Довольный Петр вытер рукавом рубахи лоб, кивнул Головину:
- Федор Алексеич, ступай с Апраксиным и Крюйсом, оглядывай кумпанские корабли, а я тут задержусь.
В следующие дни поехали в Ступино, Чижовку, Коротояк, оценивали пригодность "кумпанских" кораблей. Итоги оказались печальными. Из двадцати пяти кораблей только девять годились к службе, да и то требовали доделок.
- Остальные суда, которые негодные вовсе, разобрать, другие переделать под провиантские, пускай послужат, - окончательно решил царь.
Каждый день теперь он пропадал на "Предистинации", а Апраксину дал задание:
- Готовь к спуску "Черепаху", яхту и "кумпанские" корабли, которые годные.
Зима выдалась малоснежная, в половодье река в некоторых местах не дошла до стапелей, корабли так и остались ждать следующей весны, сиротливо выступая на киль-блоках.
- То ли дело на море, - недовольно сопел Крюйс, - всегда ветерок нагонит воду на верфи, нет такого сраму.
В эту весну спустили только пятидесятипушечную "Черепаху", двенадцатипушечную "Святую Наталью" и два сорокапушечных "кумпанских" корабля.
Как всегда, церемония кончилась празднеством. За столом никто не вспоминал о неудаче под Нарвой, но Петр сам начал разговор:
- Нынче мы против турка готовим силу на море. Пускай видит, мы не таимся. А что Карл нас под Нарвой поколотил, ему спасибо, мы умней стали. Погодим малость да с другого боку к нему зайдем.
Апраксин сидел рядом с царем, слова царя пробудили у него мысли, которые он давно вынашивал:
- Петр Лексеич, дозволь умишком скудным присоветовать?
- Валяй, Федор, мы, чай, свои, компанейские.
Адмиралтеец начал издалека:
- Ты, Петр Лексеич, прежде баил, тебе Азов морем воевать близко и любо потому.
- Было дело, што с того? - вскинулся Петр.
- Слыхал я в Москве, што братец Петруха на Ладоге на Волхове ладит струги.
- Есть такая задумка, - запыхтел трубкой Петр.
- Так я к тому, Петр Лексеич, ежели шведа турнуть с Онеги?
- Коим разом туда добраться? - удивился царь.
Апраксин хитро улыбнулся:
- В бытность на Соловках сказывали мне монахи, есть такая деревенька Нюхча, напротив Соловков. От нее до Онеги волокут в кою-то пору они свои лодьи да к Ладоге, потом плавают до Канцев швецких подле Невы.
Петр слушал молча, уткнувшись в тарелку, ковырял вилкой, потом отложил ее, глаза смотрели приветливо.
- А ты, я погляжу, на Двине-то не зря сидел, спасибо. - Налил бокал Апраксину, рядом сидевшему Головину. - Здравие адмиралтейцу нашему!
Почти месяц, с перерывами, Петр корпел над чертежами нового, самого крупного восьмидесятипушечного корабля.
Дневал и ночевал царь в своей рабочей избе рядом с верфью вместе с Скляевым. Частенько на ночь отпускал Меншикова. В эти вечера Апраксин обычно зазывал Данилыча в гости, избы стояли рядом. Засиживались за полночь, было что вспомнить, о чем поговорить. Как-то получилось еще с Плещеева озера, что прониклись они взаимной симпатией, часто без утайки делились сокровенным, давно крепко уверились друг в друге, несмотря на разницу в возрасте и положении. Меншиков не стеснялся, запросто затевал и деликатные разговоры, за что знатные бояре его чурались, обхрдили стороной.
- Слыхал я, Матвеич, ты до сей поры без баб здеся находишься? Не возьму в толк, как тебе терпится?
Апраксин потягивал вино из бокала, отшучивался:
- Наперво, к сему не приворожен я, да уж и пятый десяток разменял. Баб лучше не трогать. Ты-то сам, гляжу, тож по девкам не бегаешь?
Меншиков заржал:
- Ты-то откель ведаешь? Умеючи надобно. - Залпом осушил бокал, зачавкал моченым прошлогодним яблоком. - А так-то ты верно сказываешь. - Меншиков оглянулся на дверь, зашептал: - Бабы, они все дрянь. Сам-то вон благоверность к Монсихе питает, а эта курва хвостом виляет.
Апраксин закашлялся:
- Знать, верный слушок мне братец нашептал в Москве насчет саксонца-то?
Меншиков, нахмурившись, прижал палец к губам, молча кивнул головой, схватил штоф и взахлеб выпил остатки…
В конце мая заложили на верфи новый корабль по царским чертежам. Петр торжественно объявил:
- Нарекаем его по имени нашего первенца "Старым Орлом", а главным строителем назначаем Федосея.
Рядом на соседних стапелях заложили два семидесятипушечных корабля, и царь поручил строить их молодому англичанину Козенцу, которого давно звал в Воронеж.
Спустя две недели, в начале лета, Петр уезжал к войскам. Накануне собрал всех адмиралтейских чинов.
- Султан во сне видит, как бы ему вернуть Азов, изгнать нас из Рога Таганьего, устья Донского. Потому и флот Азовский крепить будем далее непрестанно новыми судами. Господин адмиралтеец, изволь своих адмиралов прихватить, - царь кивнул на Крюйса и Реза, - и на построенных кораблях отправиться к Азову. В море стражу выставить, обустраивать крепости, оборону держать от крымцев.
…Все корабли на Азовском море Апраксин разделил на два отряда, под командой Крюйса и Реза. Поочередно корабли несли дозор на дальних рубежах. Новый азовский воевода Степан Ловчиков, родной дядя Апраксина по матери, похвалил племянника:
- По весне турские посудины близко к устью и Таганрогу хаживали. Наши капитаны не могли управиться с починкою за зиму, да и устье обмелело, ветер воду согнал. Теперь-то надежа с моря верная, и крымцы, гляди, уже не осмеливаются близко подступать.
Все лето мотался Апраксин то в море, то в Таганрог, в Донское устье. На кораблях недоставало матросов, особенно ощущалось это в шторм при работе с парусами. Когда выбирали якорь, офицеры становились к шпилю. Крюйс кричал на командиров, те разводили руками. Апраксин посылал на корабли рекрутов из полков. Только толку от них поначалу было мало. Первую кампанию они испуганно прижимались к палубе, хватались за любую снасть мачты, боялись взглянуть за борт. В шторм не помогали ни зуботычины, ни линьки, прятались по закоулкам…
В Донском устье на случай нападения перекрывались наглухо сваями и цепями все рукава, кроме северного, Кутюрьмы. Таганрог и Троицкая крепость опоясались каменной стеной с бойницами.
Возвращаясь в Азов, адмиралтеец каждый раз читал почту. Из Воронежа писал Игнатьев. Лето выдалось холодное, дождливое, на людей нашел мор. "Машлихтовый мастер Питас Ян волею Божию умер августа 27 числа и я приказал надсматривать за плотниками и довершить Яну Ренсу, - доносил помощник адмиралтейца. - А Федосей Скляев, Таврило Меншиков, Тихон Лукин, Степан Городничий, Василий Шипилов, Савва Уваров зело больны. Также Осип Най, Козенец, Ян Терпилий зело болезнуют. Мачтовый мастер Самойло Реймс с подмастерьями зело болезнуют". "Никого не милует хвороба, - вздыхал Апраксин, - ни наших, ни пришлых".
"А из матросов три доли больных. Также и из плотников у государева корабля только 40 человек работает, а 65 человек больны".
Своими печалями Апраксин делился с воеводой. Как-никак близкий родич, хотя и старше почти на два десятка годков:
- Вишь, Степан Богданович, болезнуют мои корабелы на верфях поголовно, людишки все под Богом ходят, дело-то стоит, а государь по осени спросит.
Ловчиков совсем далек был от корабельного строения, успокаивал племянника:
- Твоей-то вины нет, Федор, чаю, отпиши государю, он поймет.
- Пиши не пиши, а дело поправлять мне придется.
В конце лета пришла добрая весть из Москвы. Сам царь делился радостью по поводу событий на севере, в Двинском крае. Упоенные легкой победой под Нарвой, шведы задумали совсем оттеснить русских от моря.
Весной 1701 года Карл XII самонадеянно бросил первому министру графу Пипперу:
- Упрячем царя Петра в его болотах навечно. Пусть навсегда забудет русский мужик о море. Пошлите эскадру Шеблата к Архангельску. Сжечь дотла город, порт, верфи. Никого не жалеть.
Все предусмотрел шведский адмирал Шеблат. И эскадру снарядил добротную из семи кораблей, и флаги поднял на них английские и голландские, чтобы обмануть русских. Но этот самый мужик и обломал шведам зубы в первой стычке на море. Жертвуя жизнью, привели архангельские поморы корабли неприятеля под крепостные пушки, перехитрили врага. Потеряв корабли, Шеблат ретировался несолоно хлебавши…
Собственно, это было первое поражение шведов в начавшейся войне, и потому радость успеха переполняла сердце царя. С кем поделиться в первую очередь? Конечно, с бывшим воеводой двинским, близким человеком. "Я не мог вашему превосходительству оставить без ведома, - волнение царя передалось и Апраксину, - что нынче учинилось у города Архангельска зело чюдесно…"
"Слава тебе Господи, - вздохнув, перекрестился Апраксин, - наконец-то супостата отвадили". Ликовал адмиралтеец вдвойне, как-никак, а шведа побили в местах, где и он внес свою лепту в оборону. Невольно вспомнились годы, проведенные в Двинском крае. "Верняком и отче Афанасий приложил руку к той виктории".
В Москву Апраксин ехал с докладом по вызову царя. Добрался в сумерки. Аккурат к Рождеству. На заставе в Замоскворечье послышалась пушечная пальба. Апраксин высунулся из возка, крикнул стражнику у рогатки:
- Пошто пальба-то?
- Нынче, барин, шведа поколотили, государь велел празднику быть, - с трудом шевеля языком, объяснил подвыпивший стражник.
На Красной площади всюду горели плошки, жгли костры, жарили баранов, на длинных столах стояли закуски, ведра с медом, бадьи с пивом, виночерпий ковшом наливал из бочки вино, отталкивая упившихся.
Родное подворье встретило приятной неожиданностью. Не успел Федор выбраться из тулупа, двери сеней распахнулись, и он оказался в объятьях Петра и Андрея.
- Братуха! В кои годы свиделись!
Наверху лестницы стояла мать, опершись на палку. Рядом поддерживала ее за руку Пелагея. Федор взбежал, тревожно забилось сердце: "Совсем бабы оплошали".
- А я, братец, бобылем нынче. Женка в Новом Городе пребывает, сынком меня одарила, - похвалился Петр за столом.
Федор добродушно ухмыльнулся:
- Теперя есть кого гостинцами угощать. Ты-то по какому случаю в Москве?
- Государь велел спешно быть, гонца прислал. Завтра-послезавтра призовет. Ваньке Татищеву тоже наказал быть.
- Который струги ладил?
- Он самый. Расторопный, воеводой у меня в Кашине правил исправно. Государь его приметил, когда он пушки торговал у шведа…
Первым к царю вызвали старшего брата. В светлицу вошли вместе с Иваном Татищевым.
- Молодец, новгородец, - похвалил царь старшего Апраксина, - не спишь, летось шведу покою не давал, подмогу Шереметеву учинил. В сем лете також будешь в Ингрии с полками. - Петр поманил Апраксина к карте. - Отсюда твои полки отвлечь шведа должны. Сызнова вместе с Шереметевым покою неприятелю не давать, а при случае и побить знатно. - Петр поманил Татищева и продолжал водить пальцем по карте. - Другое дело великое на новгородский приказ возлагаю. Ты, Иван, нынче же, без мешкоты поезжай к Ладоге, на речку Сясь, пройди от верховья до устья. Сыщи, где поудобней место для верфи корабельной. Тут же с воеводой имайте людишек, плотников да кузнецов по уездам, лес вали, руби верфь. По весне заложишь полдюжины кораблей. Указ о том получите днями…
Федор Апраксин, пока суть да дело, наведался в Приказ воинских морских дел. Как раз застал там своего начальника и старшего товарища. Генерал-адмирал Головин запросто обнял тезку.
- Замотался я, Федор Матвеич, - с одышкой, с трудом переводя дыхание, пожаловался начальник Приказа морского флота, Посольского, Ямского, Монетного двора, Оружейной, Золотой и Серебряной палат, - не знаешь, куда с утра голову приложить. Государю во всех делах помочь надобно, а ты сам знаешь, ворюги всюду водятся, норовят урвать у державы.
Выслушав Апраксина, вздохнул, проговорил с сожалением:
- А я-то с той поры, как на "Крепости" побывал, в море и не хаживал. А нет-нет да и похочется на волнах ветра свежего прихлебнуть. - Генерал-адмирал понизил голос: - В нынешнюю кампанию отправлюсь с государем в Архангельский, там на корабликах море-то попытаю.
- В моих прошлых вотчинах побываешь, Федор Лексеич, кланяйся там архиерею, в дружбе с ним состоял.
- Непременно. Я чуть не позабыл. Поедем-ка нынче в Сухареву башню! Проведаем диковинку знатную государеву - школу Навигацкую. Тебе тоже надобно видеть, где нынче куют российских кумандиров флотских да штюрманов…
Вечером опять сошлись три брата Апраксиных. Старшие братья помалкивали, слушали Андрея. Больше года не были они в родных местах, все их интересовало.
- Нынче третье Рождество по-иному отмечаем, знатно, весельем прилюдным, с гульбой. По случаю виктории Шереметевой опять же празднество.
- Знамо, - перебил, насмешливо улыбаясь, Петр, - под Нарвой-то он задницу шведам показал без боя, а теперь оправдался. Данилыч к нему поскакал, государь пожаловал его фельдмаршалом и Андреем Первозванным.
- То след, - добродушно порадовался за приятеля Федор, - Борис Петрович основательный воевода, без поспешности, но своего не упустит. А пошто, Андрейка, на площади Красной скоморохи на подмостках кривляются?
- Государь повелел киянтер сподобить для увеселения народу, по иноземному обычаю. На Москве с каждым годом иноземцев прибавляется, осмелели, наглеть починают.
Разговор свернул в сторону после реплики Федора:
- Государь-то к ним благоволит.
Андрей криво усмехнулся:
- Доверчив он, будто дитя малое. Сам-то все в отъезде, а его зазноба на Кукуе шашни бесстыдно водит. Пол-Москвы об этом толкует, а Петру Алексеичу невдомек…
Разговор Петра с адмиралтейцем получился обстоятельным. Начали с кораблей. Первым делом Петр спросил о "Предистинации".
- Малость застопорилось, Петр Лексеич. - Апраксин видел, что царь нахмурился. - Плотников, искусных в отделке, нынче в Воронеже нет, которые были, померли от болезней, иные хворают. Не каждому на твоем корабле доверить работу мочно. Федосейка два месяца хворал, а без него ни один гвоздик на корабле не забьют.
- Сие правда твоя. Что на "Старом Орле"?
Петр дотошно допытывался о каждом корабле, как о своем детище, интересовался делами в Азове, Таганроге.
- С матросами и особо офицерами на кораблях в Азовском флоте худо, государь. Иные корабли в море отправить немочно, экипажа нет.
- Ведаю про то, - нервно оборвал Петр. - Отбери преображенцев сотню-другую из бывалых, которые в Москве, обучай в Воронеже. А по весне у тебя заберу Крюйса, Памбурга.
- Ей-ей, государь, - взмолился Апраксин, - в море-то кто поведет кораблики?
- Пришлю тебе офицеров, сам поведешь. Мню, нынче султан в море утвердится. А мне эти люди потребны. Сам ведь баил про Нюхчу? То-то, в кампанию туда двинемся.
- Великое дело замыслил, государь.
- Слава Богу, уразумел. На Воронеже спустишь на воду те кораблики, что я указал. Еще поимей в виду, адмиралтеец, вскоре на Северном море почнешь заботиться. Чаю, тебе братец похвалился?
- Есть малость, Петр Лексеич, мы друг дружке доверяем.
- Так ты не откладывай, точи блоки, юнферсы, канаты для такелажа плети. Указ тебе будет.
Разъезжались Апраксины в разные стороны: Петр на север, Федор на юг. Следом в Новгород пошел царский указ: "1702 год января в 22 день. В.Г. указал по своему В.Г. имянному указу во оборону и на отпор против свейских войск на Ладожское озеро сделать военных 6 кораблей по 18 пушек на корабль из новгородского приказу, которым быть в полку ближнего окольничего и воеводы Петра Матвеевича Апраксина с товарищи и делать те корабли на реке Сяси, которая впала в Ладожское озеро от Ладоги в 30 верстах, у дела тех кораблей быть из Великого Новгорода Ивану Юрьеву сыну Татищеву".
Весна 1702 года выдалась, как никогда, полноводной. Строго следуя указу Петра, адмиралтеец в сердцах чертыхался Игнатьеву:
- Тако государь-то повелит, а по делу другое выходит. Надобно бы все кораблики со стапелей на воду сбрасывать. Когда еще такая вода прибудет?
- Решайся, Федор Матвеич, - советовал помощник, - другого случая может не быть.
- Тебе-то легко языком, а мне по шее влетит…
Другого случая и в самом деле не будет. Несколько кораблей останутся на суше доживать свой век на киль-блоках, так и не коснувшись воды…
На свой страх и риск решил адмиралтеец перевести "Предистинацию" и "Черепаху" из речки Воронеж к устью, где она впадает в Дон. В последние годы Воронеж обмелел, и корабли едва не ложились на борт, если не ставить подборки с бортов.
Прибыли два полка охраны верфей от набегов татар, но в Москве почему-то указали им рубеж обороны чуть ли не под Харьковом. Опять поступил по своему разумению, разместил полки поблизости от верфей. О всех событиях донес царю, который с полками был где-то на пути к Архангельскому. "На Воронеже милостию Божией все благополучно и вода была превеликая, какой давно не бывало, и кораблей выведено на устье 11, да еще ведут 2 корабля, "Божие предвидение", трудов твоих государевых, да "Черепаха" строения Осипа Ная. Только безмерно жалею, что сей весны не отпустил в Азов, зело Государь времени и воды жаль. Еще милости твоей доношу: по указу твоему велено быть полкам для охранения Украины и стоять им велено в Рыбном, а по моему размышлению пристойнее им стоять в близости от Воронежа, чтоб верстах 10, или как воля твоя для охранения флота, дабы злодей мусульманин какой хитрости не учинил".
Провожали в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали. "Для какой цели?" Апраксин, шутя, успокаивал офицеров:
- Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.
Вчерашние морские забияки хохотали, не подозревая, что одному из них судьба уготовила смерть от шпаги в тех местах.
По указу царя Апраксин отправил на Белое море сотню матросов и сам схватился за голову. Настало время самому плыть с кораблями к Азову, а экипажей кот наплакал.
"Умилосердись, государь, - слезно просил, - прикажи нанять матроз, ей-ей смертная нужда, и русские в расходе у города Архангельского 120 человек, в Азов послано 150 человек, умерло человек с 150.
Об офицерах и писать не смею, сотвори Государь милость, ей-ей нужда".
Покидая устье, наказывал помощнику:
- Гляди особо, Петро, за "Предистинацией". Скляеву штоб отказа в работных людях не было.
Прощаясь с добрым пособником и товарищем, не знал, что видится с ним в последний раз.
В Черкассах отряд Апраксина встречал капитан Бергман, тот докладывал:
- Все исполнено, как ты указал, господин адмиралтеец. На стражу отрядили один корабль, другой на смену держу. Остальные без матросов, и канониров нет вовсе. В Таганрог доставляем припасы, исправляем суда, что в зиму пообветшали.
- Чинишь-то где, в Азове?
- Более негде, тут все под рукой.
- Там как дела?
- Все в порядке, токмо воевода Ловчиков занемог, свалился, вторую неделю дома лежит. Управляемся без него.
В Азове первым делом Апраксин поехал к больному дяде. Старик лежал в постели, виновато улыбался, шелестел:
- Удар меня свалил, Феденька. Невмочь ни рукой правой, ни ноженькой шевельнуть. Нынче-то ножка отходит помаленьку.