- Он очень хороший. Да, в нем есть смелость, но изъянов нет. Однако в моем положении романов не пишут. Если репортеры все узнают, моей карьере конец.
Космо солидно кивнул и сказал:
- Понимаю.
- Так я и думал. Конечно, ты хочешь немедленно продать эти сведения, но это недальновидно. Есть лучший выход. Сообщи, что ты его написал.
- Э?
- Сообщи, что ты написал роман "Время пить".
- Да я в жизни своей не писал!
- Нет, писал. Эту книгу. Даже с твоим умом можно догадаться, что интересы наши совпадают. Тебе - двести фунтов, мне - покой.
- Вы правда их дадите?
- Да. И гонорары.
- Кук! - сказал Космо, и дядя посоветовал ему вспомнить, что он - не кукушка.
- Шум такой, - продолжал он, - что гонорары будут большие. По контракту мне полагается десять процентов, а при таком тарараме разойдется… ну, скажем осторожно, десять тысяч. Я не математик, но получается сотен шесть или семь.
Космо заморгал, словно его ударили в переносицу.
- Семь сотен?
- Может, и больше.
- И все мне?
- Да.
- Кук! - сказал Космо, и дядя его не упрекнул, но продолжил свою речь.
- Вижу, ты готов к сотрудничеству. Очень рад. Процедура проста. Я бы советовал разослать письма во все газеты, которые писали о романе. Опровергни епископа, обвини его в нетерпимости и несправедливости, а потом - раскрой псевдоним. Пойдем, я набросаю.
Набросав письмо, сэр Раймонд вернулся к лорду Икенхему и сообщил, что все в порядке.
6
[Космо сообщает в газеты, что роман написал он. Со службы его немедленно выгоняют, зато общество и печать - в восторге. Именно здесь Вудхауз вводит в действие Гордона Карлайла, профессионального мошенника, который, против обыкновения, ему не удался. Узнав, что Космо издал бестселлер, Гордон и его жена Герти решают выжать из него долг, а для этого - поехать в усадьбу, где живут миссис Уиздом и ее брат, чтобы шантажировать сэра Раймонда: не заплатит за племянника - откроют его тайну. Для верности они заставляют Космо написать ему письмо.]
7
Проглядев справочник, Гордон Карлайл узнал, что в три часа двадцать шесть минут есть подходящий поезд, и они с Герти еще успеют зайти в ресторан. Герти обрадовалась. Слишком часто приходилось ей перекусывать на ходу, хотя, как и лорд Икенхем, она любила поесть в свое удовольствие.
Примерно тогда, когда они пили кофе, а Гордон Карлайл закуривал сигару, вышеупомянутый лорд, посетивший с племянником клуб "Трутни", поглядел в окно на клуб "Демосфен" и тяжко вздохнул.
- Бу! - сказал племянник.
- Прости, не понял?
- Хотел тебя напугать. Икота пройдет.
- Меня напугать нелегко, - заметил граф. - Железный Икенхем, вот мое прозвище. Но я не икнул, я вздохнул.
- Почему?
- От горя. Если быть скрупулезным, у меня их три. Во-первых, мне жаль покидать тебя и Лондон. Погуляли бы, посмотрели, тут виды красивые…
- Ничего, ничего.
- Во-вторых - назовем это "горе № 2", - взглянув на тот клуб, я подумал о Бифштексе. Наверное, ты забыл, что прошлым летом из этого самого окна я сшиб с него цилиндр?
- А, черт!
- Вижу, ты помнишь Тогда мне казалось, что он станет лучше, мягче, пощадит свою сестру. Какой же я оптимист!
- Он не щадит сестру?
- Куда там! Дворецкий Пизмарч сообщил, что он обращается с ней, как капитан "Баунти" с последним матросом. Конечно, понять его я могу. Когда она склонит головку набок и спросит: "Что, дорогой?", ангел разорется, а уж тем более - человек, привыкший к повиновению. Судя по реляциям, бедный Бифштекс на шестой-седьмой раз взвивается над столом, изрытая пламя. Да, понять я могу, но для давления это плохо, да и для ближних не очень хорошо. Ты знаешь Берта Пизмарча?
- Нет.
- Прекрасный человек. Мозги уместятся в аптечном пузырьке, но что мозги перед сердцем? Мы познакомились на корабле, когда он служил стюардом. Потом он унаследовал дом в Далидже. Еще позже, уже в начале войны, все боялись, что высадятся немцы, я вступил в эту местную оборону - и что же ты думаешь? Он там! Бывало, дежурим ночью, дрожим, но держимся, мой друг, держимся. Не захочешь - сблизишься. Собственно, мы теперь - как братья. Я устроил его к Бифштексу.
- У него есть дом?
- Как не быть, есть.
- Зачем же ему служить?
- Скучает без дела, мой друг. Он ушел на покой в самом расцвете сил. А где он служил, ты припомни! После океана не усидишь на заду. Стюард, говоря строго, тот же дворецкий. Коггз его немного подтянул, и, когда он сказал, что лучше - некуда, Пизмарч отправился к Бифштексу.
- Поладили они?
- Сперва Берту было нелегко. Но теперь, в деревне… Тихая сельская жизнь творит чудеса. Вот я, к примеру. Да, порой я чувствую себя жаворонком в неволе, но разве стал бы я в городе таким спокойным, разумным, быть может - скучноватым… Прости, ты что-то сказал?
- Нет.
- А мне послышалось, сказал.
- Я горько рассмеялся.
- Почему?
- Так, захотелось. Хочу - и смеюсь.
- Пожалуйста.
- Спасибо. А Бастабл твой что-то не меняется.
- Да?
- Да. Ты сам говоришь, рвет и мечет. Не щадит сестру.
- Потому что ездит в город, теряет свидетелей. Но сельская жизнь сотворит свои чудеса, дай только время. Леопардам нелегко менять пятна.
- А хотят они?
- Не знаю. Я видел мало леопардов. Бифштекс - тот исправится. Если бы Барбара с ним не поссорилась, он бы уже исправился. С ней он был бы таким, как в молодости. Какая жалость, однако! Когда ты достигнешь моих лет, ты поймешь, что мир просто кишит разбитыми сердцами. Куда ни взгляни - разбитое сердце. Поссориться так легко… Вот почему я боюсь за Джонни.
- А что с ним?
- Ничего хорошего.
- Он, вроде бы, женится?
- О, нет! В том-то и дело. Помолвлен больше года с Белиндой Фарринггон, но свадьбы не видно и не слышно. На вопросы невесты отвечает: "Позже, позже". Я страшно мучаюсь.
- Это и есть третье горе?
- Именно. Ой! - Граф взглянул на часы. - Бегу! Надо успеть на 3. 26.
- Минутку! Неужели ей не надоело?
- Как не надоесть! Мы вчера с ней завтракали и мне показалось, что она несчастней мокрой курицы. Только и жду расторжения помолвки.
- В чем дело, как ты думаешь? В деньгах? Джонни не очень богат.
- Да, не очень. Хаммер-холл - большой, расходов много, но не такой старинный, чтобы пускать туристов с яйцами и бутербродами. Однако он сдал главный дом Бифштексу, продает мебель, пишет детективы - словом, жениться может. Нет, дело не в деньгах.
Мартышка вдумчиво затянулся сигаретой. Он очень любил свою Салли и не взглянул бы на других женщин, даже если бы они кидались к нему нагишом; но знал, что бывают люди, сходные с Дон Жуаном или Казановой. А что, если старый друг - из их числа?
- Я его давно не видел, - сказал Мартышка. - Как он вообще?
- Ничего, здоров.
- Нет, я имею в виду его душу. Может, у него кто-то есть?
- Ты бывал в тех местах?
- Не доводилось.
- Оно и видно. Там никого нет. Дочь викария вышла за его помощника, дочь врача - за корейского плантатора, они в Кении. Кто еще? Фиби, няня… Словом, влюбиться не в кого.
- Ты с ним поговори.
- Да, надо будет. И построже. Нельзя терзать девичье сердце. А теперь, дорогой Мартышка, прочь с моего пути! Следующий поезд - только в пять сорок.
8
Если вы не собираетесь зайти в кабачок "Синий боров" или, предположим, в "Клин и колотушку" (оба они разместились через дорогу от станции), то лучше всего взять такси, которым владеет Артур Попворт.
Лорд Икенхем так и сделал; он здесь бывал. День выдался жаркий, и ему не хотелось тащить чемодан целую милю. Договорившись с Попвортом, он собирался влезть в машину, когда от станции донесся крик: "Эй, такси!", сменившийся огорченным аханьем. А уж после этого Гордон Карлайл стал расспрашивать бессловесного носильщика, как ему пройти к сэру Раймонду.
Любезный граф отошел от машины и улыбнулся незнакомцу. Тот ему не очень понравился, но доброта - это доброта.
- Если нам по дороге, - сказал он, - разрешите вас подвезти.
- Спасибо, - отвечал Гордон Карлайл с оксфордским акцентом, который он освоил для профессиональных надобностей. - Мне в Хаммер-холл.
- И мне. Вы собираетесь погостить там?
- Нет… я…
- Жаль. Они ведь пускают гостей за плату.
- Да? Не знал. Зайду по делу и вернусь в город. Собственно, мне к сэру Раймонду.
- Мне чуть дальше. Я вас высажу.
- Большое спасибо.
- Не за что, не за что. Ничего не попишешь, сладость и свет!..
Такси фыркнуло так, словно сейчас взорвется, и тронулось с места. Пассажиры немного помолчали. Граф гадал, что нужно такому типу от Бифштекса; Гордон Карлайл поглаживал спину.
- Жарковато, - сказал лорд Икенхем.
- Да уж, - согласился его спутник. - Представляете себе, жена заставила надеть фуфайку и кальсоны!
- Какой кошмар! А почему?
- Ветер холодный.
- Не заметил.
- Как его заметишь, когда его нет!
- У вас чувствительная кожа?
- Да. Чрезвычайно.
- То-то я смотрю, вы ерзаете. Хотите раздеться - прошу. Мистер Попворт женат, он поймет вас.
Душа Гордона Карлайла испытывала примерно то же, что спина или ноги. Ему не нравилась такая развязность. Хорошо бы, размышлял он, сбить спесь со старого хрыча. К счастью, сделать это он мог. В кармане лежало кольцо, на вид - золотое, с большим алым камнем.
Гордон Карлайл начал свой путь с простого мошенничества. Не всегда продавал он сильным мира сего акции несуществующих шахт. Был он и простодушным молодым человеком, который нашел кольцо и не знает, что с ним делать. Последнее кольцо осталось при нем, на ролях талисмана или маскотты.
Теперь он вынул его и сказал:
- Поглядите-ка.
Лорд Икенхем поглядел и ощутил животворящую радость. Когда-то, еще до титула, нищим и младшим сыном, он крутился в Нью-Йорке, в Аризоне и тому подобных местах, а крутясь, встречал мошенников этого рода, чрезвычайно поднимавших его дух. Встреча с оптимистом, который надеется всучить ему кольцо, перенесла его в прошлое и вернула бы молодость, если бы он ее утратил.
- Однако! - сказал он. - Ценная вещь. Сколько дали?
- Понимаете, - начал Гордон Карлайл, - все не так просто. Странная история… Кстати, вы не юрист?
- Нет, что вы!
- Иду сегодня по Пиккадилли, а оно лежит. Я думал, вы скажете, можно ли его взять.
- Думаю, можно.
- Правда?
- Еще бы! Я всегда говорю молодым людям, находящим кольца: "Хватай и беги!". Хотите продать?
- Нехорошо нарушать закон…
- Куда уж хуже! Сколько просите?
Гордон Карлайл тоже ощутил животворящую радость. Да, стыдновато, да, сам идет в руки - но приятно вспомнить свою простодушную молодость.
- Прямо не знаю, - ответил он. - Если оно настоящее - сотню, не меньше, но как это определить?
- Конечно, настоящее. Вы посмотрите на рубин! Красный, как не знаю что.
- Это верно…
- А золото! Золотистей некуда.
- И это верно.
- Смело просите сто фунтов.
- Вы так думаете?
- Да.
- Вы бы его купили?
- Без всяких разговоров.
- Значит…
- Однако, - продолжал граф, - жена моя склонна к твердой, централизованной власти, а потому дает мне деньги только на табак и самоуважение. Считаю гроши! Предел мой - шиллинг. Отдадите - беру без разговоров. А может, уступите по дружбе? Восемнадцать пенсов, а?
Гордон Карлайл был джентльменом и выругаться не мог, но все, что нужно, выразил взглядом, противоречащим предположению о дружбе.
- Ой, не могу! - сказал он без оксфордского акцента. Высадив его у главного дома, граф вышел чуть позже, у дома поменьше, в самом прекрасном настроении. Он был искренне благодарен спутнику за минуты чистой радости и желал ему от всей души продать кольцо Бифштексу.
Обычный гость, прибывший в родовое гнездо Пирсов, звонит в звонок, потом звонит еще; обычный - но не этот. Лорд Икенхем открыл двери, оказался в просторном холле и отметил не в первый раз, как там чисто, хотя все порядком обветшало. Вероятно, подумал он, убирает здесь няня, а помогает ей какая-нибудь девица из деревни.
Снаружи Хаммер-холл не изменился за четыреста лет, а вот изнутри разделил судьбу многих усадеб, переживших военные годы. Там, где были гобелены, светлели обои, там, где были ковры, темнел паркет. Столик, особенно милый пятому графу, исчез, словно кочевник, в отличие от ореховой горки, оскорблявшей изысканный вкус. Граф вздохнул (он давно советовал продать ее) и, ощутив, что к горестям прибавляется еще одна, четвертая, направился в ту комнату, где Джонни Пирс творил, если ему не мешала няня, носившая фамилию Брюс.
Сейчас, по всей видимости, она мешала, ибо пятый граф услышал с порога ее суровый голос:
- Сил моих нету, мастер Джонатан. Ой, здравствуйте, милорд!
Няня больше всего напоминала гренадера, который собрался играть тетку пресловутого Чарлея; такие няни присасываются к дому, как полипы - к лодке. В Хаммер-холл она пришла "совсем девчонкой", чтобы пестовать Джонни, но, когда он вырос, не сочла, что обязанности ее исчерпаны, и стала такой же неотъемлемой частью усадьбы, как львы у ворот или странный запах под крышей.
- Пойду, взгляну, что там в вашей спальне, - продолжала она. - Значит, мастер Джонатан, вы с ней поговорите.
- Она старается…
- Что-то не видно! Неряха она, и все. Вот уж поистине, кольцо у свиньи! Соломон сказал, не кто-нибудь. Как в воду глядел.
Дверь за ней закрылась, и Джонни, приятный собою человек с усталым взором, оторвался от повествования о любимом, хотя и вымышленном герое, инспекторе Джервисе. Граф печально смотрел на него. Если молодого Пирса не терзали хищные птицы, он и не знал, кого они терзают.
- Что случилось? - спросил он.
- А, все то же! С кухаркой ссорится.
- Часто?
- Постоянно.
- Кухарка уходит?
- Пока еще нет, но скоро уйдет. Они тут не держатся. Няня поедом ест.
- Да, женщина сложная, хотя и полезная, если ты подзабыл Библию. Однако я собирался говорить не о нянях, кухарках и Библии. Есть более насущные темы. Внерая видел Белочку.
- Да?
- Да. Повел в ресторан. Семга, poulet en casserole, фрукты. Она едва прикоснулась к ним, нет - вообще не прикоснулась.
- Господи! Она больна?
- Телом здорова, а душой… Душа у нее истерзана, и все из-за тебя. Почему ты не женишься, мой друг?
- Я не могу.
- Можешь, можешь. И не такие женились, скажем - я. Заметь, ни разу не пожалел. Да, процедура нелегкая. Стоишь на коленях, и кажется, что все глядят на твои подошвы. Ноги у меня - лучше некуда, штиблеты - от лучшего сапожника, а вот поди ж ты! Так и чувствуешь, что на тебе рыбачьи сапоги. Но ничего, это проходит. Мысль о том, что ты получил лучшую девушку в мире, животворит, как неделя на курорте. Решайся, не пожалеешь! Небольшое усилие воли… Постой, ты ломаешь ручку и, что еще хуже, разбиваешь сердце божественного создания. Видел бы ты ее вчера! Я - сильная личность, но едва не плакал, когда она отвергла этих цыплят, словно их стряпал Борджиа. Словом, мне за тебя стыдно. А тебе?
- Вы ничего не понимаете!
- Вот именно. Как и Белочка.
Джонни задрожал и провел по лбу недоломанной ручкой. Граф смягчился. Он видел, что крестник попал в переплет, а мы должны жалеть таких крестников.
- Расскажи мне все, - посоветовал он. - В чем дело? Ты болен?
- Да.
- Господи! Чем же?
- Няней.
- Прости, не понимаю.
- У вас никогда не было преданных нянь?
- Конечно, не было. Они уходили через месяц, благодаря Бога за спасение. Но при чем это здесь?
- Как вы не поймете! Няня живет при мне четверть века, точнее - двадцать семь лет, чтоб ее черти драли! Она забрала всю власть. Неужели она ее уступит?
- Чепуха какая-то!
- Нет, не чепуха. Вы видели ее в действии. Прекрасная кухарка исчезнет, как горный снег. А почему? Из-за няни. Белочку она съест. При ее импульсивности…
- Няниной?
- Белочкиной.
- А, Белочкиной! Да, это в ней есть.
- Ну вот. Значит, при ее импульсивности она не выдержит, чтобы с ней обращались как с недоумком. "Делай то", "не делай того…" И еще фыркнет…
- Кто, Белочка?
- Няня.
- А, няня! Да, фыркнуть она способна.
- Вот именно. И зашипеть, вроде утюга. Тут с ума сойдешь. Но и это не все, она помнит мое детство. Можно ли боготворить мужа, если доподлинно знаешь, как он объелся пирогом и его вырвало? Я в два счета стану жалким из жалких. Знаю, знаю. Сейчас вы спросите, почему ее не выгнать.
- Спрошу.