II
Фонарь стоял на земле между двумя гамаками; окутанные белыми москитными сетками, они походили на гигантские коконы шелкопряда. Было восемь часов, прошло два часа с захода солнца; река и лес давно погрузились в ночь. Ревуны замолкли, но окрестные квакши завели свой бесконечный хриплый хор; проснулись птицы, они перекликались и пересвистывались, и где-то из глуби леса вдруг доносился протяжный стон и за ним громовой раскат - это падало засохшее дерево
Шесть негров - личный состав лодки - сидели неподалеку на корточках вокруг костра. Дня три назад они набрали кукурузных початков на погребенной под нашествием дикой растительности заброшенной ферме. В буйной поросли, поглотившей ферму, то и дело встречались чужеродные растения - плодовые и злачные, пышно разросшиеся и дичающие. Негры пекли початки на углях.
Костер и фонарь вместе давали мало света. Они смутно обрисовывали очертания ветхой крыши над головой, сгруженные с лодки товары, на которых кишмя кишели муравьи, а за ними подрост, наступающий на вырубку, и огромные колонны стволов, вздымающихся над головой и исчезающих в темноте.
Летучие мыши гроздьями свисали с кровли, как тронутые гнилью плоды; бегали гигантские пауки, оседлывая на скаку свои тени. Здесь когда-то жили собиратели каучука. Дальше торговцы с побережья не проникали. Доктор Мессингер обозначил стоянку на карте треугольником и поименовал ее "Первый опорный лагерь" крупными красными буквами.
Первая стадия путешествия закончилась. Десять дней, пыхтя мотором, шли они вверх по течению. Раз или два им встречались речные пороги (тут подвесному мотору приходилось помогать; гребцы враз взмахивали веслами под команду капитана; на носу стоял боцман и длинным шестом отталкивался от камней). На закате они разбивали лагерь на песчаных отмелях или на вырубках, расчищенных в густых зарослях. Раз или два им попадался дом, брошенный собирателями каучука или золотоискателями.
Целый день Тони и доктор Мессингер валялись среди грузов под самодельным навесом из пальмовых листьев; иногда в жаркие утренние часы они засыпали. Ели они из банок прямо в лодке и пили ром, смешанный с буроватой, но прозрачной речной водой. Ночи казались Тони нескончаемыми; двенадцать часов тьмы и шум сильнее, чем на городской площади: визг, рев и рык обитателей леса. Доктор Мессингер мог определять время по тому, в каком порядке следуют звуки.
Читать при свете фонаря не удавалось. Сон после томительно отупляющих дней был прерывистым и коротким. Говорить было не о чем: все переговорено за день, в жаркой тени, среди грузов. Тони лежал без сна и чесался. С тех пор, как они покинули Джорджтаун, у него ныло и болело все тело. Солнце, отраженное рекой, сожгло ему лицо и шею, кожа висела клочьями, и он не мог бриться. Жесткая щетина подбородка колола горло. Все оставшиеся незащищенными кусочки кожи искусали мухи кабури. Они проникали сквозь петли и шнуровку бриджей, а когда он по вечерам переодевался в брюки, впивались в лодыжки. В лесу он подцепил кровососов, они заползали под кожу и копошились там; горькое масло, которым доктор Мессингер пользовал от них в свою очередь, повсеместно вызывало сыпь. Каждый вечер, умывшись, Тони прижигал кровососов сигаретой, но от ожогов оставались зудящие шрамы; оставляли шрамы и джиги, которых один из негров выковырял у него из-под ороговевшей кожи на пятках, подушечках пальцев и ногтей на ногах. От укуса марабунты на левой руке вскочила шишка.
Тони расчесывал укусы, сотрясая раму, к которой крепились гамаки. Доктор Мессингер поворачивался на другой бок и говорил: "Бога ради". Сначала Тони старался не чесаться, потом пытался чесаться тихо, потом в бешенстве чесался что есть мочи, раздирая кожу. "Бога ради", - говорил доктор Мессингер.
"Полдевятого, - думал Тони. - В Лондоне начинают накрывать к ужину. В эту пору в Лондоне каждый вечер приемы". (Когда-то, когда он лез из кожи вон, чтоб стать женихом Бренды, он ходил на все приемы подряд. Если они ужинали в разных домах, он, не найдя Бренды в толпе, слонялся, поджидая ее у подъезда. А позже так же слонялся, ожидая, когда ее можно будет проводить домой. Леди Сент-Клауд помогала ему изо всех сил. А потом, после свадьбы, те два года до смерти отца Тони, которые они прожили в Лондоне, они реже ходили на приемы, всего раз или два в неделю, кроме того беспечного месяца, когда Бренда оправилась после родов Джона Эндрю.) Тони стал представлять себе гостей, съезжающихся сейчас в Лондоне на ужин, и среди них Бренду, и тот удивленный взгляд, которым она встречает каждого входящего. Если уже топят, она постарается сесть как можно ближе к камину. Но топят ли в конце мая? Он не мог припомнить. В Хеттоне в любой сезон почти всегда топили по вечерам
Потом, начесавшись всласть, Тони вспомнил, что в Англии сейчас не половина девятого. Пять часов разницы во времени. В дороге они постоянно переставляли часы. Но в какую сторону? Это нетрудно сообразить. Солнце встает на востоке. Англия к востоку от Америки, так что ему и доктору Мессингеру солнце достается позже. Им оно достается из вторых рук и уже слегка замусоленным после того, как им вдоволь попользовались Полли Кокперс, миссис Бивер и княгиня Абдул Акбар… Как Поллины платья, которые Бренда скупала по десять-пятнадцать фунтов за штуку… Он заснул.
Проснувшись через час, он услышал, как доктор Мессингер ругается, и увидел, что тот сидит на гамаке верхом и обрабатывает йодом и бинтами большой палец ноги.
- Вампир до меня добрался. Я, должно быть, во сне прислонил ногу к сетке. Бог знает сколько он над ней трудился, прежде чем я проснулся. Считается, что лампа должна их отпугивать, но почему-то так не получается.
Негры что-то жевали у костра; они так и не ложились.
- Вампир тут злой-злой, - сказал негр. - Потому наша сидит огонь.
- Проклятье, так недолго и заболеть, - сказал доктор Мессингер. - Я, наверное, потерял литры крови.
Бренда и Джок танцевали у Энкориджей. Было уже поздно, ряды гостей редели, и в первый раз за вечер можно было танцевать в свое удовольствие. Увешанную гобеленами бальную освещали свечи. Леди Энкоридж только что с реверансами проводила последнего представителя королевской семьи.
- Если б ты знал, до чего я ненавижу засиживаться в гостях, - сказала Бренда, - но было б ужасно жестоко увести моего мистера Бивера. Он на седьмом небе, что попал сюда, и мне было не так-то легко устроить, чтоб его пригласили… Кстати говоря, - добавила она позже, - наверное, на следующий год мне и самой не попасть на такой прием.
- Будете доводить развод до конца?
- Не знаю, Джок. Это от меня не зависит. Вся штука в том, чтоб удержать мистера Бивера. Он стал очень нервным последнее время. Мне приходится чуть не каждую неделю подкидывать ему один-другой великосветский прием, ну, а если развод состоится, этому конец. Есть какие-нибудь известия о Тони?
- Давно не было. Я получил от него телеграмму по прибытии. Он уехал в экспедицию с каким-то жуликом-доктором.
- А это не опасно?
- Не думаю. Весь мир цивилизовался, верно? Куда ни ткнись, повсюду прогулочные автомобили и куковские агентства.
- Да, наверно, ты прав… Надеюсь, он не хандрит. Мне было б неприятно, если б ему было плохо.
- Думаю, он понемногу свыкается.
- Очень хочется верить. Ты же знаешь, как я люблю Тони, хотя он чудовищно со мной поступил.
В миле-двух от лагеря находилась индейская деревушка. Там Тони и доктор Мессингер рассчитывали набрать носильщиков для двухсотмильного перехода в страну пай-ваев. Негры были речными жителями и на индейскую территорию идти не хотели. Они должны были уплыть обратно с той же лодкой.
На заре Тони и доктор Мессингер выпили по чашке горячего какао, заели его бисквитами и остатками мясных консервов, открытых с вечера. Потом направились в деревню. Один чернокожий шел впереди, расчищая путь мачете. Вслед за ним друг другу в затылок шагали доктор Мессингер и Тони; второй чернокожий плелся сзади; он нес образчики товаров - двадцатидолларовое бельгийское ружье, несколько рулонов набивного ситца, ручные зеркальца в пестрых целлулоидных рамах, бутылочки резко пахнущей помады.
Заросшую, полузаброшенную тропу во многих местах преграждали упавшие стволы; они перешли вброд по колено в воде два ручейка, которые питали большую реку; жесткую вязь оголенных корней под ногами сменяла сырая и скользкая лиственная прель.
Вскоре они подошли к деревне. Она возникла перед ними неожиданно, когда они вынырнули из кустов на широкую зарубку. Тут стояли восемь-девять круглых глинобитных хижин под пальмовыми крышами.
Никого не было видно, но два-три тонких столбика дыма, прямо тянувшихся к небу в прозрачном утреннем воздухе, говорили о том, что люди здесь есть.
- Очень взе бугались, - сказал негр.
- Пойди приведи кого-нибудь, надо поговорить, - сказал доктор Мессингер.
Негр подошел к низкой двери ближнего домика и заглянул внутрь.
- Зовзем бусто, одна зензина, - доложил он, - зебя одевают. Выходи зкорей зюда! - прокричал он во мрак. - Хозяин твой говорить.
Наконец из хижины выползла старуха, одетая в засаленное коленкоровое платье, явно приберегаемое для официальных встреч. Она подковыляла к ним на кривых ногах. Лодыжки ее были туго обмотаны голубыми бусами. Прямые волосы свисали рваными прядями; она не спускала глаз с глиняной миски с какой-то жидкостью, которую держала в руках. За несколько метров от Тони и доктора Мессингера она поставила миску на землю и, по-прежнему не поднимая глаз, поздоровалась с ними. Потом наклонилась, подняла миску и поднесла ее доктору Мессингеру.
- Кассири, - объяснил он. - Местное питье из перебродившей маниоки.
Он несколько раз отхлебнул и передал миску Тони. В ней колыхалась густая фиолетовая жижа.
Когда Тони отпил несколько глотков, доктор Мессингер объяснил:
- Очень любопытен способ изготовления этого напитка: женщины пережевывают корень и сплевывают жвачку в выдолбленный ствол.
Он обратился к женщине на вапишане. И тут она впервые подняла на него глаза. На ее коричневом монгольском лице ничего не отразилось - ни любопытства, ни понимания. Доктор Мессингер повторил вопрос, расширив его. Женщина взяла миску у Тони и поставила на землю.
Тем временем из соседних хижин стали выглядывать другие лица. Но лишь одна из женщин решилась выйти. Очень грузная, она доверительно улыбалась гостям.
- Здравствай, - сказала она. - Как живешь? Я Роза. Хорошо говорю англиски. Я спать два года с мистер Форбс. Дай сигарета.
- Почему эта женщина нам не отвечает?
- Она не говорить англиски.
- Но я же с ней говорил на вапишане.
- Она макуши. Здесь вся макуши.
- А. Я не знал. А где мужчины?
- Мужчина ушла три дня охота.
- Когда они вернутся?
- Они пошли за кабаном.
- Когда они вернутся?
- Нет кабана. Много кабана. Мужчина вся охота. Дай сигарета.
- Послушай, Роза, мне надо пройти к пай-ваям.
- Нет, тут макуши. Вся-вся макуши.
- Но нам нужно к пай-ваям.
- Нет, тут вся макуши. Дай сигарета.
- Безнадежно, - сказал доктор Мессингер. Придется ждать возвращения мужчин.
Он вынул из кармана пачку сигарет.
- Смотри, - сказал он, - сигареты.
- Дай.
- Когда мужчины вернутся с охоты, ты придешь к реке и скажешь мне. Поняла?
- Нет, мужчина вся охота. Дай сигарета.
Доктор Мессингер дал ей сигареты.
- Что твой есть еще? - спросила она. Доктор Мессингер указал на тюк, который второй негр положил на землю.
- Дай, - сказала она.
- Когда мужчины вернутся, я тебе много чего дам, если они проводят меня к пай-ваям.
- Нет, тут вся макуши.
- Да, так толку не добиться, - сказал доктор Мессингер. - Придется возвратиться в лагерь и ждать. Мужчины ушли три дня назад. Вряд ли они долго задержатся. Какая жалость, что я не говорю на макуши.
Их колонна развернулась и в том же порядке ушла из деревни. Когда они прибыли в лагерь, на часах Тони было десять.
Когда на реке Ваурупанг было десять часов, в Вестминстере началось обсуждение запросов. Джок, понукаемый избирателями, давным-давно подал свой запрос. Его поставили на обсуждение сегодня утром.
- Номер двадцатый, - сказал он.
Лишь немногие члены парламента обратились к означенной бумаге № 20.
"Запросить министра сельского хозяйства, не собирается ли достопочтенный член парламента в связи с демпинговым ввозом японских пирогов со свининой, наводнивших нашу страну, рассмотреть вопрос об изменении модификации томасовских чушек с принятого утолщения в два с половиной дюйма в объеме на два дюйма".
За министра отвечал его заместитель:
- Запрос внимательнейшим образом изучается. Как, несомненно, известно достопочтенному члену, вопрос о ввозе пирогов со свининой подлежит ведению Департамента торговли, а не Департамента сельского хозяйства. Что же касается томасовской чушки, я должен напомнить достопочтенному члену, что, как ему, без сомнения, известно, вышеуказанная чушка должна отвечать потребностям заготовителей бекона, и к мясу, применяемому для изготовления пирогов, вышеозначенная чушка прямого отношения не имеет. Этим вопросом занимается специальный комитет, который пока еще не представил своего доклада.
- Не собирается ли достопочтенный член рассмотреть вопрос об увеличении максимальной толщины заплечиков?
- Запрос должен быть представлен заблаговременно.
В этот день Джок покинул палату с чувством удовлетворения. Он сознавал, что на славу потрудился для своих избирателей.
Через двое суток индейцы вернулись с охоты. Дни ожидания, тянулись тоскливо. Доктор Мессингер каждый день по нескольку часов проверял товары. Тони уходил в лес с ружьем, но дичь покинула этот берег. Одному из негров сильно поранил ногу скат, и они прекратили купаться и мылись в цинковом ведре. Едва весть о возвращении индейцев дошла до лагеря, Тони и доктор Мессингер отправились в деревню, но там уже шел пир горой и все мужчины перепились. Они возлежали в гамаках, а женщины сновали взад-вперед от одного к другому, разнося тыквы с кассири.
Пахло жареной свининой.
- Им нужно не меньше недели, чтобы протрезветь, - сказал доктор Мессингер.
Всю эту неделю негры слонялись по лагерю; иногда они стирали одежду и развешивали ее на планширах лодки сушиться на солнышке, иногда отправлялись удить рыбу и возвращались с внушительной добычей, надетой на палку (рыба была резиноподобной и безвкусной); по вечерам они обычно пели песни у костра. Пострадавший от ската не вылезал из гамака, он громко стонал и все время требовал лекарств.
На шестой день показались индейцы. Они пожали всем по очереди руки, затем отошли на край опушки и встали там таращась на лагерное оборудование. Тони пытался их сфотографировать, но они убегали, хихикая как школьницы. Доктор Мессингер разложил на земле товары, приобретенные для обменных операций.
На закате индейцы удалились, но на седьмой день явились вновь, в расширенном составе. Пожаловало все население деревни. Роза присела на гамак Тони под пальмовым навесом.
- Дай сигарета, - сказала она.
- Скажи им, я хочу, чтоб мужчины повели меня к пай-ваям, - сказал доктор Мессингер.
- Пай-вай - плохой народ. Макуши к пай-вай не ходить.
- Скажи, мне нужно десять мужчин. Я дам им ружья.
- Дай сигарета. - Переговоры продолжались два дня. В конце концов согласились идти двенадцать человек, семеро из них не пожелали идти без жен. Одной из жен оказалась Роза. Когда все было улажено, в деревне состоялась пирушка, и индейцы снова перепились. Однако на этот раз они пришли в чувство быстрее, потому что женщины не успели наготовить достаточно кассири. Через три дня караван смог отправиться в путь.
У одного из мужчин была длинная одностволка, заряжающаяся с дула; другие несли луки и стрелы; шли они совершенно голые, лишь в красных набедренных повязках.
Женщины надели перепачканные коленкоровые платья, преподнесенные им много лет назад странствующим священником и хранившиеся специально для такого рода оказий; за спиною они несли плетеные корзины, которые держались лыком, охватывающим лоб. Самые тяжелые грузы, включая продовольствие для себя и своих мужчин, женщины переносили в корзинах. Роза, помимо всего, волокла еще зонтик с погнутой серебряной ручкой, память о сожительстве с мистером Форбсом.
Негры уплыли вниз по течению на побережье. Груду провианта в прочных жестяных ящиках оставили под развалившимся навесом у берега.
- Тут его никто не возьмет. В случае чего мы всегда можем послать за грузами от пай-ваев, - сказал доктор Мессингер.
Тони и доктор Мессингер шли следом за мужчиной с ружьем, который служил им проводником; за ними вереницей, растянувшейся по лесу на полмили, а то и больше, брели индейцы.
- Теперь карта нам ни к чему, - сказал доктор Мессингер с облегчением.
(Сверните карту - отныне она вам не понадобится сколько там бишь лет, сказал Вильям Питт… слова доктора Мессингера напомнили Тони частную школу, перепачканные чернилами парты, раскрашенную картинку, изображающую набег викингов, и мистера Троттера, который преподавал у них историю и носил галстуки ядовитой расцветки.)
III
- Мамчик, Бренда хочет поступить на работу.
- Зачем?
- Ну, за тем же, зачем и все: не хватает денег, нечего делать. Она просила узнать, не могла бы она пригодиться в лавке.
- Ну… трудно сказать. В любое другое время я б оторвала такую продавщицу с руками и ногами… а теперь не знаю, что и сказать. И потом мне лично кажется, что при сложившихся обстоятельствах это вряд ли удобно.
- Я сказал, что спрошу, только и всего.
- Джон, ты никогда со мной не делишься, и мне не хотелось бы, чтобы ты думал, будто я вмешиваюсь; но скажи, что все-таки вы с Брендой намерены делать дальше?
- Не знаю.
- Ты никогда со мной не делишься, - повторила миссис Бивер, - Но до меня доходят всякие слухи. Развод будет?
- Не знаю.
Миссис Бивер вздохнула.
- Что ж, мне пора на работу. Где ты обедаешь?
- У Брэтта.
- Бедняжка. Между прочим, мне казалось, что ты подал в Браун-клуб.
- Они мне ничего не сообщали. Я не знаю, были у них выборы или нет.
- Твой отец состоял членом этого клуба.
- По-моему, я не пройду… Да, кроме того, мне это действительно не по карману…
- Ты меня беспокоишь, Джон. И мне лично кажется, что те надежды, которые я питала перед рождеством, не оправдываются.
- Мой телефон. Может, это Марго. Она уж бог знает сколько никуда меня не приглашала. Но это была всего лишь Бренда.
- К сожалению, у мамы нет для тебя работы, - сказал он.
- Ладно. Надеюсь, что-нибудь подвернется. Я б не отказалась сейчас от улыбки фортуны.
- Я тоже. Ты спрашивала Аллана о Браун-клубе?
- Да, спрашивала. Он говорит: на прошлой неделе избрали десять человек.
- Значит, меня прокатили?
- Откуда мне знать. Когда заходит речь о клубах, мужчин не поймешь.