– Почему же? Знакомо. Хотя считать себя знатоком ее истории мне слишком рано, – нотариус говорил сдержанно, сухо. – Значит, вы уверены, что с точностью могли бы узнать подпись князя Одар-Гяура I, а также его княжескую печать?
– Печать – тем более. Она у нас родовая. Такая же имеется сейчас у меня. – Полковник снял висевший на стене широкий ремень и извлек из прикрепленной к нему кожаной сумочки небольшую печать. Еще через минутку на листе бумаги, который достал из саквояжа нотариус, остался ее четкий оттиск.
Внимательно присмотревшись к нему, Горонский извлек два пергаментных свитка. Развернув один из них между собой и Гяуром, он выжидающе посмотрел на князя.
– Здесь написано по-латыни, – объяснил нотариус. – Я могу прочесть вам оба документа.
Полковник трепетно взял в руки один свиток, потом другой. Осмотрел подпись, печать. Да, это Гяур. Его рука. Того самого князя Гяура, который был и остается для него кумиром и чьи подвиги здесь, в Польше и в Украине, вдохновили его на этот поход.
– Даже не верится. Не ожидал.
У вас не вызывает сомнений подлинность этих документов? – вежливо поинтересовался Горонский. – Вы вряд ли догадываетесь, что свиток, который держите, делает вас обладателем особняка, построенного недалеко от Пшемысля на манер старинных рыцарских замков.
Гяур посмотрел на нотариуса. Нет, этот человек не склонен к шуткам.
– Вы сказали: "обладателем"?
– Видите ли, предъявив свою печать, вы тем самым убедили меня, что действительно являетесь наследником князя Одар-Гяура. Обратите внимание: рисунок вашей печати точно скопирован с печати князя. Кроме того, при необходимости найдутся и другие доказательства – не так ли?
– Их сколько угодно. В Турции живет мой отец. Меня сопровождают двое воинов-телохранителей, вместе с которыми я рос. У меня найдутся документы.
– Лично меня вы уже убедили, а это – главное.
– Вы говорили о каком-то особняке или замке.
– Будем называть его замком. Видеть это строение мне не довелось. Говорят, довольно мощный, но сейчас он в руинах. Время, знаете ли. Тем не менее документ свидетельствует, что поместье Грабово было куплено князем Одар-Гяуром у шляхтича Борейского, а следовательно, должно принадлежать его наследникам. Другой, не менее важный, документ утверждает, что Грабовский замок вместе с принадлежащим князю небольшим полем лесом и мельницей – все это сейчас в запустении – передан во владение дворянке Закревской. Причем обратите внимание: замок может принадлежать ей, а также ее наследникам, до тех пор пока не объявится прямой наследник князя и не востребует свои права на это достояние. Проще говоря, вашмосць, отец пани Закревской, пан Вальдемар Закревский, являлся управляющим этим имением.
– Когда это все происходило! – покачал головой Гяур. – Со времен пребывания здесь князя Гяура прошло более ста лет.
– Сто лет для имущества рода, выяснения прав на него, как и для нас, нотариусов – не время. Нам приходится иметь дело с имущественными тяжбами, которым по четыреста лет. И ничего, дела эти суды рассматривают. Были бы в сохранности хоть какие-то документы. К чести вашего предка, передавая замок в пользование пани Ядвиги Закревской, – это происходило тогда, когда отец ее уже погиб в бою, – он позаботился, чтобы бумаги были помещены на хранение в королевский архив, но под опекой моего деда, тоже нотариуса. Должен сказать, что господин, посоветовавший ему поступить таким образом, был мудрым человеком, знающим судьбу и нравы этой терзаемой врагами и огнем державы.
– Значит, сейчас в Грабове хозяйничает один из наследников тех самых Закревских? И мне тоже предстоит тяжба?
– Вашими фамильными руинами владеет сейчас некто Януш Корчак. Человек, говорят, не из достойных. Хозяйство окончательно привел в запустение. Но, к вашему счастью, наследников он не имеет. Стар. Болен. Век его, судя по всему, короток. Сегодня же подготовлю документ, которым удостоверю, что вы, вашмосць, являетесь князем Одар-Гяуром III, прямым наследником Одар-Гяура I, бывшего владельца сего поместья. И завтра же пошлю в Грабово своего курьера. В присутствии местного старосты он уведомит пана Корчака о вашем вступлении во владение всем, что там еще осталось. Вы даете мне такое поручение?
– Естественно, пан Горонский, естественно. Сейчас напишу расписку о возмещении всех ваших расходов, а также расходов курьера. Точнее, ваши расходы я готов возместить сию же минуту.
– Этим вы избавили бы меня от щекотливых напоминаний, – сухо поблагодарил нотариус. – Замечу, что руины, доставшиеся нам от предков и хранящие их следы, так же святы, как и роскошные дворцы. Извините, кажется, опять похоже на проповедь. Эти свитки я вручу вам завтра, вместе с документом, который составлю. Но только после того, как побываете в Грабове и засвидетельствуете свою власть над руинами и землей собственным присутствием. И еще: все бумаги советую хранить так же бережно, как хранил их ваш предок.
– Ради тех Одар-Гяуров, которые окажутся в Варшаве еще через сто лет, – почтительно склонил голову князь.
– Господи, куда и зачем ты уводишь времена нашей жизни? – вздохнул Горонский и, поспешно откланявшись, ушел.
* * *
Несколько минут полковник нервно прохаживался по комнате. Он, конечно же, посетит Грабово. Иначе и быть не может. Сообщение взволновало его. Правда, перспектива стать владельцем руин, среди которых доживает свои последние дни их последний хранитель, совершенно не радовала Гяура.
– Куда более трогательным казалось то, что через столько лет удалось напасть на след князя Одар-Гяура. Да еще на какой след! Он ведь даже не догадывался о существовании Грабово, которое князь зачем-то купил буквально в последние дни своего пребывания в Польше. Причем держал это в таком секрете, что весть о замке так и не дошла до Тайного Совета Острова Русов. Не дошла, иначе он, Одар-Гяур III, знал бы о его существовании.
– Жаль, что слишком мало времени… Как только представится хоть малейшая возможность… Нужно побеседовать с Корчаком. Если он является потомком той Закревской, значит, должен знать кое-что такое, о чем не может поведать ни один нотариус.
– Чего хотел от вас этот человек? – прервал его раздумья Хозар, снова неслышно появившись в комнате. – Мы уже кому-то задолжали и здесь, в Варшаве?
– Все наоборот, гнев Перуна. Оказывается, мы становимся владельцами. Пока не совсем понятно чего, но владельцами. Если так пойдет и дальше, окажется, что твой князь – самый состоятельный человек из всех, кто населяет нищенские окраины Варшавы, – рассмеялся Гяур.
Рассказывая ему о том, что удалось узнать от нотариуса, он продолжал посмеиваться над всей этой историей, в то время как Хозар все больше и больше мрачнел.
Хоть на полчаса, но Гяур все же умудрился уснуть. Помогло умение "отключать" поток сознания, отрекаясь от каких-либо мыслей, тревог, эмоций; умение, которому его обучали еще с раннего детства. Проснувшись, увидел у двери Улича и Хозара. Они стояли в полном вооружении, словно явились арестовывать его, да решили дождаться пробуждения.
– Откажись от этого поместья, князь, – безо всякого вступления ринулся в атаку Улич. – Совсем откажись. Не нужно нам наведываться в Грабово, или как его там.
– Да, ты так решил? Вы с Хозаром посоветовались и решили, что имеете право приказывать мне, что делать.
Князь протер глаза, помассажировал лицо и принялся обуваться.
Хозар и Улич угрюмо наблюдали за ним.
– Последнее слово за тобой, князь, – безропотно признал Улич. – Я лишь советую.
– Совершенно забыл, что ты – мой верховный советник, – иронично заметил князь. – Такой титул могли выдумать только старцы из нашего Тайного Совета Острова Русов. Специально для тебя. Они знали, на кого полагаться. Как считаешь, Хозар?
– Не езжай туда, князь, – еще мрачнее пробубнил тот. – Дом, земля, слуги… Ты же воин. Ты – воин, князь, а тут замок, руины; сеять нужно, косить… А ты – воин…
– Хозар правильно говорит, – поддержал своего товарища Улич.
– Ты – воин. И мы должны идти на Дунай. Не стоит тебе думать о поместье. Пока не стоит. Побываешь в этом Грабове, понравится… как-никак свое, родное, предками завещанное…
– Я – князь, други-воины мои, – саркастически осмотрел их Гяур. – А князь не может существовать на этой земле, не имея ничего, кроме коня, меча и двух верных оруженосцев. И вообще, прошу запомнить, что я – князь и полковник, гнев Перуна! Не заставляйте меня лишний раз напоминать об этом! – повелевающим жестом выставил их обоих за дверь.
53
Узнав, что король не просто принимает графиню де Ляфер по ее просьбе, но вызывает к себе, Мария-Людовика была крайне встревожена. Кто сообщил ему о появлении графини в Кракове? Кто ходатайствовал перед ним о беженке? Почему де Ляфер решила устроить для себя эту аудиенцию, ни словом не обмолвившись о встрече с королем ни с ней, ни с поручиком Кржижевским? А главное, что она собирается поведать ее мужу? Уж не желает ли графиня с милой улыбкой на устах посвятить больного короля в те гадания-предсказания, благодаря которым королева пытается сосчитать его дни, хотя считать их волен лишь Господь Бог?
– Графиня де Ляфер уже во дворце? – вызвала она к себе камердинера.
– Ее ожидают с минуты на минуту.
– Кто это ожидает ее с минуты на минуту? – раздраженно поинтересовалась королева. Из окна, у которого Мария-Людовика стояла, открывалась лишь часть двора; следить за тем, прибывают ли ко дворцу какие-либо кареты, она не могла.
– Помощник каштеляна [26] .
– Да? Почему не сам каштелян? Почему не управитель королевского замка? С какой стати подобные почести?
– Простите, ваше величество, мне казалось, что вы рады появлению у нас этой дамы. Еще раз простите, что осмеливаюсь говорить это…
– Я действительно была рада ей. До тех пор, пока она была нужна, – простодушно призналась королева, – пока отвечала на мои вопросы, а не на вопросы короля. Вам трудно понять это?
– У иностранцев всегда находится много просьб. Король просто вынужден выслушивать их, – с чувством вины в голосе оправдывался седовласый камердинер, подслеповато щурясь и стараясь держаться как можно ближе к королеве, чтобы вовремя разглядеть выражение ее лица, уловить интонацию, настроение, а значит, и желание. Он вел себя так, словно вся вина за появление графини в краковской ставке короля ложится именно на него.
– Поручик Кржижевский тоже прибыл? Его тоже ждут? – О гусаре она спросила скорее по привычке. Но как только его имя вырвалось из уст, сразу же усомнилась: "А почему ты считала, что Кржижевский ничего не знает о причинах аудиенции? Только потому, что этот ловелас не сообщил о ней? Но, возможно, он и не собирается сообщать. В конце концов, несколько дней поручик провел в обществе Дианы де Ляфер. А что… – поймала она себя на страшной догадке, – закипала в ее сознании мстительная подозрительность. – и теперь решил, что в состоянии служить сразу двум королевам".
– Нет, двум королевам не служат! – вырвалось у нее то, что должно было затаиться в нервном молчании. – Двум королевам служить невозможно.
– Простите, ваше величество? – настолько приблизился к ней камердинер, что Мария Гонзага вынуждена была брезгливо отшатнуться. – Вы изволили сказать: "Двум королевам…"?
– Вас это не касается. Ступайте и немедленно разыщите поручика Кржижевского.
Поручик нашелся довольно быстро. Как оказалось, он прибыл еще раньше графини. И настороженность королевы ничуть не смутила его. Да, графиня добилась аудиенции благодаря тому, что он, Кржижевский, попросил об этом секретаря его величества. Но он обязан был попросить об этом. Потому что аудиенция – в их общих интересах. О том, что произошло с ним в пути, о монахах, об убийце-капитане, подосланном полковником Дембовским, король должен был узнать от самой графини. Только тогда все участники этого ночного похода будут ограждены от навета иезуитов. А значит, в безопасности будет и сама королева.
– Марии Гонзаге были известны все подробности заговора монахов Горного монастыря, поэтому длинных объяснений по этому поводу не понадобилось. Тем не менее рассказ поручика вовсе не успокоил ее, скорее наоборот.
– И вы уверены, что, явившись к королю с повинной, графиня де Ляфер сумеет сохранить тайну своего истинного появления здесь? Как, впрочем, и тайну появления предсказательницы Ольбрыхской? – усиленно растирала виски королева. – Вы в этом абсолютно уверены, Кржижевский?
– У графини слишком большой опыт заговорщицы, чтобы она решилась предать свою покровительницу. Это будет не допрос, а всего лишь беседа. И не король призвал ее к себе – графиня сама попросила его величество об этом снисхождении.
– Это-то меня и насторожило, – покачала головой Мария-Людовика. – Графиня слишком хорошо известна как заговорщица, чтобы ей можно было в чем-либо доверять. Вы не согласитесь со мной, поскольку вы о графине иного мнения. Похоже, у Дианы было достаточно времени, чтобы окончательно очаровать вас.
– Возможно, ей кажется, что очаровала. На самом же деле я остаюсь преданным вам. Только вам. Это на всю жизнь. Вы уже имели возможность убедиться…
– Все это действительно похоже на объяснение, поручик Кржижевский! – повысила голос Мария-Людовика, пытаясь, если не поставить его на место, то хотя бы сохранить определенную дистанцию.
Поручик хотел напомнить, что он всего лишь ответил на ее вопрос, однако сдержался. Такой ответ мог еще сильнее разгневать королеву.
– А теперь позвольте мне удалиться, – неожиданного для самого себя выпалил он.
Королева смерила его проницательным взглядом – ей не хотелось нажить себе врага еще и в образе этого преданного солдатика, – выдержала трудную паузу и движением руки отпустила поручика на все четыре стороны.
Оставшись одна, Мария Гонзага тотчас же вызвала к себе слугу, которого сама же прозвала "Ухом Королевы" и приказала подслушать и передать ей слово в слово весь разговор короля с графиней де Ляфер. Последнее уточнение, "слово в слово", было излишним. "Ухо Королевы" обладал феноменальной способностью воспроизводить любой разговор, которая являлась прекрасным дополнением к его не менее феноменальному слуху.
Королеве трудно было сознаться себе, что пугало ее не разглашение графиней цели своего приезда, а то, что она может показаться Владиславу IV слишком привлекательной. Эта ее соплеменница способна искусить своими прелестями кого угодно. Даже сейчас, когда король был основательно болен, Мария Гонзага все еще опасалась появления настоящей, серьезной соперницы.
54
Как только Вуйцеховский повернул своих коней в сторону Варшавы, Лаврин сразу же подъехал к Хмельницкому.
– Мы можем поговорить с вами откровенно, господин полковник?
– Только для того и взял тебя с собой, чтобы все наши разговоры были откровенными.
– Вы знаете, кто этот человек?
– Какой-то тайный советник. Я так и не понял: то ли самого короля, то ли коронного канцлера Оссолинского. Или сразу обоих. Человек, несомненно, мудрый и хитрый. Да только все время пытается перехитрить самого себя.
– Интересовался, как будете вести себя на переговорах с королем?
– Волнуется, как бы польский трон не достался Бурбонам или кому-то из рода Конде. Считает, что меня это должно волновать так же, как и его. Кстати, тебе что-нибудь известно об этом советнике?
– Все дни, проведенные в Варшаве, только к нему и подступался. И кое-что установить все-таки удалось. Конечно, будь у меня больше золотых, я бы покопал чуть глубже.
– К сожалению, у меня их тоже не много. Как думаешь, почему он оказался возле постоялого двора? И какие советы королю может дать после беседы со мной?
– Все дело в том, что его "советничество" – одно название. На самом деле Вуйцеховский – главный шпион королевства. Под его рукой находится вся польская агентура от Египта до Московии, от Испании до Персии.
– Вот, значит, откуда у него столько наглости.
– В прошлом – следователь королевского суда по особым поручениям. Палач из палачей. Он многого не скрывает. Этот "простачок" способен жилы вытянуть из любого мудреца.
– Похоже, что ты прав. Почему советник так заинтересовал тебя? Увлек умением плодить агентов?
– Если мы думаем когда-нибудь всерьез сразиться с Польшей, уже сейчас следует позаботиться, чтобы агентов у нас было не меньше, чем у Вуйцеховского. Еще задолго до того, как первые казачьи полки выступят против Речи Посполитой, наши осведомители уже должны появиться везде: в польском правительстве, при дворе короля, при командовании польской армии. Это они станут распускать выгодные нам слухи по всем крепостям, всем гарнизонам. Благодаря им будем знать обо всем, что замышляют в ставках коронного и польного гетманов, о чем говорят в салонах наиболее влиятельных шляхетских родов. Да и польских агентов вылавливать кому-то же надо.
– Ты говоришь так, будто Вуйцеховский уже сумел создать целый рыцарский орден агентов, и теперь поляки знают все то, о чем бы хотелось знать нам.
– Провоцируете, требуете доказательств? – раскусил прием Хмельницкого Урбач. – Разве вы не ощутили этого во время беседы с Коронным Карликом? Так его величают в варшавских дворцах.
– А что, в нем действительно просматривается нечто от "коронного карлика". Чем больше осведомителей, тем больше врагов, – задумчиво произнес Хмельницкий.
Он вдруг вспомнил намеки советника относительно претензий на польский престол со стороны принца де Конде и королевича Яна-Казимира. На связь с принцем королевы Польши. И сразу же пожалел, что воспринял появление Коронного Карлика слишком несерьезно. Будь он активнее, сумей поддержать разговор… Сейчас наверняка знал бы о нем намного больше, чем умудрился.
– Что ж ты раньше не рассказал мне о своих рысканиях вокруг Карлика? Если бы я знал то, что только что услышал от тебя, вел бы себя совершенно по-иному.
– Мне и в голову не пришло, что он решится встретиться с вами. Обычно он избегает таких встреч. Я же тем временем присматривался к людям, которые вертятся вокруг нас, пытаясь выяснить, кто еще, кроме поручика Ольховского, подослан Коронным Карликом.
– Поручик Ольховский? – посмотрел Хмельницкий в спину польскому офицеру, галопировавшему шагов за сто впереди них. – Ну что ж, допускаю. А Кржижевский?
– Кржижевский – нет. Этот предан королеве. За что неминуемо поплатится если не головой, то уж карьерой – точно.
– Причиной вашего вызова к королю он интересовался? – вырвал его из ностальгического созерцания окрестностей голос Лаврина. – Я имею в виду, вашим толкованием этих причин.
– Нет. Совершенно. И это меня удивило. Все время оглядывался на Париж. Что его так взволновало?
– Подступался к вам как к возможному польскому осведомителю. – Урбач сказал это как бы шутя, но при этом незаметно проследил за реакцией генерального писаря.
– Слушай, сотник… – поиграл желваками Хмельницкий. – Единственное, чего мне сейчас не хватает, так это славы польского осведомителя. Всякая иная у меня уже есть.
– Этой не будет. Хотя говорил я вдумчиво. Хитрит Коронный Карлик; блефует и всячески хитрит. Встреча с королем интересует его куда больше, нежели переговоры с принцем де Конде.
– Не хотел выдавать свой интерес, – согласился полковник. О слухах было забыто.
– Это ему ни к чему. Король болен, причем серьезно.