А в делах, государь, зело исправляются чисто и осмотрительно, дай Боже и впредь так чаять от них или до милости твоей. Только, государь, разводить их не изволь, донеж дело свое исправят".
Послышались осторожные шаги, в окне появилась худощавая, остроносая физиономия Крюйса.
- Я помешал вашей милости? - как всегда, вежливо спросил вице-адмирал. Его изба стояла через один дом от адмиралтейца, и они часто навещали друг друга.
- Заходи, заходи, Корнелий, - как всегда, запросто ответил Апраксин и приказал Козьме, чтобы принес еще одну кружку.
- Садись, слухай, как я государю про твою персону доношу.
Крюйс вздохнул. На его правой щеке налилось кровью родимое пятно.
- Все по делу. Я тоже доношу об этом его величеству государю. - Он вынул из-за обшлага конверт. - Отправьте, пожалуй, с почтой.
- Отошлем, отошлем, пей пиво, а я допишу цидулю, а потом с тобой потолкуем. - Макнув перо, Апраксин продолжал: "При сем моем писании был вице-адмирал и принес письмо до милости твоей и то письмо я посылаю по своей же почте. И если всемилостивейший Бог сподобит видеть очи твои, устно милости твоей донесу. Покорнейший раб твой Федька Апраксин. С Воронежа, июля 15 дня 1700 года".
Сообщая царю о происшествии с иноземными адмиралами, Апраксин поступил мудро. Просто знал, наверняка найдется в Воронеже какой-нибудь пакостник и окольными путями станет наушничать, дело все равно дойдет до Петра, и потом хлопот не оберешься. А так он сразу вступился за своих подчиненных и отмел повод для пересудов…
Почта увезла письма в Москву, а ему подошел срок отправляться к морю.
Всего полгода минуло, как он стал адмиралтейцем. На верфях закладывались новые корабли и достраивались десятки прежних. Часть из них уже при беглом осмотре оказалась негодной к плаванию. Их следовало бы уничтожить. Но это мог решить только царь. Постройка обошлась во многие тысячи рублей…
Весь смысл создания флота пока сводился к защите завоеванного у турок. Там, на подступах к Азову, проходили южные морские рубежи России. Азовский воевода боярин Степан Салтыков временами сообщал, что татарская конница сильно беспокоит, а на далеком взморье нет-нет да и появлялись паруса турецких кораблей. Перемирие с турками еще не было подписано. Следовало закрепляться на море, создавать базу для кораблей у Таганрога, налаживать оборону Азова с моря.
Отправляясь к Азову, Апраксин за себя оставил Крюйса.
- Нынче до зимы, Корнелий Иванович, надобно с корабликами кумпанскими определиться. Которые дерьмовые, разбирать станем, но прежде государю доложим, а лес пойдет на добротные суда. Теперича отъеду к Азову, ты мне, пожалуй, свои прошлые промеры в устье Донском и у Рога Таганьего на листы положи, чертежами. Сверимся, что не так, подправим. Флоту Азовскому пора определяться на коренную стоянку.
- Верно, ваше степенство. Корабли должны заботу иметь и ухоженными быть, иначе море их одолеет.
Вечером, накануне ухода из Воронежа, пришла долгожданная весть из Москвы: в Константинополе подписано наконец-то перемирие с султаном. Царь писал письмо, видимо, в хорошем настроении. "Плотники, о которых ваша милость говорил мне на Воронеже, - писал Петр, - приговорены и подлинно будут на последнем караване к городу…
Мы здесь в 18 день объявили мир с турками, зело преизрядным фейерверком; в 19 день объявили войну против шведов и сего числа пойдем с господином генерал-майором Иваном Бутурлиным в поход на подводах, одни полки: наш Семеновский, старый Лефортов, да Новоприборных три полка, в которых во всех будет 8000 человек. Здесь я нашел мастера в артиллерии, русского, который зело удобен будет к корабельному делу; ибо боуты на концах умеет так быстро зашурупливать, что 10 изготовит так скоро, как проговорить "Отче наш" и как отделается в артиллерии, пришлем к вам…"
От письма веяло вроде бы только радужным. Плотники, слава Богу, высланы, царь где-то отыскал умельца-мастерового, султан наконец-то подписал мир… "Любит государь фейерверки-то распушать, знамо, тешится, годы еще не старые, как у меня, - размышлял Апраксин, а где-то в глубине души щемило. - С одним неприятелем не успели замириться, на другого меч обнажили. Оно и понятно, без моря нет ходу державе. Торговать надобно. И то, поотстали от Европы. А похвалиться покуда мало чем можем. Глядеть надобно, перенимать лучшее. Вона Федосейка Скляев и не прошел науку сызмальства, а вровень с учеными англичанами становится по корабельному строению…
Другое дело, не рановато ли со шведом тягаться? Полков обученных два-три, стрельцов нет, рекруты зеленые. Да и какой из Ваньки Бутурлина вояка? Разве для потехи. Шереметев пообвыкся в сражениях с турками, но себе на уме, осторожен больно. В войсках верховодят все больше иноземцы, не много ли их? Доверчив государь. Где-то в походе на шведов и брат Петруха с новгородскими полками, как-то обойдутся с неприятелем?.."
Не без умысла древние римляне обозначали Фортуну с кормилом. Изменчиво счастье. Плавает оно по океану бытия, зависит от ветра и волн, которые весьма непостоянны, от подводных камней, скрытых от взора… Куда направит свой ковчег богиня удачи?
В политике Фортуна, как правило, издревле поощряет хитрых и ловких. В военном деле часто держит сторону не сильного, а смелого, решительного, уверенного в победе бойца.
Когда Петр заключал союз с Данией и Саксонией, казалось, судьба шведов во главе с Карлом XII предрешена. Но события повернули колесо Фортуны в другую, неблагоприятную для России сторону.
Преждевременно, в одиночку, в расчете на быстрый успех выступил против шведов Август II. Вслед за ним Дания поспешила вторгнуться в Гольштейн, преследуя свои цели.
Карл XII двинул войска против Дании. В преддверии борьбы за Испанское наследство Англия и Голландия, рассчитывая на союз с Швецией, прикрыли от датчан своими эскадрами высадку шведского десанта. Довольно мощная, хорошо подготовленная армия Карла XII с ходу осадила Копенгаген и принудила Данию к миру. Произошло это в те самые дни, когда из Москвы выступили полки Петра I, направляясь к морю у Нарвы, отвоевывать исконные земли. О поражении Дании царь не знал, еще надеялся на Августа II.
Разделавшись с Данией, Карл XII погрузил армию на корабли и переместился в Лифляндию на помощь осажденной саксонцами Риге. Едва узнав о высадке шведов, Август И, не раздумывая, снял осаду Риги и убрался восвояси в Польшу. Хорошо обученные войска, возглавляемые молодым, но талантливым военачальником, поспешили к осажденной русскими полками Нарве…
Воевода изовский боярин Степан Салтыков несказанно обрадовался приезду Апраксина.
- Обретаемся мы, Федор Матвеич, на краюхе землины нашей, - изливал душу Салтыков. По боярскому своему званию он был выше стольника, но по указу царя подчинялся адмиралтейцу. - Крымцы, кубанцы да калмыки летось покою не дают, а турки с моря подглядывают.
Вместе с воеводой Апраксин обошел крепостные сооружения, похвалил:
- Стены и бастионы надежно подкрепил, Степан Иванович, слава Богу, и пушки, которые прислали, путем определил.
Худощавая физиономия Салтыкова осветилась улыбкой:
- Чай, не зря в Пушкарском приказе-то годков сколь правил, Федор Матвеич, зело пушечное дело там прознал.
- С корабликами-то как?
- В море нынче дозором на "Отворенных воротах" Лефортов сынок, с ним "Сила" в паре. Морока мне, Федор Матвеич, с корабликами, мало я в них сведущ.
Внизу, под горой, в небольшой гавани и далее вниз по течению Дона отстаивалась на якорях Азовская эскадра. Несколько кораблей ремонтировались у пристани, среди них совсем развалившийся "Меркурий". На якорной стоянке выделялся лишь ухоженный корабль Питера Памбурга.
- А ты не робей, распоряжайся, на судах капитаны опытные, ежели што не так, подскажут. В Таганьем Рогу-то как дела? Троицкая да Павловская? Давно ли там бывал?
- Строится та крепостца и сам городок, а бывать мне там не пришлось, Федор Матвеич. Все недосуг. То устье мелко, то приболел.
- Ладно, возьмем нынче галеру, пойдем вместе, воевода за все в ответе…
Третий год тысячи людей строили город Таганрог и крепость Троицкую для его обороны. Вместе с городом устраивали то, ради чего здесь обосновались, гавань для стоянки кораблей. Заправляли делом иноземные инженеры, но не задерживались больше года. Начинал де Лаваль, его заподозрили в связях с турками, арестовали, сменил его Рюэль, теперь гавань сооружал капитан Симонт.
Приезд Апраксина был на пользу. Подрядчики, приказчики, чиновные люди подтянулись, почувствовали хозяйскую руку адмиралтейца. В крепости спешно выкладывали площадки для пушек, насыпали защитные валы. С речки Миуса одна за другой потянулись подводы с лесом для изб, рубили на зиму солдатские казармы. Апраксин основательно занялся промером глубин в заливе, сверял прошлогодние промеры Крюйса, исправлял их, и кое-где начинал с нуля, обнаружились новые отмели вблизи фарватера. Следовало их срыть, углубить проход.
В бухте бросили якоря "Крепость" и еще несколько кораблей. Уходя из Азова, Апраксин приказал, как только поднимется уровень воды в устье Дона, идти в Таганрог. На собрании капитанов объявил:
- Пора обживаться в новой гавани, неча отсиживаться по азовским кабакам, жалованье государево вам за службу уплачено. Попомните слово государево: "Флот сам себе должен сыскать гавань".
Спустя неделю отряд кораблей вышел в море. Где-то на горизонте робко маячили турецкие суда. Завидев русских, они скрылись и до конца кампании не показывались.
Адмиралтеец расположился на "Крепости". Капитан Памбург старательно обхаживал его, помня о близости спальника к царю. В хлебосольном голландском шкипере Апраксин нашел доброго и компанейского собеседника. Когда становились на якорь или ветер стихал и ложились в дрейф, беседы в каюте капитана затягивались до полуночи. С особым пристрастием рассказывал Памбург о приключениях в Константинополе. Как и всякий моряк, любил прихвастнуть, "травил", приукрашивая свои похождения.
- Весь султанский дворец дрожал от моих салютов по ночам. В гареме его женки дрожали от страха. Емельян Игнатьич Украинцев сказывал, будто одна женка с испугу родила младенца раньше времени.
Адмиралтеец смеялся от души, слушая байки Памбурга.
- Ну а по делу-то, долго вы канителились у султана?
Памбург усмехнулся:
- Трудно там пришлось Емельяну. Мало что турки упирались, так их подзуживали англичане да мои земляки, голландцы.
- Тяжко в стане неприятельском, одни вороги, - согласился Апраксин.
Капитан, не жалея, подливал вина собеседнику. В трюмах "Крепости" в укромных уголках хранились заветные бочки, припасенные в Константинополе. Смачно потягивая напиток, вспоминал:
- Отыскались и в басурманском городе добрые нам люди.
- Кто и откуда?
- Проживал там Досифей, патриарх иерусалимский. Немало добрых советов Емельяну подсказывал, мудрый человек. Смыслил не в одной политике, разбирался и в воинском деле.
Апраксину все это было в новинку:
- Что же смыслил святой отец по воинскому артикулу?
Памбург потер подбородок:
- К примеру, господин адмиралтеец, советовал он россиянам воевать турка через Крым. У вас, говорил, один рог, Таганий, уже в руках. Второй, Очаков, рядом стоит, его воевать надобно. А после изгнать из Крыма басурман. Тогда Черное море ваше.
И в самом деле, Памбург не преувеличивал. Иерусалимский патриарх Досифей мыслил как стратег. "А если когда царское величество изволит начать с ним войну, - советовал он Украинцеву, - и тогда надобно прежде взять Очаков, понеже у неприятеля Очаков левый рог, а правый рог был Таганрог. А взяв Очаков, то надобно Крым взять, а взявши Крым, то будет дорога на Черное море свободна. И тогда пристанут сербы, и волохи, и мультяны, и болгары. А не взяв Очакова и Крыму, турков на море воевать трудно, понеже татаровя в том будут чинить препону. Да и оные народы, для той же опасности, вспоможения чинить не будут…"
Глубокой осенью, накануне ледостава покидал Апраксин Таганрог. Часть кораблей осталась на зимовку в новой гавани. Остальные ушли к Азову. Воевода Салтыков встретил встревоженным вопросом:
- Намедни казак прискакал из Черкасс. Передал на словах ведомость атамана Миняева. Де, на севере шведы потеснили наши полки под Нарвой. Не слыхал ли чего, Федор Матвеич?
Тревога передалась и Апраксину. Он зябко передернул плечами. Перекрестился: "Упаси Бог".
Прошла неделя, другая. Поздно вечером, накануне отъезда адмиралтейца в Азов, прискакал верхом сын воеводы, капитан Федор Салтыков. Четыре года не виделись они с отцом. Радовались оба, воевода прослезился.
- Спаси Бог, сынок, не позабыл отца.
- Не мне благодарность, батюшка, а государю, сам мне указал к тебе ехать, повидаться.
Салтыков-младший вдруг помрачнел:
- Беда у нас стряслась, батюшка. Карловы полки отбили наших у Нарвы, полегло там тыщ несколько, в полон многих взяли.
Воевода растерянно заморгал, всплеснул руками:
- Как же такое допустилось?
- Долгий сказ, батюшка. Боярин Шереметев там малость оплошал. Мы-то с государем накануне к Новгороду отъехали, полки новые к Нарве выставить, а кумандиром государь герцога Круа поставил. Он-то первый вместе с иноземными офицерами шпаги Карлу отдали без боя.
- Ох-хо-хо, - сокрушался воевода, - остатние-то што глядели?
- Снег валил в ту пору, ни зги не видать. Преображенцы и семеновцы бились стойко, токмо их не поддержали. Войско-то сырое, рекруты молодые. А драгуны Шереметева мельтешили, враз за реку стрекача дали.
Старший Салтыков, слушая сына, покрикивал на прислугу, накрывавшую на стол, послал за Апраксиным. За столом Федор Салтыков повторил сказанное о стычке с шведами. Апраксин слушал не перебивая. Изредка кидал взгляд на говорившего. "Толковый малый, государь таких привечает", - подумал с симпатией.
- А что же наши-то офицеры сдалися шведам?
- Карл их обманом полонил. Обещался пропустить, а когда войска-то ушли за Нарву, схватили их. Князь Долгорукий, Троекуров, боярин Бутурлин, многие знатные фамилии оказались среди них.
Апраксин за столом молчал, хмурился, ему теперь хлопот, видимо, прибавится. "Туркам на радость наши беды, наглеть почнут".
- Ты, воевода, гляди теперь в оба. Басурмане прознают про Нарву-то, никак, охальничать будут. - Апраксин поддел ложкой черную икру, в Воронеже такой не попробуешь. Как бы невзначай спросил Салтыкова-младшего: - Сам-то куда теперь?
- Через неделю велено в строй к государю явиться. В свите я у него числюсь с того дня, как из Голландии вернулся и экзаменован был им самим.
- Сам-то чего желаешь?
Федор Салтыков вспыхнул:
- Ваша милость, будет ваша власть, замолвите перед государем словечко. На верфи мне быть желаемо зело, до корабельного строения охоту имею великую.
У Апраксина полегчало на душе, разгладились морщинки.
- Дело доброе, сам-то просился у государя?
- Не раз, да все в отказ.
- Значит, время не приспело, за государем не пропадет, а я тебя припомню…
Для Петра первый блин в начавшейся войне получился комом. Но неудачу он воспринял как "дело, яко младенческое играние было, а искусства ниже вида". Карл поднимал заздравные кубки в Нарве, а Новгород и Псков ощетинились укреплениями, вооружались новые полки, сколачивалось боевое ядро русской армии, спешно отливались на пушечных дворах сотни орудийных стволов.
На выручку королю Августу II по приказу Петра спешили двенадцать тысяч человек пехоты генерала Репнина, Шереметеву велено "при взятом и начатом деле быть и идтить вдаль для лучшего вреда неприятелю и о всех неприятельских намерениях выведывать".
Мучительно размышлял царь о неудачной попытке пробиться к морю. "Там ли сделан первый шаг?" - думал он, глядя на карту. Не всегда короткая дорога к цели самая верная и надежная. Перевел взгляд на северные земли. Там пока единственная тропинка к морю, ее оберегать надобно. Давненько зарятся шведы на северные морские ворота России. Добро, царь, побывал там прежде. Немедля отправил в Двинское устье стольника Сильвестра Иевлева.
- Крепость сооружать почнешь на острове Линском, - ткнул Петр в карту, - не ожидая, покуда снег сойдет. В помощь тебе инженер едет, Егорка Резин. Людишек две тыщи возьмешь с двинских городков, камень привезут монастыри. О всем помянутом указ послан воеводе Прозоровскому. Сведущ там во всех делах и расторопен архиерей, блаженный Афанасий, его слухай. Ежели заминка, отписывай мне. К лету стены выложишь, шведских гостей ждите. Ступай.
С берегов Белого моря взгляд Петра опять возвратился к Балтике. Здесь придется ломать новую брешь к морю. Лучше всех эти места ведает Петька Апраксин. Сотни пушек успел перекупить у шведов за два года. Вызвал воеводу в столицу, расспрашивал.
- Приметил я твоего стольника Ваньку Татищева. Прошлым летом он зело успешно пушки торговал у шведов в Ругодиве, Ревеле, Ниеншанце.
- Водится, государь, такой грешок за ним, верный слуга тебе и отечеству. А кроме того, любознателен и смекалист.
- Нынче же пошли его на Ладогу и Волхов, пущай шесть сотен стругов соорудит али у жителей раздобудет. Нам шведов воевать в Невском устье неизбежно.
Апраксин откланялся, но Петр остановил воеводу:
- Вскорости отъеду на Воронеж к твоему братцу, ежели надумаешь, переправь письмецо с Данилычем.
В Воронеже царя ждали. К его приезду отделали государев дворец в Нагорной части, построили отдельные избы для Меншикова и Головина. Апраксин вместе со Скляевым придирчиво осматривали "Предистинацию".
- Мотри, Федосей, государь сюда первым делом нагрянет. Сам ведаешь, его первый детинец.
- Ведаю про то, господин адмиралтеец, - ухмыльнулся Скляев, - Петр Лексеич, как ни приглаживай, отыщет зазубрины.
- Но, но, ты не шуткуй, гляди-ка, на втором деке еще и орудийные порты не прилажены. Попадет нам с тобой, тем паче государь-то, видно, не в духе.
Всего четыре месяца прошло после нарвской неудачи, и предположения Апраксина были закономерны. Но на этот раз адмиралтеец не угадал.
Петр приехал солнечным полднем, как раз на равноденствие. Улыбаясь, он жмурился на солнце. Окинув взглядом Апраксина, Крюйса, Реза, Игнатьева, подозвал стоявшего чуть поодаль, рядом с иноземными мастерами Скляева:
- Ну-ка, Федосей, похвались, веди на Божий корабль.
Царь поманил англичан Ная и Козенца, похлопал их по плечу:
- Обжились на Воронеже? Ну и слава Богу. Айда с нами на корабль.
Едва поспевая за размашистым шагом царя, Апраксин в душе радовался: "Петру Алексеичу, стало быть, любо по-прежнему корабельное дело".
И в самом деле, едва взбежав по трапу на "Предистинацию", царь, казалось, забыл обо всем окружающем. На верхней палубе сразу подошел к фок-мачте. Там как раз плотники устанавливали первую снизу фор-стеньгу. Скинув кафтан, он тянул тали, подводил к месту оструганное, без единого сучка, бревно, командовал, поругиваясь, пока стеньга не стала на место и ее не стали крепить к мачте.
Все это время сопровождавшие неловко переминались, переглядывались. Только Скляев, Апраксин и Меншиков последовали примеру царя. Сбросили кафтаны, схватились за оттяжки и тали.