- Если Икенхем приложит руку, решается любая проблема.
- Неужели приложил?
- Ну, я сказал Фиби, что он ее боготворит…
- Фредди, я тебя поцелую!
[Приходит Сэксби-старший, рассказывает про аукцион. Барбара не все поняла, и граф рассказывает ей историю с книгой.]
- Я знал, что тебя это потрясет, - закончил он. - Падаешь в обморок?
- Нет, не падаю, но охать - охаю.
- Или крякаешь.
- Только подумать, Пупс написал эту книгу! Я и не подозревала, что в нем…
- Прости, ты ослышалась. "Время пить" написал Раймонд Бастабл.
- Вот именно, Пупс. Я его так называла.
- Его?
- Да.
- Какая мерзость! А он тебя - Бэби?
- Да.
- Нет, какая гадость! Поистине, чужая душа… Что ж, скоро снова его назовешь этим отвратительным именем. Если, конечно, твоя любовь выдержала удар.
- О чем ты говоришь?
- Многие шарахаются от "Коктейлей". Епископ, Фиби, пятьдесят семь издательств… Тебя не ужасает, что он это написал?
- Ни в коей мере. Я еще больше люблю Бифштекса, как ты его называешь.
- Все лучше, чем Пупс.
- А следующая будет еще сильнее.
- Ты думаешь, он напишет и другую?
- Конечно. Я уж об этом позабочусь. Пусть уходит из суда - там вредно служить - и пишет, пишет. Жить будем здесь, а не в городе. Ты бывал в Олд Бейли?
- Бывал раза два.
- Не воздух, а грязный студень. Им можно травить мышей. А в деревне он будет играть в гольф, похудеет. Его ведь страшно разнесло.
- Да, стройным не назовешь.
- Ничего, исправим. Знаешь, когда я его увидела? В десять лет. Дядя повел меня на матч Оксфорд - Кембридж и познакомил нас. Он дал мне автограф, я - влюбилась. Одно слово, греческий бог!
- Ты вернешь его в это состояние?
- Ну, не совсем, но что-то сделаю. А сейчас пойду, искупаюсь. Как тут снимают комнату? Надо зайти к твоему крестнику?
- Он в Лондоне. Зайди к его няне. Я тоже пойду, она дама серьезная.
[Приезжает Джонни, помирившийся с Белочкой. Сэксби, между делом, говорит сэру Раймонду: "Я только что сказал Барбаре Кроу…"]
Трубка, рассыпая искры, выпала у баронета изо рта. Сэксби покачал головой.
- Вот так и начинаются пожары.
- Барбаре Кроу?
- Хотя бойскауты используют для этого две палочки. Никогда не мог понять, в чем тут дело. Ну, хорошо, трешь палочку о…
- Она здесь!
- Была здесь, когда я шел купаться. Очень хорошо выглядит.
Пока сэр Раймонд поднимал трубку, странные чувства ворочались в его душе: одно - вроде восторга, другое - вроде нежности. Барбара могла приехать только к нему, больше никого она тут не знает. Значит, это - попытка примирения, так называемый первый шаг. Вспомнив, как она горда, сэр Раймонд растрогался вконец. Старая любовь, до поры до времени как бы запертая в погреб, вышла оттуда совсем как новенькая, и мир стал прекрасен, хотя в нем жили Гордон Карлайл и Космо Уиздом.
Умиляясь все больше, он думал о том, что был не прав. Действительно, кто захочет жить вместе с Фиби? Вообще лучше жить одним, а уж тем более - не с ней. Немного поколебавшись, он решил платить по две тысячи, только бы Барбара согласилась вить семейное гнездышко.
Когда он принял это похвальное решение, появился лорд Икенхем.
[Сэксби уходит. Икенхем, хотя и не сразу, сообщает, что приехала Барбара.]
- Знаю.
- Знаешь?
- Сэксби сказал.
- Что ж ты думаешь делать?
- Жениться на ней, если она меня примет.
- Примет, как не принять! Только упомянешь о тебе - закрывает лицо руками и стонет: "Пупс! Пупс!".
- Нет, правда?
- Еще бы!
- Понимаешь, она не хотела, чтобы Фиби жила с нами.
- Понимаю.
- Сейчас и я понял. Бог с ними, с двумя тысячами. Пусть снимет квартиру.
- Здраво и великодушно.
- А может, полторы?
Лорд Икенхем немного подумал.
- Видишь ли, - сказал он, - Фиби сама выходит замуж. Сэр Раймонд чуть не подпрыгнул.
- Кто, Фиби?
- Да.
- Моя сестра Фиби?
- И не то бывает.
[Прикинув, стоит ли сразу сказать, за кого она выходит, лорд Икенхем решает пока не говорить и меняет тему.]
- Только знай, Бифштекс, когда вы поженитесь, ты сядешь за новую книгу.
- Что?!
- Да, да, сядешь и напишешь.
- Я не могу.
- Ничего, придется. Ты недооцениваешь волю и силу литературных агентов. Женился на них - все, пиши. Иначе не отстанут.
Сэр Раймонд был потрясен.
- Да не могу я! Я чуть не умер, пока писал "Коктейли". Ты не представляешь, какая это каторга. Писателям что, они привыкли, а я… нет, не могу.
Лорд Икенхем кивнул.
- Что ж, не можешь - так не можешь. Выход есть. Ты слышал о Дюма?
- О ком?
- Об Александре Дюма. "Три мушкетера", "Граф Монте-Кристо".
- А, Дюма! Конечно, конечно. Кто его не читал!
- Вот тут ты и ошибаешься. Читаем мы не его, а тех прилежных молодых людей, которых он нанял. Он - совершенно как ты: денег - хочет, писать - не любит Значит: грубую работу он препоручил другим.
- Ты думаешь, я кого-нибудь найду?
- Конечно. Например, моего крестника.
- Ой, правда! Он ведь писатель?
- Да, книжки пишет.
- А согласится он?
- С превеликой радостью. Как и Александру Дюма, ему нужны деньги. Будете делить пополам. Как, идет?
- Конечно. Да, да. Это разумно.
- Естественно, надо дать что-то вперед. Это называется "аванс". Пятьсот фунтов - очень удачная сумма. Садись за стол, Бифштекс, выписывай чек.
- Пятьсот фунтов?
- Аванс, под будущие доходы.
- Черта с два я их дам!
- Что ж, и я тебе не дам письмо юного Космо. Да, забыл сказать, я его извлек из горки. Оно тут, в кармане.
Лорд Икенхем предъявил письмо.
- Но если, - прибавил он, заметив, что сэр Раймонд как-то странно ерзает, словно готовится к прыжку, - если ты надеешься его вырвать, учти, что я худо-бедно знаком с джиу-джитсу и свяжу тебя в узел, век не развяжешься. Пятьсот фунтов, Бифштекс, на имя Джонатана Твистлтона Пирса.
Молчали они ровно столько времени, сколько требуется, чтобы медленно сказать "Джонатан Твистлтон Пирс" десять раз кряду. Потом сэр Раймонд поднялся. Вид у него был тот, который в толковом словаре определили бы словами: "угнетен", "подавлен" или "ни к собакам (разг.)"; но заговорил он ясным, твердым голосом: - Пирс или Пирз?
Тени удлинялись, когда граф пошел через парк, к другому дому, неся Белинде, Джонни, няне и ее констеблю звон свадебных колоколов, - если, конечно, кто-нибудь из них не решит записаться в регистратуре. Стояла погода, которая бывает английским летом от трех до пяти раз. Озеро алело в лучах заходящего солнца, небо светилось зеленью, золотом и пурпуром, а птица, вероятно, знакомая старшему Сэксби, пела свою вечернюю песню, прежде чем отойти ко сну.
Словом, было так тихо, так мирно и красиво, что граф затосковал по Лондону.
Конечно, сельская жизнь хороша - но скучновата, что ли, ничего не случается… Чтобы поднять дух, нужно побывать с хорошим человеком в каком-нибудь злачном месте нашей столицы.
Мартышка? О, нет! Его теперь не вытащишь из дома, пропал, совсем пропал, солидный такой, приличный. Вспомнив о временах, когда можно было вызвать племянника, и тот являлся, как миленький, лорд Икенхем опечалился.
Но не надолго. Он вспомнил, что в записной книжке есть адрес Альберта Пизмарча.
Что может быть лучше, чем отправиться в Далидж, на Мейфкинг-роуд, издать клич белой совы, вызывая старого друга, а когда тот выйдет, надев свой котелок, погрузиться вместе с ним в ночную лондонскую жизнь, у которой много даров для скромных сельских жителей?
Галахад в Бландинге
Глава 1
1
Из двух молодых людей, разделявших камеру полицейского участка, Типтон Плимсол очнулся первым, хотя и рывками, не сразу. Другой, Уилфрид Олсоп, хрупкостью, да и лицом напоминающий небезызвестного Шелли, еще спал.
Когда жизнь вернулась к нему, Типтон сжал голову руками, чтобы не взорвалась. Чего бы он только не отдал за кусок льда, приложить ко лбу! Но утешала и мысль о том, что невеста, единственная дочь полковника и леди Гермионы Уэдж - на Ретланд-гейт (Лондон, Ю-3, 7), за три тысячи миль, и потому - не узнает о вчерашних похождениях. Он попытался вспомнить их и понять, что же именно привело к беде; и постепенно они сложились в довольно ясную картину.
Гринвич-вилледж, вечеринка в мастерской, скульпторы, драматурги (естественно - авангардисты) и прочая фауна, кутящая, как и положено богеме. В этот самый день на бирже случился крах, словом - что-то такое, что время от времени портит биржам жизнь, но местных жителей он не коснулся, ибо здесь царил интеллект, а не капитал. Безразличные к вести о том, что Объединенные Сыры упали на двадцать пунктов, а Гамбургеры - на 15, артистические души, не отличавшие сертификата от поздравительной открытки, веселились вовсю, равно как и Типтон. Недавнее наследство было вложено в прославленные магазины, которые падали на один пункт, ну - на два, при любых землетрясениях.
В углу мастерской, за пианино, сидел исключительно хрупкий субъект, игравший просто зверски. Типтон выразил восхищение. Пианист сказал: "Спасибо вам большое!", выдав тем самым свою английскую сущность. Как вас зовут? А вас? Пианист удивился: "Плимсол? Уж не Типтон ли?". - "Он самый". - "Это за вас выходит Ви?". - "За меня. Вы с ней знакомы?". - "Да, она моя кузина!". - "Кто?". - "Кузина". - "Значит, вы ее двоюродный брат?". - "Вот именно". - "Ну, знаете! Тут нужно выпить".
Так это началось. Вскоре выяснилось, что Уилфрид Олсоп горюет, а если горюет друг, что там - родственник, чувствительные люди делают буквально все, чтобы его утешить. Виски лилось рекой, заветы детства - забыли и оказались в полицейском участке.
Продержав голову с четверть часа и убедившись, что она не взорвется, Типтон услышал тихий стон, а обернувшись, увидел, что новый друг уже сидит, хотя лицо его бледно, взор - туманен, волосы - всклокочены. Словом, выглядел он, как Шелли после попойки с Байроном.
- Где я? - пролепетал он. - В тюрьме?
- Мы бы сказали "в каталажке", но суть одна. Как живется?
- Кому?
- Тебе.
- А, мне! Я умираю.
- Ну, что ты!
- Умираю, - повторил Уилфрид не без раздражения; в конце концов, кому же и знать, умирает он или нет! - Обещай мне одну вещь. Если ты женишься на Ви, ты бывал в Бландингском замке?
- Конечно. Там я с ней и познакомился.
- Ты не видел такую Монику Симмонс?
- Что-то не помню. А кто она?
- Ухаживает за Императрицей. Это дядина свинья.
- А, да! Он водил меня к свинарнику. Видел, видел. Похожа на боксера.
Уилфрид обиделся. Вчера он привязался к Типтону всей душой, но даже лучшему другу нельзя так кощунствовать.
- Да? - сухо удивился он. - По-моему, она похожа на северную богиню. Я полюбил ее с первого взгляда.
Припомнив мисс Симмонс в штанах и спецовке, Типтон очень удивился, но чувства свои скрыл.
- Девица высший сорт, - сказал он. - А ты ей признался?
- Ну, что ты! Я не решаюсь. Она такая царственная, а я - какой-то сморчок.
- Не то, чтоб совсем, но, конечно, бывают мужчины покрепче.
- Я на нее смотрю и беседую о погоде.
- Толку мало.
- Да, надежд у меня нет. Но вот что, когда я уйду, передай ей мой портсигар. Больше мне нечего ей оставить. Могу я на тебя положиться?
- Да не уйдешь ты никуда!
- Уйду, - упрямо повторил Уилфрид. - Запомни, портсигар. Монике Симмонс.
- Она что, курит?
- Конечно.
- Наверное, пускает кольца свинье в нос… Уилфрид окаменел.
- Не шути этим, Плимсол. Казалось бы, такая малая услуга! Могу я на тебя положиться?
- А то! Передам, передам.
- И скажи, что я умер с ее именем на устах.
- Ладно.
- Спасибо тебе большое, - выговорил Уилфрид, прежде чем заснуть.
2
Оставшись один, Типтон совсем опечалился. Он был общителен и любил беседу. Обмениваясь мнениями с Уилфридом, он видел, что за решеткой ходит взад-вперед полицейский. Полицейский не идеальный собеседник, поскольку он склонен к односложности, да и то сквозь зубы, но все-таки кое-что.
Подойдя к решетке, как редкий зверь в зоопарке, он хрипло произнес:
- Эй!
Полицейский был долговяз. Руки торчали из рукавов, отливая цветом герани, лицо украшали шишки, шея превышала длиной образцы, принятые для конкурсов. Однако за всем этим таилось золотое сердце. Мошенников, воров, хулиганов наш полицейский презирал, к злодеям же этого типа относился с терпимостью, а потому ответил не резким "Заткнись", а вполне приветливым "Да?", после чего подошел к решетке, где и повел беседу, словно современный Пирам с современной Тисбой.
- Ну, как? - осведомился он.
Типтон отвечал, что у него болит голова, на что полицейский заметил:
- А кто надрался?
- Да, вроде бы выпил.
- Ну! Ребята говорят, втроем тащили.
Голос его выдавал скорее восторг, чем укоризну, но Тип-тон все же стал оправдываться.
- Вообще я не часто пью, - сообщил он. - Раньше было, ничего не скажешь, а решил жениться - все. Но это случай особый. Утешал друга.
- Худо ему?
- Хуже некуда. Представляете, музыкант, замечательный пианист, и сам сочиняет. Приехал из Англии, думал - концерты или в оркестр возьмут, но тут кончились деньги. Послал домой телеграмму…
- А они не шлют?
- Нет, послали, на обратную дорогу. Послезавтра уезжает. Его тетя Гермиона сказала, хватит глупостей, поступай на работу. Мало того, работу она нашла. Знаете, какую? Учитель в женской школе! Но и этого мало. Директорша не пьет сама и не разрешает другим. Бедный Уилли сможет выпить только на каникулах.
- Вообще-то ему надолго хватит.
- Не смейтесь, мой друг, не шутите. Перед вами - трагедия. Помню, в Лондоне, в клубе "Трутни" один человек рассказывал, что ему пришлось говорить речь в женской школе. С тех пор он дрожит, как листик. Завидит соломенную шляпу или там косички - и трясется. А уж учить девиц - чистое наказание, особенно музыке. Они будут шептаться. Они будут хихикать, что там - подталкивать друг друга. Могут бросать шарики из жеваной бумаги, И никакого утешения, нечем себя подбодрить, кроме лимонада или пепси. Вижу, вы зеваете. Я вас не задерживаю?
Полицейский сказал, что нет, он все равно на дежурстве, а поболтать приятно, время бежит быстрей.
- Это хорошо, - успокоился Типтон. - Нелегко тут торчать всю ночь. Да и вообще, полицейская служба не подарок.
- Ну!
- Однако есть и выгоды.
- Какие это?
- Видишь интересных людей, бандитов там, наркоманов, сексуальных маньяков. Можно сказать, широкий спектр, от бродяги до миллионера.
- Миллионеров у нас нету.
- Вот как?
- Ни одного не видел.
- Что ж, сейчас - видите. Просим. Полицейский удивился.
- Это кто, вы?
- Я.
- Без шуток?
- Какие шутки! Магазины Типтона знаете?
- Ну! Жена туда ходит.
- Вот и скажите ей, что сегодня ночью сторожили их владельца. Их основал мой дядя Чет. Недавно он умер, я - наследник. Купаюсь в золоте!
- Чего ж вы штраф не заплатите?
- Штраф?!
- Десятку. Я б на вашем месте заплатил.
Типтон засмеялся тем горьким смехом, каким засмеется жаба, если прохожий спросит, почему бы ей не выбраться из-под бороны.
- Очень может быть, - сказал он. - Я бы и сам заплатил, да нечем. Нет, это не биржа. Может, я и дурак, но не такой дурак, чтоб играть. Просто нет денег, кто-то спер на этой вечеринке. У меня магазины. У меня ранчо. У меня дом на Парк Авеню. У меня музыкальное издательство. А десяти долларов нет. Ирония судьбы.
Полицейский не видел в этом причины для отчаяния.
- А друзья-то есть?
- Куча.
- Вот им и позвоните. Типтон удивился.
- Тут разрешают звонить?
- Один раз.
- Такой закон?
- Ну!
- Тогда… Проснулся, Уилли?
Уилфрид Олсоп встал, застонал, поморгал, подрожал немного и присоединился к обществу. Вроде бы он стал получше. На труп, полежавший в воде, он походил, но не на печальный, а на довольно резвый.
- Знаешь, Типпи, - сказал он, - мне полегче. Наверное, не умру.
- Молодец.
- Не то чтобы легко, но полегче. Так что портсигар не передавай. А с кем ты разговариваешь? С полицейским?
- Вот именно.
- Думаешь, поможет бежать?
- Он говорит, эти звери нас отпустят, если мы заплатим по десять долларов.
- Давай заплатим.
- Откуда мы их возьмем? У тебя есть деньги?
- Нет.
- И у меня нет, кто-то спер. Но мистер… э, кх…
- Гарроуэй.
- Мистер Гарроуэй советует позвонить другу.
- Давай звони.
Типтон покачал головой и глухо застонал. Иногда, покачав головой, мы ощущаем, что нами занялась Иаиль, жена Хеверова.
- Не так все просто. Можно звонить только один раз.
- Ну и что?
- Видимо, ты не прочухался. Вы меня поняли, мистер Гарроуэй?
- Ну! Не дозвонишься - и все, сиди.
- Вот именно. Сейчас август, люди отдыхают, кто где. Вернутся не очень скоро. Просто не знаю… да не лай ты!
- Прости. Я вспомнил о дяде Кларенсе. Типтон заметил, что это очень трогательно
- Нет, он здесь, в Нью-Йорке. В отеле "Плаца". Приехал на свадьбу тети Констанс. Она выходит за такого Скунмейкера.
- И верно! - обрадовался Типтон. - Я видел в газетах. Он точно в "Плаце"?
- Точно. Тетя Гермиона пишет, чтобы я к нему зашел.
- А можно его будить в такое время?
- Конечно, ведь дело срочное. Ты ему объясни, как это важно, он не сразу поймет. Сам знаешь, какой он осел.
Действительно, девятый граф Эмсвортский, мечтательный и кроткий пэр, не принадлежал к числу блестящих умов. Сам образ жизни предрасполагал его к медлительности разума. Когда он не был в Америке, на свадьбе у сестер, он бродил по своим угодьям, размышляя о премированной свинье. Зайдя в замок, он оседал в библиотеке, читая книги о свиньях, чаще всего - монументальный труд Огастеса Уиппла (издательство "Попгуд и Грули", 39 шиллингов)
Типтон немного поостыл. Словно Гамлет, он предался колебаниям, задумчиво кусая губу.
- А вдруг он ушел в гости?
- Будет такой старый хрыч ходить ночью по гостям!
- Кто его знает..
- Дядя Галахад - пожалуйста, а дядя Кларенс…
- Не скажи. У нас в Нью-Йорке самые чинные британцы срывались Видимо, воздух. Что б вы посоветовали, мистер Гарроуэй?