Где скальды?
Встаньте, чтоб воспеть
Дела людей, достойных песен.
Или ручьям о них звенеть?
Но в дебрях горных сумрак тесен.
Но высыхает храбрых кровь
На валунах, красневших щедро,
И только трубный возглас ветра
Призывом к хору слышу вновь!
***
Я начинал читать Сусанну Михайловну Георгиевскую с её повести "Бабушкино море". О том, как провела лето на море у бабушки внучка. О том, как перед горожанкой внучкой открывался новый мир и как она уезжает теперь в город, обогащённая многим увиденным, обогащённая любовью к бабушке, которую поначалу невзлюбила.
Мне понравилась эта повесть, и я и в дальнейшем отзывался на фамилию Георгиевская – видел её книжки в библиотеке – брал читать.
Я понял, что она не детская писательница. Что она просто рассказывает о детях взрослым. И ей это удаётся.
Ну, а потом я прочту её роман "Лгунья" (1969) и ещё крепче оценю её как незаурядного писателя.
Умерла Сусанна Михайловна 27 ноября 1974 года. Что же до её даты рождения, то официальная: 23 апреля 1926 года многими ставится под сомнение. Ссылаются на некоторые несостыковки в романе "Лгунья", где она описывает замужество за В. П. Глушко, будущим академиком и великим космическим учёным. С ним она рассталась, прожив три года. Ссылаются ещё на её слова из автобиографического очерка "Двоеточие": "Год шёл двадцать третий, мне минуло десять лет".
***
Борис Анатольевич Нарциссов молодость провёл в Эстонии, где окончил гимназию и химическое отделение Тартуского университета (1931).
Участвовал в литературной жизни Эстонии.
После ввода наших войск в Эстонию, бежал в Тюбинген. После окончания войны попал в лагерь для перемещённых лиц под Мюнхеном. В 1951-м уехал в Австралию. Прожил там два года, переехал в США, где впервые начинает активно печататься. При этом работает химиком. В 1971 году выходит на пенсию.
При жизни в США выпустил семь стихотворных сборников. Умер 27 ноября 1982 года (родился 27 февраля 1906-го). Посмертно в США была издана книга "Письмо к самому себе" (1883). А в России книга под тем же названием вышла в 2009 году.
Вот как он писал:
Ночью в сарае темно.
Двери от ветра в размахе.
Белое, в длинной рубахе,
Изредка смотрит в окно.
Некого ночью пугать-то:
Скрывшись, – опять на чердак;
Где-то под крышей горбатой
Там, где уютнее мрак,
Снова белеет. А ветер
Ломится в дверь чердака,
Пробует окна, пока
Серым восток не засветит.
***
Когда эмигрантская литература вернулась в Россию, мне захотелось прочитать "Сивцев Вражек" Михаила Андреевича Осоргина. Благо жил я недалеко от этого арбатского переулка.
Прочитал и увидел, что автор – писатель настоящий. Поэтому стал интересоваться и им самим и его творчеством.
У него захватывающая своими опасностями жизнь. Вступив в партию эсеров, он принял участие в московском вооружённом восстании 1905 года. Арестован. Отпущен под залог, и тут же уехал в Финляндию, а оттуда в Европу. Поселился близ Генуи, где образовалась эмигрантская коммуна. Жил там 10 лет. Запечатлел эту жизнь в "Очерках современной Италии" (1913).
В Первую Мировую затосковал по России. Вернулся полулегально в июне 1916 года. Организовал Союз журналистов и стал его председателем (1917). Товарищ председателя московского отделения Союза писателей.
После февральской революции вошёл в комиссию по разработке архивов и политических дел в Москве. Опубликовал брошюру "Охранное отделение и его архивы" (1917).
После Октябрьской революции резко выступил против неё. Был арестован и освобождён по ходатайству Союза писателей и Ю. К. Балтрушайтиса.
В 1921-м работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК, был редактором её бюллетеня "Помощь". В августе 1921 арестован, вместе с другими членами комиссии приговорён к смертной казни. И вместе с другими спасён Фритьофом Нансеном.
Вернулся в Москву. Перевёл по просьбе Е. Б. Вахтангова для его театра пьесу К. Гоцци "Принцесса Турандот".
Вместе с Николаем Бердяевым открывает на Кузнецком мосту Лавку писателей.
В 1921 снова арестован и выслан в Казань.
Осенью 1922-го был выслан из России ("философский пароход"). По поводу высылки лучших умов России Троцкий сказал: "Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно".
До высылки самого Троцкого оставалось несколько лет.
В эмиграции Осоргину приходилось трудно. Он стоял выше политики в отношении с людьми, а эмиграция была невероятно политизирована.
Кроме "Сивцева Вражка" (1928), он пишет "Повесть о сестре" (1931), "Свидетель истории" (1932), "Книга о концах" (1935), "Вольный каменщик" (1937), "Повесть о некоей девице" (1938), сборники рассказов "Там, где был счастлив" (1928), "Чудо на озере" (1931), "Происшествия Зелёного мира" (1938), воспоминания "Времена" (1955).
И при этом сохранял советское гражданство, которого лишился в 1937-м, но французского не принял.
После немецкой оккупации Франции, он с женой поселился на том берегу реки Шер, какой не был оккупирован. Там написал книгу "В тихом местечке Франции" (1940) и "Письма о незначительном" (опубликованы в 1952 году).
27 ноября 1942 года Михаил Александрович скончался (родился 19 октября 1878 года).
28 ноября
Ну, что можно сказать об этом человеке, родившемся 28 ноября 1915 года? Невероятно противоречив. Скорее всего, это связано с его характером.
Сами подумайте: вас чуть ли не юношей замечает полновластный диктатор страны. Ему нравится, что вы молоды, что пишете поэмы на исключительно нужные темы – "Победитель" (1937) – о Николае Островском, "Павел Чёрный" (1938) – о героях-зека – строителях Беломорско-Балтийского канала, "Ледовое побоище" (1938), "Суворов" (1938) – о русских полководцах. Так что я не согласен с Алексеем Симоновым, что Сталин заметил Симонова только после того, как тот написал "Жди меня". Сталин заметил Симонова гораздо раньше.
Неслучайно тот был послан чуть ли не сразу после окончания института в качестве военного корреспондента на Халхин-Гол. Побывав в боях, Симонов заканчивает свою пьесу "Парень из нашего города", которая ставится на многих сценах, приносит Симонову первую сталинскую премию.
С первых же дней Великой Отечественной Симонов под Могилёвом сумел вместе с другими выбраться из окружения и стать военным корреспондентом "Красной звезды".
Разумеется, стихотворение "Жди меня" сделало поэта повсеместно известным, но и Сталин не шутил, когда сказал, что по-настоящему стихотворение нужно было издать в двух экземплярах – ему и ей. Сталин допустил повсеместную известность Симонова, потому что почувствовал, что тот будет служить ему верой и правдой, будет оформлять любые его, сталинские шаги, касающиеся внешней или внутренней политики.
Да и не об этом ли говорит направление Симонова на курсы военкоров при Военно-политической академии? Ведь окончив эти курсы, он получает высокое воинское звание для его возраста – интенданта второго ранга.
И уже в 1942-м он – старший батальонный комиссар, в 1943 – подполковник. В 1944-м – полковник.
Мне скажут: но ведь за дело же! За боевые заслуги!
А я отвечу, что Сталин держал Симонова на театре войны как на театральной авансцене.
Молодой полковник только в одном 1945 году получает два ордена Отечественной войны 1 степени.
Сразу же за "Парнем из нашего города" следует пьеса "Русские люди", которой Симонов гордиться в будущем не будет. Она получает сталинскую премию.
За ней сталинской премии удостаивается роман "Дни и ночи". За ним – новая сталинская за сервильную пьесу "Русский вопрос". Ещё одна книга и ещё одна сталинская премия. Ею удостоен сборник стихов "Друзья и враги", прославляющий холодную войну. Наконец, и вовсе позорище – пьеса "Чужая тень". Новая сталинская премия.
Это – 1950 год. Симонову всего 35 лет.
Есть какое-то сходство его пышного восхождения по наградным ступеням с молодыми военачальниками 1812 года. Но те продвигались за личную храбрость.
Однако и Симонов не был трусом, не так ли? Конечно. В воинской трусости он не замечен.
Ну, а в гражданской? Как можно было сперва одобрить и напечатать в своём "Новом мире" повесть Дудинцева. А потом топтать повесть и каяться: бес попутал!
Симонов много сделал хорошего и литературе и лично некоторым людям. Но Зощенко на его совести. А ведь не мог не понимать Константин Михайлович, какого масштаба писатель Михаил Михайлович Зощенко! Понимал, конечно!
"Глазами человека моего поколения" назвал свою мемуарную книгу Симонов. Но название лукаво. Я знаю людей поколения Симонова, которые и на Сталина, и на созданную им бесчеловечную систему смотрели совсем другими глазами.
31 августа 1973 года в "Правде" появляется письмо деятелей литературы и культуры против Сахарова и Солженицына. Ну что было бы Симонову, если б не подписал он это письмо? Скорее всего, не дали бы ему героя соцтруда – ни 24 сентября 1974, когда дали, ни 28 ноября 1975 – в день его рождения к шестидесятилетию.
Невольно вспоминается, как ответил Твардовский цековскому деятелю, пригрозившему, что не получит поэт героя к шестидесятилетию, если будет продолжать держаться своей гражданской позиции. "А я и не знал, – насмешливо сказал Твардовский, - что героя у нас дают за трусость!"
И умер бы Константин Михайлович 28 августа 1979 года при всех своих регалиях без одной – без этой геройской звезды, полученной за гражданскую трусость!
29 ноября
От князя Платона Александровича Ширинского-Шихматова, родившегося 29 ноября 1790 и умершего 17 мая 1853, осталась всего только одна фраза, которую он произнёс, будучи министром народного просвещения. В 1850 году по его распоряжению во всех университетах (кроме Дерптского) были закрыты кафедры и факультеты философии. Министр сказал: "Польза от философии не доказана, а вред от неё возможен".
***
Намного больше, чем критика Николая Александровича Добролюбова я люблю поэта-сатирика Николая Александровича Добролюбова.
В самом деле. Вот стихотворение Николая Александровича Добролюбова "В прусском вагоне":
По чугунным рельсам
Едет поезд длинный
Не свернёт ни разу
С колеи рутинной.
Часом в час рассчитан
Путь его помильно…
Воля моя, воля!
Как ты здесь бессильна!
То ли дело с тройкой!
Мчусь, куда хочу я,
Без нужды, без цели
Землю полосуя.
Не хочу я, прямо
-Забирай налево,
По лугам направо,
Взад через посевы…
Но увы! – уж скоро
Мёртвая машина
Стянет и раздолье
Руси-исполина.
Сыплют иностранцы
Русские мильоны,
Чтобы русской воле
Положить препоны.
Но не поддадимся
Мы слепой рутине:
Мы дадим дух жизни
И самой машине.
Не пойдёт наш поезд,
Как идёт немецкий:
То соскочит с рельсов
С силой молодецкой;
То обвалит насыпь,
То мосток продавит,
То на встречный поезд
Ухарски направит.
То пойдёт потише,
Опоздает вволю,
За метелью станет
Сутки трои в поле.
А иной раз просто
Часика четыре
Подождёт особу
Сильную в сём мире.
Да, я верю твердо:
Мёртвая машина
Произвол не свяжет
Руси-исполина.
Верю: все машины
С русскою природой
Сами оживятся
Духом и свободой
Не правда ли, нелегко поверить, что это стихотворение написано не сегодня, а Бог знает когда – в 1860 году! Но писать об этом в стихах, по-моему, куда действенней, чем уныло доказывать в критике, что обломовщина нехороша и что в тёмном царстве луч света непременно погаснет.
Зачтём Добролюбову-критику придуманный им термин "реализм" для обозначения литературного направления.
И выведем, что скончавшийся 29 ноября 1861 года в возрасте 25 лет (родился 5 марта 1836-го) Николай Добролюбов прожил свою короткую жизнь не зря.
***
Первой книжкой, которую я прочитал у Любови Рафаиловны Кабо была "В трудном походе". Не помню точно, кончил ли я уже школу или заканчивал её, но книга меня поразила каким-то невероятно свежим духом, который, подобно распахнутому окну, гнал застоявшийся унылый воздух из той школы, какую описывала писательница, – из школы, так похожую на мою.
Нескрываемая, ничем не разбавленная правда жизни торжествовала в этой книге, выставляя достойные оценки трусливым учителям, бюрократическому школьному руководству, которому подражали пионервожатые и комсорги.
И что меня самого удивило – было как-то весело от этой правды. Такой что ли тон нашла Любовь Кабо?
Потом-то я понял, в чём было дело. Любовь Рафаиловна писала это, никого не боясь и ничего не опасаясь. Это чувствовалось. Как чувствовалось и в других её вещах – в "Повести о Борисе Беклешове" (1962), "Осторожно, школа!" (1962), "Жил на свете учитель" (1970).
С наслаждением прочитал я её биографические книжки "Ровесники Октября" (написана в 1964-1975, напечатана в 1997-м) и "Правдёнка" (1999).
Ещё раз скажу: человек удивительной силы духа. И огромного личного мужества.
Чего Вы не найдёте в её книгах, так это – фальши. Вот в заключение – отрывок из небольшой главки из книжки "Ровесники Октября" (а она, скончавшаяся 29 ноября 2007 года, действительно была ровесницей революции: родилась 4 марта 1917 года):
"Гремят, гремят жаркие трубы!.. Гремят чёрные тарелки репродукторов, взволнованными заголовками пестрят газеты. Впервые в истории нашего государства мы сами нарушили границу, перешли её, двинулись на запад – освобождать другие народы.
Потому что нельзя иначе. Потому что немцы уже в Варшаве, и не двинься мы – они подомнут под себя всю территорию нынешней Польши, так же как подмяли Австрию и Чехословакию. Не можем мы этого допустить. Этого – не можем. Потому что украинцы и белорусы, единокровные братья наши (впервые вместо "братьев по классу" – "единокровные"!), – братья наши давно уже обращают к нам исполненные ожидания взгляды. Не можем мы их предать. Если польское правительство не в силах защитить их от фашизма – на защиту двинемся мы. Война? Может быть, и война, – но пусть будут спокойны и счастливы доверившиеся нам народы! <…>
И вот мы на митинге – мы тесно сидим на скамьях, спрессованы в дверях и проходах. Мы едины во всём – так мы это всё ощущаем. Едины все – от седого профессора до розового первокурсника. Такие мы. И если профессор истории будет вдумчиво повествовать об исконных судьбах, освобождаемых нами земель (не очень правдиво повествовать и не очень точно, но не нам же, в нашем дремучем невежестве, уличать его в этом!), если профессор будет, таким образом, подводить, так сказать, теоретическую базу, то первокурсник рванётся на трибуну лишь затем, чтобы заверить партию, заверить любимого вождя в нашей готовности немедленно, по первому зову… Как любим мы сейчас этого человека на портрете, как легко усматриваем доброту и мудрость там, где, возможно, нет ни доброты, ни мудрости, – в его едва пробивающейся улыбке победительного честолюбия. Нам хочется добра – и мы видим добро, – это всё так несложно, в сущности!.. Да и как нам не любить его сейчас, если он уверенно и спокойно ведёт нас к тому, что мы и есть, – он так нас осчастливил сегодня!.. И когда звучит здравица в его честь, даже самые сдержанные из нас хлопают самозабвенно, не щадя ладоней.
И вот ведь что интересно: ни один из нас не вспоминает недавнего – того, как этот человек, округло сложив на животе руки, просто и буднично, словно ничего естественнее этого нет, фотографировался рядом с облизанным, словно новорожденный телёнок, Риббентропом…
Мы горестно недоумевали тогда, но мы не сомневались: значит, это действительно необходимо. Почему же теперь – если так это всё было необходимо – почему теперь мы не усматриваем ни малейшей связи между этой недавней, месяца не прошло, встречей и событиями 17 сентября?.. Ни единой мысли о сговоре: с фашистской Германией – сговор! Ни единой мысли о разделе Польши – что мы, империалисты?.. Мы идём на запад, потому что немцы уже в Варшаве, – только так. Идём защищать, идём освобождать – только! Бескорыстные, мы вовсе не думаем о том, что отодвигаем нашу же границу от жизненных центров! Мы готовы защищать любую государственность, да, любую, которую изберут освобождённые нами народы, – но разве сомневаемся мы хоть на миг, что государственность эта будет советской!.. Ни малейшего исторического опыта, ни тени политического цинизма. Доброта и глупость, только! Высочайший душевный взлёт, душевная переполненность, музыка мировой революции, победно гремящая в ушах, – музыка, которую только мы и слышим… Сколько грязных газетных листов мы ещё оживим, отогреем своим дыханием!..
О мои сверстники, мои глупые, чистые, удивительные мои друзья!.. Не тогда ли и в самом деле, не в это ли памятное утро старуха история ходила между нами и, по-хозяйски прищурясь, заглядывала в наши лица, прикидывала – как получше распорядиться ей этим бескорыстием, этим бездумием? Печи, что ли, топить – такими! – конопатить щели, мостить мосты?.."
30 ноября
Владимир Захарович Масс поначалу был известен как автор сатирических буффонад и как поэт-песенник. Его пьеса "Хорошее отношение к лошадям" была в начале 1920-х годов очень популярной. Вместе с композитором Матвеем Блантером они сочинили песенки "Джон Грей", "Служил на заводе Сергей-пролетарий".
А с середины 20-х возникло содружество Масса и Николая Эрдмана. Они сочиняли интермедии, пародии, басни, обозрения для Ленинградского Мюзик Холла, для Леонида Утёсова. С сатирического спектакля "Москва с точки зрения", который они написали совместно с В. Типотом, начался Московский театр Сатиры. По предложению кинорежиссёра Григория Александрова они написали сценарий фильма "Весёлые ребята".
В 1933 году подвыпивший В. Качалов прочитал на приёме у Сталина несколько их басен, не предназначавшихся для печати. Авторов арестовали, сослали на три года, а по отбытии ссылки дали ещё 10 лет без права проживания в столицах и крупных городах СССР. В Тюмени, Тобольске, а перед войной в Горьком Масс работал завлитом местных театров, порой сам организовывал творческие коллективы.
В 1943-м Массу разрешили жить в Москве. Здесь он встречается с Михаилом Червинским, демобилизованным с фронта из-за тяжёлого ранения. Новое содружество выразило себя в спектакле "Где-то в Москве", поставленном в театре Вахтангова и триумфально шедшем на многих сценах Советского Союза. Второй их спектакль "О друзьях-товарищах" пришёлся на кампанию по борьбе с космополитизмом. И был обречён на забвение.