Думаю, от избытка чувств он мог бы бесконечно продолжать в том же духе, но тут Стиффи вдруг очнулась от задумчивости. До этой минуты она стояла и с сомнением поглядывала на дядюшку, будто что-то прикидывая. И вот сейчас, видимо, приняла решение.
- Приятно, что ты так радуешься, дядя Уоткин. Я опасалась, что эта новость тебя огорчит.
- Огорчит? - искренне удивился папаша Бассет. - Как это пришло тебе в голову?
- Ну, ты ведь лишился зятя.
- Именно поэтому сегодня самый счастливый день в моей жизни.
- В таком случае и меня тоже можешь осчастливить, - сказала Стиффи, куя железо, пока горячо, - если отдашь Гаролду приход.
Как вы понимаете, мое внимание было сосредоточено на том, как расхлебать кашу, которая вокруг меня заварилась, поэтому точно не могу сказать, колебался ли папаша Бассет, но если и колебался, то не больше минуты. Должно быть, перед ним все-таки мелькнуло видение крутого яйца, и он вновь почувствовал антипатию к Пинкеру, не способному твердой рукой направлять юных прихожан на путь истинный, но радость от того, что Огастус Финк-Ноттл исчез с горизонта, вытеснила всякие мысли о недостатках молодого священника. Исполненный млеком доброты до такой степени, что, кажется, подойди поближе и услышишь, как оно плещется, папаша Бассет просто был не способен сейчас никому ни в чем отказать. Уверен, попроси я у него сейчас взаймы пятерку, он ее выложит, глазом не моргнув.
- Конечно! Само собой! И говорить не о чем! - разливался он, не уступая жаворонку в небе, о котором часто вспоминает Дживс. - Уверен, Пинкер будет прекрасным приходским священником.
- Самым лучшим, - подхватила Стиффи. - Сейчас он не может развернуться. Никакого размаха, сплошные ограничения. Дайте ему возможность показать себя в качестве приходского священника, и о нем заговорят в церковных кругах. Он способен горы свернуть.
- Я всегда был самого высокого мнения о Гаролде Пинкере.
- И неудивительно. Все важные шишки о нем самого высокого мнения. Они ему цену знают. Образован, хорошо разбирается во всех тонкостях, а проповедь читает - заслушаешься.
- Да, мне нравятся его проповеди. Простые и мужественные.
- Это потому, что он ведет здоровую жизнь на свежем воздухе. Он сильный и тренированный. Атлетический христианин - вот его идеал. Он ведь играл в регби за сборную Англии.
- Неужели?
- Да, был пропфорвардом.
- Правда?
При слове "пропфорвард" я, понятное дело, встрепенулся. Мне и невдомек было, что Раззява, оказывается, пропфорвард. Ирония судьбы, подумал я. В том смысле, что Планк днем с огнем ищет этого самого форварда и, отчаявшись, уже, кажется, готов отказаться от безнадежных поисков, а я вот мог бы осчастливить его, но наши отношения сложились так, что я лишен возможности это сделать. Огорченный, я в который раз подумал о том, что надо всегда проявлять доброту к любой мелкой сошке, ибо никому не дано знать, когда эта сошка может нам пригодиться.
- Значит, я могу сказать Гаролду, что дело на мази? - спросила Стиффи.
- Прости?
- Я хочу сказать, ты официально объявляешь, что отдаешь Гаролду приход?
- Да-да, конечно, безусловно.
- Ох, дядя Уоткин! Как мне тебя благодарить?
- Не беспокойся, дорогая, все в порядке, - сказал папаша Бассет, обретая еще большее сходство с диккенсовским героем. - А теперь, - продолжал он, снимаясь с якоря и направляясь к двери, - ты, Стефани, и вы, мистер Вустер, Должны меня извинить. Надо пойти к Мадлен и…
- Поздравить ее?
- Я хотел сказать, осушить ей слезы.
- Ну, это вряд ли.
- Думаешь, она не в отчаянии?
- Дядя Уоткин, ну какая девушка придет в отчаяние, чудом избавившись от необходимости идти замуж за Гасси Финк-Ноттла?
- Да, правда, истинная правда, - сказал папаша Бассет, выскакивая из комнаты, как полузащитник, который хоть и не научился подавать обратный пас, бегал, как страус.
Если у меня возникали сомнения, отбивал ли сэр Уоткин Бассет чечетку, то насчет Стиффи все было яснее ясного. Она совершила грациозный пируэт, и даже самый невнимательный наблюдатель тотчас догадался бы, что будь у нее сейчас на голове шляпа, а в шляпе розы, она бы принялась осыпать ими все вокруг. Кажется, мне еще не приходилось видеть юную пигалицу в таком восторженном состоянии. Само собой, интересы Раззявы Пинкера были дороги моему сердцу, а потому я отринул свои печали и разделил с ней ее радость. К чему постоянно и неизменно готов Бертрам Вустер, спросите вы, и я вам отвечу - забыть о своих бедах, когда друг празднует счастливый поворот в своей судьбе.
Стиффи говорила без умолку, не давая мне рта раскрыть. Женщины - народ в этом смысле чрезвычайно одаренный. Посмотришь, в чем душа держится, а запросто граммофон переговорит, и рассуждает складно и без устали, точно какой-нибудь ротный старшина, словечка не вставишь. Моя тетушка Агата, например, как пустится меня бранить на одном дыхании и без единой запинки, так и не остановится, пока ее изобретательность не иссякнет.
На этот раз Стиффи распространялась на тему о том, какое невероятное счастье привалило прихожанам Раззявы Пинкера, ибо они получат не просто замечательного приходского священника, святого человека, который будет пестовать их души, но еще и такую жену вышеупомянутого священника, какая им и не снилась. Когда она перевела дух, расписав, как будет раздавать суп благочестивым беднякам и нежным голосом справляться об их ревматизме, я, наконец, смог взять слово. В самый разгар ликования и потирания рук меня посетила одна здравая мысль.
- Согласен с тобой, - сказал я, - действительно все счастливо устроилось, и, вероятно, ты права, считая этот день счастливейшим днем в этом самом радостном году твоей жизни, однако, по-моему, ты кое-что упускаешь из виду, а об этом следовало бы подумать.
- О чем ты? Кажется, я ничего не упустила.
- Я об обещании папаши Бассета.
- Все в ажуре. Чего ты бьешь копытом?
- Будь я на твоем месте, я бы попросил у папаши Бассета письменное обязательство.
Стиффи словно с разбегу налетела на пропфорварда. Выражение восторга у нее на лице уступило место озабоченности, и она, нахмурившись, прикусила нижнюю губу. Очевидно, мои слова дали ей пищу для размышлений.
- Думаешь, дядя Уоткин нас надует?
- Твой дядя Уоткин способен на любую подлость, если на него наедет, - серьезно сказал я. - Ни на грош ему не верю. Где Пинкер?
- Наверное, остался на лужайке.
- Тогда хватай его и тащи сюда, надо заставить папашу Бассета оформить его предложение в письменном виде.
- Слушай, по-моему, ты меня запугиваешь.
- Да нет, просто советую себя обезопасить.
Стиффи снова призадумалась, покусывая нижнюю губу.
- Ладно, - наконец сказала она. - Сбегаю за Гаролдом.
- Не мешало бы прихватить парочку юристов! - добавил я ей вдогонку.
Минут пять я посидел, погруженный в раздумья о своих плачевных делах, а потом вошел Дживс и сказал, что меня просят к телефону.
17
Наверное, я побелел, несмотря на здоровый загар.
- Кто меня просит, Дживс?
- Миссис Траверс, сэр.
Именно этого я и опасался. Как уже упоминалось, от "Тотли-Тауэрса" до "Бринкли-Корта" рукой подать, и, кроме того, Гасси в лихорадочном возбуждении наверняка всю дорогу жал на акселератор и гнал с предельной скоростью. Видимо, они только что подвалили, и тетя Далия звонит, чтобы узнать, какого черта. Зная, как старушенция ненавидит, когда с ней разыгрывают шуточки, - а непрошеное вторжение Гасси в сопровождении Эм - деяние, которое, безусловно, можно отнести к категории шуточек, - я собрался с силами, чтобы во всеоружии встретить надвигающуюся бурю.
Разумеется, вы можете сказать, что я не обязан отвечать за дурацкий поступок Гасси, но на самом деле у теток так уж заведено - винить племянников во всем, что бы ни случилось. Видимо, для этой цели племянники и существуют. Думаю, только по чистой оплошности моя тетя Агата не обвинила меня, когда года два назад ее сына, Тоса, чуть не поперли из школы за то, что он удрал вечером в парк с аттракционами, чтобы выиграть кокосовый орех.
- Ну и как она, Дживс?
- Сэр?
- Вам не показалось, что она рвет и мечет?
- В общем, нет, сэр. Голос у миссис Траверс всегда довольно громкий. Позвольте узнать, разве имеется какая-либо особая причина, чтобы, как вы изволили выразиться, ей рвать и метать?
- В том-то и дело. Сейчас нет времени рассказывать, но, уверяю, небеса потемнели, а от берегов Исландии движется циклон, сопровождаемый крутыми перепадами давления.
- Мне очень жаль, сэр.
- И не только вам. Как звали того парня, вернее, парней, - по-моему, там был не один, - которые вошли в пещь огненную?
- Седрах, Мисах и Авденаго, сэр.
- Вот-вот. На языке вертелось. Я еще в школе про них читал. Мне тогда вручили приз за знание Библии. Теперь-то я понимаю, что они чувствовали. Тетушка Далия? - сказал я, потому что в эту минуту уже добрался до телефона.
Я ожидал услышать оглушительные проклятия, но, к моему удивлению, тетя Далия, похоже, пребывала в прекрасном расположении духа. В ее голосе я не уловил и намека на укоризну.
- Привет, юный враг рода человеческого, - прогудела она. - Как дела? Скрипишь помаленьку?
- Отчасти. А вы как?
- Превосходно. Скажи, от чего я тебя оторвала? От десятого коктейля?
- От третьего, - уточнил я. - Обычно я торможу на втором, но сегодня папаша Бассет навязал мне третий. Он в ударе и демонстрирует невиданную щедрость. Пожалуй, с него станется зажарить бычью тушу на базарной площади, если, конечно, раздобудет быка.
- Он что, в стельку пьян?
- Не то, чтобы в стельку, но здорово навеселе.
- Слушай, оторвись на минуту от пьяной оргии, я тебе сообщу новость. Возвращаюсь из Лондона примерно четверть часа назад, и как ты думаешь, что меня ждет? Тритонолюб Спирт-Боттл и с ним девица, вылитый китайский мопс, весь в веснушках.
Я перевел дух и собрался держать речь в свою защиту. Пришло время обелить Бертрама. Правда, пока что тетка была сама приветливость, ни намека на приближающуюся грозу, но можно ли ей доверять, а вдруг она просто выбирала удобный момент, чтобы устроить мне выволочку. От теток так легко не отмахнешься.
- Да, - говорю, - я слышал, что он к вам направляется в компании веснушчатого мопсообразного создания. Сожалею, тетя Далия, что вы подверглись этому непрошеному вторжению, и хочу, чтобы вы поняли: не я подбил Гасси на этот шаг. Он у меня ни совета, ни одобрения не спрашивал. Я и понятия не имел о том, что он затеял. Знай я, что он собирается навязать вам свое общество…
Тут я умолк, потому что тетушка довольно категорично предложила мне закупорить свою глотку.
- Довольно молоть вздор, пустомеля. С чего это ты тут соловьем разливаешься?
- Я только хотел выразить сожаление, что вам пришлось…
- Ладно уж. Можешь не извиняться. Я очень довольна. Конечно, предпочла бы, чтобы Спирт-Боттл не дышал мне в затылок и не занимал места, предназначенного для других целей, но девица пришлась как нельзя более кстати, ну прямо как манна небесная.
До меня сразу дошло, что она хотела сказать, недаром же в школе я получил награду за отличное знание Библии, о чем раньше уже сообщалось. Тетя Далия имела в виду один случай с детьми израилевыми, которые шлялись, кажется, по какой-то пустыне, что ли, и испытывали острую нужду в продовольствии, хотя привыкли обходиться весьма скудным пропитанием. Едва они начали судачить, что хорошо бы разжиться малой толикой манны, и роптать по поводу пустоты провиантских складов, как с неба им сбросили кучу этой самой манны, и все окончилось благополучно.
Само собой, тетушкино заявление несколько меня удивило, и я поинтересовался, почему она обрадовалась Эмералд Стокер не менее бурно, чем сыны израилевы манне небесной.
- Потому что она, как солнечный свет, озарила дом, погруженный во мрак. И явилась как нельзя более кстати. Когда ты сегодня здесь был, ты видел Анатоля?
- Нет. А что?
- Хотела узнать, заметил ли ты, что ему нездоровится. Вскоре после твоего отъезда у него появилась mal au foie, как он это назвал, и он слег.
- Огорчен.
- Вот и Том тоже. Ему тошно становится от одной мысли об обеде, приготовленном судомойкой. Девица она, бесспорно, достойная, но поклонница тактики выжженной земли, а у Тома несварение, ты же знаешь. Положение ужасное, и вдруг Спирт-Боттл объявляет, что этот его китайский мопс - первоклассная повариха, и мы тут же возложили на нее все дела. Кстати, кто она? Ты о ней что-нибудь знаешь?
Конечно, я мог сполна снабдить тетю Далию исчерпывающей информацией.
- Она дочь процветающего американского миллионера по фамилии Стокер, который, я думаю, разразится всевозможными американскими проклятиями, когда узнает, что она вышла за Гасси, ведь такой зять, как Гасси, согласитесь, не каждому придется по вкусу.
- Значит, на Мадлен Бассет он не женится?
- Нет, свадьба отменяется.
- Это точно?
- Совершенно точно.
- Не очень-то ты преуспел на поприще raisonneur'a.
- Да уж.
- Ну, по-моему, этот китайский мопс будет хорошей женой Спирт-Боттлу. По-моему, она славная девочка.
- Лучше не бывает.
- Но при таком раскладе ты попадаешь в переплет, правда? Если Мадлен Бассет теперь свободна, она, наверное, ждет, чтобы ты заполнил пустоту?
- Старушка, это кошмар, который постоянно меня преследует.
- Неужели Дживс не может ничего придумать?
- Говорит, что нет. Но он всегда так - сначала теряется, но потом вдруг взмахнет волшебной палочкой и все устроит. Поэтому я не теряю надежды.
- Да, уверена, ты, как всегда, выпутаешься. Не отказалась бы получать по пятерке всякий раз, как ты в последний момент ускользаешь от венца живой и невредимый. Помнится, ты как-то сказал, что веришь в свою счастливую звезду.
- И правда, верю. Но все же не стану делать вид, что не чувствую грозящей мне опасности. Чувствую, и еще как. Положение мое крайне сложное.
- И тебя тянет утопить горе в вине? Ну ладно, знаешь, зачем я звоню? Сейчас скажу, и ты сможешь продолжить свою оргию.
- Да ведь вы уже сказали, - удивился я.
- Ничего подобного. Неужели ты вообразил, что я трачу время и деньги, чтобы болтать о твоих интрижках? Дело вот в чем. Ты видел у Бассета эту штуку из черного янтаря?
- Статуэтку? Конечно, видел.
- Хочу купить ее для Тома. У меня появилось немного денег. Школьная подруга оставила мне небольшое наследство, и я сегодня ездила в Лондон повидаться с моим поверенным. Там выходит около двух тысяч фунтов, и я хочу, чтобы ты сторговал мне эту статуэтку.
- По-моему, дело это нелегкое.
- Ничего, у тебя получится. Если будет необходимо, подними цену до полутора тысяч. Вот если бы тебе удалось просто сунуть ее в карман… Это бы избавило нас от кучи лишних затрат. Но боюсь, это тебе не под силу, так что бери Бассета за бока и убеждай продать статуэтку.
- Ладно, приложу все силы. Я ведь знаю, как дядя Том жаждет ее получить. Положитесь на меня, тетя Далия.
- Ну, вот и славно.
Я вернулся в гостиную и принялся думать. У нас с папашей Бассетом сложились такие отношения, что я не представлял себе, как подступиться к делу, но, с другой стороны, у меня от сердца отлегло - слава Богу, старушка отказалась от мысли похитить кикимору. Я и радовался, и удивлялся, ибо суровый опыт прошлых лет убеждал меня, что когда тетушка хочет ублажить любимого мужа, для нее все средства хороши. Это ведь она инициировала - надеюсь, я не перепутал это слово с каким-нибудь другим, - кражу молочника в виде коровы, и на этот раз она тоже могла бы избрать более экономный метод. С ее точки зрения, если один коллекционер похищает экспонат у другого коллекционера - это нельзя считать кражей. Впрочем, в этом, кажется, что-то есть. Папаша Бассет, когда гостил в "Бринкли", безусловно, хорошенько обобрал бы коллекцию дядюшки Тома, но, к счастью, с него глаз не спускали. Эти коллекционеры начисто лишены совести и ничем не отличаются от грабителей с большой дороги, за которыми охотится полиция.
Вот об этом я и размышлял, гадая, как бы мне найти подход к папаше Бассету, ведь он от одного моего вида трясется, как желе на ветру, и в присутствии Бертрама слова не вымолвит, сидит истуканом, глядя в пространство… Внезапно дверь отворилась, и в гостиную вошел Спод.
18
Первое, что меня поразило, - это изумительно живописный синяк под Сподовым глазом, - такой впору последнему забулдыге, - и я слегка даже растерялся, не зная, что сказать. В том смысле, что одни в таких случаях ждут сочувствия, другие предпочитают, чтобы вы сделали вид, что не замечаете в их наружности ничего необычного. В конце концов, придя к выводу, что самое умное - приветствовать его небрежным: "А, это вы, Спод", я так и поступил, хотя, оглядываясь назад, думаю, уместнее было бы приветствовать его небрежным: "А, это вы, Сидкап". Здороваясь, я заметил, что он злобно сверкает на меня своим единственным открытым глазом. Кажется, я уже говорил про его взгляд, что он с шестидесяти метров открывает устрицу, и теперь я убедился, что даже когда у него функционирует всего один глаз, воздействие его взгляда не менее устрашающе. Примерно так же смотрит на меня моя тетушка Агата.
- Я вас искал, Вустер, - сказал Спод.
Он говорил противным лающим голосом, каким, наверное, когда-то отдавал распоряжения своим приспешникам. До того, как ему достался титул, он был одним из местных диктаторов, некогда довольно распространенных в столице, и возглавлял банды молодчиков, одетых в черные шорты и орущих "Хайль, Спод!" или что там у них полагается. Став лордом Сидкапом, он это дело бросил, но по старой привычке ко всем без исключения адресовался так, будто распекал младшего товарища, посадившего на шорты пятно.
- В самом деле? - сказал я.
- Искал. - Он помолчал, продолжая буравить меня одиноким глазом, потом изрек: "Так!".
"Так!" - выражение из того же ряда, что и "Эй, вы!" или "Ха!", на которые трудно дать находчивый ответ. Поскольку мне не пришло в голову ничего подходящего, я просто закурил сигарету, рассчитывая придать себе беззаботный вид, хотя, боюсь, эта затея с успехом провалилась.
- Выходит, я был прав! - пролаял Спод.
- А?
- В своих подозрениях.
- А?
- Они подтвердились.
- А?
- Хватит акать, жалкий вы червь, и слушайте, что я скажу.
Я счел за лучшее не возражать ему. Вы, наверное, подумали, что Спод, сначала поверженный наземь преподобным Г. П. Пинкером, а потом с помощью фаянсовой миски с фасолью отправленный в нокдаун Эмералд Стокер, вызывает у меня презрение и я немедленно отчитаю его за жалкого червя, однако, уверяю вас, подобная мысль мне и в голову не пришла. Он потерпел поражение, да, но дух его не сломлен, а мускулы на его ручищах по-прежнему тверды, как сталь, так что, рассудил я, если ему хочется, чтобы я ограничил употребление междометия "А?", пусть только слово скажет.
Продолжая сверлить меня единственным действующим глазом, он сказал:
- Шел мимо только что.
- О?
- Слышал, как вы говорите по телефону.
- О?
- С теткой.
- О?
- Хватит твердить "О?", черт подери.