***
Я хорошо знал Владимира Александровича Лифшица, который нередко приходил в "клуб 12 стульев" в "Литературной газете", где периодически в разных жанрах печатался Евгений Сазонов – любимец читателей, имя и фамилия которого был коллективным псевдонимом разных юмористов и сатириков, в том числе и Лифшица.
Я знал его как детского поэта: любил ребёнком его стихи. Например, "Шинель":
Висит на вешалке шинель
Зелёного сукна
И дождь, и слякоть, и метель
Изведала она.
У ней протёрты обшлага
И выцвел воротник.
И беспощадный штык врага
В её рукав проник.
Отец закончил в ней поход.
Теперь на нём не то:
Он в кепке ходит на завод,
В калошах и в пальто.
А я люблю в его шинель
Зарыться с головой,
И мне мерещится метель
И дым пороховой
Позже прочитал его книгу "Избранные стихи", изданную "Советским писателем" в 1974 году. И оценил его как поэта. Не только как детского. Его стихи грустны и лиричны:
Час придёт, и я умру,
И меня не будет.
Будет солнце поутру,
А меня не будет.
Будет свет и будет тьма,
Будет лето и зима,
Будут кошки и дома,
А меня не будет.
Но явлений череда,
Знаю, бесконечна,
И когда-нибудь сюда
Я вернусь, конечно.
Тех же атомов набор
В сочетанье прежнем.
Будет тот же самый взор,
Как и прежде, нежным.
Так же буду жить в Москве,
Те же видеть лица.
Те же мысли в голове
Станут копошиться.
Те же самые грехи
Совершу привычно.
Те же самые стихи
Напишу вторично.
Ничего судьба моя
В прошлом не забудет.
Тем же самым буду я…
А меня не будет.
Знал Владимира Лифшица как юмориста и пародиста. Со времён освобождения врачей по их знаменитому делу сразу же после смерти Сталина по Москве пошли гулять такие куплеты:
Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад,
Потому что, значит, вовсе ты не виноват.
Зря сидел ты, зря томился в камере сырой,
Подорвать ты не стремился наш советский строй.
Дорогой профессор Коган, знаменитый врач,
Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь.
Вы лечили днём и ночью, не смыкая глаз,
А лягавая зараза капала на вас.
Ты себе расстроил нервы, кандидат наук,
Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук.
Слух давно прошёл в народе – это всё мура
Пребывайте на свободе, наши доктора!
Любопытно, что по Москве эти стихи ходили ещё с одним куплетом:
Дорогой товарищ Фельдман -
Ухо-горло-нос,
Ты держал себя, как Тельман,
Идя на допрос.
Я хорошо помнил этот вариант из четырёх четверостиший. И Бенедикт Сарнов в своей книге "Перестаньте удивляться" тоже цитирует приведённый мной куплет. Но я списал три куплета без четвёртого из воспоминаний сына Владимира Александровича – тоже прекрасного писателя Льва Лосева. Похоже на то, что куплеты Лифшица ушли в фольклор и вырастали там.
А пародия Лифшица на оду – "На смерть Хрущёва"? Точнее, не совсем на оду. Просто две первых строчки напоминают о стихотворении Чарльза Вольфа в переводе Ивана Козлова:
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы Хруща хоронили.
Его закопали почти что тайком,
Он спит в неприметной могиле.
А мог бы Никита Сергеич вполне
Покоиться в урне, в кремлевской стене.
Хотя он, конечно, кой-где подзагнул,
Простится грехов ему тыща:
Невинных Никита из ссылки вернул,
Трудягам построил жилища.
Народ ему много за это прощал
И даже гордился не втуне,
Когда он в ООНе буржуев стращал,
Туфлёю лупил по трибуне.
Не знаю, по чьей это вышло вине
Но с ним обошлись некультурно:
Могла бы, могла бы в кремлевской стене
С Никитой покоиться урна.
Знал я Владимира Александровича и как автора песен к кинофильмам "Карнавальная ночь", "Девушка без адреса" и некоторым другим.
Умер 9 октября 1978 года. (Родился 5 ноября 1913 года.)
***
О Михаиле Матвеевиче Хераскове известно прежде всего, что он автор огромной эпической поэмы "Россиада", читать которую нынче всё-таки затруднительно. Менее известно, что именно Херасков создал университетский благородный пансион, где позже учились В. Жуковский, Ф. Тютчев, М. Лермонтов и другие литераторы.
Херасков был очень плодовитым литератором. Кроме "Россиады", он написал ещё три героических поэмы, три эпических и одну дидактическую. Написал девять трагедий, две комедии, пять так называемых "слёзных драм" (то есть драм в виде сентиментальных трагедий или комедий), издал ещё два сборника лирических стихотворений, книгу басен и три романа.
Именно Херасков автор масонского гимна "Коль славен наш Господь в Сионе" (музыка Бортнянского).
Карамзин сказал: "Мы еще бедны писателями. У нас есть несколько поэтов, заслуженных быть читанными: первый и лучший из них – Херасков".
А Пушкин выбрал из "Россияды" для эпиграфа к одной из глав "Капитанской дочки" стихи, которые вполне можно считать одними из лучших стихотворений своего времени:
Сладко было спознаваться
Мне, прекрасная, с тобой.
Грустно, грустно расставаться,
Грустно, будто бы с душой.
Михаил Матвеевич умер 9 октября 1807 года. (Родился 5 ноября 1733 года.)
10 октября
Первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Алексеевич Бунин родился 10 октября 1870 года. Сперва писал стихи, дебютировал с ними в печати в 1887 году. За стихи, собранную в книгу "Листопад" (1901), и за перевод поэмы американского поэта Г. Лонгфелло "Песнь о Гайавате" получил престижную Пушкинскую премию в 1903 году. Он ещё дважды получил эту премию за стихи и переводы Байрона (1909) и за стихи, опубликованные в 3 и 4 томе его "нивского" собрания сочинений (1915).
Первую прозаическую вещь – "Антоновские яблоки" опубликовал в 1900-м. Поначалу был близок Горькому и "знаньевцам". Его "Деревня" (1910) и "Суходол" (1911) воссоздают жестокий деревенский быт. И вызывают яростные нападки критиков на позицию писателя. Бунин отвечает им:
Критики обвиняют меня в сгущении красок в моих изображениях деревни. По их мнению, пессимистический характер моих произведений о мужике вытекает из того, что я сам барин.
Я хотел бы раз навсегда рассеять подозрение, что никогда в жизни не владел землёй и не занимался хозяйством. Равным образом никогда не стремился к собственности.
Я люблю народ и с неменьшим сочувствием отношусь к борьбе за народные права, чем те, которые бросают мне в лицо "барина".
А что касается моего отношения к дворянству, это можно увидеть хотя бы из моей повести "Суходол", где помещичья среда изображается далеко не в розовых, оптимистических красках.
Это заявление он сделал в одном из интервью, которых в те годы даёт много. Журналисты охотятся за ним. Он рано вошёл в число знаменитых писателей. Уже в 1909 году Петербургская академия наук избирает его своим почётным членом по разряду изящной словесности.
Октябрьскую революцию он не принял. Написал о ней очень резко в своей дневниковой книге "Окаянные дни", приветствовал генерала Деникина, взявшего Одессу во время гражданской войны, сотрудничал в его агентстве ОСВАГ.
В феврале 1920 года навсегда покинул Россию. Он и в дальнейшем с ненавистью отзывается о большевистских вождях. К примеру: "Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей…" Он так и не простит им их преступлений. О чём напишет книгу "Воспоминания. Под серпом и молотом" (1950).
В эмиграции он стал одним из вершинных русских писателей, написал лучшие свои вещи "Митина любовь" (1924), "Солнечный удар" (1925), "Жизнь Арсеньева" (1927-1929 и 1933). "Жизнь Арсеньева" по Паустовскому, "одно из замечательнейших явлений мировой литературы".
Его "Освобождение Толстого" (1937) и незаконченное "О Чехове" примыкают к лучшим произведениям, когда-либо написанным об этих писателях. И тем и тем Бунин восхищался.
Сталин, который сумел перед войной заполучить Куприна, правда, уже почти лишённого разума, очень хотел, чтобы лауреат Нобелевской премии Бунин вернулся в СССР. Для уговоров писателя посылал А. Н. Толстого, потом К. Симонова. И Бунин чуть не совершил роковой ошибки. Дело было сразу после войны. Россия для Бунина была страной-победительницей, одолевшей коричневую чуму нацизма. А Сталин стоял во главе этой страны.
Но почти уже готового к возвращению Бунина остановил номер "Правды" с постановлением ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград". Прочитав, как отзывается Жданов об Ахматовой и Зощенко, Бунин распаковал чемоданы. Умер в Париже 8 ноября 1953 года.
Бунин писал прекрасную прозу и прекрасные стихи. Цитирую незацитированное:
У ворот Сиона, над Кедроном,
На бугре, ветрами обожжённом,
Там, где тень бывает от стены,
Сел я как-то рядом с прокажённым,
Евшим зёрна спелой белены.
Он дышал невыразимым смрадом,
Он, безумный, отравлялся ядом,
А меж тем, с улыбкой на губах,
Поводил кругом блаженным взглядом,
Бормоча: "Благословен аллах!"
Боже милосердный, для чего ты
Дал нам страсти, думы и заботы,
Жажду дела, славы и утех?
Радостны калеки, идиоты,
Прокажённый радостнее всех.
***
Игорь Иванович Ляпин, родившийся 10 октября 1941 года, мне помнится всё время чем-то заведующим. То отделом поэзии в издательстве "Современник", то большим начальником (зам главного редактора) в издательстве "Советская Россия", то ещё большим – главным редактором издательства "Детская литература".
Молва связывала это с его удачным браком. Он был женат на дочери Сергея Сартакова, секретаря Союза писателей СССР, начальника всех издательств Союза писателей.
Но Ляпин окончил не только Литературный институт. Он учился ещё и в Академии общественных наук – кузнице номенклатурных кадров. Правда, его пригласили в "Современник" заведующим отделом ещё до учёбы в Академии. Так что, может, молва и права.
У меня с ним, ещё не известным никому стихотворцем, случился прокол. Не помню, кто написал статью в "Литературную газету" об очередном "Дне поэзии". Статью вёл я. Взял этот "День", внимательно прочитал всё, что автор критикует, и со всем согласился.
А наиболее насмешливо автор писал о стихах Игоря Ляпина. Смысл его критики: тема взята достойная, патриотическая, тем обидней, что стихотворец дискредитировал такую тему. Ну, что против этого можно было возразить? И статью напечатали.
А через день вызывает меня наш куратор – зам главного редактора Кривицкий. "Геннадий, – спрашивает, – хороший поэт Игорь Ляпин?" "Я такого не знаю", – пожимаю плечами: я уже и фамилию забыл – не одного только Ляпина критиковал автор статьи. "Ну, как же не знаете? – удивляется Кривицкий. – Вы ведь вели статью о "Дне поэзии"". "Ах, этот, – вспоминаю. – Я о нём и забыл. Какой-то новый графоман". "По поводу этого нового, – в голосе у Кривицкого металл, – Марков полчаса назад звонил Чаковскому и устроил скандал. Теперь думайте, как будем выпутываться". "Да что случилось! – восклицаю. – Кто – этот Ляпин?" – "Это вы должны были знать, а не я, – отвечает Евгений Алексеевич. – Марков из-за простого графомана скандалить не станет. Идите в библиотеку. Посмотрите, не вышла ли у Ляпина книга. Если вышла, срочно дадим рецензию, где заодно и ответим на критику".
Пошёл в библиотеку. Нет у Ляпина книг. Возвращаюсь. "Тогда в номер ставим реплику, – говорит Кривицкий. – Её смысл: нельзя так обращаться с молодым поэтом. Стихи хорошие, патриотические. А мастерство – дело наживное. Лучше всего, если подпишет студент. Обратитесь к Румеру".
Залман Румер заведует отделом писем. У него картотека: телефоны и адреса людей разных профессий. Они подпишут любую нужную газете заметку. Тем более что им выплатят гонорар.
Что ж. Напечатали мы такую реплику. А через короткое время передаёт мне Кривицкий книжку, подписанную Александру Борисовичу Чаковскому. Автор – Игорь Ляпин. "Только что вышла, – говорит Кривицкий. – Чаковский дал месяц сроку".
Всё ясно. Звоню, заказываю рецензию. Сразу получаю согласие. "С удовольствием, – говорит мне поэт-середняк, – напишу". "А кто этот Ляпин?" – спрашиваю. "Не знаешь? – удивляется собеседник. – Он уже неделю, как заведует отделом поэзии в "Современнике"".
Давно это было! С тех пор Ляпин, как я уже говорил, – постоянно на руководящих должностях. Последняя – первый секретарь Союза писателей России, правая рука председателя Союза Валерия Ганичева. На этом посту и умер 2 июня 2005 года.
11 октября
Конечно, Бориса Пильняка погубила "Повесть непогашенной луны", написанная в 1926 году. И совершенно неважно, что он был арестован через 11 лет – в 1937-м.
Сталин был злопамятен, но терпелив. Умел ждать. Смешно думать, что он простил Пильняку повесть, которая прямо-таки взывает к реальному убийству Фрунзе в 1925 году под ножом хирурга. Сомневаться, что Сталин приложил к этому убийству руку, не приходится. Ему не нужен был этот сменивший Троцкого председатель РВК и нарком-военмор. На таких ключевых постах ему нужны были проверенные свои люди. Типа Ворошилова или Будённого. Он и поставил Ворошилова на оба поста, оставленных Фрунзе, который поработал на них всего десять месяцев.
В том, что Сталин причастен к убийству Фрунзе, убеждает его речь, произнесённая на похоронах военмора:
Товарищи! Я не в состоянии говорить долго, моё душевное состояние не располагает к этому. Скажу лишь, что в лице товарища Фрунзе мы потеряли одного из самых чистых, самых честных и самых бесстрашных революционеров нашего времени.
Партия потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых верных и самых дисциплинированных своих руководителей.
Советская власть потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых смелых и самых разумных строителей нашей страны и нашего государства.
Армия потеряла в лице товарища Фрунзе одного из самых любимых и уважаемых руководителей и создателей.
Вот почему так скорбит партия по случаю потери товарища Фрунзе.
Товарищи! Этот год был для нас проклятием. Он вырвал из нашей среды целый ряд руководящих товарищей. Но этого оказалось недостаточно, и понадобилась ещё одна жертва. Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу. К сожалению, не так легко и далеко не так просто подымаются наши молодые товарищи на смену старым.
Будем же верить, будем надеяться, что партия и рабочий класс примут все меры к тому, чтобы облегчить выковку новых кадров на смену старым.
Центральный Комитет Российской коммунистической партии поручил мне выразить скорбь всей партии по случаю потери товарища Фрунзе.
Пусть моя короткая речь будет выражением этой скорби, которая безгранична и которая не нуждается в длинных речах.
Вот она – проговорка: "чтобы облегчить выковку новых кадров на смену старым". Вот ради чего было задумано и осуществлено убийство! Недаром личный секретарь Сталина Борис Бажанов, бежавший на Запад, вспоминал о смерти Фрунзе именно как об убийстве:
…я понимал, что он умер вовсе не естественной смертью. Пожалуй, каждый чувствовал тогда, что это был результат грязной игры. Его вдова, подозревавшая о случившемся, покончила с собой, а писатель Борис Пильняк в своей книге "Повесть о непогашенной луне" – с едким подзаголовком "Смерть командарма" – прямо указал пальцем на Сталина.
Правда, сам Борис Андреевич Пильняк (родился 11 октября 1894 года) утверждал вроде прямо противоположное:
Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М. В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видел его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю – и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Всё это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нём подлинных фактов и живых лиц.
Но эта фраза Пильняка из предисловия к повести лукава: дескать, смерть Фрунзе – это всего лишь, как сейчас говорят на языке науки, – топос, который "наталкивает на мысль" о сходстве фабульных мотивов. Осведомлённому читателю трудно было не искать подлинных фактов и живых лиц в произведении, появившемся спустя очень короткое время после смерти легендарного командарма. Трудно представить, что почти буквальное повторение жизненной фабулы в художественном произведении возникло случайно, что автор не оттолкнулся от недавнего, реального события.
Что власти себе этого представить не могли, говорит факт конфискации тиража пятого номера "Нового мира", где повесть была напечатана.
Так или иначе, но, написав "Повесть непогашенной луны", Пильняк подписал себе смертный приговор.
Ему могли простить "Голый год" (1922) – роман экспериментальный, формалистический, с рваной композицией. И даже не просто простить, но согласиться с тем, чтобы Пильняк стал председателем Всероссийского союза писателей. Почему бы и нет? Пильняк известен, интересен многим, ему подражают.
То есть какие-нибудь рапповцы, напостовцы не прощали Пильняку его талантливости. Но пока он не бросил вызов убийцам, его можно было терпеть. Другое дело – его жизнь после его вызова.
В 1929-м его снимают с поста председателя Всероссийского союза писателей за публикацию за границей повести "Красное дерево". С тех пор, кстати, передача советским писателем своей рукописи заграничному издателю стало считаться преступлением. Набросились на Пильняка и Замятина, который напечатал за рубежом повесть "Мы", с невероятной яростью. Прорабатывали обоих во всех органах печати. Хотя, в отличие от Замятина, не самом деле лично передавшего рукопись, повесть Пильняка была направлена берлинскому издательству по каналам Всесоюзного общества культурной связи с заграницей – организацией государственной.