- Не совсем ладно, государь, получилось. Одного подшкипера сыскал доброго, Прошку Деверя из архангелогородских поморов, он за лоцмана всех иноземцев проводит на Двинское устье. Касаемо матроз, туго, государь, нанял покамест пяток рыбарей-двинцев. И то упираются. Путина у них на носу, за большие деньги и то не желают.
Петр глянул на Апраксина:
- Сей же день, Федор, определи всю нашу ватагу потешных на яхту. За старшего станет Воронин. Остальных самолично распиши по мачтам и парусам. Скляева и Верещагина у кормила назначь.
Когда вышли на палубу, царь, опершись о фальшборт, посмотрел на стоявший рядом голландский фрегат.
- С капитаном фрегата знаком? - вдруг спросил он Матвеева.
- Как же, голландец Голголсен, государь. - Воевода осклабился. - Все иноземцы политесу обучены, прежде всех чинов спешат познаться с воеводою. - Матвеев замолчал, что-то вспоминая, и продолжал: - Поскольку корабль-то военный, он запрежь отстаивался у Мудьюга, покуда моего дозволения не получил плыть к городу.
- Што есть Мудьюг? - спросил Петр.
- Остров нашенский на Беломорье, передок Двинского устья, застава там стрелецкая и таможня.
Матвеев обстоятельно рассказал о порядке встречи иноземных судов. Петр слушал внимательно, все было в новинку: и места, и люди, и события. Выслушав воеводу, вспомнил о своем:
- Веди-ка на фрегат.
Царь ушел, а Апраксин послал на карбасы за потешными. Собрал их на палубе яхты, начал наводить порядок.
- Стало быть, государь велел определить экипаж нашей яхты. - Апраксин сердито засопел. - Санька, кончай лясы точить с Федосейкой. Гаврилка, не разевай хлебало. Слушайте, другой раз повторять не стану, а надо, таки и плетью вытяну. Здеся вам не потеха на озерке, а морская служба починается.
Потешные примолкли. Таким Апраксина они раньше не видели.
- На озерке-то с одного берега кликнешь, на другом аукнется. Ан Беломорье-то - пучина безбрежная. Помнишь, Якимка, яхта затопла? То-то, легла на бок, мы ее и вытащили; на море-то, братец, ежели потопло, то навек в пучине схоронится. С людьми ли, без них. Как случится. Потому ухо держи востро…
Петр возвратился навеселе к полуночи, светлыми северными сумерками, и удивился. На палубе сновали потешные, тянули снасти, перелопачивали паруса, возились у якоря. Снизу, из кубрика, поднялся Апраксин. Усталое лицо его сияло:
- Ну, слава Богу, Петр Лексеич, понемногу порядок определяется.
- Молодец, Федя, обустраиваться будем на яхте, я тоже свою постелю сюда перетащу.
Потешные остались на яхте, а царь с Апраксиным ушли ночевать на небольшой парусной лодке рыбаков, шняве, на Моисеев остров, где для царя выстроили просторную светлицу-дворец.
На следующий день пришелся праздник Иордани. Словно оправдывая знаменательную дату, природа постаралась. С самого утра зарядил дождь, вскоре хляби разверзлись, хлынул ливень и зарядил до самой ночи.
В Архангельском архиерей служил молебен, но Петр на этот раз службу пропустил. Весь день он провел на острове, делился первыми впечатлениями об увиденном и услышанном с Апраксиным.
- Ходил вечор с Матвеевым на фрегат голландский. Славный малый оказался его капитан Голголсен. Обстоятельно все показал. Лазали по закоулкам. Поглядел и крюйт-камеру. Матросы ихние ловкачи, сноровисто управляются с парусами, не чета нашим. - Петр огорченно вздохнул и продолжал: - После принимал меня с почестями в своей изрядно благой каюте. На угощение не скупился, по натуре бесхитростный. Все нахваливал свою Голландию по части корабельного строения. Оказалось, у них, почитай, десяток тыщ купецких судов и военных корабликов. Бродят по всему свету.
Глаза царя возбужденно сверкали, он налил вина себе и Апраксину, молча выпил.
- Не из простого любопытства по морям рыскают. Торговлишку ладят, богатство себе и королю своему добывают. Понял я, что народ ихний в большем достатке проживает, нежели у нас на Руси. Потому с выгодой и к нам иховы купцы наладились.
- Он-то сам-то по какому делу в Архангельском? - спросил Апраксин?
- То мне Матвеев загодя растолковал, - продолжал пояснять Петр. - Вишь, ныне в Европе-то схватка Людовика с Вильгельмом. Одну сторону и другую разные государства держат. С Францией заодно Испания. С Англией - Голландия и Дания. На море неприятели друг у друга перехватывают товар, рушат торговлю. Иные страны, подобно Англии и Голландии, только ею и держатся. Выгоду терять им не хотца, потому и наряжают для обороны военные кораблики.
Собеседники сидели допоздна. Давно кончился дождь, очистившееся небо в вечерних сумерках блеснуло ярким, по-северному особенным отсветом.
- Мыслю я, - перевел разговор Апраксин, - Матвеев-то гораздо обучен, знает по-голландски, латински, с немцами свободно якшается.
- Верно говоришь, - согласился Петр, - я и то думаю, Андрей в другом месте большую пользу державе добудет.
Когда уже ложились спать, Петр вспомнил главное:
- Голголсен сказывал, на неделе он с дюжиной купцов отчаливает в обратный путь. Кумекал я вчерась, Соловки-то от нас не уйдут, а поглядеть на иноземцев в море страсть как хотца. Одно слово, невидаль, а дело нужное.
- К чему ты это, Петр Лексеич?
- К тому, што Соловки погодят, а мы вместях с ихним караваном пройдемся по Белому морю, сноровку иноземную поглядим. Нам только на пользу.
Утром на Моисеев остров приехал архиепископ.
- Не гневись, владыко, - наклонив голову для благословения, виновато проговорил Петр, - вчерась занедужил, к тому же непогода зарядила.
- Господь прощает болезных, - потупив глаза, проговорил Афанасий.
Не откладывая, царь начал разговор напрямую:
- Даве ты благоволил с нами на Соловки плыть, так в том надобности нет.
Архиепископ удивленно вскинул брови, а Петр пояснил:
- Вчерась спознал я, идут на море иноземные купцы на днях под конвоем голландского фрегата. Так нам охота полюбоваться сим зрелищем. В Москве такого не взвидишь, да и ваше Беломорье до окияна обозрим. Заодно поглядим сноровку иноземных мореходов.
Афанасий отнесся к новости с пониманием:
- Дело доброе, государь, надумал. Нам-то в привычку, а тебе, глядишь, на пользу пойдет, держава-то наша без водицы жаждой томится.
У Петра отлегло: "По моему разумению Афанасий мыслит".
Проводив архиепископа, он первым делом наказал Ромодановскому:
- Ты, Федор Юрьевич, останешься здесь, с Тишкой. Другие со мной на яхте пойдут. Пущай ума-разума набираются. На Плещеевом озере хаживали, тешились. Нынче к Студеному морю тропку проложим.
Тут же подозвал Матвеева и Апраксина:
- Сыщи борзо, Андрей, кого из иноземцев, подшхипером хочу взять в подмогу на поход. Он же и за боцмана будет управляться. - Петр повернулся к Апраксину: - Ты, Федор, подымай потешных, челядь, займись яхтой, проверь оснастку. Припасы, грузы, харч, ренского поболее возьми, в море-то не менее недели будем.
- Ежели непогода, море взыграет и две недели не отпустит, - вставил Матвеев.
На другой день на пристань потянулись подводы с провизией, разными припасами, дровами для печки - готовить пищу. Афанасий прислал своего брата, тот привез свежий хлеб, рыбу.
Поздно вечером вернулся царь от Голголсена:
- Я, Федор, поначалу пойду с Голголсеном на фрегате. Погляжу на голландцев, они-то мореходы бывалые, не грех у них поучиться. Ты останешься на яхте за старшего. Матвеев подшхипера нанял, тож голландец, Енсен. Видал его, шустрый малый. - Царь на минуту задумался. - Ты к нему присматривайся, припоминай, все сгодится…
Караван с конвойным фрегатом покинул Архангельский порт на рассвете в первый четверг августа. День выдался ясный, но безветренный. Поднятые паруса обмякли, безжизненно свисали с рей. Суда несло течением вниз по реке, руля они слушались плохо. Яхта шла головной в караване. Кормщик Прохор проводил суда до лоцмана. Перекладывая штурвал, он нет-нет да и поглядывал за корму на идущий следом фрегат.
- Пока безветрие, отстояться бы надо на якоре, - посоветовал он стоявшему рядом Апраксину. - Стремнина-то подбивает руль, судно рыскает, не ровен час, на меляку кто выскочит, хлопот не оберешься.
- Мы-то не одни, - рассудил Апраксин, - все надлежит по команде производить.
В подтверждение сказанного с фрегата один за другим прогремели три пушечных выстрела. Апраксин засеменил в каюту, а через минуту вышел и крикнул Енсену:
- Фрегат дает сигнал становиться на якорь!
- Гут, - ответил Енсен, побежал на нос к откидному люку в кубрик, крикнул потешных и подошел к Прохору.
- Ты, лоцман, места знаешь отменно, скажешь мне, когда якорь отдавать.
Часа через два над рейдом Березовского устья с купеческих судов донеслись звуки флейты и скрипок. Видимо, матросы, за долгие месяцы плавания соскучившиеся по отчим местам, родными мелодиями успокаивали свою тоску.
На другой день утром Прохор, окинув взглядом небо, вспененное тянувшимися с юга перистыми полосками облаков, проговорил:
- В вечер шелоник задует.
Енсен переспросил:
- Что есть шелоник?
- С Двины, стало, с теплых мест потянет ветер. Так-то ветер прозвище поимел от предков наших из Новгорода Великого, где речка Шелонь течет.
После обеда от фрегата отвалила лодка с Петром и Голголсеном. Царь радушно угощал на яхте гостеприимного капитана, однако через час-полтора командир фрегата, выглянув в оконце, заспешил:
- Надо, государь, ловить ветер, он как раз заходит к весту, нам попутный.
По сигнальной пушке с фрегата суда один за другим снимались с якорей. Солнце начало западать к далекому горизонту, когда караван, подгоняемый попутным ветром, вытянувшись стройной цепочкой, резво направился к Мудьюгу.
Яхта "Святой Петр", освободившись от якоря, чуть уваливаясь под ветер, слегка накренившись, набрала ход и вышла в голову колонны кораблей. По палубе сновал Енсен. Ругаясь вперемежку по-русски и голландски, он подгонял потешных, сам показывал, хватался за снасти. Вот он повис на фале - веревке для подъема кливера, самого первого косого паруса перед фок-мачтой. Однако сил явно не хватало. Подбежали Скляев, Верещагин, Воронин. Наконец-то кливер поднялся до места, уткнувшись верхним углом к блоку. Яхта устоялась на галсе и прибавила ходу. Далеко за кормой в дымке исчез остров Линский, впереди справа по борту едва просматривались очертания Мудьюга.
Апраксин, после того как снялись с якоря, ходил тенью за Петром. Все больше заражала и его, царского спальника и стольника, страстная увлеченность венценосца морским делом. За долгие годы беспрерывного общения с Петром многие его привычки и увлечения, заботы и дела исподволь становились близкими и Федору и формировали его характер.
Любознательность царя и его тяга к новинкам постоянно будоражили дремотное сознание Федора, заставляли поневоле проникать в суть устремлений Петра, пополнять ум крупицами знаний. Но не все прививалось безболезненно.
"Безотцовщина" накладывала свои шрамы на жизненный уклад царя. Как и всякий русский, Федор не чурался застолья ни у себя в доме, ни тем более в кругу приближенных царя. Изначальными наставниками царя по части приобщения к "зеленому змию" стали в свое время Борис Голицын и Лев Нарышкин. Первый был человек "умный и образованный, но пил непристанно". Второй - свойственник царя, "человек недалекий и пьяный". Особенно тревожило Апраксина последние два-три года близкое знакомство царя с выпивохой Лефортом и частые визиты на Кукуй, а порой и беспробудное пьянство царя в его компании. Не раз он пытался урезонить Петра, но тот в ответ смеялся, иногда грубо обрывал.
Вырвавшись из-под опеки матери, нынче он каждый день поддавался соблазнам "зеленого змия", напивался иногда "до чертиков". В портовом городке Архангельском такой образ жизни считался обыденным, и, как ни странно, даже архиепископ Афанасий частенько не отказывался составить царю компанию в Бахусовом веселье. Волей-неволей понемногу затягивала эта пагубная страсть и Апраксина. Вот и сегодня не успели проводить Голголсена, как Петр затащил Федора в каюту и продолжал с ним веселье, пока не ударила сигнальная пушка с фрегата…
Цепко следил Федор за каждым движением Петра у штурвала. Прислушивался к пояснениям кормщика Прохора Деверя.
- Двинским берегом, - кивнул Прохор за борт, - полдня будем плыть. Вона справа Мудьюжский остров. Стражники на нем, таможня, наш брат лоцман обитает.
На Мудьюге виднелось несколько добротных избушек у подножья холмистой гряды, заросшей плотным низкорослым ельником.
Прибавив парусов, слева, мористее, яхту начал обходить фрегат.
- Нынче за Мудьюгом иноземцы без лоцмана следуют, в открытое море выходим, - поглядывая на фрегат, пояснил Прохор.
Петр тронул Прохора за плечо:
- Дай-ка мне кормило.
Прохор кивнул на компас:
- Держать по метке потребно на северок, чуток к западу, по метке.
Как только Петр взялся за штурвал, Апраксин почувствовал, что яхта стала заметно рыскать, то вправо, то влево. Прохор положил руку на штурвал:
- Волна нам попутная, государь, подбивает корму и по кормилу-то. Однако волна по струнке не следует. Кидает яхту туда-сюда. Потому кормщик должен норов волны упреждать и перекладывать кормило чуток загодя, одерживая судно.
Апраксин заметил, как, поясняя, Прохор незаметно, но твердо и уверенно подправлял перекладку штурвала. Петр с непривычки вращал штурвал резко, рывками, пытаясь задать движению яхты верный курс. Но разгульная волна, ударяя в руль, сбивала судно с курса. Спустя час-другой царь все-таки освоил сказанное Прохором, и яхту перестало водить из стороны в сторону…
С наступлением сумерек ветер посвежел, на судах зажглись сигнальные фонари, и, судя по их раскачиванию, в море начало штормить.
Первые ощущения от качки оказались неприятными, но, глядя на бодрого Петра у штурвала, Федор не показывал вида. То и дело, каждый час, царь посылал Алексашку принести то соленый огурец, то кусок телятины.
По-иному первая встряска на море отозвалась на спутниках царя. Сначала не выдержал боярин Юрий Салтыков. Апраксин различил его жалкую согбенную фигуру с мертвенно-бледным лицом, когда он, едва ли не ползком, вылез на верхнюю палубу. С трясущимися руками и облеванной бородой он, шатаясь, опустился на палубу, закрыл глаза и, прислонившись к фальшборту спиной, застонал. Прохор принес кувшин с водой, плеснул ему на лицо. Тяжко вздохнув, Салтыков открыл глаза.
- Блевать надобно, боярин, - посоветовал Прохор, - открой пасть пошире, пальцы засунь подалее в глотку и там пошевели. Срыгнешь - и легче станет. Только рыгай не на палубу, а ближе к борту.
Один за другим на палубу выбирались Нарышкин, Троекуров, Стрешнев. Свежий ветер понемногу привел в чувство раскисших сановников. Глядя на них, Прохор посоветовал Петру:
- Надобно указать им, государь, наверху блевать, ветер-то образумит враз, да и каюта будет незагаженной.
Петр подозвал неунывающего Апраксина. Качка ему оказалась нипочем.
- Накажи, Федор, потешным, пущай наших бояр обхаживают, люди-то страдают.
Давно в полумраке исчез за кормой мыс Керец, крутой, обрывистый, поросший сосняком на двинской стороне. Прямо по курсу полуночное зарево высвечивало полукружье беспрерывной линии горизонта. Апраксин прошел на корму. В полумиле, растянувшись изломанной лентой, двигались купеческие суда, переваливаясь с борта на борт, в такт усиливающейся качке.
Рассвет застал караван у Терского, противоположного берега горла Белого моря. За ночь ветер посвежел, суда раскидало. Прохор, подойдя к правому борту, приметил:
- Волна-то океанская идет, со Студеного моря.
С фрегата выпалила пушка, и он повернул на норд-ост, параллельно открывшемуся Терскому берегу. К полудню шли курсом ближе к берегу, здесь оказался затишок и волна была не такой крутой. Угрюмые скалы отвесно уходили в воду. Глядя на них, Прохор продолжал рассказывать:
- Места здесь приглубые, однако каменья торчат, ежели вода спадает.
- Как спадает? - в один голос спросили Петр и Апраксин.
Прохор, недоуменно ухмыльнувшись, пожал плечами:
- Стало быть, государь, на Беломорье за два раза на день и в ночь водица в море то отливает, то прибывает. По-нашенски такое дело ливом прозывается.
- Отчего вдруг такое? - напирал на кормщика любопытный Петр.
- Бают, - почесывая затылок, Прохор кивнул на поднявшийся из-за горизонта диск луны, - что-то мудреное с месяцем повязано. Вот нынче рассветает, море-то спадает, к полудню воды прибудет. Вечером сызнова убудет, а в полуночь подымется.
- И какой мерой гуляет вода? - не отставал Петр, поняв, что такая природа моря не может обходить стороной морское дело.
- В сих местах, у Терского берега, сажени на две, а в устье Двинском - полсажени. Однако в ту пору, когда лив починается, Двина поверху вспять поворачивается. Самое время на дощаниках с устья к Городу подниматься.
Чем дальше к северу, тем выше громоздились скалистые берега, постепенно исчезала и без того редкая поросль короткоствольного ельника, в ложбинах речушек все выше поднимались лысые сопки. На третий день плавания каменистые берега вдруг раздвинулись. Издалека, с сопок, по широкой лощине, пенясь на порогах и валунах, к морю каскадами стремглав сбегала речка. Справа на высокой сопке белела шапка снега.
- Поной-река! - объявил Прохор и перевел взгляд на север. - Отсюда море Студеное плещется, а далее окиян.
Ночью заметно похолодало. Все, кто был в силах, вышли на палубу, поеживались в кафтанах, натягивали поглубже шапки. Прохор накинул на царя короткий зипун.
На востоке яркой полосой алел небосвод, красно-медное светило медленно выходило из-за обозначенного темной кромкой горизонта моря.
Апраксин взглянул за борт. Вода за ночь изменила белесый отсвет на свинцовый с чернью, мрачноватый. Ветер зашел к северу, и теперь суда продвигались вперед медленнее, часто меняя галсы. Волна стала длиннее, но гораздо выше, яхту то и дело забрызгивало набегающей волной, и пассажиры поспешили убраться в каюты. Небо внезапно потемнело, появившаяся невесть откуда угрюмая туча закрыла полнебосвода, и на палубу посыпалась снежная крупа.
Прикрывая лицо, Прохор проговорил:
- Рановато нонче чичега объявилась, птицы-то, чаю, еще к теплу не подались.
Так же внезапно снежная завеса оборвалась, и опять выглянуло солнце. Под берегом вырисовывались острова.
- Три острова, государь, - проговорил Прохор и тут же посоветовал: - Далее, государь, нашей посудине плыть несподручно. Иноземцы-то с товарами, в грузу, им волна нипочем, а нас-то, гляди, валит в бок круто. Далее горше станет, волна с окияна пойдет поболее.
Петр переглянулся с Апраксиным. Осторожный Федор еще накануне вечером советовал дальше в Студеное море не ходить:
- Волна-то взыгрывает, Петр Лексеич, да и люди наши в одежке легкой, не по-зимнему одеты.
Спустя полчаса "Святой Петр" дважды пальнул из пушки и направился к фрегату. Там подобрали паруса и легли в дрейф. Не доходя кабельтова, яхта отвернула и начала дрейфовать. В рупор Петр и Голголсен прокричали взаимные приветствия и пожелания "попутного ветра".