- Тебе быть главою Посольского приказа, а стало, и сберегателем всего правительства, - сразу определил Петр. - Тихона Стрешнева поставим на Конюшенный, а Ивашку Троекурова на Стрелецкий. Там верный человек надобен и твердая рука.
Троекурова царь сразу же отправил в Москву.
- Поезжай, пошерсти Стрелецкий приказ по всем закоулкам, дабы семя Шакловитого да Милославских где не проросло.
Иван Троекуров степенно поклонился:
- Все изыщу, государь, и выведу ту нечисть.
Почти четыре десятка лет состоял он при царских особах. Кем только не служил престолу. Начал стольником. Был воеводой в Киеве и Смоленске, брал под начало приказы - Иноземный и Рейтарский, Судный и Поместный…
- То не все, Иван Борисов, - продолжал Петр, - передашь брату моему любезному Ивану Алексеевичу, штоб Софью из Кремля выселить. Определить ей почетную прислугу и все довольствие. Но житье будет у нее под стражей безотлучное, и ни с кем не якшаться без нашего ведома.
Троекуров понимающе склонил голову, но спросил:
- А ежели она не похочет?
- Передай братцу, допрежь того, пока Софья не съедет, ноги моей в Кремле не будет. Да ты сам все то и исполнять будешь. А я покуда займусь марсовыми делами с преображенцами.
Раньше, во время потешных боев в Преображенском, он редко общался с иноземными офицерами. Два-три человека командовали ротами, мастер Зоммер мастерил ему гранаты. Теперь, в монастыре, он впервые столкнулся с иноземным генералом Патриком Гордоном, его подчиненным Францем Лефортом. Оба пришлись ему по нраву. Первый знанием военного дела, второй - бесшабашностью, компанейским, веселым характером.
Отослав Троекурова в Москву, Петр собрал полковников, стольников и ближних:
- Нынче стрельцов в Москву, а с преображенцами и семеновцами пойдем в Александрову слободу. Учиним там марсовые занятия с солдатским полком Гордона. Приспевает нам пора забаву к делу употреблять. Войско, оно не для потехи, державе служить должно, быть опорой ей, а по надобности и ворогов крушить.
Вечером Апраксины укладывались в дорогу.
- Государь-то с Гордоном вовсе не расстается, - проворчал Петр, - солдатскому ремеслу у него учится.
- Старик дело знает, потому и Петр Лексеич с прошлого года к нему тянется, - пояснил Федор, - прежде в Преображенском Никита Зотов, Бухвостов да парочка иноземцев наставниками у него были.
- Ладно Гордон, так этот развеселый Лефорт еще прилип к государю, будто лист банный, - продолжал ворчать Петр.
- С кем поведешься, от того и наберешься. Зелье-то тянет к себе и душу, и тело. Гляди, недолго и государю пристраститься к дурману, - то ли размышляя, то ли осуждая, произнес Федор.
- Лефорт-то в годах, ему в привычку, а он и радешенек, что напарник к нему накликался. Связался черт с младенцем, - крякнул Петр.
В Александровской слободе каждый день проводились военные маневры под командой Гордона. Солдаты строились в каре, бросались в атаку, перестраивались на ходу. Завершались экзерциции стрельбой из пищалей. На Лукьяновой пустоши свою выучку показывала конница. Гордон сам водил в атаку эскадроны и, увлекшись, в горячке свалился с лошади. Но утром как ни в чем не бывало седовласый генерал вновь гарцевал на коне.
Почти неделю солдаты иноземного полка и потешные батальоны царя разыгрывали учебные бои у Александрова. Потом зарядили дожди, и войска вернулись к Троицкому монастырю. Там ждала весть из Москвы. Софья удалилась из Кремля и поселилась в Новодевичьем монастыре.
На въезде в столицу, вдоль дороги, на версту вытянулись цепью коленопреклоненные стрельцы. Заложив руки за спину, они понуро склонили головы. Перед каждым из них был пень с воткнутым топором.
Хмурое лицо Петра постепенно прояснилось. Поглядывая сверху на бывших смутьянов, он бросил Троекурову:
- Вели передать, пускай службу правят государеву. Повинную голову меч не сечет.
Перемена власти на самой верхушке государства, как водится испокон веков, неизбежно изгоняет с насиженных мест многих влиятельных сановников. На смену им приходят люди обычно из близкого окружения нового властелина. Одних привлекают свежие идеи и возможность проявить себя на поприще служения отечеству, другие жаждут свести счеты со своими прежними недругами, третьи мечтают приобрести определенные материальные блага.
За счет, конечно, казны и мздоимства. Особым рвением в этом отношении отличались дорвавшиеся наконец до власти захудалые родственники царицы Евдокии.
На первых порах стяжателям жилось вольготно. Старший царь Иван Алексеевич ни во что не вмешивался по причине слабого здоровья. Второй царь, его брат Петр, пока отмахивался от властных обязанностей, а царица Наталья Кирилловна по нраву своему и способностям к власти была неохоча, потому что "будучи принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и ни искусная в делах и ума легкого".
Перед отъездом из Троице-Сергиева монастыря Наталья Кирилловна увещевала сына:
- Теперича ты, Петруша, с братцем Иваном по делу станешь править на царстве. Во все время, особливо поначалу, за тебя простой народ молиться беспрестанно будет и судить тебя по твоим поступкам. Так ты уж не сплошай, почитай наперво церковь нашу и все положенные службы не упускай.
Петр терпеливо выслушал матушку, без обычной улыбки.
- Постараюсь, матушка, соблюдать все, что по чину, с братцем Иваном мы завсегда в согласии были.
По пути в Кремль царь заехал в Преображенское. На воде покачивался, сверкая смолой и краской, недавно спущенный на воду карбас. На борту подгоняли мачту, примеряли ванты. Брандт обрадовался царю, два месяца не виделись. Наконец-то появился человек, который больше всех понимает в строении кораблей.
- А что, Карстен, нынче пойдем под парусами? - начал разговор Петр.
В глазах Брандта мелькнула добродушная усмешка:
- По осени, государь, токмо бы нам наладить мачту, да внутри сделать карбас, да весла изготовить, да их приладить. А там парусы шить. Работы много. Дай Бог к весне управиться потихоньку.
- Ну, ну, я и не тороплю, нынче не к спеху. Весной, так весной. - Петр поманил Апраксина: - Ты днями сюда наезжай, починай управляться. Твоя забота здесь главная.
Первые недели царь безотлучно жил в царских палатах, каждый день виделся с Иваном, вместе они отправляли все церковные службы.
Федор и раньше тяготился своей обязанностью стольника сопровождать царя на все богослужения, хотя никогда и не высказывал этого вслух. Теперь он обрадовался новому поручению и все дни проводил в Преображенском. К началу заморозков карбас был в полной готовности, за исключением парусов. После Покрова на верфи появился Петр. Вместе с Апраксиным и Тиммерманом зашли на карбас. Брандт приладил новые, блестящие от краски весла. От воды тянуло холодом. Медленно опускались и таяли в воде редкие, пушистые, будто одуванчики, снежинки.
Прошлись немного на веслах, Петр похвалил Апраксина:
- Молодец, Федор, по-доброму стараешься, весной в поход пойдем по Москве. Начинайте-ка с Тиммерманом еще какой струг излаживать. А там и ботик наш прихватим.
Тиммерман отвечал кратко, по-деловому:
- Теперь можно, государь, стапель под навесом освободился, дерево впрок заготовлено, плотников в достатке.
Петр подставил ладонь, снежинки таяли, капельки воды холодили руку.
- Недалече, как реку прихватит ледком, карбас уберечь надобно.
Апраксин уже все продумал. Показал на небольшую заводь.
- Сюда приткнем его, на бережок выволокем наполовину, рогожей прикроем, по корме бревнами огородим.
Из Преображенского Петр заехал за братом, и они вместе поехали на богомолье в Саввин-Сторожевский монастырь.
Впервые Петр встречал зиму, не тревожась за судьбу матери, за свое будущее. Правда, и государевы обязанности не торопился исполнять, кроме участия в необходимых ритуалах по случаю православных праздников. А они следовали один за другим. Юрьев день сменил первый Никола, потом пришло Рождество, за ним потянулись святки, а дальше Крещение… Если раньше эти дни особых застолий не собирали, то теперь Петр то и дело навещал после литургий Льва Нарышкина, Троекурова, Шереметева, отмечая каждый приезд возлиянием хмельного. Все чаще заглядывал к новым знакомым в Немецкую слободу. Обычным явлением становились ежедневные обеды у Гордона с распитием "фряжских" вин, нередко Петр гостил у своего нового друга Лефорта. Иногда сопровождал его Федор Апраксин и тогда поневоле, стараясь не отставать от компании, приобщался к длительным пьяным застольям, которые кончались зачастую в предрассветных сумерках. Обильными возлияниями отмечено было и знаменательное событие в жизни Петра - рождение сына.
Февральским утром, после торжественного молебна в Успенском соборе, царь принимал поздравления в Передней палате дворца. "Угощал думных и ближних людей кубками фряжских питей, а московское дворянство, стрелецких полковников, дьяков и гостей водкой". Среди приглашенных гостей в кремлевском дворце был и Гордон. Петр поднес ему кубок водки.
Наблюдая за царем, Федор Апраксин заметил, что тот вроде бы не испытывает большой радости по случаю рождения наследника. На половину Евдокии он не заглядывал, новорожденного не видел. "А что ему в отцовстве-то, - размышлял Апраксин, - сам-то едва из отроков вылупился, восемнадцати годков еще не исполнилось, какой из него отец. Тем паче что матушка и оженила, не спросясь его, без смотрин и без выбору".
Вечером, когда гости разъехались, захмелевший Петр заскучал. Выпил с Апраксиным пару стаканов "ренского" и неожиданно сказал:
- Поезжай, Федор, на Кукуй, привези-ка мне Гордона. Да и сам с ним приезжай.
Спустя час-другой пиршество продолжилось и затянулось до утра. Подуставший Федор, увидев уже солнечные блики в цветных стеклышках маленького оконца, потушил свечи и хотел потихоньку уехать.
- Погоди, - остановил его Петр, - мы еще не закончили празднество. Нынче мы опохмелимся, передохнем и двинемся к нашему верному дядьке. - Царь подозвал Меншикова: - Пошли кого к Льву Кирилловичу, пущай нас ждет к обеду.
В загородной вотчине Льва Нарышкина, Филах, приезду гостей обрадовались. Еще сутки баламутила веселая компания.
Не успели вернуться в Москву, царского младенца крестили в Чудовом монастыре. Как тут обойтись без гостей, "фряжского" вина и водки. Вплотную примкнула к дням крещения и масленица. Какая же масленица без хмельного. А тут еще царь распорядился устроить фейерверк с пушечной пальбой. Петр Апраксин состоял при пушках, едва не оглох.
- Поначалу палили дважды из каждой пушки, - рассказывал он Федору, - потом залпом грянули холостыми из всей полусотни стволов. Все бы ничего, да жаль одного дворянина. Ракетка-то не разорвалась, грохнула его, сердешного, по темени. Хоть и шапка на голове была, а повалился замертво.
Давно отзвенела капель, всюду чернели проталины, прилетели первые грачи. В Преображенском начали обкалывать лед вокруг карбаса. Под навесом звенели топоры, визжали пилы. На стапеле к длинному брусу плотники примеряли первые шпангоуты новой яхты. Рядом высился большой, почти готовый плоскодонный струг.
На Благовещение прискакал верхом Петр в сопровождении Льва Кирилловича, Меншикова и Лефорта. Апраксин знал с вечера о приезде царя, но, увидев его, удивился. Впервые Петр появился на людях в иноземной обнове. В зеленом камзоле нараспашку, в коротких штанах с чулками, башмаках с пряжками. "А шляпу-то и шпагу ты, никак, у Лефорта позаимствовал, - подумал Федор. - Стало быть, наперекор патриаршьему завету все спроворил".
Во время Великого поста скончался скоропостижно патриарх Иоаким. Он ревниво охранял старинные устои московской жизни. В своем завещании просил обоих государей запретить православным подданным всякое общение с иноверцами и еретиками, не ставить их начальниками в полках, молил не перенимать иноземных обычаев и одежд… В завещании Иоаким все толково обосновал, ссылаясь на иноземные страны, где держатся своих порядков и нравов в одеждах и поступках, а чужих обычаев не приемлют и иным верам свободы не дают.
Апраксин незаметно вздохнул: "Жаль ведь расставаться с привычным, вековым, а, видать, не миновать. Круто берет Петр Алексеевич".
Соскочив с лошади, чуть подергивая губой с темным пушком, царь зашагал к строящейся яхте.
- Чего глаз пялишь, - бросил на ходу улыбающемуся Апраксину, - приглядывайся, недалече и тебе такую же обновку заказывать у портного. Привыкли корпеть спустя рукава.
Осмотрев струг, похвалил плотников, отругал, что еще не готовы паруса.
- Государь, из приказа только на прошлой неделе привезли холстину, - оправдывался Тиммерман.
- А ты пошто проглядел? - накинулся на Апраксина, но тут же замолчал, видимо, вспомнил, что Федор две недели подряд сопутствовал во всех кутежах.
Подосадовав на себя, Петр вдруг улыбнулся, скинул камзол, выхватил у ближайшего плотника топор и начал тесать бревно. Минуту спустя Федор и Меншиков работали топорами с другого конца лесины. Привычный Тиммерман пошел к стапелю, где остановившиеся плотники глазели на царя.
- Давай, давай, - зашикал он на них, - бери пример с государя, а ты, Брандт, их подгоняй, нечего попусту глазеть.
Лев Кириллович, держа в руках камзол, посмеивался в усы, а Лефорт, смущенно улыбаясь, переминался с ноги на ногу.
Закончив тесать, Петр протянул топор плотнику, вытер пот со лба, накинул поднесенный Меншиковым камзол.
- Готовь струг к спуску на воду, - отдавал он последние указания Апраксину, усаживаясь в седло, - как лед сойдет, перегонишь карбас, струг, ботик к пристани у Кремля. Из Дединова еще струги поспеют. После Пасхи почнем плавать по Москве-реке.
В последнюю апрельскую Светлую неделю Петр вместе с братом впервые по-православному христосовался с служилыми, придворными, тяглыми чинами, жаловал к руке не только дворян.
Апраксины, Петр и Федор, только что вышли из верхней Столовой палаты, где царь принимал гостей, на весеннее солнышко - подышать свежим воздухом. Стража из стрельцов выстроилась длинным коридором до Спасских ворот, наводя порядок среди посетителей Кремля. Пятидесятники строго смотрели, чтобы какой воришка или, не дай Бог, юродивый не затесался в очередь.
- Сие государь по-мудрому поступает, - вполголоса сказал Петр, - а то было народ баить почал, што царь-то обычаи православные на чужую веру променял.
- Чураться ежели вовсе простых смердов, к добру не приведет. Им-то, подневольным, тож иногда и полюбоваться на царя великий праздник. Вона Мишка Долгоруков, - Федор перекрестился, - попомнишь, со стрельцами-то хорохорился и плохо кончил.
После Святой недели, в Фомино воскресенье, в полдень оба берега Москвы-реки, Зарядье и Замоскворечье сплошь усеял пестрый, разноликий народ. От кремлевской пристани отплыл целый караван судов. Первым тронулся в путь царский карбас, обитый красным сукном и устланный коврами. За ним шел ботик с Апраксиным и другими стольниками, следом двигались в кильватере пять нарядных стругов. Летописец дворцовых разрядов отметил это событие примечательной записью: "…водяным путем, Москвою-рекою, в судах, а к тому его государскому шествию изготовлено было плавное судно особым образцом, на корабельное подобие, с парусами и с канаты, и убито было червчатым сукны. И изволил он, великий государь, иттить в том судне. А за ним, великим государем, бояре и окольничие, и думные и ближние люди, да стольники и стряпчие шли в стругах. А около судна, в котором изволил великий государь иттить, шли в малых стружках и в лодках потешные с ружьем, с пищали и с корабины и из ружьев стреляли. И изволил он, великий государь в то село приттить во втором часу ночи".
Караван благополучно добрался до Коломенского, где началось празднество…
Не успели вернуться из путешествия в Коломенское, царь затеял военные игры в Преображенском.
- Следующим месяцем произведем генеральное сражение, а к тому готовиться будем, - задумал Петр.
Три недели с небольшими перерывами пешие марши сменялись атаками конницы. Пехота штурмовала редуты, пушки стреляли деревянными ядрами.
"Генеральное сражение" замышлялось Петром по-боевому.
- Неча нам токмо деревяшками бросаться, - задорно сказал царь, - надобно и пороховыми гранатами стрельцов да солдат потчевать, пущай порох нюхают…
Но порох нюхать пришлось не только рядовым. В первом же сражении при штурме крепости в Семеновском в ход пошли ручные гранаты - глиняные горшки, начиненные порохом. Петр, обнажив шпагу, вырвался вперед атакующей цепи, за ним побежали Гордон, Меншиков, Апраксин…
В пылу сражения из-за стены кто-то бросил гранату под ноги Петру. Сверкнувшее пламя обожгло лицо царя, опалило брови и волосы. Разлетевшиеся осколки черепицы ударили по шее Гордона, Федору поцарапало нос и висок, досталось и другим.
Начали искать виновника, но Петр остановил:
- Буде, я сам на рожон полез, с меня и спрос. Покуда отбой барабаны пускай бьют…
Меншиков повез Петра к лекарю, а Федор отправился домой.
- Эк тебя разукрасило, - вытирала мать лицо сыну, - дайка подорожника приложу, отлежись дома-то.
Вечером появился младший брат:
- Государь ныне объявил, никаких марсовых боев, покамест лето, не учинять. Захар Гульст сказывает, государю на поправку недели три уйдет.
За ужином разговорились, Федор устало потянулся, зевнул:
- Слава Богу, не было бы счастья, нынче хотя отоспимся. Не по душе мне эти игры по сухопутью. То ли дело на воде. Вона в Коломенское плыли, - Федор разомлел, - кругом благодать, ветер-то легонько парус раздувает, кормщик знай кормилом правит. Солнышко-то печет, а на водице прохлада. Стрельцы из пищалей постреливают, ворон пугают.
Андрей расхохотался:
- Так-то и дурак обрадуется. А ты попробуй-ка воинскую забаву на воде. Ну-ка твою посудину прострелят, утопнешь враз. Тут, брат, одной царапиной не откупишься.
- Тому искусу Нептунову, стало быть, тож обучаться надобно, - встрепенулся Федор. - Вона на Плещеевом озере мы с Петром Алексеичем затею почали, судно с пушками ладить.
- Ну, то когда еще будет, - засомневался брат, - бабушка сие надвое сказывала.
О марсовых потехах царь вспомнил осенью. В окрестностях Преображенского Стремянный стрелецкий полк сражался против пехоты Семеновского полка и конницы московского дворянства. Поодаль атаковали друг друга два стрелецких полка. Били барабаны штурм, грохотали пушки, в азарте боя стрельцы и потешные яростно колотили друг друга прикладами и кулаками. Кого-то обожгло порохом, кому-то переломали руки или ноги, раненых везли не одну дюжину. Перепало и Гордону, деревянное ядро повредило ногу, лицо опалило порохом. Целую неделю просидел дома и не разделил веселого застолья участников сражения после перемирия.
До наступления зимы участники сражений приводили себя в порядок, залечивали раны. Однако царю не сиделось на месте, редкий день не заглядывал на стапель в Преображенском. Яхта получилась между тем добротной и изящной. На масленицу Апраксин проверил снаряжение, успели даже порох к пушкам подвести.
- Старики бают, нонче ранняя весна грядет, - сообщил он Петру, а у того загорелись глаза.
- Подбирай команду, лед сойдет, и айда в Коломенское.