Мужик встрепенулся, сбросил дремотную завесу с лица, растянул рот в улыбке, еще не веря услышанному: "Неужто вправду?"
- Говорено так. Слухай далее. Ехать тебе без мешкоты, воевода вас дожидается. Почнете струги для государева шествия ладить, да споро.
В прошлом году Апраксин с царем ездил на Кубенское озеро, дважды ночевали в Вологде. Петра заинтересовали тогда судостроительные верфи, где сооружали суда для отправки купеческих товаров на Двину к Архангельскому городку. Федор вспомнил тамошних плотников:
- На ваших поделях акромя тебя-то есть умельцы?
Мужик хитро прищурился:
- Неужто купцы-то своих мастеровых отпустят, кто им струги-то для торговлишки станет ладить? - Мужик почесал бороду. - Вона Оська у Парамонова, во всей Вологде первая статья плотник, башковитый.
- Ты воеводе поведай, мол, Федор Апраксин того Оську велел приставить к государеву делу. Как его кличут?
- Стало быть, Оська Щека.
- Так и передай воеводе, Оську Щеку главным артельщиком приставить к стругам государевым.
Спустя неделю Апраксин приехал в Вологду и сразу направился на пристань. С краю, ошвартованные борт о борт, стояли три новеньких струга. Поодаль, на берегу, высились на стапелях почти готовые корпуса еще четырех судов. Всюду копошились люди, звенели топоры, глухо постукивали конопатчики особыми молотками - мушкарями, вгоняя в пазы обшивки пеньку.
Апраксин удивленно оглянулся на воеводу:
- За две недели сладили струги.
Воевода Петр Львов, засмеявшись, пояснил:
- Довелось купчин пошерстить, по сходной цене выторговал у них струги, которые к Архангельскому готовили. Погодят авось. - Воевода кивнул на крайний, самый большой струг с нарядной надстройкой на корме, которую почему-то прозывали обыденно - чердак. - Наиглавный артельщик наш, мастеровой Оська Щека, все у него в руках горит, нынче ладит струг для государя.
Львов оглянулся, поманил стоявшего за спиной приказчика:
- Кликни-ка Оську.
Через минуту-другую по сходням, не глядя под ноги, сбежал, стряхивая с бороды стружку, среднего роста, кряжистый мужик. Вытерев рукавом холщовой распущенной рубахи пот с высокого загорелого лба, поклонился воеводе.
- Ну как, Оська, к сроку поспеем?
- Ежели погода будет, чему не поспеть, сладим, - просто, без подобострастия ответил плотник, искоса посматривая на стоящего рядом с воеводой незнакомца. А тот вдруг спросил:
- Давно суда ладишь?
- Сызмальства, от деда своего и тятьки перенял ремесло.
- Грамоту разумеешь?
Осип простодушно замотал головой:
- Псалтырь с грехом пополам осиливаю, цифирь разумею мало-мало.
- А как же суда ладишь? - не отставал Апраксин.
Плотник смущенно пожал плечами.
- Как положено, по своим меркам, - лукаво улыбнулся. - С Божьей помощью кумекаем, покуда никто не обижался.
Апраксин закашлялся, а воевода кивком отпустил Щеку…
Дождавшись спуска стругов на воду и убедившись, что дело идет к концу, Апраксин возвратился в Москву. Петр удивился:
- Неужто так семь стругов сладили?
- Семь не семь, государь, а пяток судов готовы, два концевых заканчивают.
- Добро, ты передохни, - заговорщически подмигнул Петр, - через недельку тронемся.
Хороши летом зорьки. Федор раньше любил спать на сеновале, теперь все изменилось, да и не тянуло. Спеленала его новая, обжигающая страсть. Пелагея отдалась ему сразу, еще тогда, в первую ночку, а потом пошло-поехало…
Прежде, как только появлялся в доме, жена пугливо опускала глаза, краснела. А теперь каждый раз озорно улыбалась, жадно ловила его взгляд.
Время пролетело, как в сказке. Почти каждый день Федор брал Пелагею, и они уходили далеко к излучине реки, в глухое, поросшее кустарником место. Там иногда плескались в прохладной воде такие же, как они, молодые…
С Пелагеей прощались, как всегда, в ее светелке.
- Гляди, Феденька, - шептала она, глядя в глаза, - ныне ты в далекий край отъезжаешь, не болтай там…
- Зоренька ты моя милая, разве поменяю тебя на кого? - в поцелуе сжал тонкие губы жены.
Уезжал Федор со спокойной душой. Мать и Пелагея провожали его, крепко обнявшись, сошлись характерами.
Преображенское покидали душным рассветом за два дня до Ивана Купалы. Петр взял с собой Лефорта, Апраксина; поехали налегке в карете, свита с обозом двинулась следом.
Год назад ровесница Москвы древняя Вологда первой из северных городов удостоилась чести посещения отпрыском царствующего дома Романовых. Тогда царь был здесь мимолетно, проездом, наскоком. Теперь все проходило чин чином. Трезвонили колокола десятков церквей и церквушек, золотые купола сверкали под лучами полуденного солнца. Враз опустели усадьбы и палисадники, поглазеть на царскую персону сбежалось добрых полгорода. К удивлению жителей, на полпути к кремлю царь выпрыгнул из массивной кареты и продолжил путь пешком. С усмешкой кивал кланяющимся людям, разглядывал добротные купеческие дома, лавки и лабазы, расспрашивал воеводу Петра Львова. Ему не терпелось поскорее увидеть готовые плавающие суда, о которых по пути из Москвы рассказывал Апраксин, верфи, где строили вологодские купцы карбасы, струги, дощаники. Торжественная встреча и обильный обед в архиерейских палатах кремля затянулись. Нетерпеливый Петр поблагодарил архиерея и, взяв с собой воеводу и Апраксина, направился к пристани. У причала, вытянувшись цепочкой, сверкая белизной свежевыструганных досок, покачивались на воде семь новеньких карбасов. В нос ударил приятный, знакомый запах сосны, сдобренный смоляным ароматом. Тут и там мелькали потные обнаженные спины плотников. Стучали топоры, шуршали рубанки, мастеровые что-то подгоняли, подстругивали, подтесывали. Как обычно, после спуска на воду в судах обнаруживались недоделки: то пропускала воду обшивка, то не подходили мачты, заедало кормило.
Первым в ряду красовался нарядный царский карбас. Его нос завершался изящно вырезанной из дерева фигуркой лебедя с распластанными крыльями, которую ловко остругивал кряжистый мужик с русой бородой.
- Он самый, Оська-умелец, - проговорил Апраксин.
Петр кивнул воеводе, а тот крикнул стоявшему поодаль приказчику.
Дернув плотника за портки, приказчик повел глазами в сторону свиты и что-то проговорил.
Бросив топор, на ходу надевая рубаху, Щека сбежал по сходням, грохнулся на колени, замер в поклоне.
- Встань, подойди! - поманил его царь.
Не разгибаясь, Щека поднялся и сделал шаг вперед.
- Звать-то как? - добродушно спросил Петр.
- Осип Щека мы, стало быть, - ответил, оправившись от смущения, плотник.
- Карбасы ты ладишь?
- Мы, государь великий.
- Недалече отсель, государь, - вполголоса пояснил воевода, мотнув бородой вдоль берега.
Петр коротко кивнул плотнику:
- Веди, показывай - и, развернувшись, зашагал вдоль пристани.
Щека проворно забежал вперед, засеменил к видневшимся вдали стапелям.
На крайнем стапеле заканчивали дощаник, на других только заложили новые карбасы и струги. Петр остановился около одного из них, где плотники подгоняли к килю нижнюю часть форштевня. Видимо, у них что-то не ладилось, и Щека, подбежав, выхватил топор у одного из плотников и быстро начал тесать дубовый кривуль.
Неожиданно Петр скинул кафтан на руки воеводе, подбежал к стапелю и, тоже выхватив топор у одного из плотников и о чем-то спросив Щеку, стал помогать ему тесать с другой стороны бруса.
Все, и свита, и плотники, ошалело смотрели на царя, а Апраксин ухмыльнулся и подумал: "Не вытерпела-таки душа, потянуло".
Наконец-то, подогнав брус по месту, плотники закрепили его у киля.
Петр, не выпуская из рук топора, пошел к свите. Смешливо окинув взглядом грузных Ромодановского и Голицына, щеголя Лефорта, проговорил:
- Распорядись-ка, Федор Юрьевич, пущай на суда припасы грузят, которые прибудут, и по другим делам озаботься для пути-дороги. А я, грешным делом, денек-другой здесь подучусь ремеслу. Вологодские умельцы, видать, плещеевским не уступят.
Царь повернулся к Апраксину:
- А ты, Федор, и ты, Алексашка, со мной будете, да и потешных всех определим в подмастерья, пущай ума-разума набираются.
Два дня с утра до вечера Апраксин не отходил от Петра ни на шаг. Тесали шпангоуты, прилаживали их к килю. Вдалеке вокруг торчали из кустов головы любопытных вологжан.
Из Вологды караван карбасов тронулся на вечерней заре. Шли сначала на веслах, дул противный низовой ветер. Апраксина царь взял на свой карбас. Ночевали где-то на перекатах Сухоны, пока мужики тянули карбасы волоком через обмелевшие места. Следующую остановку сделали в устье Сухоны. Бросили якоря напротив Великого Устюга. На борт царского карбаса сразу поднялся воевода Андрей Измайлов. Всячески упрашивал царя посетить город.
- Ночевать будем на карбасах. Распорядись все припасы доставить сюда, - ответил Петр.
С якорей снялись ни свет ни заря, и сразу карбасы подхватила полноводная Северная Двина. Караван заметно прибавил скорость, судовой ход, фарватер расширился в несколько раз. Поставили паруса. Кормщик повеселел, поглядывая по сторонам. То и дело их обгоняли длинные составные плоты. На них купцы везли под навесами на продажу в Архангельский зерно. Апраксин не отходил от царя, прислушивался к его разговору с кормщиком.
- На плотах, государь, купцы везут токмо хлебное зерно да соль. А так, что подороже, воск, да кожи, да ворванье сало-то, на стругах и дощаниках.
Приглядываясь к простому народу - гребцам, кормщикам, плотникам, хлеборобам, Апраксин заметил их отличие от московского люда. "Пожалуй, здесь меньше всяких бездельников и ярыг, а людишки вольнее себя чувствуют, спину поменее гнут, и в обличье гордыня проглядывает".
Когда они с царем отошли от кормщика, он проговорил:
- Людишки-то тутошние, Петр Лексеич, вольготней живут, нежели в наших местах.
- Оно так и должно, - дернул верхней губой царь. - Здешний люд под крепостью живет. Наши-то дворяне семь шкур дерут с холопов. "А ты восьмую", - беззлобно подумал Апраксин.
Чем ниже по течению, тем раскидистей берега, сплошь укрытые сосновыми борами. В темную июльскую ночь тянуло оттуда терпким запахом хвои. Тугой парус увлекал карбас все быстрее к устью.
- Никак, Двина-то поболее вширь, чем Плещее озеро по длине, - прервал тишину Апраксин, окинув взглядом уходящие вдаль берега.
- Покуда-то нет, - не соглашался Петр, - поглядим далее…
У устья Пинеги караван встретил архангельский воевода Андрей Матвеев. Царь обнялся со своим бывшим стольником, а Федор расцеловал старинного, еще со времен стрелецкой смуты, товарища. Помнил Апраксин, как пьяная толпа растерзала у Красного крыльца отца Андрея, мудрого советника царицы Артамона Матвеева. Больше двух лет не виделись приятели.
Царь ушел с воеводой в свою каюту, и там они долго беседовали с глазу на глаз. Потом было застолье. Матвеев торопился сойти на берег, чтобы скакать во всю прыть в Холмогоры и встретить там царя как положено.
Двина между тем раскинула свои берега еще шире, разделилась на несколько рукавов - полоев. Рукава - Холмогорка, Курополка, Матигорка, Быстрокурка, Ровдогорка, Богоявленка - рассекли сушу на гряду островов. Один из них - Куростров - расположился напротив Холмогор. На склонах острова утром, в пятницу, 28 июля 1693 года столпились жители деревни Мишанинской. Среди них, прикрываясь мозолистой ладонью от слепящего солнца, со своими земляками с любопытством наблюдал восшествие к Холмогорам великого государя потомственный рыбак Лука Леонтьевич Ломоносов, предок Михайлы Ломоносова. Они видели толику пышной встречи царя-батюшки. Двинский же летописец довольно красочно и подробно описал эту картину. "А 28 числа в пяток в начале 3-го часа дня в соборе и по приходским церквям к литургии благовестили, а праздновали того дня Смоленской Пресвятой Богородице. Великий государь, судами своими объявился от Курострова в исходе 6-го часа дне. В соборе приказал преосвященный архиепископ благовестить в большой колокол до пришествия государского, и игуменам, присутствующим на Холмогорах, и всем приходским священникам указал архиерей на встретение великого государя быть в соборную церковь с лучшим облачением. Великий государь царь… Петр Алексеевич… прииде к Холмогорскому городу на семи стругах, а великого государя струг преди всех шол. И как приближался к городу, выстрел был из всех пушек и мелкого оружия от обоих полков; также и с государских судов из большого оружия. Пушек стояло на обрубе выкачено тринадцать. Полки оба (стрелецкие под начальством Гордонова зятя полковника Снивинса) полным строем стояли на площади от Богоявленских ворот до пристани государевой. Как великий государь к пристани приходил, и тогда другой выстрел был из всего оружия и из судов государевых; а струг государев к пристани пристал в начале 11-го часа дня. Егда великий государь на пристань выступил, тогда третий выстрел был, и, вышед, великий государь изволил шествовать к карете в город Богоявленскими вороты. А бояра, и стольники, и все чиновные люди за великим государем шли пеши. Внегда великии государь объявился из Спасских ворот, тогда в соборе звон был вовсю. Егда же великий государь шестовал на городок к соборной церкви, тогда преосвещенный Афанасий, архиепископ Холмогорский и Важеский, из соборной церкви встретили великого государя изыде со святыми иконами и со всем освещенным чином в облачении малом. Вначале певчие в лучших стихарях пели стихиру "Днесь благодать". Великий государь, вышед из кареты, поклонение творил святым иконам и архиерею. Архиерей великого государя крестом благословил и святою водою кропил и поздравлял великого государя во благополучном путешествии. Певчие архиерейские великому государю пели входное и многое лета. По ектении архиерей возглас "слыши ны Боже". И по возгласе по чину "Честнейшую" и отпуск говорил со крестом сам архиерей. По отпуске великий государь у архиерея в руке крест целовал и боляре и протчие пришедшие с государем… И великий государь по прошению архиерейскому изволил из церкви шествовать в дом, и во время шествия звон был вовсю. Певчие, перед государем идучи, пели ирмосы греческого согласия "Веселися Иерусалиме" и "Бог Господь и явися нам". И того дня великий государь у преосвященного архиепископа хлеба кушал в крестовой и с боляры его царского величества и все чиновные люди хлеба ели".
Угощал архиерей с размахом, стол ломился от яств, сплошь стояли штофы с водкой, вином, кувшины с брагой. Апраксин сидел рядом с Матвеевым. Вспоминали прошлые годы, когда были спальниками у царевичей, Федор у Федора Алексеевича, Андрей у Петра Алексеевича, не позабыли и печальное лихолетье в пору стрелецкого бунта…
- Архиерей-то хлебосольный, видать, - добродушно осклабился Апраксин, - и хмельного не чурается, не стать нашему митрополиту.
Матвей засмеялся:
- Редкой души человек наш пастырь. Наполовину светской жизнью обретается. Да и, пожалуй, в наших поморских землях иначе не обойтись.
- Что так? - недоуменно спросил Апраксин.
- Видишь ли, Федя, не один годок надобно среди двинского люда потолкаться, дабы его натуру дюжую спознать. Особого склада обитатели на севере. Я и сам только-только разуметь их почал.
Андрей чокнулся с Апраксиным, отпил из бокала вина и продолжал:
- На обличье-то поморцы бирюками кажутся. А на деле - трудолюбцы. Душевные людишки.
На другой день, в субботу, царя со свитой принимал воевода, гости опохмелялись. Во время застолья Матвеев доложил о готовности в Архангельском яхты "Святой Петр".
- Как тобой указано было, государь, яхта ждет тебя, дабы следовать в Соловецкий монастырь.
- Любо сие нам, - развеселился царь. - А сколь пушек на яхте?
- Дюжина, государь.
В полдень царский караван отплыл в Архангельский. Город встречал царя колокольным звоном, ружейной и пушечной пальбой. Но ни трезвон, ни залпы не поразили царя так, как зрелище настоящего морского порта.
У громадного причала ошвартовался добрый десяток европейских купеческих судов из Англии, Голландии, Дании. Два-три корабля отстаивались на рейде, на якорях, ожидая, когда освободится место у причала. Лес мачт бригов, шхун, бригантин, с подобранными парусами, опутанных вязью снастей такелажа, заполнил всю прилегающую акваторию. Завороженный Петр оглянулся. Чуть позади на палубе собрались Ромодановский, Голицын, Стрешнев, другие спутники. Они недоуменно переглядывались, удивленно озираясь по сторонам.
- Слышь-ка, Федя, - кивнув на лес мачт, сказал царь стоявшему рядом Апраксину, - краса дивная, будто небылица. Рази сравнишь с Плещеевым озерком?
Апраксина, видимо, тоже пленила панорама увиденного, но рассудил он по-своему:
- Озерко наше славное, Петр Лексеич, но токмо оно-то не море.
Петр прищурился:
- Сие ты верно подметил. Отсель прямой путь к Европе. Они-то, иноземцы, своего не упускают, вишь, густо облепили городок, будто пчелки.
Крайним у пристани возвышался двухпалубный тридцатипушечный фрегат. На корме лениво шевелилось громадное полотнище полосатого красно-сине-белого флага.
- Чей корабль? - отрывисто спросил царь у Матвеева.
- Голландский фрегат, государь, - пояснил воевода, - из Нидерландских штатов. По указу своего короля оберегает купцов от французских каперов.
Царский карбас как раз поравнялся с кормой фрегата, и в этот момент одна за другой сверкнули огнем три носовые пушки голландского корабля.
- Фрегат салютует тебе, государь, - проговорил Матвеев.
Петр крикнул Меншикову:
- Алексашка, борзо пали из фальконета трижды!
За пристанью, у отдельного причала, сверкая свежевыкрашенными бортами, ожидала яхта "Святой Петр".
На яхте царя, видимо, заждались. Едва он ступил на борт, громыхнули подряд три пушки. На грот-стеньге взвился царский штандарт с черным орлом посредине. Петр прошел по верхней палубе, тронул планшир фальшборта - краска еще не просохла. От распаренных на солнце свежеструганных сосновых досок пахло смолой. В капитанской каюте блестел лаком стол, привинченный к полу, в углу приткнулся диванчик, покрытый ковром, за голубой шторой уютно смотрелась постель капитана.
- Гляди, Федор, не в пример нашим плещеевским яхтам, все по-иному, ладно спроворено.
Федор ухмыльнулся:
- Там, государь, была потеха, а здесь, на этом судне, в море не на один день, чаю, плыть можно.
- Кто строил яхту? - спросил Петр у Матвеева.
- Купцы Строгановы для себя на Соломбале ладили, пришлось десяток тыщ им уплатить.
- За нами не пропадет. - Петр засмеялся. - Теперича на Беломорье мой корабль здравствует, шкипером почну сего для служить. А што, воевода, команда-то есть на яхте?
Матвеев закашлялся: