На похоронной машине ехали вшестером: Нат (на восьмом месяце) и я, Рейчел и Бен, мама с папой. Мать Рейчел осталась с детьми. Вслед за украшенным цветами катафалком мы проследовали в церковь Норбери, потому что подростком Джина была членом Клуба молодых христиан. Интересно, говорила она товарищам по клубу, что верит в Иисуса, а в Бога - нет?
По-моему, в Бога не верил даже сам викарий. Он пытался сказать: Господь призвал к себе Джину, потому что Она была такой хорошей женщиной, но прозвучало так, будто он думал: "Знаю, это ерунда, и вы тоже знаете, но нельзя же просто стоять и молчать".
- Некоторые считают, что нет ни небес, ни загробной жизни: мол, мы умираем, и все! Ерунда! - отвечаю я. - Викарий выдержал эффектную паузу, словно ожидая, что все присутствующие тоже закричат: "Ерунда!" Но мы молчали, только Бен громко всхлипывал. Брат всю неделю прятал слезы и сдерживаться больше не мог. Он сидел слева от меня, свояченица - справа.
В конце службы в церкви зазвучала "Ночи с тобой" - любимая песня Джины в исполнении Клиффа Ричарда. Услышав ее, все разрыдались, кроме викария и Натали, которая, расправив плечи, сидела и смотрела прямо перед собой, будто не желала ни с кем делить свое горе.
Бен продолжал вытирать рукавом слезы, и я чисто машинально достал из кармана носовой платок. Только это был не платок. Викарий даже на секунду перестал раскачиваться в такт Клиффу Ричарду, когда увидел, что мой брат утирается бледно-голубыми шелковыми трусиками.
После похорон я не собирался устраивать никакого приема, уверенный, что потерявшие близкого вовсе не обязаны кормить гостей. Должно быть наоборот: те, кто удосужился явиться на похороны, должны кормить несчастного.
Однако Натали поступила по-своему, заказав еду у подруга по колледжу, которая занималась поставкой здоровых продуктов. Компания называлась "Дай-Кири" и обычно обслуживала только женщин, но из уважения к Натали и ее беде хозяйка согласилась сделать исключение, при условии, что не придется общаться с обладателями пенисов.
Когда мы, мокрые от снега, вернулись, "Дай-Кири" уже уехала, а кухонный стол Натали ломился от "здоровой" выпечки и "органического" вина.
Питья начал, едва вернувшись с кладбища, и не "органическое" вино, а принесенное Беном пиво. Опьянение казалось единственным способом справиться с бесконечной вереницей знакомых, которые подходили спросить, как я себя чувствую. Что я должен был ответить? Что во время службы чуть не разрыдался, а когда гроб исчез в печи, так и воспрянул духом?
Больше всего хотелось, чтобы меня оставили в покое. Но окружающие, похоже, считали, что мне нужно общение. От мужского клуба на церемонии присутствовали Чарльз и Воан. Гордон не смог прийти, потому что был занят в суде, а Малькольма похороны вообще угнетали. Чарльз почему-то решил, что в такой момент мне просто необходима смешная история.
Вот что он мне рассказал: во время учебы в колледже Чарльз и студент, с которым он делил комнату, устраивали сральные соревнования. Жили они на третьем этаже и по ночам высовывали задницы в окно и срали. Целью состязания было поразить живую мишень: тот, кто попадал в случайного прохожего, объявлялся победителем.
Молодые люди упражнялись месяцами, чаще всего попадая в машины, иногда на асфальт, но на прохожих - никогда. И вот однажды приятели позвали в гости подружек, и девочки решили сходить за вином. В их отсутствие Чарльз с приятелем спонтанно провели очередное соревнование: сели на подоконник, выставив голые задницы на прохладный ночной воздух, и стали ждать, когда кто-нибудь пройдет под окном. Наконец, услышав внизу шаги, Чарльз начал тужиться.
В этот момент дверь открылась: девочки принесли вино. В панике Чарльз соскочил с подоконника. Отлепившись от задницы, длинная какашка покатилась по ковру прямо к ногам его девушки.
Больше студенты своих подруг не видели.
Когда Чарльз закончил рассказывать, они с Воаном оглушительно захохотали, а я даже не улыбнулся. История мне смешной не показалась, да и сейчас не кажется.
Извинившись, я вышел под апрельский снег и, дрожа от холода, брел по подъездной аллее, когда к дому подъехал новенький блестящий "даймлер". Из открывшегося окна показалось круглое, раскрасневшееся от быстрой езды лицо.
- Привет, парень!
Я не мог поверить своим глазам: неужели Террорист? Поставив машину, Ланкастер подошел ко мне. На нем был темный в тонкую полоску костюм, явно очень дорогой, хотя изысканному шику никак не соответствовали грязные резиновые боты.
Сжав меня в медвежьих объятиях, приятель сказал:
- Прости, я опоздал. Хотел к службе успеть, но машина не заводилась.
- Поверить не могу, что ты приехал! Джон, я в шоке. Вообще-то это была насмешка, но Ланкастер воспринял ее как комплимент.
- А что? Мы ведь друзья, так? - Он похлопал меня по плечу. - Мама увидела рекламу в "Манчестер ивнинг ньюс".
- По-моему, "реклама" не совсем подходящее слово, правда? - усмехнулся я.
- Нуда, в разделе "Некрологи"… - засуетился он. - Прости, парень! Я так расстроен, клянусь!
Как же злиться на такого дурака? Но я должен!
- Слушай, разве можно быть таким бестактным?! Неправильно истолковав мои слова, он глянул на резиновые сапоги.
- Извини, случайно брюки замочил.
На холоде его стоять не оставишь, и я повел гостя в дом. В холле Натали разговаривала с Ариадной, которая приехала из Лондона, чтобы выразить мне соболезнование. Лицо у начальницы бессмысленное, глаза остекленевшие, как всегда, когда попадается умный, эрудированный собеседник. Представив Террориста обеим женщинам, я стал ждать, когда он отколет что-нибудь непристойное в адрес беременности Натали или жилистой шеи Ариадны. Но Джон лишь вежливо улыбался и пожимал руки.
Бен о чем-то беседовал в гостиной с папой, и от греха подальше я решил отвести Террориста на кухню. Есть он не хотел, так что я напоил его "органическим" вином. Он спросил, что случилось с Джиной, и я рассказал, целомудренно умолчав о встрече с Джозефиной. Ланкастер всегда был болтуном, поэтому я внутренне сжался, ожидая бестактных вопросов о Джо и ее знаменитых минетах. Но Террорист вел себя тихо, непристойностей себе не позволял, а кроме них, ему и сказать было нечего, поэтому он помалкивал, что меня вполне устраивало.
А потом в кухню ворвался Бен и, указывая на Ланкастера, заорал:
- Кто впустил этого ублюдка?
Глаза у брата красные: похоже, успел как следует накачаться. Террорист захихикал, пытаясь обратить все в шутку, однако Бен не шутил. Истошно вопя: "Мерзкий ублюдок, мне все о тебе известно!", он наступал на Ланкастера.
- Заткнись, Бен! - вмешался я. - Ради Бога, это же похороны!
Брат не слушал. Он размахнулся и, никого не стесняясь, ударил Террориста по лицу.
Ланкастер видел, что его собираются бить, но даже не попытался увернуться. Просто стоял, сбитый столку и огорченный, и растирал большое красное пятно от удара.
Затем Бен схватил Террориста за лацканы пиджака и швырнул на кухонный стол. Теряя равновесие, Джон вцепился в моего брата, и они упали на стол, раздавив несколько кексов и пропитанный растительными сливками бисквит. Стол перевернулся, увлекая Бена с Террористом на пол. Они покатились по кухне, угощая друг друга грязной руганью и тяжелыми ударами, словно два неизвестно как попавших на похороны драчуна. Хотя почему "словно" - они и были драчунами.
На шум прибежала мама и начала лупить Бена большой деревянной ложкой по заднице. Мама всегда считала старшего сына негодником и, наконец получив доказательство его негодности, завелась не на шутку. Папа попытался ее остановить, поскользнулся на красиво нарезанных фруктах, и через секунду они с мамой тоже оказались на полу. Объединенными усилиями Чарльз с Воаном попытались растащить дерущихся, тоже поскользнулись, упали на линолеум. Сцена просто отвратительная, Джина описалась бы от смеха.
Как только Бен поднялся, Рейчел оттащила его в сторону, продемонстрировав невероятную для такого религиозного человека силу.
- В чем дело?! - в ответ на настойчивые вопросы жены вопил брат. - Этот жирный ублюдок прекрасно знает, в чем дело!
Драка потрясла Террориста. Натали вытерла у него со лба и ушей растительные сливки, а я, чтобы немного утешить, угостил холодным пивом.
- В чем дело? - допрашивала нас Нат. - Просто так ведь в драку не лезут!
Ланкастер был в полном замешательстве.
В детстве я как-то насос от велика у него украл, - изумленно покачал головой он. - Других вариантов у меня просто нет.
* * *
Вечером мы с Натали наконец остались одни и, прижавшись друг к другу на уютном диване, пили горячий шоколад. Похороны отняли немало сил, но наконец закончились, и пришла пора готовиться ко сну.
- Гай, что случилось с Беном? - неожиданно спросила свояченица.
- Не знаю. Думаю, просто расстроился.
- Твой брат страдает приступами немотивированной агрессии? - спросила Натали, помешивая шоколад.
- Да нет, с ним все в порядке, - возразил я. - Он никогда не бьет женщин и детей.
- Ясно… Значит, по-твоему, волноваться не стоит.
- Бен не хулиган. Он бьет только тех, кто больше и сильнее него.
- Таких найти нетрудно, правда? - Мы с Нат чуть ли не одновременно вздохнули. - Так из-за чего он полез в драку на этот раз?
- Наверное, просто устал и расстроился.
- Мне показалось, это как-то связано с Джиной.
- Да, пожалуй, - тут же нашелся я. - Мы все из-за нее расстроены.
- Я не об этом.
- А о чем?
- Не знаю. Скажи мне, Гай.
- Как я могу догадаться, что ты имеешь в виду, Нат, если понятия не имею, о чем речь?
Несколько секунд девушка молчала, а когда заговорила снова, в голосе звенел лед:
- Бен ведь не из-за дурацкого насоса расстроился?
Почему-то мне стало страшно.
- С чего ты решила, что это из-за Джины? Они с Террористом знакомы не были, даже ни разу не встречались.
Натали посмотрела на меня совсем как ребенок, еще не узнавший цену лицемерия.
Допив шоколад, я поднялся с дивана: направление, которое принимал разговор, мне совершенно не нравилось.
- В самом деле, Натали, - твердо сказал я, - уверен, здесь ничего серьезного. Бен просто расстроился.
Исследуя мое лицо, карие глаза становились все огромнее и темнее. Нерешительно кивнув, свояченица глотнула шоколад и к этой теме больше не возвращалась. Я поцеловал ее на ночь, но она не ответила. Натали знала, что я ей соврал.
Тайна девятая
В следующем месяце я со всеобщего позволения удалился от мира. Возил Натали на последние занятия в школу для беременных, а так вообще почти из дома не выходил. Ариадна Мэрриат-Ли предоставила трехмесячный оплачиваемый отпуск. Я был только писателем-фрилансером, так что старая ведьма отнеслась ко мне по-человечески.
О драке Террориста с Беном Нат больше не заговаривала. Странное умиротворение овладело ею в первые после похорон недели. В том, что она любила Джину и тяжело переживала ее кончину, не было никаких сомнений. Просто со дня смерти сестры девушка ни единой слезы не проронила…
Мне она казалась образцом добродетели, а к моей утрате относилась с жалостью и благоговением. Впрочем, как и все остальные. Люди соболезновали мне прежде всего потому, что Джина была молодой и красивой. Будь она старой, или молодой, но толстой, или старой толстой пропойцей, как Роуз, мое горе не казалось бы таким безутешным. Именно молодость и красота придавали кончине моей жены особую трагичность, причем так считали не только соседи и дальние родственники, но и мы с Натали, хотя по идее должны были любить и ценить Джину в любом возрасте и любой комплекции.
В углу моей спальни девушка устроила что-то вроде "Храма Джины": ракушки, свечи, фимиам, книги, ленты, куклы и цветы. В середине - наша свадебная фотография в окружении маленьких снимков Роуз и ее дочек в детском возрасте. Была даже фотография Джининого идола - Клиффа Ричарда. Когда все было готово, Натали пригласила меня.
Панихида по Джине получилась гораздо более трогательной, чем в церкви: мы попрощались с той, кого искренне любили. Девушка зажгла свечи, а потом достала скрипку и без нот сыграла "Взлетающего жаворонка" Воана Уильямса. Так легко и красиво - словами не передать, звуки будто сами поднимались к небу. А потом музыка резко оборвалась, и Натали часто и тяжело задышала.
Через секунду перепуганное лицо расплылось в улыбке. Будущая мать, опустив скрипку, схватилась за огромный, выпирающий из широкого платья живот.
- Малыш пинается! - объявила она.
Натали предложила потрогать, а потом сама положила мою ладонь на нужное место. Живот был тугим как барабан, внутри что-то пульсировало.
- Черт, надеюсь, он не станет футболистом! - выпалил я. - Ненавижу футбол.
- А кто сказал, что это мальчик? - вскинулась свояченица, а потом без всяких предупреждений разрыдалась.
Положив скрипку со смычком на кровать, я прижал Нат к себе. Она буквально выла от горя, а наш ребенок пинался и переворачивался у нее в животе.
Малькольм страшно ревновал.
К первому за восемь месяцев заседанию клуба новостей у меня было хоть отбавляй. Я переспал с моделью из порножурнала, потерял жену, свояченица вот-вот родит мне ребенка… А у Малькольма все по-старому:
- Прошедшие месяцы были для меня очень трудными: я расхожусь с подругой, и разрыв получается тяжелым и мучительным. Совершенно искренне считаю, что наш клуб спас мне жизнь. Я нисколько не преувеличиваю! Спасибо вам огромное! Спасибо за любовь и поддержку.
На этот раз в ответ его никто не поблагодарил.
- Скажи, Мал, ты все с той же подругой расходишься, что в прошлом и позапрошлом году, или с новой?
Коротышка побелел как полотно, хотя обычно был розово-коричневым. В тот воскресный день Натали уехала на студию звукозаписи в Дисбери, решив немного подзаработать.
- Ты о чем? - спросил Малькольм.
- Как можно целых два года расставаться с одной и той же женщиной? - хищно улыбнулся Чарльз. - Наверное, вы уже расстались? Не лучше ли прошедшее время употребить?
- Точно, - кивнул Гордон. - Я думал, твоя девушка уже живет с кем-то другим!
- Они почти не общаются, - рявкнул Малькольм. - Просто женаты.
- Тогда как же ты до сих пор с ней расходишься, педрила идиотский? - засмеялся Чарльз.
Малькольм закусил верхнюю губу.
- Похоже, процесс непрерывный! - заржал Чарльз.
- Нет, нет, тут Малькольм прав, - бросился защищать товарища Воан. - Кто-нибудь из вас читал книгу "Любите и будьте любимы"? Нет? Ее написал удивительный человек по имени Сэмми Кумкват.
Мы разом поскучнели: если у Сэмми Кумквата и есть что-то удивительное, так это удивительное имя.
- Сэмми родился одноногим и сбежал из дома, когда ему исполнилось шесть… - как ни в чем не бывало продолжал Воан.
- Разве не точнее сказать "ускакал из дома"? - перебил Чарльз.
- Заткнись и слушай, может, что-нибудь полезное узнаешь! Так вот, он убежал из дома в цирк и стал акробатом. А в тринадцать лет Сэмми ослеп: с каната упал.
- Как же он слепой ходил по канату? - удивился Чарльз.
- До падения Сэмми мог видеть, - процедил сквозь зубы Воан. - Именно из-за него он и ослеп.
- Минуточку, - проговорил я. - У Сэмми же была только одна нога. Как же он ходил по канату?
- Вот! - Воан многозначительно поднял указательный палец. - Тут и проявляется одно из удивительных качеств Кумквата: ох ходил по канату на руках!
- Что же тут удивительного? - с презрением фыркнул Чарльз. - Делал бы это как следует - не упал бы.
- Ну, Чарльз, ты-то точно по канату ни на руках, ни на ногах ходить не можешь!
- Нет, - признал тот, - сразу упаду!
Гордон вздохнул: любовь Воана к бесконечным лирическим отступлениям начинала действовать на нервы.
- Слушай, если в твоей истории есть какой-то смысл, переходи-ка сразу к нему!
- Ла-адно, - с явной обидой протянул Воан. - Одной из основных тем "Люби и будь любим" является то, что у отношений нет начала и конца. Даже если твой любимый человек умер или вы с ним не виделись двадцать лет, можно сказать, что роман продолжается.
- Ерунда! - фыркнул Чарльз.
- И еще кое-что, - неожиданно добавил Воан. - Чарльз, по-моему, никому не нравится, что ты называешь Малькольма "идиотским педрилой".
- Мне нравится, - сказал Чарльз.
- И мне, - поддакнул Гордон, и они с Чарльзом заржали.
- Все понятно, - горестно вздохнул коротышка, - снова начинается игра "достань Малькольма". Смех усилился.
- Нет! - голосом праведника воскликнул я. - Воан прав: если мы скатимся до мелких оскорблений, клуб можно вообще закрыть.
Малькольм поблагодарил, не подозревая, что мое вмешательство вызвано эгоистичными интересами. Если издевательства не прекратятся, Малькольм расплачется, если расплачется, придется окружить его стеной любви, а я уже говорил, что у коротышки проблемы с гигиеной.
Чарльз достал сигарету и замер, будто не зная, закурить ее или воткнуть Воану в задницу.
- В этом доме не курят, - напомнил я.
- Ладно-ладно, извини, - заторопился Чарльз и сунул сигарету обратно в пачку.
- По-моему, Малькольм хочет что-то сказать, - объявил Воан.
Коротышка кивнул.
- Хочу сказать, что очень напуган. Да, кажется, "напуган" - самое подходящее слово. Вы все настроены против меня. Все, кроме Воана и Гая.
Чарльз и Гордон изо всех сил старались не смеяться.
- Кто-нибудь желает высказаться?
- Да, - поднял руку Гордон. - Я желаю!
Гостиную накрыла мертвая тишина. Мы любили этого парня и завидовали его большому члену, хотя, по сути, он был и оставался ленивым ублюдком. Чаще всего у него не хватало сил даже задницу почесать, не то что беседу завести! Поэтому члены клуба, затаив дыхание, ждали, что он скажет. (Ну, "ждали, затаив дыхание", наверное, сказано слишком сильно; "испытывали некоторое любопытство" - лучше так выразиться.)
- Малькольм, боюсь, я был с тобой недостаточно терпелив, - заявил Гордон.
- Спасибо за добрые слова, - совершенно неблагодарным тоном отозвался коротышка.