31
Солнце поднялось уже высоко, а ответа от консула, которому утром Михаил отнес письмо Федора Григорьевича, все еще не было. Федор Григорьевич тосковал. Каждая вещь в доме, казалось ему, смотрела с упреком и спрашивала: а где же дочь? Старик не находил себе места.
Кое-как собравшись, он решил сам пойти в жандармское управление, искать Лизу. Отворив дверь, вглядывался вдоль улицы: а что, если вдруг из-за угла появится Лиза!.. Мимо, опираясь на клюку, торопливо прошел старик Гончаренко, сосед. Федору Григорьевичу показалось, что даже щетинистые усы Гончаренко обвисли. Нахлобучив на лоб рваную шляпу, тот оглянулся и шепнул:
- До нашего края добрались... Я Гришку отправил... - не сказав, куда отправил он своего Гришку, зашагал быстрее, пыля клюкой.
Шепот Гончаренко окончательно расстроил Федора Григорьевича: даже соседи теперь не осмеливаются зайти!
- В страхе вечном живем, - пробормотал Ковров, - всех боимся, - и с новой силой в душе ожила мечта о России - земле отцов и дедов. Он вздохнул и побрел по улице.
В приемной жандармского управления, темной комнате с двумя окошками в стене, за которыми виднелись головы чиновников-японцев, понуро сидели на скамьях вдоль стен русские и китайцы: ждали вызова. Тупая безнадежность была во взглядах, обратившихся на вошедшего. Ковров громко кашлянул, подбадривая себя. Разгоняя сонную тишину стуком палки, подошел к окошку.
- Послушайте, господин! - легонько постучал по стеклу. Японец поднял голову. - Дочь мою, Коврову Елизавету, забрали ваши солдаты ночью. Советскую подданную, - старик несколько оробел, глядя в пустые глаза японца. - Где она? Куда вы ее дели?
Чиновник раскрыл толстую книгу и принялся неторопливо перелистывать страницы. Пять минут прошли в томительном ожидании. Ковров переминался с ноги на ногу. Страх сменялся надеждой, надежда - страхом. Лицо японца ничего не выражало, он листал страницы равнодушно и методично, толстые губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой.
- Такой арестованной у нас нет, - услышал Ковров. Японец отложил книгу и снова взялся за карандаш.
- Как нет? - опешил старик. - Ваши солдаты ночью... Где же искать? Нигде кроме быть не должна.
- Такой арестованной у нас нет.
Старик вытер обильно выступивший пот и, пристукнув палкой, настойчиво проговорил:
- Поглядеть хорошенько надо! Куда же могла девчонка деться? Ваши солдаты забрали, господин хороший, вы мне и найдите ее.
Японец удивленно поднял голову. Ни один проситель не разговаривал здесь так громко и повелительно. Подняв на лоб очки, он пристально вгляделся в говорившего. Седой бородатый старик за стеклом пристукивал кулаком по деревянной полочке-подоконнику. Сжатые до синевы в ногтях, жилистые пальцы, казалось, вот-вот грохнут по стеклу. Чиновник нажал кнопку. Раздалась певучая трель звонка. Люди, сидевшие вдоль стен, испуганно шарахнулись к выходу. Но первого из них, сухого изможденного китайца, отшвырнули вбежавшие солдаты. Китаец упал, стукнулся головой об угол стула и остался лежать неподвижно. Добравшись до Коврова, солдаты схватили его. Федор Григорьевич нетерпеливо повел плечами, и низкорослые японцы полетели в стороны. В следующую минуту уже шесть солдат вцепились в старика. Чиновник за окном что-то сердито кричал, размахивая руками. К нему в комнату входили все новые и новые служащие.
Федора Григорьевича втащили в кабинет толстого начальника. Он встал из-за стола. Повинуясь его знаку, солдаты силой посадили старика на стул посреди комнаты. Теперь низенькому начальнику не приходилось утруждать себе шею, глядя в лицо русскому.
- Что вы шумите? - спросил он, жестом отпустив солдат. Ковров сдержанно объяснил.
- Что же волноваться и делать крик? - снисходительно улыбнулся японец. - У нас вашей дочери нет.
Ковров даже привстал от негодования.
- Как нет? Ваши солдаты арестовали, а теперь нет?
Японец невозмутимо пожал плечами.
- Обратитесь к властям Маньчжоу-Го. Они единственные и полноправные хозяева Империи. Японская армия наблюдает за порядком. Во внутреннюю жизнь страны она не вмешивается, - он устало зевнул, прикрывая щербатый рот ладонью.
- Полноправные... - вздохнул Ковров. - Куда же идти-то теперь? - спросил он, обращаясь к простенку между окнами.
Японец молчал, полуотвернувшись от старика. Федор Григорьевич видел узкий разрез глаза японца. Тускло блестел зрачок. Тонкая бровь нетерпеливо дергалась, словно негодуя. Ковров низко склонил внезапно заболевшую голову. В глазах потемнело. Комната поплыла, мерно вздымаясь на невидимых волнах. Где правда? Федор Григорьевич вспомнил о советском консуле и тяжело поднялся со стула. Точно угадав его мысли, жандарм резко проговорил:
- Не беспокойте советского консула, - глаза его холодно блеснули и сейчас же спрятались за стеклами очков. - Это вам ничего не даст. Ваша уважаемая дочь, наверное, украдена хунхузами. Мы бессильны помочь вам. Хунхузы, то есть партизаны, как зовут их русские, - бич Китая. Разбойники-китайцы крадут людей, чтобы скомпрометировать японскую армию! Армию императора. Ваши враги не мы, а китайцы.
...От советского консула Федор Григорьевич вышел несколько успокоенный. Консул сделал запрос губернатору, ответ должен быть к вечеру. Сочувствие, сквозившее в ласковом обращении консула, немного ободрило Коврова.
Проходя мимо железнодорожного переезда, Федор Григорьевич с тоской посмотрел на север, куда убегали сверкающие рельсы, постепенно сливаясь в блестящую полоску. Синий дым плыл над вокзалом. Вдалеке гудел паровоз. Федор Григорьевич постоял на переезде. Здесь в воскресенье он был с Лизой. Она рассказывала что-то веселое и смеялась...
32
Над лагерем резко и отрывисто прозвучал сигнал тревоги. Солдаты кинулись за оружием к пирамидам. Пока роты строились, командир батальона Макаровский докладывал генералу, прибывшему в тот день на инспекторскую поверку:
- Погранзастава сообщила: японцы численностью до полка пехоты с танками и артиллерией сосредоточились в пади. Идет построение в боевые порядки.
- Ваше решение?
- О тревоге донес на КП полка. Батальон вывожу за рубеж по плану погранзаставы.
- Смотрите, - предупредил генерал, - не поддавайтесь провокации. Но... - он помолчал, - в случае нападения - действуйте смелее. Нарушения границы допускать нельзя.
Генерал решил проехать с Макаровским на КП батальона. Тот заколебался. Ему хотелось сказать, что возможен бой и что будет лучше, если генерал останется.
- Нет, нет! - понял его замешательство инспектирующий. - Солдаты меня видели. И если узнают, что я уехал, то... Они ничего не скажут, конечно, но подумают... А вы сами знаете, что это значит. Едем!
Роты скрывались за сопкой. Пробежали пулеметчики, громыхая колясками "Максимов"; за ними, сгибаясь под тяжестью плит и стволов, - минометчики; потом - радисты. Прогрохотала тачанка с боеприпасами. Старшина, стоя на повозке, держал перед грудью ящик с алевшей надписью: "Взрывчатка! Не бросать!" Последними шли связисты. Они тянули нитку-провод к рубежу. И все стихло.
Торбаган на ближнем холмике удивленно свистнул и замер, напоминая вбитый в землю рыжий колышек. Он, не мигая, смотрел на сопку, где после пугающего шума повисла тревожная тишина. Зверек повертел своей маленькой головкой, осматриваясь вокруг, почуял что-то неладное и юркнул в нору.
Легкая пыль осела на траву.
33
Карпов стоял на ротном наблюдательном пункте, отсюда было не больше двухсот метров до пропаханной полосы-рубежа, разделявшего два мира. Он сейчас не понимал Самохвала: для того, казалось, не существовало ни границы, ни японцев, он сосредоточенно наносил на карту окопы, занятые ротой, так же спокойно, как это делал на учениях. Карпова ожидание угнетало. Он пошел к солдатам. Пробираясь по узкому ходу сообщения, злился на себя, что не может унять дрожь в пальцах: это казалось ему трусостью. За поворотом траншеи стоял на коленях Гурин. Сопя и чертыхаясь, он что-то озабоченно вертел перед собой.
- Что такое? - остановился над ним Карпов.
- Оборонительный чехол не налазит, товарищ политрук. Заело.
Гурин поднял на Карпова затуманенный взгляд: мысли его были далеки от теперешнего занятия, он жил сейчас ожиданием боя.
- Ну-ка... - Карпов взял гранату и, отодвинув задвижку, легко надел чехол. Пальцы больше не дрожали. - Вот так. А теперь задвижку на штифт защелкнем. Главное - не волноваться. Понял, Гурин?
Солдат кивнул и вдруг улыбнулся, увидев спокойное и такое обычное лицо политрука. Да и чего особенного? Вон товарищи стоят в окопах. Вон Кашин хочет прикурить и протирает увеличительное стеклышко. Сайразов выбрасывает из окопа колючие кусты перекати-поля. Командир роты смотрит в бинокль - блеснули стекла.
В одной из ячеек Карпов увидел Золотарева с Камаловым, говоривших вполголоса, и с интересом прислушался.
- Основное, Комелек, ты не робей, - Золотарев старательно чистил нишу, предназначенную для гранат. - Окоп у нас с тобой, как древняя крепость. Даже крепче. Кругом камень. Ни один снаряд не достанет, - он устроился поудобнее, приладил винтовку и добавил серьезно. - Вот если на голову свалится. Ну... тогда шишку набьет.
- Что на голову? - не понял Камалов.
- Снаряд.
- Кому?
- Нам.
- Э... - недоверчиво протянул Камалов. - Зачем ему на голову падать?
- Я тоже говорю: незачем. Вот договориться бы.
- С кем?
- Да со снарядом же! - сердито шумнул Золотарев. - Ты чего? Ты к теще на блины пришел? Кто связку делать будет?
- Я делаю, - Камалов, собрав гранаты в кучу, пыхтя, связывал их проволокой.
- Ну, то-то.
После продолжительного молчания Камалов проговорил смешливо:
- Только у меня ее нету. Нету - и все! - и рассмеялся.
- Кого?
- Тещи! И блинов я не ел у нее ни разу...
- Внимание! - прокатилось по окопам.
Солдаты поднимались, поправляли оружие, перекладывали гранаты, некоторые подтягивали поясные ремни и надевали каски. От раскаленного камня волнами шел зной.
С японской стороны послышался грохот. На гребень небольшой сопки выскочил танк. Постояв секунду как бы в нерешительности, он двинулся к рубежу, переваливаясь через рытвины и камни. За первым танком шли еще машины. В окопах считали:
- Три... Четыре...
- Сбоку, сбоку. Ай, жолдас! Левый фланг!
- Пять... Шесть... семь...
За танками быстрым шагом шли японцы в желто-зеленых мундирах.
Никто из наших солдат не знал, что за сопкой, в расположении только что покинутого ими лагеря, уже сосредоточена танковая бригада. Сидя на башнях, танкисты курили, перекидываясь шутками с дневальными пехотинцами.
Солдаты, стоявшие в окопах, видели: на гребень зарубежной сопки на полном скаку вынеслись орудийные запряжки. Лошадей отцепили и угнали в падь. Около пушек засуетились японцы.
"Эх, черт, сколько наставили!" - подумал Самохвал и приказал выдвинуть вперед, ближе к рубежу, гранатометчиков и солдат с противотанковыми .ружьями.
Старшина разносил бутылки с горючей смесью и приговаривал:
- Ну, братцы, главное, как это говорится, - береги соседа, а он тебя сбережет. И жди команду!
Взревели моторы. Танки рванулись. Поднялась пыль. Послышался крик: "Банзай!" Солдаты возле пушек заняли боевые места. Стволы орудий медленно, будто нащупывая цели, двигались сверху вниз. Немного погодя донесся артиллерийский залп.
Карпов сжал зубы так, что заломило скулы. "Что смотрит комбат?" Потом дошло до сознания: разрывов не слышно. Карпов вгляделся в головной танк. В открытом люке стоял японец. Вот он поднял руку с пистолетом. Невысоко над землей брызнула красными искрами ракета. "Атака?"
- Раненых нет? - услышал Карпов веселый голос Зайцева и обернулся. Придерживая санитарную сумку и пригибаясь, Зайцев не спеша шел вдоль линии окопов. Он закручивал цигарку и улыбался, по своему обыкновению, широко и радостно.
Не дойдя пятидесяти метров до пропаханной полосы, танки развернулись и скрылись за сопкой. Только пыль вилась в воздухе, будто хвост чудовища. Пушки укатили. Пехотинцы перебежками добрались до сопки, построились и ушли. В советских окопах было тихо.
Заварзин уже с сожалением поглядывал на ту сторону. Ему было обидно: обманули. Испугали - и ушли. Он сердито плюнул в сторону границы. Солдаты удивленно смотрели друг на друга. Что заставило уйти японцев?
- Это провокация, товарищи, - сказал Карпов, снимая каску и вытирая лоб. - Случись конфликт - "учение!"
Солнце клонилось к западу, окрашивая верхушки сопок в нежно-оранжевые тона ранней осени.
34
Сидя на крылечке, Михаил ждал Федора Григорьевича. Солнце жгло непокрытую голову, обвязанную тряпкой с темно-ржавым пятном крови. Прохожие сторонились его. "Никто не поможет, - тяжело ворочались мысли. - Камни, камни вокруг, а не люди. Только Лиза... Лиза!.."
Михаил вошел в дом, чтобы не видеть прохожих.
Вскоре за дверью кто-то остановился и тяжело вздохнул. Михаил вздрогнул. В комнату вошел Ли Чан. Прислонившись к притолоке, он поздоровался и спокойно спросил про Федора Григорьевича. Михаил рассказал об аресте Лизы. Старик, присев на корточки, бесстрастно курил длинную трубку, попыхивая сизыми клубами дыма.
- ...Теперь Федор Григорьевич скорее всего у советского консула, - закончил Михаил и почувствовал облегчение, словно какую-то часть своей непосильной ноши переложил на плечи собеседника.
- Вона... - протянул Ли Чан, пряча трубку. - Эх, Федя, Федя... Большое горе!..
- А я уйти хочу... - Михаил замялся. Он хотел сказать: "в горы" - но промолчал. - Может, вы его дождетесь, а?
- Дождусь.
Михаилу показалось, будто Ли Чан посмотрел на него с осуждением.
- Я не убегаю! Нет! - заговорил он горячо, чувствуя, что краснеет. - Не могу больше сидеть сложа руки! Не могу!
Китаец согласно кивнул:
- Ходи, парень. Ходи.
Уже из сеней Михаил крикнул:
- Я приду к нему. Когда - не знаю. Но приду!
Ли Чан опустил голову, вслушиваясь в торопливо удалявшиеся шаги. Все смолкло. Только половицы, отдыхая, тихонько поскрипывали, словно жалуясь на старость. Не спеша Ли Чан выкурил еще одну трубочку и выбил пепел о порог. Ох-хо! Почти восемьдесят зим ходит по земле Ли Чан. Он много видел. Много пережил. Спина его согнулась, зубы выпали, щеки ввалились. У внуков его - в далеком Китае - растут дети. А он все живет. Ван не живет: японцы не выпустили с жертвенных работ. Молодая добрая девушка, - дочь Феди, - не живет: японцы не выпустят. А он... Дверь со стуком распахнулась. На пороге остановился русский. Розовый жирный подбородок тонул в белом крахмальном воротничке. Выпуклые серые глаза его неторопливо осматривали комнату, рот кривился в брезгливой улыбке. Не заметив Ли Чана, он направился к двери светелки.
- Кого ищешь? - спросил Ли Чан.
Человек круто обернулся и уставился на китайца. Глубокие темные морщины бороздили его лицо. Присмотревшись, Ли Чан уловил в облике русского знакомые черты, словно он где-то видел его, только молодого - не такого жирного и без морщин.
- Где Ковров?
- Ходит. Правду ищет, - Ли Чан отвернулся, напряженно вспоминая, где он видел этого русского.
- М-да, - протянул жирный, усаживаясь на лавке против окна. - Правду! Мы все правду ищем. Всю жизнь. Так-то. И богатые и бедные. А правда... нет ее.
- Нету, - согласился Ли Чан.
Неловкое молчание повисло в комнате. Незнакомец старательно тер лицо носовым платком, будто хотел разгладить морщины.
- Пыль-то - едучая, - пробормотал он, пряча платок в карман. - Жара. Лето.
Ли Чан промолчал, разглядывая забитую грязью трещину в половице.
Мерно отстукивал секунды маятник ходиков. Слабо мерцала начищенная медная гиря. На куст бузины перед окном опустилась веселая стайка воробьев. Куст зашумел, точно осыпанный дробью. Воробьи бойко щебетали, обсуждая свои, птичьи дела. Потом вдруг с шумом разлетелись в разные стороны.
- Играют птички, - заметил жирный, постукивая пальцами по подоконнику.
- Живые, - поддержал Ли Чан.
- Да... - согласился тот. - Живые.
Снова наступило молчание. Ли Чан уселся поудобнее. Он было вынул трубочку и кисет с табаком, но так и не закурил, задумался. Незнакомец тоже замолчал, рассматривая кусты за окном.
"Кто он и зачем пришел? - думал Ли Чан, глядя на толстую, с крупными складками жира, шею русского. - На полицейского не похож. На консула советского - тем более. Зачем? Опять Федору горе. Радость приносят не такие. К беднякам радость приходит не в чистом платье".
Как-то совсем незаметно вошел Ковров. Он остановился на пороге, рассматривая вставшего ему навстречу человека.
- Господин Зотов? - удивленно произнес Федор Григорьевич. - С чем пожаловали?
Зотов, с трудом отрывая ноги от пола, придвинулся к столу.
- Мы с тобой, Ковров, русские и старики оба, - голос его дрогнул. Зотов достал платок и вытер лысину.
- Ну? - насторожился Ковров.
- Где Мишка? - спросил почти шепотом Зотов, опираясь о стол. - Где он?