Лизета засмеялась, думая, что муж шутит, но потом увидала, что тому не до смеха. И сердце ее охватила тревога. Как же ей закончить свою земную жизнь, если Юрка, живя среди людей, стал таким странным! По мере того, как у Юлы приближался срок родить, беспокойство Лизеты возрастало, ибо Юрка все больше и больше заботился о девушке. Если сперва Лизета думала, что муж стал чаще наведываться домой ради нее, Лизеты, то потом у нее не осталось ни малейшего сомнения в ином: беда в девушке, в ребенке, который должен появиться на свет. В сердце закралось злое подозрение: не ее ли муж – отец ребенка Юлы, не встречались ли они летом в лесу? Глупая, ей в свое время не приходило это в голову, а то она могла бы там застать их обоих. Однажды она сказала Юле:
– Теперь мне ясно, кто отец твоего ребенка.
– А мне и невдомек, – ответила Юла.
– Юрка! – воскликнула Лизета.
– Сам сказал, что ли? – спросила Юла.
– С чего бы он стал о тебе заботиться? А знаешь, кто такой Юрка? Нечистый. Ты родишь дитя от Нечистого.
Юла стала смеяться, потом сказала:
– Все хозяева Пекла – Нечистые, а дети у них, как у всех людей.
– Юрка вправду Нечистый, – утверждала Лизета.
– Люди говорят, что он новый Нечистый, – сказала Юла. – Да по мне – все равно, будь он хоть самим господом богом. Главнее, что он мужик дюжий, посильней меня, рохлей я не люблю. Что ему сердце велит, то он со мной и делает, а противиться не могу нисколечко.
– Стерва ты бесстыжая! – в страшной злобе вскричала Лизета.
– Нет, я не стерва, хозяйка, – возразила Юла, – потому что у меня будет ребенок. Глядишь, еще двойня родится.
Трудно представить, что сделала бы в гневе Лизета, – она вспомнила историю с батраком. Но тем часом появился Юрка, и Лизетина ярость обрушилась на него.
– Эта бесстыдница говорит, что ты отец ее ребенка! – наскочила Лизета на Юрку.
– Не я сказала о том, – поправила ее Юла. – Хозяйка твердит, что хозяин говорил, будто он отец моего ребенка, а я только сказала, что вдруг двойня будет.
Юрка стоял и ждал, чем кончится перепалка.
– А ты что молчишь, воды в рот набрал? – закричала на него Лизета.
– Вроде бы так, – молвил Юрка.
– Потому ты о Юле и пекся, – расходилась Лизета.
– Может быть, – буркнул Юрка в ответ.
– Спалить бы вас обоих, – вскричала Лизета.
– Пойду-ка я лучше отсюда подобру-поздорову, – сказала Юла.
– Нет, ты останешься, – решил Юрка.
– Коли уходить – так мне, – продолжала кричать Лизета, – а тебе, муженек, я еще подложу свинью!
– Не подложишь, – сказал Юрка, – я тебя раньше прикончу.
– Пусть она живет, – сказала Юла, притронувшись к Юркиной руке.
– Видишь, старуха, из-за этой женщины дарю тебе жизнь, – молвил Юрка.
– Не надо мне твоего подарка, – разошлась Лизета. – Убивай, бей сразу на месте! Лучше мне в ад сойти, чем тут оставаться.
– И ступай, – ответил Юрка, – ежели не хочешь на земле жить.
– И уйду, – бушевала Лизета, – а ты, Юла, знай, что я тебе скажу: батрака и свой сарай Юрка сам сжег, караулил, чтобы парень не выбрался.
В избе на несколько минут воцарилась тишина. Затем Юла вразвалку подошла к Юрке и спросила:
– Правда, сжег?
– Правда.
– Зачем?
– Он со старухой спал.
– Ас тобой спала Юла, надо и ее сжечь! – снова раскричалась Лизета.
– У Юлы ребенок, а у тебя доныне ничего, – ответил Юрка.
– А эта премудрость у тебя откуда? Тоже из церкви?
– Из священного писания, – ответил Юрка. – Сказано там: "Плодитесь и размножайтесь".
– И ты, Юла, не бросишь этого убийцу? – обратилась Лизета к девушке.
– Он отец моего ребенка, – ответила та.
– Ладно, я обоих вас выдам полиции, – пригрозила Лизета.
– За что? – спросил Юрка.
– За то, что батрака сжег.
– Я не сжигал.
– Ты же сам сейчас сказал Юле, что сжег.
– Ничего про то я не слышала, – заявила Юла. – Уж не сама ли ты сарай запалила, может, тебя саму полиции сдать?
Лизета была сражена: те двое выступали заодно. Она простонала:
– Я умру из-за вас.
– От своей же злобы помрешь, – сказала Юла. Лизета больше не отвечала. Она слегла в постель и сказала, что будет ждать смерти. Пусть живут другие – с нее хватит, в жизни она только обманывалась. Шел день за днем, Лизета лежала, не принимая от Юлы ни пищи, ни питья. Сама не говорила ни слова и другим не отвечала; даже когда Юрка приходил проведать ее, она была глуха и нема. Так она пролежала, пока в один прекрасный день Юла не нашла ее мертвой. Ну что же, Юла согрела в котле воду и обмыла мертвое тело, чтобы пристойней было в гроб класть. Помощи Юле не понадобилось – хозяйка и живая была тощая, а мертвая и того тощее. Юла одна справилась со всем. Обмыв покойницу, она пошла сказать Юрке, что умершая хозяйка осталась одна домовничать и добро стеречь. Именно так и подумала Юла: домовничать и добро стеречь.
Глава четвертая
Услышав, что жена умерла, Юрка сказал об этом Антсу. Тот был человеком дотошным, дал Юрке гвоздей и досок, а заодно и пилу с рубанком, чтобы Юрка собственными руками сколотил жене гроб. Затем Юрка с Юлой зашагали вдвоем домой – мужик впереди – со своей ношей, она следом за ним. И все могло бы сойти как нельзя лучше, не нагрянь нежданная беда. Когда Юрка пришел к пастору с известием о смерти своей жены – надо ведь, чтобы били в колокол за упокой ее души и прочее, – тот вытащил одну за другой несколько объемистых книг и стал в них чего-то искать, повторяя про себя одно и то же слово:
– Нет, нет.
– Как нет? Ведь я сам ей гроб сколотил! – наконец, вырвалось у Юрки.
– Да, возлюбленное чадо мое, гроб есть, а души нету, – сказал пастор.
Юрка сел на стул и, вытаращив глаза, уставился в пол. Пастор никак не мог взять в толк, в чем же дело, о чем так сокрушается мужик. Для пояснения он добавил:
– Нет ни тебя, ни твоей старухи.
– Так ведь я тут, – сказал Юрка и встал со стула.
– Сам тут, а души нету, – усмехнулся пастор.
– А где же она, моя душа? – оторопело спросил Юрка.
– Где-нибудь в другом месте, в другом приходском списке. Однако, возлюбленное чадо мое, кто ты таков? Я что-то не припомню, чтобы видел тебя раньше.
– Я несколько раз бывал в церкви.
– Как у тебя обстоят дела с причастием, возлюбленное чадо мое?
Нет, к причастию Юрка еще не ходил.
– А сам ты, возлюбленное чадо, откуда?
– Из Самого Пекла.
– Ах, вот что! – протянул пастор. – Так, так! Теперь я начинаю понимать!
Юрка, однако, ничего не понимал, в недоумении глядя на пастора.
– Прежнего хозяина звали Нечистым, а с тобой как быть? – ухмыляясь, спросил пастор.
– Прежнего звали эдак, а я и в самом деле Нечистый, – ответил Юрка.
– Так ты, возлюбленное чадо, и есть настоящий Нечистый?
– Я и есть самый настоящий, – подтвердил Юрка. Пастора разобрал смех, он захохотал от всего сердца.
Однако Юрка никак не мог взять в толк, с чего тот разошелся, и из вежливости тоже попытался засмеяться вместе с пастором. Но, едва услышав гулкий грохот, словно из бочки, пастор умолк и пристально вгляделся в Юрку, будто и впрямь узрел перед собой живого Нечистого.
– Если ты в самом деле Нечистый, так зачем же ты пришел на землю? – спустя некоторое время спросил пастор, внимательно наблюдавший за Юркой.
– На то воля небесная.
– Так. Ну а все же, с какой стати?
– Чтоб обрести блаженство.
– Если хочешь обрести блаженство, возлюбленное чадо, то тебе нельзя верить, что ты Нечистый.
– Но ведь я – он самый есть.
– Нечистый не может обрести блаженства, возлюбленное чадо мое.
– А если он человек?
– Если человек, то должен верить, что он – человек. – А если я все-таки Нечистый?
– Тебе надо уверовать в невозможное, тогда и обретешь блаженство.
– Я верю, что обрету, иначе люди не пойдут в ад.
Пастор ровно ничего не понял, а потому спросил с любопытством:
– Как же так, возлюбленное чадо?
– Про то апостол Петр говорил.
– Что же именно сей Петр сказал?
– Петр сказал: человек грешен; он не может спасти душу, до того грешен. Хочет спастись, да не может. А вдруг и не хочет? Вот на небесах и пожелали узнать, хочет он или нет, может или не может. Поэтому, когда я пришел за душами, Петр и сказал мне: не получишь, мол, больше. "Если, говорит, хочешь душами раздобыться, так ступай на землю и будь человеком, – попытай, сможешь ли обрести блаженство. Если сможешь, стало быть, и человек может, да только не хочет; а не сможешь, значит, и человек не может, если бы даже и захотел. Так вот, если человек может, а не хочет, то пошлем его к тебе в ад, если же он не может, а ему хочется, то пойдет он в рай, и не видать тебе больше ни единой душонки". Так Петр и сказал. Вот я и пришел на землю, чтобы обрести блаженство.
От Юркиных слов пастор так и онемел. Наконец, он произнес:
– Но, возлюбленное чадо мое, как же будет с искуплением грехов?
Пастор опустился на стул. Он, веровавший в то, что скудоумие есть залог блаженства, любил в свое время посещать дома умалишенных. Там он встречал людей, считавших себя кто сыном божьим, кто китайским императором, кто стогом сена, кто квохчущей курицей, мусорным ящиком, ветром или просто ничем, – но Нечистого он доныне не встречал ни в доме умалишенных, ни на воле. Лютер и другие вероучители были куда счастливее его: они видались с глазу на глаз с самим дьяволом. Однако ныне и для него настал сей величественный час: перед ним сидел живой Нечистый. Пастор жалел сейчас только об одном: почему ни у кого на свете – ни у него, ни у других – нет больше той глубокой и твердой веры, которая позволяет воспринимать вещи такими, как они представляются нашим чувствам. Почему всегда и всюду нас грызет сомнение, почему непрестанно и неумолимо мы вынуждены до всего дознаваться умом? Почему не может он смотреть на этого верзилу, как на настоящего Нечистого, а считает его попросту кандидатом в сумасшедший дом? Как измельчал, как обветшал мир и человек! Да и у него самого в присутствии живого Нечистого не было сейчас иных переживаний, кроме некоторого страха: что было бы, если бы разъярился сидящий перед ним мужик! Слава богу, между ними письменный стол с книгами, а за спиной в каких-нибудь двух шагах, дверь. Поэтому он обратился к Юрке совсем спокойно, хотя сердце чуток и замирало в груди:
– Как же ты думаешь обрести блаженство, не веря в искупление грехов? Мы, люди, надеемся только на искупление.
– И погибнете, как сказал Петр.
– Именно Петр и говорит об этом… – неопределенно промолвил пастор. Он боялся рассердить Юрку, ответив более ясно и твердо, но наперекор ему. Однако такая предосторожность оказалось совершенно напрасной: Юрка был спокоен и уверен, ничто не встревожило его.
– На небесах в тот раз мне больше ни с кем не довелось встретиться, – сказал он совсем просто.
– Где же эти небеса? – спросил пастор тоже как можно проще.
– Да разве господин пастор не знает где? – вместо ответа спросил Юрка.
Из этого пастор заключил, что обсуждать религиозные вопросы с Юркой бесполезно, а потому сказал:
– Этот разговор завел бы нас слишком далеко. Перейдем лучше к делу. Ты сказал, что хочешь похоронить свою жену. Но ни тебя самого, ни покойной не числится в наших церковных книгах. Откуда ты родом?
Юрка сказал, откуда он, и даже показал пастору. какое-то удостоверение личности, из которого пастор сделал себе выписку. Итак, все было в порядке и Юрка мог везти хоронить свою жену. Но перед его уходом пастор подошел к нему, положил ему руку на плечо и сказал:
– Возлюбленное чадо мое, это очень хорошо, что ты признался мне, кто ты таков, но не говори об этом каждому, – ведь люди не верят тому, что им говорят, и могут тебя высмеять. Дело это касается души, и я понимаю тебя, потому что я – пастырь душ. Однако ты должен все же верить в искупление грехов, если стремишься к блаженству. А теперь иди с миром, твоя жена ждет тебя в своем гробу.
Юрка вышел. Ему стало жалко пастора и неловко за его последние слова, потому что этими словами пастор обнаружил все свое неведение и непонятливость. Он говорит о душе, когда перед ним во плоти и крови стоит сам Нечистый. И как мало пастор знает о его старухе! Жена ждет! Юрке хотелось расхохотаться во все горло над невежеством пастора. Но в одном тот был прав: не стоит говорить людям о своих делах, – они все равно не поверят. Ведь пастор и тот не поверил. Юрка почувствовал это.
А впрочем, все сошло ладно. Хозяйку Пекла похоронили, как полагается. И колокол звонил за упокой, было и все прочее. Лишь один изъян был во всем обряде: гроб оказался заколочен гвоздями, и никто из посторонних не мог посмотреть, как выглядит покойница. Юла объяснила, что умершая сильно изменилась, и поэтому Юрка не хочет ее показывать. Это еще больше возбудило умы: все непременно захотели увидеть, как смерть обезобразила Лизету. Однако Юрка остался при своем: крышку гроба, забитую длинными гвоздями, так и не открыли.
Но вскоре после похорон кругом заговорили, что Лизета умерла не своей смертью. Особенно громкой стала молва, когда у Юлы родилась двойня: она-то, Юла, наверно, и прикончила старую хозяйку, чтобы самой занять ее место. Юрка же или не знал ничего, или помог Юле скрыть преступление. Оттого-то крышку гроба и заколотили раньше времени. Тут людям припомнились и сгоревший сарай и непонятная гибель батрака, и они захотели узнать, что же вообще творится в Самом Пекле с тех пор, как там объявился новый Нечистый. Подозрения стали настолько явными, что в конце концов в дело вмешалась полиция: могилу снова разрыли. И тут-то выяснилось, что в гробу не труп, а земля и камни. Юрку с Юлой призвали к ответу: как все это объяснить? Однако те вовсе ничего не объясняли и только глядели друг на друга.
– Кто наложил в гроб земли с камнями? – спросили их.
– Я, – ответил Юрка.
– Зачем?
– Покойницы-то там не было.
– Куда же она девалась?
– Не знаю.
– Умерла все же твоя жена или нет?
– Вроде бы так.
– Ты видел ее мертвой?
– Вроде бы нет.
– Кто же видел?
– Юла.
Учинили допрос Юле и узнали от нее, что хозяйка в самом деле померла и Юла обмыла ее после смерти.
– Чем же она болела?
– Не то антонов огонь, не то рожа.
– А почему заболела?
– Со злости.
– Что же ее так разозлило?
– То, что я понесла от Юрки ребенка, и то, что я сказала: должно быть, двойня. Ан, гляди-ка, двойня и есть.
– С того она и умерла?
– Нет, не с того.
– Так с чего же?
– Да вот хворала, а есть не ела и пить не пила. Ни крохотинки, ни глоточка, ну ничего.
– Ты, может, не давала?
– Почему не давать, каждый день предлагала.
Юрка подтвердил, что он тоже предлагал старухе и есть и пить, только та все начисто отвергала – и еду и питье.
– Может быть, она с голоду и умерла?
– Вроде бы так, – согласился Юрка.
– Куда же она, мертвая, делась?
– Обмыла я ее, положила на лавку и пошла хозяину сказать, – объясняла Юла. – А как пришли назад – у хозяина еще доски на спине были для гроба, в кармане гвоздики, – покойницы-то и нету.
– Где вы ее оставили?
– В комнате.
– Когда вернулись, дверь была закрыта?
– Приоткрыта, – в один голос заявили Юрка и Юла.
– Значит, когда уходили, дверь не замкнули?
– В нашей двери и замка-то нет, только засов изнутри.
– А захлопнули дверь, когда ушли?
– Как будто захлопнула, – сказала Юла, но тут же добавила: – А может статься, что и не захлопнула, потому что я еще дорогой подумала: покойница, мол, домовничать осталась.
– Что это значит?
– Ну, кто же станет заходить в дом, раз там покойник; а чтобы ей там-лучше было, я, должно быть, и оставила дверь открытой, – ведь покойники любят, когда прохладно.
– Так что…
– Так что ничего я больше не знаю.
– А что вы подумали, когда, вернувшись домой, не нашли покойницы? У вас никаких подозрений не возникло?
– Нет, – ответил Юрка.
– Как же так?
– Хозяин сразу сказал: она-де прямиком в ад отправилась, – объяснила Юла.
– Оно так и было, – в свою очередь подтвердил Юрка. – Не хотелось моей старухе ложиться в землю, боялась, как бы после на небеса не угодить. Поэтому она всегда говорила, что сойдет прямо в ад. Ну и сошла себе, чего ж еще.
– Почему вы сразу не сообщили об этом полиции?
– Боялись, – ответил Юрка.
– Чего боялись?
– Мало ли что подумают, не поверят, начнут запутывать.
– А сам ты веришь, что твоя жена отправилась прямо в ад?
– Вроде бы так.
– Так-таки поднялась с лавки и ушла?
– А почему бы ей не уйти! Пастор говорил в церкви, что мертвые воскреснут, почему бы и моей старухе не воскреснуть, коли она мертва. А мертвой ей как не быть? Иначе Юла ни за что на свете не смогла бы ее обмыть.
– Своими руками обмывала, – подтвердила Юла.
– Стало быть, впрямь померла, живая она не дала бы себя обмыть, – добавил Юрка.
– Да ведь судный день еще не настал, чтобы мертвые воскресали, – пробовали возражать Юрке.
– Для моей старухи, видать, настал, – сказал тот.
Таким образом, с одной стороны, стало ясно, что спорить с Юркой совершенно бессмысленно, с другой же стороны – и Юрка понял, что чиновники ничего не знают и ничуть не разбираются во всем этом деле. Да и в том не будет проку, если сказать им, кто такая была его старуха, кто таков он сам и зачем явился в Самое Пекло. Может быть, когда-нибудь после он и откроет им глаза, но только не сегодня: он видит, что ему не верят.
– Не было ли перед домом звериных следов, когда вы вернулись?
– Каких таких звериных?
– Да все равно. Вообще были какие-нибудь следы?
– Когда мы пришли, уже стемнело, – сказала Юла. – Ночью снег шел и мело, к утру и наших следов в помине не осталось.
– Значит, вечером вы не искали следов около дома?
– Нет, – ответил Юрка.
– Я ведь сказала, что было темно, – прибавила Юла.
– Однако, если ты подумал, что старуха ушла в ад, ты мог бы пойти за нею по следам, – сказали Юрке.
– По дороге в ад следов не бывает, – отвечал Юрка.
– Почему ты так думаешь?
– Будь они, ад давно бы отыскался.