- По-моему, на сегодня этот парень уже достаточно натерпелся! Оставьте вы его в покое!
Это был Жан Ажальбер. Именно с этого момента я проникся к нему дружеской симпатией.
Полчаса спустя я входил в ресторан Пуссе выпить стаканчик-другой - будто в тот вечер я уже не испил свою чашу до дна! Но, проходя по ресторану, я не решался смотреть по сторонам. Знал, там было немало театральной публики, а мне было так стыдно, будто я совершил что-то постыдное, хотя на самом деле всего-навсего написал плохую пьесу. Но главное, мне было ужасно грустно. Пока я пешком шёл от Режан к Пуссе, моё будущее представлялось мне более чем сомнительным.
И тут слышу, кто-то меня окликает. Оборачиваюсь.
Это был Антуан, он как раз ужинал там с пятёркой приятелей. Весь дрожа, подхожу к его столику.
- Напишите мне трёхактную пьесу для "Одеона". Беру не глядя.
В тот момент мне так хотелось его расцеловать.
Я делаю это сегодня.
Мне аплодировали, меня освистали: так что отныне я с полным правом мог считать себя настоящим драматургом.
Размышления. Максимы. Анекдоты
Мысли, раздумья,максимы - игра слов. Не следует, дивиться ни их меланхолии, ни их пессимизму. Ведь когда счастлив, тут уж не до размышлений.
Мой портрет
Вот уж сколько раз за последние пятнадцать-двадцать лет мне приходит в голову мысль, а не настал ли момент нарисовать свой портрет - не столько из тщеславия, сколько из желания создать образ, который можно было бы противопоставить бесчисленным карикатурам, неумелым и недоброжелательным, которые доходили до меня и доставили немало огорчений.
Я наделён внешностью, которая многим действует на нервы, хотя, с другой стороны, оказывает мне и немало услуг.
Мои повадки, мои поступки и более всего мой голос привлекают ко мне любовь одних и ненависть других. Ибо так уж случилось, что большинство людей терпеть меня не могут - и это для меня далеко не секрет.
И если нынче я говорю об этом с такой лёгкостью, то только потому, что это более не причиняет мне огорчений.
Но сколько же я от этого настрадался!
Хоть мне и стыдно в этом признаться.
Я ещё вернусь к этой теме.
Что бы там ни думали, но я никогда не был доволен своей внешностью. Я нахожу её чрезмерной. Ведь мне стоило только воспользоваться силой, воистину геркулесовой - а я так ни разу к ней и не прибег.
Не пойму, зачем мне эти бицепсы борца!
В двадцать лет я считал себя слишком толстым, но не делал ничего, чтобы похудеть. Позже принял себя таким, какой есть, и всегда старался не смотреться в зеркало - разумеется, за исключением тех случаев, когда гримировался - и именно потому, что был счастлив хоть немного подправить себе физиономию.
Впрочем, по правде говоря, не люблю, когда на меня смотрят, хотя всю жизнь провёл, выставляя себя напоказ!
Даже на подмостках всегда надеялся, что меня слушают - а глядят на других актёров.
Кстати, об этом свидетельствуют и мои фотографии. На них видно, что позировал я без всякого удовольствия, вечно в сомнениях, как сесть, куда смотреть.
Это связано с тем, что черты лица, доставшиеся мне от природы, оказались в полном несоответствии с моим характером, моими чувствами, моими мыслями - короче, со всем тем, что по-настоящему составляет мою сущность.
Я выглядел бы совсем иначе, имей я возможность выбрать себе внешность - как сделал себя сам в духовном плане.
Хотя всякая борьба с собой на этом поприще заранее проиграна. Я прежде всего - раб своего облика, и точно так же, как на сцене мне никогда не удавалось удачно изображать покорность или смирение, я уже давно отказался от мысли сойти на улице за рядового прохожего.
Когда я вижу себя на экране, мне сразу становится ясно, почему я так антипатичен стольким людям.
Есть во мне какая-то безапелляционность, даже сказал бы, уверенность в собственной непогрешимости, что ли - в общем, есть чем внушать отвращение... Лицо какое-то обрюзгшее, словно жиром обросло, взгляд блуждающий, и в помине нет никакой одухотворённости - короче, вне всякого сомнения, я был просто создан, чтобы играть главные роли. Я не говорю, играть хорошо - просто играть, это уж точно.
Временами мне доводилось играть такие роли, но они никогда не доставляли мне особого удовольствия - меня всегда преследовала навязчивая идея, будто я подражаю отцу.
Кстати, тут нелишне добавить, что я никогда не чувствовал себя настоящим актёром, ведь я играл лишь в пьесах собственного сочинения. И порой, выходя в конце спектакля к публике, даже, случалось, говорил себе:
- Ты уж, пожалуйста, постарайся кланяться как автор, и без улыбочек, это ведь твоей пьесе аплодируют, а вовсе не тебе.
Авторы всегда завидуют исполнителям - и я тоже не избежал этой участи.
Ладно, а теперь займёмся-ка лучше моим характером.
Два моих главных недостатка в глазах людей - это эгоизм и тщеславие.
Эгоист ли я?
Да, как и все - но не более того. Возможно, даже меньше многих других, просто, должно быть, это куда видней у человека моей породы - баловня судьбы.
Если люди несчастливые думают только о себе, это считается в порядке вещей - а вот человек счастливый слывет чудовищем, коли не посвящает себя благу других. Существует убеждение, что счастливчик может по-настоящему наслаждаться жизнью только при условии, если целиком посвящает себя горестям ближнего.
И что бы он ни делал - всё мало.
Совершил благородный поступок - грехи замаливает!
Дал немного денег - мог бы дать и побольше!
Дал много - хм... видно, крепко мошну-то набил!
Просто я из породы людей, которым ничего не прощают.
Мне не прощают даже неудач, ведь все абсолютно уверены, что ничего такого со мной просто не может случиться, и нет такой напасти, из которой я не извлёк бы выгоды - что, впрочем, истинная правда.
Мои болезни, мои провалы, мои неудачные браки, клеветнические нападки, жертвой которых я был более тридцати лет - всё это вменялось мне в вину как уловки в погоне за популярностью, какой я никогда бы не добился своим трудом.
Мне не прощают того, что я сын замечательного человека - с которым меня волей-неволей всё равно сравнивают, ведь, что ни говори, а я - если оставить в стороне талант - повторяю и продолжаю его судьбу. Та же внешность, тот же голос - и даже те же манеры, всё по наследству. Та же надменная осанка, то же насмешливое презрение к условностям, та же вызывающая дерзость, когда нужно, и та же независимость, которую завоёвывают и сберегают любой ценой - вплоть до тюрьмы, где мне пришлось посидеть, расплачиваясь в том числе и за его сорокалетний блистательный успех на театральных подмостках.
Два Гитри, это много - а для неудачников даже чересчур. Это слишком, это раздражает - и с этим ничего не поделаешь!
И вот сегодня я рассчитываюсь за долги своего отца, платя из своего кармана.
Женщины не прощают мне, что я был четырежды женат, а мужчины - что четырежды разведён.
Тщеславен ли я?
Лично я думаю, нет, уж мне ли себя не знать.
Ни одна из моих пьес по-настоящему не принесла мне полного удовлетворения - а уж что касается моего положения в обществе, которого достиг, не прилагая к тому ни малейших усилий, то оно куда больше удивляет меня, чем отвечает моим заветным желаниям. Я никогда не добивался ни ордена Почётного легиона, ни Гонкуровской премии, ни каких бы то ни было председательских кресел. Вот уже более тридцати лет я не предлагал своих пьес ни одному режиссёру, никогда не напрашивался на интервью, ни разу не посылал своих статей ни в одну из газет, всегда избегал появляться в публичных местах, никогда не требовал, чтобы моё имя печатали на афишах крупней, чем имена исполнителей главных ролей - так что в конце концов хочу обратиться к своим клеветникам: пусть-ка попробуют, не краснея от стыда, представить хоть одно доказательство моего тщеславия, в котором меня столько раз упрекали.
Короче, тщеславен - нет, увольте, а вот любитель удивить ― это да.
Да, я большой любитель делать сюрпризы, потому что и сам удивляюсь от души, видя, что сюрприз удался.
Удивляюсь и радуюсь больше других, ведь удачный исход сюрприза всегда непредсказуем.
В сущности, неисправимая лень и почти полнейшее невежество не оставляли мне слишком широкого выбора профессии: одна утомительней другой и каждая требует от тебя времени и усердия... С другой стороны, мне нравилось воспринимать как вызов те мрачные пророчества, что я в избытке слышал в своей адрес с самого раннего детства.
Тем, кто говорил мне: "Вот увидишь!" - я отвечал: "Увидим!"
Я не ставил перед собой никаких целей, просто мечтал.
И если честно сказать, моей единственной мечтой всегда было удивить каким-нибудь приятным сюрпризом своего несравненного, обожаемого родителя.
Хотя, каюсь, и мне не чуждо известное тщеславие.
Я не скрывая горжусь, что мне удалось собрать у себя в доме столько отборных картин, прекрасных книг и бесценных рукописей.
Я выставлял свою коллекцию напоказ с какой-то долей бесстыдства, в котором теперь отдаю себе отчёт - и от которого с каждым днём исцеляюсь, по мере того, как все эти сокровища одно за другим покидают мой дом.
Я приобретал их сознательно - и с любовью - ибо уже давно вынашивал план подарить своей стране этот дом в том виде, в каком он есть, со всеми произведениями искусства, с воспоминаниями, так живо сохранившимися в памяти, об отце, чей дух всегда там витал.
Один кошмарный год свёл на нет сорок лет мечтаний.
Нет-нет, я совсем не честолюбец - впрочем, и не эгоист тоже.
Вечно в суете, за всё хватаюсь, разбрасываюсь направо-налево, ужасно нетерпелив во всём и жаден до жизни - причём не сомневаясь, что нет на свете ничего невозможного, и порой, признаться, веря, что мне всё дозволено - непостоянный в желаниях, в сущности, без особых амбиций и упорства в достижении цели, с постыдной апатией относясь ко всему, что наводит на меня скуку, но неизменно пропуская вперёд счастье других перед своим собственным, принося себя в жертву, бессознательно или получая от этого удовольствие, не заботясь о здоровье настолько, что порой даже нанося ему урон, расточителен, чем горжусь, но не в силах и шагу ступить из корысти - и способен работать по пятнадцать часов в сутки с таким рвением, будто это запрещено законом... Вот таким человеком я был и, наверное, остаюсь по сей день.
Фокусник от природы, я довольно скоро понял, что, несмотря ни на какие условия и условности, мне было предназначено снискать любовь своих выдающихся современников - и при этом сохранить хорошее отношение Жюля Ренара.
Такой баловень судьбы - о чём мне ещё было заботиться?
И всё же есть одна добродетель, которой я обладаю в полнейшей мере - это хладнокровие.
То, что принято называть "неприятностью", обычно выводит меня из строя на минуту-другую - ровно на столько, чтобы взвесить все последствия. Я оцениваю положительные и отрицательные стороны - тут же сразу же вырисовывается и сторона комическая. И с этого самого момента, весь внимание, я с интересом и прозорливостью, не упуская ни единой детали, слежу за развитием событий, стараясь оценить, что, пересказывая эту историю, мне придётся обойти молчанием в случае, если я перестану играть в ней красивую роль.
В общем, могу похвастаться, что ни разу в жизни не приходил в ярость.
Никогда не стучал кулаком по столам и не хлопал дверьми, ни разу ни на кого не поднял руку, и лишь пару минут чувствовал ненависть к тем, кто вынуждал меня поднимать голос.
Что касается повседневной жизни, тут у меня есть все основания считать себя человеком, скорее, уживчивым - хотя некоторые, возможно, и примут меня за чудака.
Ничто меня не развлекает, ничто не забавляет - и всё, что не вызывает во мне страсти, внушает только скуку.
Не могу назвать себя жёстким, но нет ничего на свете, что я переносил бы хуже, чем невежливость.
Даже прямые оскорбления или грубость шокируют меня куда меньше.
Расставаясь с женой, другом или любовницей - так же, как с прислугой или поставщиком - я всегда был противником полумер и не из тех, кто ищет примирения.
В беседе я нетерпим к чужому мнению, склонен к пустословию и категоричен в суждениях - что, однако, не мешает мне порой блистать красноречием - хотя, пожалуй, нередко бываю излишне настойчив и ещё чаще чересчур говорлив.
Неисправимый болтун, у меня аж голова идёт кругом, стоит мне взять слово, и я не уступлю его, пусть хоть все пушки палят!
И всё же иногда особо искушенному сопернику удаётся одержать надо мной верх.
И когда - увы! - со мной приключается такая беда, я впадаю в состояние, близкое к полному оцепенению, что неизменно привлекает внимание сострадательных душ.
Движимые любовью к справедливости или в порыве жалости, они помогают мне прийти в чувство - и я снова возвращаюсь к жизни.
Вот так я описал бы самого себя в первый - и без сомнения, в последний - раз в жизни.
И если я разговорился об этом, и даже чересчур многословно, не моя вина.
Не надо было подавать мне дурной пример.
Стоит посадить человека за решетку, как он волей-неволей начинает ощущать себя не таким, как все, а если нависает угроза над его жизнью, он начинает больше ценить себя как личность и меньше заботиться о бренном существовании.
Меня обвиняли в том, что я эгоист, циник, бесстыдник и насмешник. Может, и вправду стать таким, чтобы мои хулители, увидев разницу, застыли, раскрыв рот от изумления...
Размышления, максимы, анекдоты
• С давних пор подмечаю у своих ближайших друзей тайную надежду увидеть меня несчастным - для моего же блага.
• Я порвал только что написанное завещание.
Оно могло осчастливить столько людей, что впору было немедля наложить на себя руки, лишь бы не заставлять их ждать слишком долго.
• Жалкие дурни, что укоряют меня за манеру произносить "Я", будь вы среди моих близких друзей, узнали бы, как я умею говорить "Ты".
• Наслаждение в любви для меня дело второстепенное.
Моя чувственность сполна утоляется наслаждением, которое я доставляю.
• Ох уж эти гении!
Стоит тебе послушать что-нибудь из Моцарта, даже тишина потом звучит, будто от него.
• Знали бы те, кто говорит обо мне гадости, что я думаю о них самих, злословили бы ещё похлеще!
• - Что нового?
- Мольер.
• Есть люди, которые, нарушая ваше одиночество, лишь делают его ещё глубже. Воображая, будто готовы разделить его с вами, они, напротив, удваивают его и даже омрачают, добавляя к вашему одиночеству своё.
• Я так устал, что зеваю даже во сне.
• Время от времени надо давать обещания самому себе - и уж их-то непременно держать.
• Есть глупости, которые я совершил только из предвкушения, как забавно будет потом об этом рассказать.
• Театр родился от Церкви.
И она никогда ему этого не простит.
Профессиональная ревность.
• Стоило мне понять, что за люди, которых я так раздражаю, признаться, делаю все, чтобы вывести их из себя.
• Страшиться иронии - все равно что бояться разума.
• Лишиться чего-нибудь - какая пытка!
Лишиться всего - какое облегчение!
• Они явились, она и он, нынче утром, без предупреждения, дело было срочное: им не терпелось солгать мне.
• Я проникся любовью к некоторым людям за сплетни, что распространяли про них те, кто был мне совсем не симпатичен.
• Есть люди, по которым сразу видно, что они похожи на своих отцов - пусть вы сроду и в глаза не видели их родителей.
• Можно плакать два дня напролёт - но нельзя смеяться два часа кряду.
• Чёрт побери! Смеёшься всегда над другими - а ведь оплакиваешь только самого себя.
• Тебя не станут переводить на все языки, если ты с головы до пят не принадлежишь своей стране. И Сервантес не стал бы всемирным классиком, не будь он самим воплощением Испании.
• Быть весьма умным - всё равно что быть весьма неумным.
• Бессмысленно быть чем-то или кем-то наполовину - ведь не хватает всегда именно другой половины.
• Ах, как же коротка мужская память! Просто в голове не укладывается, как, став отцами, они напрочь забывают, что и сами когда-то были сыновьями!
• Он женился на своей старой любовнице, чтобы раз и навсегда избавиться от искушения вступить в брак по любви.
• Критика имеет полное право на существование ― ведь она добрый гений неучей, честолюбцев и придурков.
• Никогда бы не женился на дочке Мольера или Фрагонара, потому что не чувствовал бы себя вправе делать внуков таким великим людям.
• Терпеть не могу, когда мне звонят по телефону, и потому непрерывно названиваю сам, чтобы хоть в это время никто меня не беспокоил.
• Этот человек вам докучает?
Так окажите ему услугу - и вы избавитесь от него навеки.
• Да, постоянство в том, чтобы любить любовь, а чтобы не изменять своему вкусу, приходится менять женщин - ведь женщины-то меняются.
• Нет, этот человек не такой уж лицемер - ведь лицемерие прямо написано у него на лице.
• Это мой очень-очень близкий друг - не вздумайте при нём говорить обо мне дурно. Но и с комплиментами тоже не переусердствуйте - пожалейте беднягу! - ведь он мой очень-очень близкий друг.
• Порой у меня такое впечатление, будто я не в своём уме, представьте, мне случается говорить себе: "Потом, когда я стану молодым..."
• Ах, женщины-женщины, стоит слегка похолодать, как мне хочется накинуть каждой из вас на плечи по тёплой шубке.
• Прославленные романисты атакуют Театр - не иначе, как в надежде пустить его ко дну.
• - Мне бы хотелось почитать какую-нибудь занимательную книжку про Вольтера.
- Почитайте Вольтера.
• Школа - это заведение, где детей обучают тому, что им следует знать, чтобы стать учителями.
• Смерть сделала его знаменитым. Теперь он может вернуться.
• Тот, кто никогда ни у кого ничего не просит, в конце концов слывёт человеком, который никому не делает добра.
• Когда мне случается целый день провести без женского общества, у меня такое чувство, будто какая-то женщина была в тот день лишена всех радостей жизни.
• Надо будет как-нибудь собраться с силами и прочесть наконец книги, которые я вот уже лет тридцать рекомендую своим друзьям.
• Есть люди, которые говорят, говорят, говорят - пока в конце концов не найдут, что сказать.
• Больше всего в моих недругах меня огорчает их фамильярность, ведь этак могут подумать, будто они мои бывшие друзья.
• Те, кто от чистого сердца утверждает нечто, прямо противоположное истине, всё равно приближается к ней вплотную - пусть даже и спиной. И простодушный астроном, который бы где-то в 1603 году написал: "Поскольку Земля не вертится...", во многом облегчил бы задачу Галилею.
• Я свободен иметь своё мнение - и это уже прекрасно - но мне бы хотелось добиться такой свободы, чтобы не иметь его вовсе.
• Моя фамилия уже была прославлена.
Я сделал себе имя.
• Пишу письмо, отправляю.
Остаётся черновик, он здесь, перед глазами.
Перечитываю.
Я недоволен - но письмо-то уже отправлено!
Всё равно исправляю черновик