- Оно и понятно! – поддержал разговор, погибший через пару лет дед Ефим Тимофеевич.
- Трифон засевал 50–60 гектаров земли, сдавал хлеб и царю, и Советской, власти. С братом на пару имел молотильный агрегат. 10 лошадей, 10 коров, 50 овец.
- По-ноняшним временам, форменный богач.
- По-старому бы считался середняком. – Не соглашался Ефим Точилин. - Богач раньше имел огромные косяки лошадей. Считать тогда умели только до 100, на меньшее не разменивались. В ложбину между камней загоняли лошадей и отмечали черту. Через два-три года снова загоняют табун и смотрят, сколько прибавилось, одна или две сотни. Лошадей поставляли в Москву, в царские конюшни.
Отец и дед тяжело вздыхали, синхронно соглашаясь, что раньше жилось вольготнее. В тот год из центральной Украины по предательскому чумацкому тракту каждый день переселяли раскулаченных, везли их по две-три подводы в ряд. Восьмилетний Петька с соседскими ребятами, бегали смотреть на переселенцев…
- Глянь, даже младенцы есть! - везли целыми семьями, от мала до велика.
Передавать еду переселенцам надо было осторожно, пацанву нагайками отгоняли конвойные. Требовалось подкрасться к повозке, чтобы не заметил конный огэпэушник. Петька сколотил умелую ватажку и передавал выделенные матерью буханки, всем было жалко несчастных.
- Отнеси Петенька им хлебушка! – говорила сердобольная матушка. - Неизвестно как нам завтра придётся… Авось и нам кто поможет!
Повсеместно начались крестьянские мятежи против чудовищной коллективизации и высылки в северные края лучших хлеборобов-тружеников, самых уважаемых на селе людей. Этими изуверствами ведали райотделы НКВД, зачастую принуждая к пособничеству трусливых или алчных до чужого добра мужиков.
Как-то поехали они с отцом на рыбалку на тихую речушку Калку. Вдруг отец толкнул Петьку в кусты и сам притаился вслед за ним. Поперёк лога, со склона на склон, спускалась группа мятежников на лошадях и с… красным знаменем. Знамя колыхнулось по ветру, и Петька с трудом прочитал корявую надпись.
- "За власть Советов, без большевиков!"
Рыболовов всё же заметили и поскакали к ним. Отец спокойно вылез из-за кустов, прятаться не имело смысла. Первый из подъехавших, по виду вожак, нарочито придержал играющего коня прямо перед ними. Он сурово спросил:
- Кто такой?
- А тебе то что?
- Коммунист?
- Шахтёр. – С достоинством ответил Григорий.
- Не видишь что ли?
- Покажь руки!
- Смотри, коль хочешь. – Сказал отец и протянул натруженные, в точках въевшейся угольной пыли ладони. - У партийных таких рук не бывает.
- Точно! – Повеселел командир отряда, но почти сразу помрачнел.
- Ты почему не поддерживаешь своих братов–тружеников?
- Считаю бесполезным.
- Как так?
- Я под такими лозунгами уже воевал. – Отец кивнул на поникшее знамя.
- Окромя горя это ничего мне не принесло!
Вожак внимательно посмотрел на гордого незнакомца, хотел что-то сказать, затем передумал и, сплюнув на выжженную землю, важно отъехал…
Настоящая война шла в донецкой степи. В сотне километрах от Сталино находилось легендарное село Гуляй Поле, ставка непобедимого Нестора Махно. Хитрые селяне по надобности откапывали припрятанное оружие и отбивали своё драгоценное зерно. Кое-где в ход шли пулемёты системы "максим" и гранаты. Красная армия долго не могла погасить стихийные мятежи.
- С повстанцами справиться трудно, они сами народ. – Хмуро говорил отец.
Однажды мальчишки бегали за город, смотреть сбитый восставшими дюралевый самолет-биплан. Петьке он был знаком, на нём в 1929 году его отец, выиграв по лотерейному билету Осоавиахима, летал над городом. Полетав полчаса, Григорий Пантелеевич был страшно доволен видом города и окрестностей с такой высоты!
- Вот где Петька красота! - восхищался отец. - Подрастёшь, иди учиться на лётчика, за небом будущее...
"Донревком" прочитал Петька название на искореженном фюзеляже и пожалел сбитую машину-птицу...
После того как тысячи середняков были высланы в дальние края, в 1932 году в Донецкой губернии начались хронические перебои с продовольствием. Вся хлеборобная Украина корчилась в голодных судорогах. Страшный неурожай плюс принудительное изъятие всего зерна из колхозов, весной следующего года привели к катастрофическим последствиям. Люди ели трупы, обезумевшие матери, убивали младших детей, чтобы смогли выжить старшие.
- Видать сильно прижали селян. - Сталино, как и в остальные крупные города Украины хлынули измождённые сельские люди.
Система продснабжения мгновенно рассыпалась. Власти вынужденно ввели продкарточки, чтобы хватало еды для трудящихся на производстве. Чтобы получить краюху чёрного хлеба, твёрдого как кирпич, непонятного цвета и запаха, Петьке надо было, как старшему из детей, занимать очередь с вечера. С номером, написанным мелом на спине, с числом за двести или триста! Отец и дед потеряно курили у печки и разговаривали:
- Ишь как повернулось! - отец закурил и предположил. - Видать, не больно нужен Советской власти вольный хлебороб.
- Ерунду городишь, Григорий! – укорял отца дед Ефим.- Как же государству существовать без хлеба, без земли?
- Хлеб конешно нужён, только добудет его Москва через колхозы.
- Так кто согласится задарма работать на далёкого дядю?
- Вот для этого голод и сотворили! Селянам опосля останется две дороги, в города на производство или в колхозы.
- А мне кажется голод простая случайность или вредительство…
- Ну-ну!
Отец зло затаптывал окурок в благодарную землю, в любом человеческом споре нет правых, все виноваты…
Хлебный и богатый продовольствием край стал полунищим! А ведь пару лет назад только птичьего молока не было на рынках и магазинах. Подвоз из сел продовольственных товаров прекратился. Началась бешеная спекуляция.
- Будем растить прикорм сами. - Шелеховы, по примеру родителей Антонины, завели несколько десятков кроликов, гусей, кур, корову и поросят.
Петька занимался кроликами, но есть забитых на мясо ушастых не мог. Жаль, было веселых зверьков!
- Это ты зря! – упрекал его отец. - Люди вон готовы ради еды убивать, а ты копырзишься…
- Не могу батя, – бледнея, признавался Петька. - Они такие красивые и смешные…
Мимо их дома, по пыльным улицам, шли измождённые голодом люди. Они, не надеясь на подаяние, просили у всех встречных хлеба и понемногу растекались по безразмерным шахтам и заводам. Отец радовался своей догадке:
- Вот и заставил Сталин крестьян бросить хозяйство!
- Скажешь тоже…
- Как иначе оторвать селянина от земли?
- Опять ты Григорий за своё! – возмущался дед. – На хрена эти дохляки на производстве?
- Не скажи Ефим! – Григорий Пантелеевич щурил свои невыгорающие с возрастом глаза. - Подкормятся они и станут добывать уголёк, варить сталь, строить дома. Советская власть замахнулась превратить крестьянскую страну в промышленную. А для этого, сколько рабочих рук надобно?
- Много!
- Вот именно. – Отец удовлетворённо улыбался.
- Зараз власть их из деревни выдёргивает, пройдёт время и их дети будут благодарны, что попали в города.
- Ну, ты такое скажешь, честное слово! – Охал тесть.
- Благодарить за голод?
- Да иначе бы они сидели по сёлам как пеньки трухлявые и жизни бы не видели! – Григорий вспоминал себя, силой злой судьбы вырванного из привычного круга. - Сам был таким…
- Ты другое дело!
Уже подходя к зданию школы, Петька почему-то подумал о том, как в 1935 году горели склады Торгсина в старом центре города. Стояла страшная жара и сушь, привычная для их мест. Выгорел большой квартал складских помещений.
- Сколько добра пропадает! - на глазах у ошалевших жителей исчезали в пламени отрезы тканей, шёлка, газа и бархата.
Люди бросались в огонь, чтобы спасти хотя бы отрез вельвета, но их милиция отгоняла, а пожарников не хватало! Гасили пожар в течение недели, потом началась распродажа обгоревших, потерявших товарный вид остатков.
- Айда торговать. - Подростки, бросились в палатку, где продавали на вес вроссыпь, без пачек, папиросы.
Они были помятые, но годных и их отдавали пацанам по бросовым копейкам. В Сталино работала табачная фабрика имени Розы Люксембург, но табака не хватало, той же махорки и особенно папирос.
- На таком товаре не прогоришь! - Петька купил по мешку таких папирос, отсортировал и, положив на лоток, вечерами шёл торговать к кинотеатру, дому крестьянина, к вокзалу.
Папиросы улетали, ведь такие марки как "Аллегро", "Красное Знамя", "Эсмеральда", "Пушки", "Северная Пальмира", простые горожане в глаза не видывали. Товар шёл нарасхват. Тогда Петька заработал на сласти, кино и тому подобное неплохо. Даже отложил денег до 100 рублей в стол в комнате.
- Хай, полежат пока, – решил предусмотрительный Петька. - Запас карман не тянет…
Следующим летом он, помимо чтения, успевал зарабатывать другим способом. Извозчиков тогда не хватало. Ребятня бегали, с двухколёсными тележками, собранными невесть из чего, к пассажирским поездам и развозили по городу чемоданы, мешки за определенную плату.
- Кто такие? - однажды к Петькиной компании, собиравшейся за забором-штакетником, из-за которого виднелась железнодорожная станция, примостились красиво одетые молодые люди и с ними один его сверстник. Одет был с шиком!
- Эта шайка ворует чемоданы у пассажиров. – Пояснил Петьке школьный товарищ. - В вечерней сутолоке при выходе из вагонов они предлагали свои услуги помочь донести груз до извозчика. Потом ловко подменяют чемоданы с вещами на пустые с кирпичом внутри! Чемоданы почти у всех одинаковые.
Отец начал о чём-то догадываться. Однажды двоих из них арестовали и водворили в вагон-застенок на вокзале. Отец сделал у Петьки обыск, обнаружил 100 рублей. По ценам тех лет была приличная сумма. Взбешённый отец тихо спросил:
- Откуда деньги?
- Заработал.
- Или воруешь?
Он чуть не изорвал их, но матушка вырвала купюры у отца и заявила:
- Не тронь.
- Он ворует.
- Мой сын не вор. – Она гневно посмотрела на Григория. - Ты ничего о семье не знаешь! Петенька своим трудом заработал это!
- Смотрите у меня.
Вердикт матушки был законом в семье, отец в эти дела не вмешивался… Не смотря на жизнерадостные фильмы, жизнь в глубинке оставалась трудноватой. Чтобы купить себе красивую рубашку, шелковую майку, четырнадцатилетние школяры, подрядились пилить дрова на почте, в областной сберкассе и других мелких учреждениях, располагавшихся в деревянных старых домах. Потом нас подучили и поручили тянуть по городу радиолинии. Лазили по столбам с "когтями" на ногах. Получив денежки, бежали в промтоварный универмаг, оставшийся от купца Мищенко. Там давали шелковые майки с коротким рукавом!
- Петька айда! – кричал Витька Симаков и первым спрыгивал со столба. – Народу - тьма, но пробьёмся!
Они снимаем с себя рубашки и по пояс голыми, ныряли в толпу. С заветного прилавка хватали, что надо купить, и двигали к кассе под крики:
- Воры, держите их! – Возмущались обиженные граждане. - Куда без очереди?
В начале осени начались репрессии, арестовали директора педучилища Дубасова. За ним друга семьи агронома Петра Александровича Матусевича, святой простоты человека. О таких людях говорят, мухи не обидит. К Шелеховым прибежала и заливалась слезами на кухне его жена Мария Казимировна. С того времени в городе началось что-то невообразимое. Люди начали по ночам исчезать, словно не жили…
- Куда они деваются? - подвалы НКВД, где правил майор Жигунов, были полны арестованных, которые вскоре "испарялись". Жёнам, добивавшимся свидания с мужьями, объявляли:
- Органы разберутся! – сурово отвечали невозмутимые следователи. - Если позволено, разрешат…
Город опустел и одичал, как омерзительные змеи ползли слухи. Люди панически боялись друг друга, даже просто разговаривать и общаться. Репрессировали всех подряд, не щадили интеллигенцию, рабочих, колхозников и мещан. Действовала настоящая машина смерти! Пускали "в распыл" целыми семьями, мужа, жену и сыновей. В ноябре, когда не вернулся со смены отец, Петька всё понял.
- Не плач мамка! – успокаивал он родительницу. - Отец не сломается, не признается в том, чего не совершал. Он обязательно вернётся!
В середине улицы Артёма, где поворот налево на Смолянку, у моста через городские ставки, в новеньких бараках, квартировал кавалерийский дивизион милиции. Все офицеры были необычно нелюдимые, носили форму с тёмно-синими петлицами.
- Убийцы! - это место Петька прошёл побыстрей, до школы остался всего десяток метров.
Расстреливать людей могли только эти нелюди, и он очень надеялся, что отец не попал к ним в руки…
Глава 19
Какими удивительными бывают подчас трансформации людских имён! В детстве тебя зовут, к примеру, Митенька, в юности уже Митька, а к зрелости Дмитро.
- Дед Гришака подзывал меня, визгливо крича, как глухонемому - Митяй, а отец звал всегда строго Митрий. - Иногда думал рожак хутора Татарский Дмитрий Миронович Коршунов. - На войне командиры вызывали из строя больше по фамилии, Коршунов, добавляя для ясности соответствующее воинское звание, мало ли солдат с такой фамилией… Постепенно некоторые начали обращаться по имени отчеству, но большинство знакомых кличут по прозвищу - Коршун.
Он задумывался об этом удивительном превращении, как из Мити он с годами умудрился стать Коршуном и удивлялся скоротечности жизни собственного имени.
- Некому больше звать меня Митькой! - огорчался заматеревший мужчина.
Часто вспоминал привольное детство, полнокровное интересными и пугающими вещами. Дом, мать и сеструху Наталью. Закрывал глаза и ясно видел усатого сома, заросшего от старости мхом и сопливой плесенью, жившего в холодной глубине хуторного ставка. Когда-то давним летним утром, чудовищная рыба на его глазах, проглотила драчливого гусака, величаво проплывавшего во главе своей крикливой семьи. Даже повзрослев, Митька пересекал это место с опаской, дрожа от неприятных воспоминаний...
- Схватит такая уродина за ногу, - размышлял он по глупому малолетству. - Утянет на самое дно и не станет больше казака!
Бессонными ночами ясно виделись ему родной Дон и ровные, бескрайние поля, усеянные надменными скифскими курганами. Вспоминал он, как ходил в ночное, пасти хуторных лошадей, как боролись на поясах с соседскими ребятами, подражая знаменитым цирковым атлетам.
- Михайло – подлец! - в этом месте на Коршуна всегда накатывала злость.
Было их трое, закадычных и весёлых друзей. Он, Гришка Мелехов и Мишка Кошевой. При всплытии имени последнего Коршун всегда сжимал кулаки.
- Подожди у меня! – мысленно грозил он товарищу детских забав. - Я тя непременно встречу, друг мой ситцевый, отыграюсь, будь спокоен...
За прошедшие десятилетия он не смог простить Михаилу спалённый родной курень и убитого деда Гришаку. Он не понимал и не признавался себе, что злость его основывалась даже не на этом факте, мало ли сменил после того домов? Нет! Злился Коршунов на всю Советскую власть, отнявшую у него такой знакомый, уютный мир.
- Коммуняки проклятые! – ерепенился он. - Продали поганцы православный Дон и Мишка в числе первых.
Потому понятная с детства перспектива жизни вдруг превратилась в нагромождение нелепых случайностей, кровавых расправ и постоянного страха.
- Отца, Мирона Григорьевича расстреляли ироды. – Накручивал он себя. - Царство небесное покойнику, какой работящий казак был!
Старший Коршунов действительно в слепой жажде богатства не жалел ни себя, ни жену, ни детей. Наёмные работники умывались у него кровавыми слезами, а ведь ничего из нажитого ему в старости не пригодилось…
- Не хочу горбатиться. - С юности не лежала душа Митьки к такой жизни, с пелёнок нахлебался досыта.
Ему всегда хотелось жить вольно, беззаботно, не обременяя себя хозяйством и ни в чём себе не отказывая. Поэтому нравилось Коршунову воевать, поэтому подался он после войны в разбойники.
- Негоже мне после семи лет войны землю пахать. – Рассуждал Митька, молодой годами, но старый душой. - Возвращаться домой нельзя, слишком наследил там…Да и не к кому!
После отступления в составе Добровольческой армии на Кубань, он на корабле союзников переправился в Севастополь. Оставаться на милость победивших "красных" не захотел, всё-таки карательный отряд не строевая часть.
- Энто Гришке Мелехову возможно к ним переметнуться! – подумал он, увидав старинного друга на брошенном пирсе Новороссийского порта. - Он завсегда с "краснотою" был…
У барона Врангеля Коршунов продолжил служить по призванию, плёткой, шомполами и петлёй приводя в подчинение неразумное местное население. Вседозволенность нравилась ему, он казался себе всемогущим. У казнённых людей легко забирать имущество, мёртвые не сопротивляются, а совесть его не мучила. В ноябре двадцатого года с лёгкой жизнью пришлось расстаться.
- Даже Перекоп их не удержал, – возмущался Коршунов, пакуя награбленное золото. - Куда зараз податься?
Выбор оказался небольшим. Большинство разбитой армии "белых" на кораблях пугливых союзников переправилось в Константинополь, Митька остался.
- Не хватало нам ищо у басурман жить! – уговаривал он закадычного дружка Ваську Дружилина. - Давай рванём в Москву, там затеряемся…
Он заранее выправил документы уволенного со службы красноармейца и окольными путями добрался до первопрестольной. Встретившись в условленном месте с Василием, он предложил сделать налёт на не успевших смотаться за границу купцов. Потом в ход пошли "нэпманы", работы современным разбойникам хватало…
- Минутные богачи в милицию заявлять не будут, сами боятся. - Милиция им села на хвост только когда они грабанули кассира завода "Серп и молот".
Государство свои денежки оберегало тщательно и через неделю Ваську застрелили на "хате" по наводке местных стукачей. Митька спасся чудом и впредь решил с органами правопорядка в "орлянку" не играть.
- Пора прислоняться к блатному берегу! – благоразумно решил Коршунов. - В одиночку не выжить.
Так бывший потомственный казак стал отпетым уголовником. Криминальная карьера Митьки, однако, тоже не задалась. Для воров в законе он был "мокрушником", убийцей, ведь работал не чисто, с кровью. Использовали его в основном на "делах" связанных с насилием, но на красивую жизнь хватало…
- Где жить мне всё равно. - Пару раз Коршун попадал на "нары", а в середине тридцатых "причалился" основательно.