Лорд Эмсворт помрачнел. В сущности, он это предвидел. Если бы он был поэтом, он бы сказал: "От Сэнди до письма - рукой подать.".
2
Вернувшись, Галли пошел в курительную и стал просматривать газеты. Однако фотографии невест, похожих на подругу гангстера, и мордоворотов в бальных платьях его не увлекли. Ему захотелось поболтать с братом. Когда он подошел к двери, оттуда, словно кукушка из часов, этот брат и выглянул.
- Галахад! - сказал он. - Ты мне нужен.
Как ни странно, он был не просто весел, а очень весел, исключительно.
- Галахад! - повторил он таким тоном, будто в замке нет ни сестры, ни секретарши, ни дамы Дафны с сыном. - Галахад, случилось чудо.
- Какое?
- Ты слышал об Уиппле?
- Твой любимый писатель. "Жизнь среди свиней".
- "Уход за свиньей".
- Верно. Так что с ним?
- Мисс Каллендер нашла письмо от него.
- В корзине?
- В камине. Как же оно туда попало?
- Шерлок Холмс держал табак в персидской туфле.
- Какая она? Я их не видел.
- И я не видел. Очень горюю. Да, так письмо от папаши Уиппла. Хочет взять интервью у Императрицы?
- Хочет на нее посмотреть. Пишет из клуба "Атенеум".
- Из этого склепа? Помню, мы там обедали.
- С ним?!
- А с кем же еще?
- Ты его знаешь?
- Встречались.
- Что же ты не сказал?
- Как-то не довелось. Помнишь, я писал мемуары? Думал порасспросить его о дяде, у того на старости лет выросли новые зубы. И какие! Орехи щелкал. Вообще-то неплохой человек. Не дядя - Уиппл. Тот умер на девятом десятке от излишка орехов. Ты хочешь его пригласить?
- Конечно. Это - большая честь.
- Заполняется наша лачужка…
- Я написал телеграмму, что письмо мне только что дали. Ваулз пошлет со станции. Он подвозит Эгберта.
- Почему ты не позвонишь?
- Они меня не понимают. Там очень странная девушка, она говорит: "Пардон? Пардон? Нельзя ли по буквам?". Нет, пускай уж Ваулз.
- Лучше я. Еду в Лондон, там и отправлю.
- Спасибо, Галахад. Прекрасно, прекрасно, прекрасно, превосходно.
Через несколько минут Галахад шел по дороге, лихо сдвинув шляпу, едва не приплясывая. Он не пел цыганскую песню, но никто не мог бы поручиться, что он ее не запоет, ибо эта история с Уипплом блестяще разрешала проблему. Все обернулось как нельзя лучше, роль ангела-хранителя удавалась на славу.
Жара немного спала, но не настолько, чтобы "Герб Эмсвортов" не вставал перед мысленным взором, и он перед ним встал. При этом "Гербе" был тенистый сад у реки, где можно сидеть под деревом, попивая пиво, вдохновляясь видом вспотевших лодочников с женой, тещей, тетей, тремя детьми, собакой и корзинкой. Галли живо представил себе пенящуюся кружку, когда услышал: "Эй!" и увидел юного Гарри, не посрамившего доверие отца, который владел в ближней деревне кабачком "Голубой боров".
- Вам письмо, мистер Трипвуд, - сказал он.
Собственно говоря, их не представили друг другу, но все на много миль вокруг знали, каков с виду младший брат их лорда.
Галли удивился, но письмо взял. Подтеки сепии, связанные с тем, что держала его, скажем так, детская рука, не испортили вконец текста, который и сам по себе был достаточно темен. Сэм писал кратко, не вдаваясь в детали, и получалось, что он не в "Гербе", и не в Маркет Бландинге, а в деревне, под самой оградой парка. С ним что-то случилось, ему срочно нужны совет и помощь.
Еще ни один человек не обращался всуе с такой просьбой к Галахаду Трипвуду. Он знал, что пиво в "Голубом борове" несравненно хуже, чем в "Гербе", но умел принимать вызов судьбы. Через пять минут, не больше, он переступил порог сельского кабачка.
3
Сэм обрадовался ему, напоминая при этом матроса, потерпевшего кораблекрушение и завидевшего парус. Пока он ждал, он обдумал положение, и оно понравилось ему еще меньше. Жара-жарой, но у него мерзли ноги, а птичий щебет за окном казался ему свистом полицейского.
Галли внимательно выслушал его повесть, ничем не выказывая ни осуждения, ни ужаса, хотя бы потому, что он их не испытывал. Дал констеблю в глаз? Что ж, это прекрасно. А вот положение действительно трудное, выкрутиться - нелегко.
- Расскажите еще раз про Сэнди, - попросил он. - Вы ее увидели. А она вас?
- Тоже увидела.
- И немедленно исчезла?
- Да.
- Мне это не нравится.
- И мне.
- Можно заподозрить, что она избегает встречи.
- Можно.
- Это нехорошо. Вы за ней погнались?
- Да.
- С часами в кармане?
- Да.
- А констебль побежал за вами?
- Да.
- А вы ему дали в глаз?
- Да.
- Так, все ясно. Вы, насколько я понимаю, как загнанный олень, стремящийся к реке, к потокам вод. Возвращаться в "Герб" нельзя.
- И я так думаю.
- Что там думать! Нельзя, и все. Только суньтесь, и вы - в узилище. Нужно где-то скрыться. Вы рады узнать, конечно, что такое место есть.
Сэм явственно вздохнул.
- Есть?
- Да. На те несколько дней, пока тарарам уляжется, вас приютит замок.
- Что?!
- Замок.
- Вы же говорили, что не можете приглашать гостей!
- Ну и что? Вас пригласит мой брат Кларенс. Сейчас он велит рабам и слугам взять с чердака алый ковер и хорошенько выбить. Да, вы ничего не знаете! Тогда слушайте. Надо вам сказать, что брат очень любит книгу о свиньях. Самое высшее счастье для него - смаковать драгоценные слова, как листики артишока. Должно быть, он знает ее наизусть. Автор - некий Уиппл. Понятно?
- Не совсем. За рассказом я слежу, но…
- Не понимаете, при чем тут все это? Сейчас поймете. Дальше говорить?
- Конечно.
- Захожу к брату, он просто цветет. Оказалось, что ваша Сэнди нашла письмо от Уиппла, тот хочет посмотреть Императрицу. Можете себе представить, как это тронуло Кларенса. Буквально плясал канкан. Дал мне телеграмму, чтобы я ее отправил. Теперь понятно?
- Нет.
- Непонятно, что это решает все проблемы?
- Нет.
- Где живость ума? Ваш отец давно бы все понял. Назовитесь Уипплом - и путь открыт. Редкая удача. Я бы сказал, Провидение. Так и чувствуешь, что о тебе заботятся.
Когда Сэм, который как раз начал новую кружку, прокашлялся и отдышался, он проговорил с некоторым недоверием:
- Галли, вы с ума сошли! Приедет настоящий Уиппл…
- Нет.
- Что - нет?
- Не приедет.
- А как же? Получит телеграмму и…
- Не получит. Вернее, получит сообщение о том, что у лорда Эмсворта корь.
- Ну, хорошо. А вдруг кто-нибудь в замке меня знает?
- Не знает. О чем-о чем, но уж об этом я подумал. Сестра моя Гермиона? Ее муж? Дама Дафна? Типтон Плимсол? Вот видите! Волноваться незачем.
- А Сэнди?
Галли просто ужаснулся.
- Такая хорошая девушка вас не выдаст. Нет, рассердиться она рассердится, но выдавать - не станет. Словом, не вижу ни одной помехи.
- А я вижу. Да я от одной мысли сдохну! Не могу, боюсь. Переночую здесь, повидаю Сэнди и - в Лондон.
Галли вздохнул и покачал головой.
- Что за поколение! Куда ни взгляни - малодушие, трусость, слабость. Любой пеликан кинулся бы опрометью. Значит, не хотите?
- Нет.
- Оказаться под одной крышей с нем?
- Ровно на пять минут. Выйдет эта леди, схватит за шкирку… Я всегда готов на риск, но есть же пределы!
- А если констебль вас тут застукает?
- Будет очень неприятно.
- Ну, вот!
- Но все же лучше, чем пойти к лорду Эмсворту и сказать: "Приветик, я - Уиппл!".
Галли пожал плечами, как пожал бы Наполеон, если бы войска сказали ему, что идти вперед им не хочется.
- Дело ваше, - признался он. - Остаюсь при своем мнении. Что ж, положимся на День открытых дверей.
4
Машина стояла перед замком, поджидая полковника. Сама по себе она была недурна, но не шла ни в какое сравнение с роллс-ройсом, остановившимся чуть подальше. Выйдя, полковник Уэдж осмотрел его почтительным взором.
- Это чей? - спросил он Ваулза.
- Мистера Плимсола, сэр. Полковник очень удивился.
- Мистера Плимсола!
- Да, сэр. Он только что приехал.
Полковник растерянно моргал, пытаясь переварить это сообщение, когда появился сам Типтон с продолговатым предметом в руке, напоминавшим, и не зря, те коробки, в которых ювелиры держат свои изделия.
- А я вас ищу, полковник, - сказал он. - Хочу показать ожерелье, купил в Лондоне. Думал отдать прямо ей, а ее нет. Вот жаль, так уж жаль. - Он открыл коробочку. - По-моему, ей понравится, а? - прибавил он, прекрасно зная, что невеста чувствует себя просто голой без драгоценных украшений. Она стремилась как можно больше походить на люстру.
Полковник ответил не сразу, у него захватило дух. Он не был знатоком, но если уж это ожерелье, как говорится, не влетело в копеечку, просто понять нельзя, что же в нее влетит.
- А… - начал он и запнулся, - а вы это можете себе позволить?
Типтон был искренне удивлен.
- Ну, конечно, - сказал он. - Всего восемь тысяч фунтов. Вам нехорошо?
- Да так, малярия, - выговорил полковник.
- А часто она вас мучает?
- Довольно часто. Р-раз - и приступ.
- Ай-я-я-яй! Неприятная штука.
- Приятного мало.
Оставалась одна надежда: а вдруг письмо еще не послано? Именно об этом думал полковник, не особенно в это веря, когда на верхней ступеньке появился Уилфрид Олсоп.
- Вас к телефону, дядя Эгберт, - сказал он. - Тетя Гермиона, из Лондона. - И полковник быстрее пули кинулся в дом.
- Привет, старушка, - с трудом проговорил он, схватив трубку.
- Эгберт, я приеду послезавтра. Тебя уже не будет, да?
- Я сейчас уезжаю.
- Возвращайся поскорей.
- Хорошо, хорошо. Как там это письмо?
- Какое?
- Вероникино.
- А, это? Ты беспокоился? Совершенно зря. Она очень умная девочка.
- То есть написала?
- Конечно. Я только что отослала. Что ты говоришь?
Полковник не говорил, он стонал у смертного ложа надежды. Он знал, что она слишком хороша для нашего мира, знал - и не ошибся: от одной фразы она испустила дух.
- Ничего, - ответил он. - Ничего, горло прочистил. Прикинув, сообщить ли страшную весть, он решил подождать, пускай старушка проведет еще один счастливый день.
- Ну, я иду, - сказал он. - Ваулз заждался. Когда письмо придет, как ты думаешь?
- Послезавтра утром. А что?
- Ничего, просто спросил.
- Типтон приедет и получит.
- Он приехал.
- Да? Как он, очень плох?
- Нет, не очень.
- Молодец. Надеюсь, письмо его не слишком расстроит.
- И я надеюсь, - сказал полковник.
Если бы кто-нибудь увидел его, когда он отошел от телефона, ему бы показалось, что разговор был приятным или хотя бы пустячным. Полковник держался прямо, глядел смело, даже усы торчали вверх. Там, где Отелло по несопоставимо меньшей причине лил слезы, как целебную смолу роняют аравийские деревья, Эгберт Уэдж сохранял внешнее спокойствие. Британская армия хорошо тренирует своих сынов.
Что же до внутреннего состояния, самой связной его частью был горький упрек. Нет, как можно поверить Кларенсу! Как можно забыть то, что знал каждый, соприкасавшийся с графом Эмсвортским! Хочешь жить - не обращай внимания ни на одно его слово.
Остро ощущая эту горечь, полковник вышел из замка. Тип-тон исчез, место его занял Галли, по-видимому, сообщающий Ваулзу что-то занятное, ибо тот не улыбался - конечно, гильдия не разрешает, - но странно двигал верхней губой.
- А, Эгберт! - сказал Галли. - Уезжаешь?
Что-то хлопнуло в измученной душе полковника, словно там взорвалась шутиха. Это было вдохновение.
Отведя Галли в сторонку, чтобы шофер не слышал, он ярко и красноречиво рассказал свою повесть. Поначалу ему хотелось воздать должное лорду Эмсворту, но он подавил это желание, изложив факты с такой четкостью, что Галли понял всю глубину беды.
- Эгберт, - сказал он, - письмо не должно дойти до Типтона.
- Вот именно, - согласился полковник. - А перехватишь его ты. Понимаешь, я не могу, меня не будет. Еду к крестной.
- Отменить нельзя?
- Она не простит.
- Что ж, я к твоим услугам.
Все двадцать пять лет своего брака леди Гермиона обсуждала нравственное и духовное несовершенство Галахада Трипвуда, но муж ее, резонно храня свои мнения при себе, считал его истинной солью земли.
- Слава Тебе, Господи! - воскликнул он. - А ты справишься? Нет, я в том смысле, что ты так рано не встаешь.
Галли отмел его сомнения.
- Что я, хуже какого-то жаворонка? Может он - смогу и я. Езжай, подлизывайся к крестной. Не опоздай на поезд!
- Понимаешь, жду эту барышню.
- Какую?
- Ну, секретаршу. У нее отец заболел. А, вот и она! Действительно, по ступенькам спустилась Сэнди. Лицо ее было серьезно, как у любого, кто едет к больному отцу.
- Я вас не задержала, полковник?
- Ничего, ничего. Время есть. Она обратилась к Галли.
- Меня не будет в День открытых дверей.
- Жаль, очень жаль. А еще печальней - вот это, с вашим отцом.
- Спасибо. Я знала, что вы огорчитесь.
- А что с ним такое?
- Врачи в полной растерянности. Нам пора, полковник?
- Да, да. Едем, Ваулз.
Машина отъехала. Галли задумчиво протирал монокль.
Глава 8
1
Ничто не поднимает дух лучше доброй беседы - и наутро будущий маркиз проснулся бодрым, оживленным. Бреясь, он прикидывал, вскричать ли "Мы созданы друг для друга!", репетировал это за кофе, и слова еще трепетали на его устах, когда, с фляжкой в кармане, он шел к жилью Императрицы. Только там, на месте, догадался он, что замысел несовершенен: вот - жилье, вот - свинья, а Моники - нету. Он не знал, в чем заключаются обязанности фрейлины, но в чем бы они ни заключались, они увели ее куда-то. Чтобы не томить читателя, скажем, что прекрасная свинарка пошла в огород, умыться. Ожидая свидания, всякий позаботится о внешности.
Однако, если ты пришел объясниться, а объясняться некому, дух поневоле падает. Непредвиденное ожидание плохо повлияло на Уилфрида. Мужество просто утекало, капля за каплей. Слова "Мы созданы и т. д." показались уж очень глупыми.
Вообще-то из фляжки он отхлебнул, но тут понял, что одним глотком не обойдешься. В сознании замелькали пословицы, вроде "Кашу маслом не испортишь" или "Если делать, то основательно". Поднеся фляжку к губам, он прислонился спиной к перильцам, запрокинул голову, но увидел движущийся объект, а точнее - юного Хаксли, который решил посмотреть, пришла ли пора действовать. Упорный отрок просто заклинился на том, чтобы выпустить свинью и проследить, что будет.
Если мы скажем, что Уилфрид пошатнулся, мы не преувеличим. Чутье подсказало ему, что Хаксли - прирожденный доносчик. Увидел он - значит, увидела дама Дафна. Нужно было что-то придумать - и он придумал бросить фляжку за спину. Она упала в корыто, немедленно утонув в месиве. Немного приободрившись, Уилфрид решил стоять насмерть. Он верил в этот метод, и тот его обычно не подводил.
Хаксли же, как и Типтон, верил в быстроту и натиск.
- А я видел, как вы пили! - сообщил он.
- Я не пил.
- Пили.
- Не пил.
- Пили. А ну, дыхните!
- Еще чего?
- Подозрительно. Очень подозрительно.
Они помолчали, Уилфрид при этом потел. Возобновил беседу Хаксли.
- Знаете, как действует алкоголь на простого червя?
- Не знаю. А как?
- Да уж так, - туманно ответил отрок и снова помолчал, видимо, сокрушаясь о черве. - Мать говорит, - продолжал он, - вы будете учить музыке.
- Буду.
- Она пить не разрешает.
- А я и не пью.
- Мымрам пить нельзя.
- Кому?
- Училкам. Я их зову "мымры".
- Лучше называть "учительницы". Хаксли неприятно фыркнул.
- Чему вы смеетесь?
- Тому. Значит, вы - училка! Они вас будут звать "мэм"?
- Отстаньте.
- Или "мисс"?
- Кажется, я вас не задерживал.
Хаксли с этим согласился, но вернулся к прежней теме.
- Узнает, что вы пьете, - выгонит.
- Я не пью.
- Одна мымра выпила шерри - и привет!
- Что ж, это справедливо.
- А я скажу, что вы надрались.
- Я не надрался.
- Дыхните, - предложил Хаксли, завершая полный круг. Уилфрид беззвучно застонал. Ему казалось, что он попал в лапы закона. Он не знал, какую карьеру выбрала для сына дама Дафна, но посоветовал бы ей готовить его к судейской. Даровитый отрок явственно усвоил тон и сноровку, необходимые при перекрестном допросе, когда, выудив из свидетеля рискованные фразы, надо прогреметь: "Должен ли я вывести отсюда?..". Но, гадая о том, сколько продлится борьба воль, Уилфрид с удивлением увидел, что кто-то хватает Хаксли за ухо, а тот истошно орет.
Из огорода, из-под шланга Моника бежала не ради свиньи. Увидев любимого человека, она решила избавиться от зрителей долгожданной сцены. Если на такую сцену смотрят, ее как бы и нет.
Вывернув Хаксли ухо, она повлекла его через лужайку и вытолкнула за ворота, прибавив для верности, что следующий раз задушит голыми руками; после чего вернулась к Уилфриду.