- Откуда у тебя этот номер?
- Джон дал. Ты чё, не хотел, чтобы я тебе звонила?
- Ну, все не так просто… Я ведь женат, помнишь?
- А-а… - разочарованно протянула она. - Значит, не хочешь встретиться?
- В смысле? Разве ты не встречаешься с Джоном?
- Угу. Тока Джон уехал домой к жене, и мне нечего делать.
- Джо, - вздохнул я, - сейчас не самое подходящее время… Я не могу разговаривать.
- А-а… - На этот раз в голосе звучала грусть. - Так мне больше не звонить?
- Ну, как хочешь…
Повисла долгая пауза, и я услышал, как она по-детски сопит в трубку.
- Я те не нравлюсь?
- Что ты, очень нравишься! Дело вовсе не в этом… Снова пауза, еще более долгая.
- Тогда в чем?
- Джо, позвони мне в другой раз, ладно?
- Когда?
- Не знаю! Главное, не сейчас.
Все ясно: девочка ждет продолжения разговора и трубку класть не собирается. Пришлось показать ей пример. Негромко выругавшись, я налил себе выпить, а телефон зазвонил снова. Господи, надеюсь, это Джина! Увы, опять Джозефина.
- Гай, это ты?
- Джо, чем ты занимаешься?
- Ничем, - подозрительно быстро отозвалась она. - А что? Какие у тебя планы?
- Слушай, Джо, я же просил позвонить в другой раз!
- Ага, - смутилась она, - вот я и звоню.
* * *
К возвращению жены я приготовил длинную речь. Начиналась она с признания вины, плавно переходила к привычным заверениям, что мой поступок не вызван тем, что Джина недостаточно хороша как спутница жизни и любовница, и заканчивалась клятвенным обещанием больше никогда не сбиваться с пути истинного. Получилась трусливая ерунда, зато гораздо менее вредная, чем правда, - в смысле, для меня менее вредная.
Джина пришла, когда я смотрел "Улицу Коронации". Заметив, что она еще бледнее, чем обычно, я почувствовал острый укол совести. Боже, да она, наверное, весь день из-за моей измены мучилась! Но когда супруга легла на диван и, обхватив живот руками, застонала, я понял, что ошибся: у нее снова начинаются месячные.
Болеутоляющие не помогали. Джинин живот раскалывался, и я вызвал врача. Миловидный, довольно молодой азиат явился часом позже и прежде всего одобрительно осмотрел нашу квартиру.
- Не представляете, в каких условиях приходится работать, - начал он. - Грязь, нищета, немытая посуда, испражнения на полу… Ужасно!
- Ладно-ладно, - отмахнулся я. - У моей жены страшные боли.
Потрогав ей лоб, он признал: температура высокая, но, помимо этого, ничего опасного не нашел.
- У людей с ослабленным организмом такое не редкость, - заявил доктор, направляясь к двери. - То, что для большинства - простое недомогание, для них - невыносимая боль.
- Нет, прошу вас! - преградил дорогу я. - Осмотрите се, пожалуйста!
Неохотно, но он все-таки соизволил вернуться в спальню, поднял Джинин свитер и несколько раз ткнул в бока и живот. Жена закричала от боли, а потом стала жалобно всхлипывать. Мы с доктором вышли в зал.
- Извините, вы оказались правы, а я ошибся. У вашей супруги большая опухоль в правом яичнике. Я немедленно выпишу направление, чтобы ее принял специалист.
- Что это может быть?
- М-м-м, сколько ей лет?
- Двадцать шесть.
- Ни разу не рожала? Я покачал головой.
- Видите ли, женское тело создано для размножения. Одна из основных причин, по которой западные женщины постоянно страдают гинекологическими заболеваниями, в том, что рожают слишком поздно.
Азиат - хороший парень, оскорблять его не хотелось, поэтому я просто спросил:
- Вы уверены?
- Да, да, конечно! Я попрошу, чтобы вашу жену приняли без очереди. Так сказать, в первых рядах.
Потом он задавал дурацкие вопросы о том, чем я занимаюсь, и, услышав слово "журналист", страшно обрадовался.
- А ваша жена - музыкант? Не представляете, как я рад познакомиться с по-настоящему культурными людьми!
Сомневаюсь, что, прочитав хоть одну мою статью, азиат счел бы меня культурным и образованным! Оставив визитку на случай, если я когда-нибудь захочу написать статью о культурном азиатском докторе, он ушел.
К полуночи боль немного утихла. Все выходные Джина была слабой и апатичной, что, к счастью, означало: о моем моральном падении не вспоминали, и я получил шанс пораболепствовать и покаяться. В среду ее вызвали на обследование в Уиттингтонский госпиталь в Арчуэе. Женщина-гинеколог пригласила нас в кабинет и для начала обвинила Джину в том, что она попала на прием без очереди, зато когда наконец дошло до осмотра, глупая женщина тут же сменила тон.
- Боже мой! - залепетала она. - Да у вас тут опухоль!
В тот вечер мою худенькую Джину с темными бровями и родинкой над верхней губой положили в отделение экстренной помощи Северной Королевской больницы на Холлоуэй-роуд. Высокий усталый стажер по имени Джереми в моем присутствии произвел еще один осмотр. Подняв Джине рубашку, он прижал ладонь к животу.
- Господи, вы знаете, что у вас тут опухоль?
Затем ни с того ни с сего он решил проверить ей молочные железы и ощупывал их до тех пор, пока темно-коричневые соски не стали твердыми, как горошинки. Джереми лапал мою жену с таким невинным любопытством, - что я ожидал услышать что-то вроде: "Господи, вы знаете, что у вас тут две опухоли?"
От души порезвившись, доктор заявил, что завтра после обеда Джину прооперируют. По словам Джерем и, это сущий пустяк.
- Волноваться не о чем: разрежем вас и посмотрим, что внутри. Похоже на кисту в яичнике… Удалим ее и наложим швы. Так что не надо бояться, договорились?
Джереми заполнил карту, для начала спросив, на что у Джины аллергия. Она продиктовала ему длинный список продуктов.
- Нет-нет, я имел в виду лекарства: пенициллин и так далее.
Моя жена покачала головой.
- А в роду какие заболевания были? - Доктор стал перечислять различные недуга и болезни. Она только успевала отвечать "Нет, нет, нет", а Джереми ставил крестики в соответствующих окошках.
Я видел: гинеколог Джине понравился - мягкий, обходительный, аккуратный, совсем как Клифф Ричард! Но Клифф Ричард не стал бы мять ей грудь. Ну, разве только если бы Господь приказал! И тем не менее Джереми расстроил ее, сказав, что после операции придется прокапать физраствор. От волнения Джинины щеки стали пунцовыми, и гинеколог из сострадания тоже зарделся.
- Это же только небольшой прокол на запястье, ничего страшного! - успокаивал доктор.
Когда он ушел, Джина судорожно схватила меня за руку.
- О Боже, не позволяй им меня резать! - попросила она и разрыдалась. Прижав Джину к себе, я уверял, что люблю ее, всегда любил и никогда не буду огорчать…
И это была чистая правда.
Домой я вернулся около половины десятого вечера. На душе сразу стало пусто и одиноко. Джина просила ничего не рассказывать Натали, не желая, чтобы она, беременная и счастливая, навещала ее в больнице. Поэтому вместо свояченицы я позвонил родителям, а потом Бену. Не зная, что сказать, брат передал трубку Рейчел, и та пообещала прислать цветы и карточку.
Положив трубку, я пожалел, что не могу позвонить Натали, и представил, как она одна-одинешенька живет в огромном пустом доме на Шепли-драйв. Решив ослушаться жену, набрал чеширский номер, но подключился чертов автоответчик. Дождавшись звукового сигнала, я сказал: "Привет, Нат, это Гай. Красавица, перезвони мне, ладно?"
Отсоединившись, я тут же понял, что сглупил, оставив на пленке автоответчика слово "красавица". Натали может прослушать сообщение несколько раз и точно поймет, какой я беспардонный грубиян. Впрочем, если свояченица мне когда-нибудь это предъявит, неожиданную бестактность можно будет свалить на сильные переживания, мол, от горя разум помутился.
Решив погулять, я прошел до конца Маунт-вью-рауд, откуда открывался неплохой вид на город и собор Святого Павла. Сегодня обзору мешал оранжевый смог, клубы которого заволокли горизонт. Я не мог разглядеть собор, поэтому просто стоял и любовался выхлопными газами, а через некоторое время вернулся домой.
Телефон в нашей квартире зазвонил, когда я еще поднимался по лестнице. Боясь, что не успею ответить, поспешно открыл дверь, потом бросился в зал и снял трубку.
- Алло!
- Ой, кто это? - спросили высоким женским голосом.
- Гай, а вы кто?
- Я Джозефина.
Итак, я отправился к Джозефине. Жила она в Хаммерсмите в двухкомнатной квартире, которую снимала вместе с подругой. Туда я добрался к одиннадцати вечера. Джо сидела одна, потому что соседку пригласили в гости.
- Хорошо, что ты пришел! - сказала Джо, обняв меня за шею. - Ненавижу одиночество!
Я не стал ей говорить, что случилось с Джиной: расстраиваться совершенно не хотелось. Ариадна считает, что хорошему человеку даже шовинизм прощается. Мое поведение в ту ночь "хорошим" и с натяжкой нельзя назвать, но вам врать не буду. Я решил рассказать правду, даже если вы меня за нее возненавидите.
Мы пошли прямо в спальню. Чтобы нарушить неловкость, не понадобилось и выпивки, потому что никакой неловкости не было. Джо предложила станцевать, а я сказал, что танцы вполне можно опустить. Раздевшись, мы упали на скрипучую одноместную кровать. На наволочке полувыцветшие Чарльз с Дианой во времена, когда они любили друг друга или притворялись, что любили.
Я драл девушку спереди и сзади, порол и лизал, кончал ей во все дырки и на лицо, а Джозефина сидела на мне верхом и мазала соками… Когда мы обессилели, было пять утра, а матрас - насквозь мокрым.
Прости меня, Господи, это была лучшая ночь в моей жизни.
Утром, когда Джо еще спала, я принял душ, побрился и поехал в больницу. Хотелось посидеть с Джиной до того, как ее увезут в операционную. Но кровать оказалась пустой, а медсестра объяснила: более раннюю операцию отменили, и мою жену забрали на два часа раньше.
- Тогда я подожду.
- Бесполезно, - покачала головой медсестра, - она несколько часов будет без сознания. Зачем просто так сидеть? Приходите попозже.
Я вернулся домой и отключил телефон. Тишина. Хиппи с верхнего этажа куда-то ушел, а актеры снизу отдыхали и берегли горло перед тем, как заорать: "Да пошли они все в задницу!"
Крепко и безмятежно, словно праведник, я проспал пару часов. Когда проснулся, было четыре, и уже темнело. Я побрызгал лицо водой, вычистил зубы и приготовил сандвич, который съел по пути на остановку.
Трагедии ничего не предвещало: когда я брал билет, шофер злобно на меня не косился и не говорил: "Арчу-эй? Автобус туда не идет!" Никто из пассажиров от меня не шарахался и не крестился. В общем, самая непримечательная поездка.
У станции метро я купил букетик нарциссов, в киоске на Холлоуэй-роуд - несколько журналов и побежал по людной улице в больницу. Джинина палата овальной формы, кровати стояли у стен, словно цифры на часах, а в центре - огороженный стеклянной дверью кабинетик, в котором доктора и медсестры собирались пить кофе, болтать и отдыхать после операций.
Никем не замеченный, я вошел в палату, дважды ее обежал и только тогда увидел, как из кабинетика ко мне вприпрыжку направляется доктор Джереми и уже знакомая медсестра.
- Мистер Локарт! - позвал гинеколог. Вид у него взволнованный, под глазами темные круги. - Мистер Локарт!
- Где моя жена? Я ее не вижу!
- Я вам с самого утра звоню! Пожалуйста, пройдемте со мной.
- Зачем? Что случилось?
Сестра посмотрела на меня, но промолчала, Бескровные губы сжаты в тонкую полоску, будто она боялась того, что может сказать.
- Что случилось, где она? - спросил я, следуя за Джереми.
Доктор не ответил, завел меня в какой-то закуток, включил свет и закрыл за собой дверь.
Мне предложили сесть. Стул был только один, поэтому сам доктор опустился на стопку картонных коробок.
- Я очень сожалею, - проговорил он.
- О чем? - Гинеколог совсем сник, и я решил уточнить: - О чем вы сожалеете?
- Боюсь, случилось ужасное, - отозвался он, и я заметил, что у него трясутся колени.
- Ну, все ведь не так плохо?
- Да, мистер Локарт, боюсь, что плохо.
- Что? Она ведь не умерла? - спросил я полушутя. На глаза Джереми навернулись слезы.
- Мне очень жаль. Мы даже толком не знаем, в чем дело. Она умерла раньше, чем мы начали оперировать.
- Кто умер? Не Джина ведь? Он кивнул и заломил себе руки.
- У нее появились проблемы с дыханием, а потом она вообще перестала дышать. Я был с ней, мистер Локарт. Клянусь, мы сделали все возможное.
- Но почему? - Теперь мы с Джереми дрожали в унисон. - Обычная киста. Что случилось?
Похоже, доктор действительно не знает, у него это на лице написано.
- Мы сделали все, что могли, - повторил он.
- Где она? Хочу ее увидеть! - потребовал я.
- Да, конечно. - Джереми тут же вскочил на ноги.
- Но не сию секунду!
Гинеколог извинился и снова сел на коробки. Студентка-практикантка принесла две кружки горячего сладкого чая. Сначала я вообще ничего не чувствовал, потом с неожиданным приливом возбуждения осознал восхитительный трагизм ситуации: в тридцать вдовцом стал! Доктор пристально смотрел на меня усталыми, полными слез глазами. Он явно ждал моих слез, и я не стал его разочаровывать. Увы, получались лишь малодушные, эгоистичные всхлипывания, какие родственники жертв стихийного бедствия берегут для журналистов, зная: это последний шанс публично продемонстрировать свое горе.
Настоящие слезы пришли позднее.
Тайна седьмая
Я очень скучаю по жене.
Наверное, это на тайну не похоже, но мне хотелось с вами поделиться.
Тайна восьмая
Бен и Натали ждали меня на станции. Когда поезд подъехал к платформе, я высунулся из окна. Свояченица тут же меня увидела и показала Бену.
Мы обнялись. На Нат широкое темное пальто, которое я раньше не видел. Спереди оно стояло колоколом - таким огромным был живот. Бен возмутился, что поезд пришел на шесть минут позднее, и мы начали в три голоса поносить "Бритиш рейл", словно больше нечего было обсуждать. Натали с Беном держались за руки, и меня это шокировало, ведь они терпеть друг друга не могут. Лица у обоих серые, а судя по взглядам, которые они на меня бросали, я выглядел еще хуже.
Мы сели в побитый, с третьих рук купленный "мерседес" Бена: брат за рулем, Натали и я сзади.
- Ее привезут завтра, - сказал я.
- Да, парень, мы знаем. - Голос Бена звучал сдавленно. - Я все улажу.
Чувствовалось, что брат со свояченицей думают, как поделикатнее заговорить о похоронах, и я решил спросить сам:
- С похоронным бюро не связывались?
- Еще во вторник, - сказала Натали. Так, а сегодня уже четверг.
- И место на кладбище заказано?
Повисла неловкая пауза. Свояченица сжала мои руки.
- Ну, мы можем постараться… Если ты, конечно, хочешь, Гай. Но вообще-то на кладбище сейчас больше не хоронят.
- Свободных мест не осталось, - серьезно добавил Бен.
- На кладбище не осталось свободных мест? - насмешливо повторил я, вгоняя его в краску.
- Ладно-ладно, ты понял, о чем я, - оскорбился брат.
- Бен прав, - вмешалась Нат. - Мест для захоронения почти нет.
- Это экологически как там его… - не договорил Бен.
- Неприемлемо? - предположил я.
- Угу, - кивнул он. - Именно. Пришлось согласиться. Сил спорить не было.
- Слушай, парень, мы тут думали, где ты будешь жить? - тщательно подбирая слова, поинтересовался брат.
Зачем он спрашивает? По-моему, очевидно: мое место рядом с Натали!
Однако, не дав мне ответить, свояченица взяла инициативу в свои руки:
- Двери моего дома для тебя всегда открыты. Просто мы не знали, захочешь ли ты… - Натали осеклась на середине фразы.
Я набрал в грудь побольше воздуха, но на этот раз меня опередил Бен:
- Или пока поживи у нас. Хотя могу предложить только диван, черт побери, мы будем тебе рады. Правда рады… Ругань к языку так и липнет, черт побери!
- Спасибо, Бен! Но зачем теснить вас, если у Натали дом пустует!
Оба с радостью согласились, похоже, именно такого ответа и ждали. По дороге на Шепли-драйв мы заехали к родителям. Папа с мамой выглядели такими старыми и уставшими… Вообще-то не только выглядели… вы понимаете, о чем я.
Все держались довольно сдержанно. Боже, даже перед лицом смерти мы остаемся англичанами до мозга костей! Папа встал, чтобы меня обнять, и в его глазах мелькнули слезы. Он тут же их спрятал, чтобы его не считали слабаком.
В тот вечер я вернулся в дом на Шепли-драйв и переночевал в комнате, которую когда-то делил с Джиной. Кровать, простыни и даже сама темнота дышали ее присутствием. При мысли о том, как страшно и одиноко было Джине в больнице, пока я развлекался с Джо, стало жутко, и из груди вырвались хриплые рыдания.
За окном скорбно выл ледяной ветер, и я молился, чтобы Джина вернулась ко мне в постель погреться. Увы, моя жена ушла навсегда, и я всю ночь дрожал от холода.
В воскресенье вечером я пошел в гости к Бену и Рейчел. Невестка сильно за меня переживала: боялась, я сделаю что-то страшное, не понимая, что самое страшное уже сделано. Не спуская с меня больших, полных тревоги глаз, кормила домашними лепешками и говорила об элементарно простых вещах. Бен по-прежнему напоминал молодого Берта Рейнолдса, но в тот день это был Берт Рейнолдс с разбитым сердцем.
А потом я разрыдался перед всей семьей, рассказывая, как ездил на опознание. Рейчел поспешно увела детей в другую комнату, чтобы я мог побыть наедине с братом. Бен расхаживал по гостиной, пиная ни в чем не повинную мебель.
- Проклятие! - чертыхался он. - Мать твою!
Успокоившись, я дождался, пока брат придет в себя, и рассказал ему о Террористе и Джо. Если честно, немного опасаясь его реакции, потому что однажды он сказал, что никогда не простит, если я огорчу Джину.
Брат слушал не перебивая - так велико было его изумление. В детстве Бен ненавидел Ланкастера за фирменный горный велосипед и джинсовый костюм от "Ливайз".
- Я убил Джину, - вырвалось у меня из глубины сердца.
- Нет. - Брат покачал головой, будто пытаясь отрешиться от критики и неблаговидных слов в мой адрес. - Ничего подобного.
- Еще как убил! Я предал ее, а потом, в ночь, перед тем как она умерла, предал ее снова. Думаю, Джина знала, Бен. Так же, как и в первый раз, интуитивно догадалась, поэтому и умерла.
- Ерунда! - рявкнул брат. - Она умерла от обезболивающих! У нее была аллергия, именно так сказал гре-баный коронер!
- Спасибо, Бен… и все-таки я виноват!
- Нет, Гай, - он обнял меня за плечи, - ты не виноват, хотя и вел себя как идиот.
- Почему так считаешь?
- Потому что виноват чертов Террорист!
В день похорон пошел снег. Удивительно: на дворе апрель… Джина любила снег, значит, это добрый знак… Добрый знак? Мою жену сейчас кремируют, а я все добрые знаки ищу!