визжал Энси. - Ты должен сыграть нам, право же должен. Все мы приехали сюда спесьяльно, чтобы послушать тебя, и мы с миссис Фэддимен-Фиш будем крайне огорчены, если ты урвешь у нас хотя бы минуту. Это будет такое удовольствие для нас всех.
- Ах, не сейчас, Энси, пожалуйста, - лицемерно взмолился мистер Хиггинс-Рэгг.
- Послушай, Берти! Не будь таким застенчивым, глупым и прочее, - взвизгнул Энси. - Ты же знаешь, что играешь как бог. Не будь девчонкой! Живо иди к роялю и сыграй нам что-нибудь такое завлекательное, смачное.
Мистер Хиггинс-Рэгг с подчеркнутой неохотой лениво поднялся со стула, обернувшись к притихшей компании, сверкнул заученной улыбкой, провел ухоженной рукой с наманикюренными ногтями по тщательно смазанным бриллиантином волосам и, покачивая бедрами, направился к роялю. Он взял наугад несколько аккордов, проиграл первые такты "Лунной сонаты" и перешел к импровизации на тему, которую заранее тщательно отработал.
- Что же вам сыграть? - спросил он, склонив набок голову и томно глядя в потолок: на слушателей всегда производит хорошее впечатление, когда человек играет, не глядя на клавиши. - Хотите Дебюсси? Или Шёнберга? Или что-нибудь этакое допотопное… Сыграть вам Моцарта и Баха?
- Нет, нет! - завизжал Энси, отлично выполняя свою роль. - Их мы можем услышать в любое время. Сыграй нам что-нибудь свое, Берти!
- Так, сразу? - скромно спросил мистер Хиггинс-Рэгг.
- Ну, конечно! Не глупи, Берти. Право же, нельзя быть таким несговорчивым и скромным. Ты никогда ничего не достигнешь, Берти, если не будешь знать себе цену, верно, дорогая? - Последние слова были сказаны специально для миссис Фэддимен-Фиш, чтобы она не думала, будто ее отодвинули на задний план в собственной гостиной.
- Так что же все-таки вам сыграть? - спросил мистер Хиггинс-Рэгг, искусно растягивая ожидание.
- "Боксеров", - взвизгнул Энси. - Я обожаю "Боксеров" - это так немыслимо жестоко и упоительно.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Мистер Ривз, забившись в свой уголок, наивно поднес к губам чашечку с кофе.
Трах!
Мистер Хиггинс-Рэгг опустил руки на клавиши с такою силой, что большой рояль затрясся и застонал. Мистер Ривз вздрогнул от неожиданности и чуть не пролил кофе на свои парадные брюки. А злополучный рояль все грохотал и грохотал, раздирая воздух сверкающими диссонансами и тщательно продуманной какофонией. Бой шел, по-видимому, действительно страшный, хотя мистер Ривз никак не мог уразуметь, что же там происходит. Он видел только, как мистер Хиггинс-Рэгг подскакивал на стуле и отчаянно тряс головой, по мере того как один безрезультатный раунд следовал за другим. Музыка вдруг оборвалась. У мистера Ривза мелькнула надежда, что это конец. Но нет! Десятью мощными ударами по трем диссонирующим нотам в среднем регистре мистер Хиггинс-Рэгг вывел одного участника из игры и стремительно перешел к заключению - восторженным приветствиям толпы.
Приветствия наконец умолкли, сведенные на нет стремительным диминуендо, и после веселого позвякиванья, долженствовавшего означать радость боксера-победителя, окруженного поздравляющими друзьями, наступила тишина. Мистер Ривз сжал голову, стараясь унять звон в перетруженных ушах.
- Дивно!
- Изумительно!
- Огромное спасибо!
- Такая сила!
- Такая страсть!
- Такое мастерство, правда?
- О, необыкновенно!
- Браво, браво, еще! - визжал Энси, отчаянно, но одиноко аплодируя исполнителю. - Это гораздо лучше, чем лучшее творение Сати. Слишком хорошо, Берти. Наконец-то ты поставил английскую музыку на ноги, действительно поставил. Просто не понимаю, о чем только думает правительство, почему оно молчит!
Скромно улыбаясь, прикладывая надушенный носовой платок к мокрому лицу, мистер Хиггинс-Рэгг в застенчивом молчании выслушивал все эти и подобные им восторженные комплименты.
Мистер Ривз заметил, что маленькая женщина, похожая на обезьяну, хочет что-то сказать. Он перегнулся к ней.
- Необыккновенно, - возгласила она с сильным славянским акцентом, жестко произнося согласные. - Шлышны были даже ударры перрчаттки, верно?
- Что? - чувствуя себя глубоко несчастным, переспросил мистер Ривз. - Простите? Ах да, конечно, вы совершенно правы!
И мистер Ривз снова уполз в свой угол.
- Мне лично нравится в игре Берти то, что она чисто британская, - продолжал вещать пронзительный голос Энси. - Вот уж никто не примет Берти за иностранца. А у нас к иностранной музыке поистине идиотское отношение. Ведь если бы фамилия Берти была Рэггский, все с ума сходили бы по нему.
Мистер Хиггинс-Рэгг улыбнулся, но как-то вяло. Лесть была приятна, однако ему не понравилось такое вольное обращение с его фамилией. Да это и никому бы не понравилось. Он изобразил на рояле несколько трелей - просто так.
- Хотите послушать английскую музыку? - кривя душой, предложил он. - Сыграть вам что-нибудь Арнольда Баха?
- Нет, нет, ни в коем случае, - взвизгнул Энси. - Да ну же, Берти! Нельзя быть таким скучным злюкой. Сыграй нам то, что ты уже написал из своей оперы. - Он повернулся к миссис Фэддимен-Фиш. - Вы не считаете, что он должен сыграть нам что-нибудь из своей оперы, дорогая? Заставьте его. Скажите, чтобы он сыграл. Он стал такой капризный и упрямый.
- Мы будем рады послушать вас, Берти, - устало промолвила миссис Фэддимен-Фиш. Ей все это уже надоело, к тому же от шума разболелась голова. В следующий раз, решила она, надо взять в протеже какого-нибудь тихоню - альпиниста или скульптора, который уж никак не мог бы выступать в гостиной.
- Но на рояле получится не тот эффект, - возразил мистер Хиггинс-Рэгг, - в оркестре все звучит иначе.
"Слава богу", - с преждевременным оптимизмом подумал мистер Ривз.
- Однако раз вы так настаиваете, - поспешил добавить мистер Хиггинс-Рэгг, хотя никто и слова не сказал, - я попробую. Не стану сообщать вам название (его еще не было) или рассказывать либретто (его не существовало), могу только заверить вас, что это целиком про Англию.
Шепот одобрения.
- С Англией же, естественно, связано представление о море, - сказал мистер Хиггинс-Рэгг, - это и является главным мотивом увертюры к первому акту…
И он исторгнул из рояля несколько потрясающе дисгармоничных аккордов, так что мистеру Ривзу снова показалось, будто кто-то скребет по аспидной доске.
- Эту тему ведут главным образом скрипки, альты и кларнеты, - пояснил мистер Хиггинс-Рэгг, останавливаясь. - А потом в тумане слышна сирена - это тема гобоев и тромбонов. Она звучит так.
Раздалось два диссонирующих аккорда, один за другим; мистер Ривз представил себе, что будет, когда во всю мощь взвоют тромбоны и гобои.
А мистер Хиггинс-Рэгг уже барабанил дальше. Была там тема флота, "для которой я использовал старые морские песни", тема армады, сопровождавшаяся страшным истязанием рояля; потом тема Трафальгарской битвы, во время которой среди ада кромешного умер Нельсон; тема доков, в которой мистер Хиггинс-Рэгг попытался передать пулеметный стрекот клепальных машин, грохот кранов, глухой стук опускаемых контейнеров, шум перекатываемых бочек, шуршанье угля, ссыпаемого в бункера; затем возникла, "как я ее назвал, матросская тема", звучавшая для непосвященного уха мистера Ривза как звонкая разухабистая джига. Были там и другие темы, одни из них пианиссимо, другие фортиссимо, но мистер Ривз уже перестал вслушиваться - звуки долетали до него лишь постольку, поскольку он не мог их не слышать. Он забился подальше в свой темный уголок, склонил на грудь голову, накрепко заткнул уши пальцами и попытался забыть, где он. Голова у него трещала, хотелось пить, левую ногу свело судорогой…
Наконец грохот вроде бы прекратился. Но, может быть, это еще один пассаж пианиссимо? Мистер Ривз слегка приоткрыл ухо и послушал. Однако рояль молчал, а в комнате стоял гул голосов. Благодарный, счастливый, мистер Ривз распрямился, похлопал глазами, вытянул ноги и глубоко перевел дух. Ах, вот бы сейчас таблетку-другую аспирина! Он заметил, что женщина-обезьяна с короной на голове повернулась в его сторону, и перегнулся к ней.
- Вы шлышали? - низким, грудным голосом задала она совершенно излишний, по мнению мистера Ривза, вопрос. - Потррясающе, прравда?
- М-м, - помедлил мистер Ривз. - Мне бы это больше понравилось, будь там побольше мелодии.
Женщина-обезьяна высокомерно и презрительно воззрилась на него.
- В хоррошей мужике не бывает меллодии! - безапелляционно заявила она и повернулась к нему спиной.
А огорченный мистер Ривз снова поспешно уполз в свой угол.
Как и все вечера, даже самые унылые, этот вечер тоже пришел к концу, и мистер Ривз, утомленный, но счастливый, поднялся наверх, к себе в спальню. Он принял две таблетки аспирина и, не раздеваясь, сразу же лег.
- Что с тобой, душа моя? - мгновенно став вся нежность и внимание, спросила миссис Ривз. - Ты себя плохо чувствуешь?
- Голова болит, - отрезал мистер Ривз.
- Ах, как мне тебя жаль! Хочешь, я смочу платок одеколоном и положу на твою бедную голову? Нет? Вот ведь обида! Эта головная боль, наверно, испортила тебе все удовольствие от этой дивной музыки.
- Как раз от этого чертова грохота, который ты называешь "музыкой", она у меня и разболелась, - раздраженно заявил мистер Ривз.
- Ах, душа моя, как ты можешь так говорить? - За этот вечер миссис Ривз явно подверглась изрядной обработке и, будучи обработанной, стремилась теперь обработать и мужа.
- Могу, потому что это правда, - огрызнулся мистер Ривз.
- А я уверена, что ты ошибаешься, душа моя. Если бы ты лучше себя чувствовал, я уверена, что тебе бы это понравилось. Это было дивно,
- Тебе это понравилось? - в изумлении спросил мистер Ривз.
- Конечно, понравилось! Как и всем остальным, - все говорили, что он поразительный гений.
- Хм, - сказал мистер Ривз, - о вкусах не спорят. Я же считаю, что это самый отвратительный идиотский грохот, какой я когда-либо слышал.