– Вот он – ответ истинного наемника. Кара-Батыр – огненную весть моей подруге и благодетельнице графине д\'Оранж! И пусть никто не смеет сопровождать меня! – крикнула Диана уже от ворот, чуть было не растоптав конем Кшыся, бросившегося открывать их.
* * *
Усадьбу графини д\'Оранж князь Гяур и его воины оставляли уже затемно. Рощи и перелески сливались в черную молчаливую стену, представавшую перед ними чужим нелюдимым краем. Никакой радости победа над наемниками Кодьяра полковнику не принесла. И лишь спасение графини де Ляфер как-то скрашивало угрюмое впечатление, которое оставила на его душе вся эта страшная, замешанная на крови и злодействе, история.
– Сегодня, может, как никогда раньше, он вдруг почувствовал себя совершенно чужим в этой стране. И все, что он здесь делает, все его порывы и старания, тоже никому не нужны.
Поднявшись на вершину холма, Гяур оглянулся. Хозар, как всегда, не отставал от него. Но Улич и татарин, что перевязывал его, а теперь опекал, еще только поднимались по склону. И уж совсем отстал от них Кшысь, который с молчаливого согласия князя тоже присоединился к его свите.
Гяур поискал взглядом ту местность в долине, где осталось имение графини д\'Оранж, и увидел поднимающееся ввысь и медленно расползающееся зарево.
Несмотря на его запрет Кара-Батыр все же остался у дома и исполнил приказ своей повелительницы. Не мог не исполнить.
21
До Гданьска оставалось не более десяти верст, когда казачье посольство, уставшее не столько от дороги, сколько от пейзажного уныния, остановилось у придорожного каменного креста, из-под основания которого бил "святой – как следовало из высеченной на нем надписи, – родник, осененный крестом настоятеля иезуитского монастыря Иоанна Великомученика".
Даже этот громадный серый крест казался маленьким чудом, возникающим перед всяким путником, истощенным угрюмой монотонностью дороги. Все в этом краю – подернутые тиной озерца, болотное редколесье, ветер и даже солнце – дышало холодом чужой северной земли. Неуютной, неприветливой и скупой.
Пока посланники наслаждались студеной, слегка солоноватой водой, вспоминая добрыми словами всех великомучеников, Лаврин Урбач поднялся на вершину единственного на всю округу холма и оттуда осмотрел ползущую между небольшими рощицами дорогу. Она по-прежнему оставалась безлюдной и уныло безликой, и ничто не приковало бы к ней внимание разведчика, если бы не тоненькая струйка дыма, едва пробивавшаяся из синевы лесной кроны.
– Я разведаю, кто это в жаркий полдень греется в лесу у костра! – предупредил он Гурана.
– Подожди, поедем вместе!
– Не стоит: встретят выстрелами! – стегнул нагайкой коня. – Одному договориться будет легче!
Урбач не ошибся. Как только он приблизился к изгибу рощи, у которого дымил этот невидимый с дороги костер, навстречу ему выехало двое всадников. Старые изодранные жупаны и присыпанные пожелтевшей хвоей овечьи шапки, да еще рваные, обвязанные бечевкой сапоги одного из них не давали повода для долгих размышлений о роде занятия этих людей.
– Вы – местные гайдуки, я правильно истолковал ваше появление? – Ничуть не стушевался Урбач. Повод он набросил на левую руку, в которой держал пистолет, правая же лежала на эфесе сабли.
– Ну и что? – багрово набычился тот, с прохудившимися сапогами.
– Те самые, которые три дня тому ограбили дом старосты из Вуйников?
Разбойники молча, все так же набыченно, переглянулись.
– И тебя ограбим. Ну и что?
– А то, что в Вуйниках находится сейчас отряд надворных казаков. Через час он выступает, чтобы переловить вас и перевешать.
Гайдуки по-волчьи, поворачиваясь всем туловищем, уставились друг на друга, потом, словно по команде, оглянулись на ближайшие заросли. Оттуда, вразвалочку, напролом, ломая кусты, выходили еще двое. Один из них – высокого роста, с непомерно огромным, выпирающим, словно куль с мукой, животом, был, судя по всему, старшим в этой шайке.
– Отряд, говоришь-калякаешь, появился? – сразу же подключился он к разговору, давая понять, что с этой минуты нужно отвечать только на его вопросы. – А сам-то ты кто такой? Не из этого ли отряда подосланный?
– Сотник я, из охраны королевского посольства, направляющегося в Гданьск, а оттуда – в Швецию.
– Посольство, говоришь-калякаешь? – атаман вынул из-за пояса длинный кинжал без ножен и рукоятью его долго, с наслаждением, почесывал свое подбрюшье. – При деньгах, при золотишке?
– Это посольство казачье. По два злотых на дорогу. Взять с них нечего, а брать придется только кровью.
– И много их там?
– Небольшой отряд.
Атаман с таким усердием тер металлической рукоятью о подбрюшье, словно задался целью надраить ее до серебристого блеска. И никакого иного оружия при нем не было.
– Может, ты из надворных казаков старосты Гульцевича – кто тебя знает? – мрачно сеял подозрение гайдук, подошедший вместе с атаманом, но державшийся чуть позади него. Роль в этой стае у него могла быть только одна – джура атамана.
– Я знаю, что вы поджидаете Гульцевича, – уже откровенно блефовал Урбач. – Но ведь и он тоже знает об этом.
– А как это он мог узнать? – пробасил атаман. – От какой сороки?
– А от кого я знаю, что староста Гульцевич с самого утра тырлуется в Вуйниках, чтобы после обеда выступить вместе с отрядом?
Атаман долго, мучительно чесал живот, шевелил челюстями и усиленно двигал густыми косматыми бровями.
– А черт тебя знает? – наконец философски преподнес плод своих умственных мучений. – Возьмите его, хлопцы, на стволы, – обратился к своим гайдукам. – Если окажется, что на самом деле за ним едет Гульцевич, застрелим. Если не Гульцевич, но скажет этим проезжим, кто мы, тоже застрелим. И вообще… На всякий случай, застрелим. Одним меньше будет.
– А вот и отряд, – ткнул стволом пистолета в сторону появившихся из-за холма кареты и всадников один из братьев.
Джура метнулся за кусты и вышел оттуда с каким-то тяжелым старинным ружьем, напоминающим легкое орудие.
– Давай его сюда. Раз пальну – и все кони в округе посдыхают, – похвастался атаман, с нежностью похлопывая ложе своего "фальконета". А вы, братья-мазурики, спрячьтесь и держите их всех на стволах.
Братья повернули коней и углубились в рощу. Джура отошел за ближайшее дерево и приготовил пистолет.
– Кто такие?! – первым примчался к ним Хозар. – Что за сброд?
– Местные, – спокойно объяснил Урбач. – Из отряда надворных казаков старосты Гульцевича.
– Что-то они мало похожи на надворных казаков, – скептически осмотрел Хозар пристроенный к животу атамана "фальконет".
– Главное, что расстанемся с ними мирно, – со смыслом молвил Урбач.
Они проследили, как карета в сопровождении Гурана и Улича прокатила мимо. Даже кучер и тот держал повод в зубах, потому что руки были заняты ружьем.
– Догоняй, – спокойно сказал ротмистру Лаврин, подъезжая при этом к атаману. – Я сейчас. Только попрощаюсь с людьми.
– Если посмеете тронуть – перевешаю, – грозно осмотрел гайдуков Хозар.
А стоило ему отъехать, как Урбач ударом ноги вышиб из рук атамана "фальконет", выстрелил в грудь зазевавшемуся джуре, жадно смотревшему вслед карете, и, пригнувшись, с гиком помчался вслед за своими.
Два запоздалых выстрела, прогремевших ему вдогонку, изменить что-либо в этой истории не могли.
22
Поняв, что произошло, Хмельницкий оставил карету, предпочтя ей привычное седло. Его примеру тотчас же последовали Гяур и Сирко.
– Так это что, по наши души засада стояла? – поинтересовался полковник, подождав Урбача, семенившего на своем выносливом татарском коньке последним.
– Ждали не нас, но пули могли быть нашими, – нехотя ответил сотник, давая понять, что все происшедшее не стоит долгих расспросов.
– Казак ты, Лаврин, стоящий, и талант в тебе какой-то такой, особенный. Это ты уже доказал.
– Чего же мне не хватает? – миролюбиво улыбнулся Урбач.
Хмельницкий оглянулся. Двое всадников-гайдуков медленно тащились вслед за ними, словно отощавшие волки, ожидающие, когда их добыча окончательно выбьется из сил.
– Однако ты пока что не сумел выяснить, кто еще, кроме поручика Ольховского, связан с тайным советником Вуйцеховским. Страшно грешить на кого бы то ни было из этих парней-русичей. Но сдается мне, что как раз на кого-то из них Вуйцуховский и рассчитывает. То, что он знал о нашей поездке во Францию, о встрече с графом де Брежи – пришло от кого-то из людей Гяура.
– Поручика Кржижевского подозревать отказываетесь?
– Я вообще не привык подозревать кого-либо. Война ведь тоже должна вестись по рыцарским канонам. Впрочем, готов был заподозрить и его, если бы… – развел руками Хмельницкий. – Видишь ли, штука какая: Вуйцеховский знал то, чего Кржижевский знать не мог.
– Согласен, полковник, – задумчиво произнес Урбач, подозрительно осматривая склон желтеющей впереди возвышенности. – Он знал значительно больше. И К?ржижевский здесь ни при чем. На этого гусара можно положиться. Несмотря на то, что он лях.
– Кому же нельзя доверять? Хозару? Уличу? Сотнику Гурану?
Урбач не ответил, однако Хмельницкий чувствовал, что ответ все же последует. Коль уж Лаврин знал, что в его, Хмельницкого, окружении завелся осведомитель тайного советника, он не мог не попытаться выяснить, кто именно подрабатывает таким подлым способом.
До самой возвышенности они ехали молча. Полковнику уже казалось, что Лаврин так и отмолчится.
Поднявшись на невысокий песчаный перевал, напоминающий огромную затвердевшую дюну, они увидели вдали, по ту сторону долины, предместье большого города. И, плененные открывавшейся картиной, остановились.
– Да, так вы спросили об осведомителе, – словно бы очнулся от длительного молчания Урбач.
– Можешь назвать имя? – оживился Хмельницкий.
– …Тем более что сделать это совершенно нетрудно. Вы ведь прекрасно понимаете, что Вуйцеховскому вряд ли удалось бы найти более подходящего осведомителя, чем… сотник Урбач.
Хмельницкий недоверчиво взглянул на Лаврина: шутит? Вроде бы нет.
– Это ты о себе? – растерянно спросил он.
– О себе, конечно.
– То есть в прошлый раз ты не шутил? Ты действительно стал осведомителем этого несчастного Коронного Карлика? – уточнил полковник.
– Напрасно вы так о нем. Такого противника надо уважать.
– Мразь! – взорвался Хмельницкий. И Лаврин решил, что это в одинаковой мере относится и к нему, и к Коронному Карлику.
Полковник рванул повод, преградил своим конем путь коню Урбача, и тот заметил, как задрожала на эфесе его широкая, жилистая рука.
– Так, значит, это в самом деле ты, сотник?! – угрожающе спросил Хмельницкий. – Думаешь, что, признавшись, дождешься моего помилования?
– Если вы решили сразиться со мной, то вынужден предупредить: это связано с определенным риском, – мягко улыбнулся Урбач. – С риском для вас, – вежливо уточнил он.
– Сирко! – позвал Хмельницкий. – Останови карету! Все подъедьте сюда! Почему ты решил, что я буду сражаться с тобой? – зло прищурился Хмельницкий, все еще преграждая путь Урбачу. – Я просто-напросто прикажу арестовать тебя.
Все, кроме кучера, подъехали к Хмельницкому и к Урбачу и, совершенно не понимая, что между ними произошло, молча окружили их.
– Чего звал, Хмель? – обратился к нему Сирко так, как обычно обращались казаки.
– Твой сотник, – оглянулся на него Хмельницкий, – только что сознался, что это, оказывается, он доносил на нас Вуйцеховскому – есть у них там, при варшавском дворе, советник такой, "тайный", видите ли. Так вот, благодаря твоему советнику, поляки знают о каждом нашем шаге. Он еще несколько дней назад намекнул мне на это предательство, но тогда я решил, что таким образом он отшучивается. Хорошего сотника ты мне подсунул, Сирко, надежного.
– И только? – разочарованно хмыкнул Сирко. – Я-то думал, случилось что-нибудь действительно серьезное.
– Измена, по-твоему, – уже ничто? Это уже несерьезно? Арестовать его! – приказал полковник Гурану и Хозару, стоявшим рядом. – Вам сказано: арестовать!
– И что потом? – замялся Хозар. – Ну, арестуем, сдадим полякам? Так, что ли?
– И казним!
– Не выполняй этот приказ, Гуран, – вмешался Сирко, оголив саблю. – Тебе, ротмистр Хозар, тоже не стоит вмешиваться.
– Как скажешь, атаман, – спокойно ответил сотник. – С какого черта я стану арестовывать Лаврина?
Поняв, что ситуация складывается не в его пользу, генеральный писарь, помнящий, что все же рангом он выше всех присутствующих, гневно осмотрел своих спутников. Однако это ничего не изменило.
– Я же предупреждал, что вся ваша затея, полковник, связана с определенным риском, – рассудительно улыбнулся Лаврин. – Да и зачем арестовывать сотника, который сам признался, никуда убегать не собирается, скорее наоборот… А не далее как полчаса назад спас вас от нападения гайдуков.
– Что же касается Вуйцеховского, – как бы между прочим добавил Сирко, – то для меня это и не было секретом.
– Так вы заодно?
– Не знаю, заодно ли. Но связаться с моим давним знакомым поручиком Ольховским помог сотнику я. А уже через него Лаврин добрался и до этого, как его там называют?… – нахмурился Сирко, глядя на Урбача.
– Коронного Карлика, – подсказал тот.
– Истинно так, истин-но! Полковник Гяур, вы, ротмистры, отъезжайте. Об остальном Хмельницкий и Урбач договорятся без нас, – решительно разряжал обстановку Сирко.
Так и не уяснив толком, почему Сирко столь беспечно воспринял предательство Урбача, полковник Хмельницкий удрученно посмотрел вслед оставлявшим его воинам. Затем так же недоуменно взглянул на сотника Лаврина, как бы ища у него сочувствия.
– А вот народ созывать не следовало, – слегка пожурил его Урбач. – Ни мне, ни вам это ни к чему. Хотя все равно никто, кроме Сирко, не знает, кто такой Вуйцеховский.
– Что вы здесь дурака из меня делаете? Почему ты согласился на это? – уже более миролюбиво, однако все еще растерянно, проворчал Хмельницкий, не зная, как вести себя теперь с этим беззаботно признавшимся изменником.
– Потому, что очень уж приглянулись мы друг другу: я и пан тайный советник. Вуйцеховский решил, что лучше меня осведомителя ему не найти. Я же решил, что пусть лучше он получает все сведения от меня, чем найдет среди нас человека, который действительно станет служить ему. А уж как преподнести ему все то, что я вижу и слышу, – мое дело.
– Словом, вы друг друга стоите.
– Главное не в этом. – Урбач спокойно объехал Хмельницкого, и тот вынужден был потащиться вслед за ним. Чувствовал себя при этом полковник прескверно. – Мне нужно было поближе познакомиться с Вуйцеховским, войти в доверие, узнать, как он готовит своих агентов. Я ведь только-только начинаю этим заниматься, а у Коронного Карлика опыт и опыт.
– Нашу с ним встречу тоже ты организовал?
– Конечно, я, – улыбнулся Урбач. – За что господин тайный советник был мне премного благодарен. А вы разве остались недовольны? Неужели Коронный Карлик умудрился разочаровать вас? Обычно он производит неизгладимое впечатление на каждого, кто встречается с ним впервые.
– И все же лучше бы ты сказал, сотник, что и на этот раз ты пошутил.
– Как-нибудь при случае я скажу об этом Вуйцеховскому.
23
Целую неделю томились казачьи послы в Гданьске, ожидая, когда же можно будет подняться на борт судна, идущего к французским берегам. И вот наконец это свершилось. Капитаном посланной им богом старой, истрепанной штормами каравеллы оказался молодой тучный швед, пришедший в Гданьск за грузом льняной мануфактуры.
Несмотря на то, что агент графа де Брежи предварительно встретился с ним и неплохо оплатил путешествие казаков, капитан принял их холодно и довольно надменно. И каюты – одну для полковников, другую для их адъютантов – выделил вовсе не такие, какие хотелось бы видеть Хмельницкому. Но, даже отводя им эти грязные, пропахшие рыбой и гнилыми водорослями пристанища, всячески давал понять, что у него была возможность поместить в них куда более выгодных пассажиров – голландских и датских купцов.
– Вообще-то, я не уверен, что поведу свой корабль в порт Кале, – сказал капитан, не вынимая изо рта трубку с тонким изжеванным мундштуком.
– Почему вы не уверены в этом? – грубо поинтересовался Хмельницкий, столкнувшись с ним в тесном проходе.
– Торговые дела есть торговые дела. Тут, знаете ли, никогда не угадаешь, в чем тебя ждет выгода.
– Деньги вы получали только потому, что идете к берегам Франции. И только попробуйте изменить свое решение, – кончилось терпение полковника.
– Это угроза?
– Дружеский совет.
– Судя по всему, у капитана успели побывать и люди графа Потоцкого, заплатившие ему не меньше, чем посол де Брежи. Как бы он не превратил наше путешествие в исход через раскаленную пустыню, – мрачно подводил Хмельницкий итог первого этапа своего странствия, оставшись наедине с Сирко. – Впрочем, каждый, кто отважился на далекое путешествие, должен быть готовым к любым лишениям. Это мне тоже известно.
– Но до поры до времени мы будем делать вид, что ничего не произошло: все прекрасно, мы всем довольны.
– Надо только выяснить, перед кем мы должны делать этот самый "вид", кого послали по нашему следу.
– Это выяснится очень скоро. Не зря же мы взяли с собой вездесущего сотника Лаврина.
24
Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, к посольскому двору подъехала карета. Из нее вышел ротмистр литовских драгун и, зайдя во двор, поинтересовался, где он может видеть татарина, приехавшего с двумя молодыми женщинами и слепой седовласой старухой.
Слуга присмотрелся к лицу ротмистра. Не оставалось сомнений, что перед ним – то ли турок, то ли татарин. Однако он знал, что в литовских войсках служит немало татар. Некоторые из них давно отреклись от своей веры и дослужились до офицеров. Тем более ничего удивительного не было в том, что татарин-офицер желает повидаться с прибывшим в столицу земляком.
– Вам трудно будет найти его. Я позову, – подставил слуга руку для причитающейся ему монетки.
– И как можно скорее, – предупредил офицер.
Прошло почти полчаса. Слуга заглянул везде, куда только можно было заглянуть, опросил всех, кто попался ему на глаза. Но Кара-Батыр исчез, хотя одна из приехавших женщин – пани Власта, к которой они обратились, – была уверена, что слуга графини де Ляфер где-то здесь. Он никуда не собирался уходить.
Решив, что встретиться сегодня с Кара-Батыром не удастся, ротмистр вернулся к карете, еще немного подождал у передка и, прорычав какое-то проклятие, решил, что свидеться сегодня им действительно не суждено. Но как только сел в экипаж, почувствовал, что там, забившись в угол, кто-то поджидает его.
– Мне показалось, что ты хотел видеть меня, мусульманский брат, – уткнул ему в бок дуло пистолета Кара-Батыр. – Так я здесь и внимательно слушаю тебя.
– Я должен убедиться, что ты действительно Кара-Батыр.
– Пистолет у твоего ребра – не доказательство?
Ротмистр помолчал. Никакого иного способа проверить у него не было – незнакомец прав.
– У меня поручение от самого великого хана, да продлит Аллах дни царствования его.
От Ислам-Гирея? – не спешил отводить пистолет Кара-Батыр. – Неужели он еще помнит о моем существовании?
– Помнит, как видишь!