Однако приёмная комиссия, разглядывая слабо покрытый мускулами скелет Николая, остановилась на мысли, что семнадцать килограмм нехватки мяса являются препятствием к службе. В глазах пухлых женщин Николай читал выражение тихого ужаса.
Военный комиссар долго не стал разглядывать простор между ногами Николая, просто покачал головой и изрёк:
-Придётся отправить в часть для откорма!
Врачи сообщили, что откормом тут едва ли пахнет.
-Где учишься? - спросил полковник.
-Поступаю в Педагогический.
-И как успехи?
-Сдал литературу на три.
-Ну, если поступишь, учись, - отеческим тоном поощрил Николая полковник. - А не поступишь, год отсрочки. И поправляйся!
Николай, несмотря на отсутствие угрожающих жизни килограммов веса, мчался домой, как на крыльях. Конечно, было некрасиво отлынивать от почётной обязанности, но, во-первых, дефект в здоровье, как оказалось позднее, он имел серьёзный, а во-вторых учиться хотят многие, да многим легче отслужить три года в армии, чем один раз сдать экзамены в ВУЗ.
История СССР не доставила больших хлопот. Получив отметку "четыре", он сказал Прасковье, что он - студент!
Прасковья улыбнулась заговорщически.
-Не знаю, куда бы ты поступил, если бы я не сходила к Марие Алексеевне. Она хорошо помнит твоего отца, а слово Главврача на медкомиссии что-нибудь да значит.
Николай смотрел на мать, которая стала ему казаться чином не ниже генерала. Но сомнение в душе у него всё же осталось. Ведь нехватку веса комиссия наблюдала и при погонах на плечах!
Полученные пятёрки за рисунки и живопись подтвердили слова Николая. Теперь следовало забыть о сумасшедших зарплатах, перейти на скудное питание и долго находиться в крайней нужде.
Прасковья, привыкшая бороться за светлое будущее человечества рука об руку со Сталиным и следующими Генсеками после него, смотрела на жизнь прагматично. Сын и экзамены сдавал в сатиновых шароварах, которые Прасковья только умела шить, и в них же учиться надумал вечно.
Нищенский вид студента совершенно не вязался с его талантом. Но это Николая не волновало.
Первый преподаватель Худ-графа был к тридцати пяти годам полностью облысевшим, обещал студентам будущие успехи, даже не озвучивая педагогическую направленность обучения.
Но совсем по-другому рассуждал Декан физико-математического факультета, к которому был приплюсован Худ-граф. Теперь Николай, совершенно не усвоив физику в средней школе, должен был изучать её за полный курс Физико-математического факультета! Правда, без применения задач.
Как это должно было выглядеть, Николай предположить не мог, но уныния эта новость ему добавила.
Его совершенно не расстроило, что их сразу отправили в колхоз на уборку картошки. Любая поездка вдаль от дома его радовала. Он ещё только сел в кузов автомобиля, как стрела амура пронзила наскозь его тщедушную грудь. Его взгляд столкнулся с взглядом неописуемым по красоте! То, что красавицы обладают способностью гипнотизировать, Николай не знал, и подозрений в этом направлении не имел.
Зина была неотразима! В груди Николая прозвучал сигнал, день за днём всё усиливаясь до уровня взрыва! Было ещё хорошо, что этот взрыв был подземным, и до общего обозрения не дошёл.
Николай за месяц служения отстающему колхозу немного поправился, но Зина с её чудесным даром природы в виде удивительного взгляда становилась для него наваждением, заслоняющим реальный мир.
глава 20
Картина, которая предстала их глазам, была ужасной. Часов через пять быстрой ходьбы они наткнулись не результат кровопролитного боя. Десятки бойцов Красной Армии издавали зловоние, от которого тошнота стала подступать к горлу. У многих руки сжимали винтовку или автомат, не успев истратить патроны до конца. Были и изуродованные тела от попадания снаряда поблизости.
Фёдор, прикрыв нос фуражкой, выбрал себе винтовку и пистолет, валявшиеся на земле, насобирал десяток патронов. Андрей выпростал из рук покойника автомат с круглым диском, и долго стирал с него остатки прилипшей плоти. Оба бежали от догоняющего трупного запаха полчаса, после чего, обессиленные, легли на траву в окружении негустого кустарника, чтобы отдышаться. Нашли чуть позже лужу, помыли руки и съели по лепёшке из ржаной муки.
В сумерках добрались до берега реки. Предположили, что это река Великая. Но им было всё-равно, независимо от названия этой водной глади, не перебраться на противоположный берег.
Да и был ли смысл в этом, они не знали. Решили отойти от поблескивающей на солнце реки и повернули на запад, чтобы избежать заболоченной местности, которая не обещала им ни скромного провианта, ни маломальски сносного ночлега.
Деревни были здесь удалены одна от другой на семь - десять километров, по дороге это было бы - не расстояние, но постоянная настороженность, замедление шагов при каком-нибудь непонятном звуке, да ещё переход дорог и просек удлинняли эти расстояния чуть не втрое.
Фёдор уже часа два ощущал пожар в желудке, его пошатывало, он часто глотал небольшими порциями воду из фляжки, позаимствованной у погибшего воина, надеясь облегчить свои страдания. Под конец он упал и стал кататься по земле, потеряв всякий контроль над собой. Андрей стоял над ним, совершенно не зная, как поступить и чем помочь. Ночь приближалась по осеннему быстро.
Андрей отошёл к зарослям ивняка, обрамлявшего вечно невысыхающюю большую лужу, похожую на малюсенькое озеро, и оттуда осматривал округу, держа автомат наготове.
Когда приступ боли притупился, Фёдор сел на траву и, не увидев спутника, встал и пошёл, продолжая пошатываться, держа винтовку двумя руками перед собой, сам не зная куда.
Андрей догнал его и, ни о чём не спрашивая, пошёл впереди.
Ему уже было известно о болезни Фёдора, и он шёл вперёд решительным шагом, торопясь выйти к какому-нибудь жилью и добыть продукты для товарища.
Окраина села встретила их выжженным пустырём. Метрах в ста от крайнего дома торчали нелепые остовы деревьев, казавшиеся в густом полумраке цепью наступающего врага исполинского роста. Идти вперёд через это пространство было не по себе в вечернем сумраке. Они подождали, когда окончательно стемнеет.
в селе не слышалось какого-нибудь явственного шума техники или просто звуков. Спутников это почему-то совсем не удивило. Почти в полной темноте или близко к этому, они пробрались к крыльцу ближнего дома, тихо постучали. Не получив ответа, толкнули дверь и она со скрипом, напугавшим их, открылась. В тёмных сенях, судорожно сжимая винтовку и автомат, готовые в любую минуту открыть огонь, они запнулись о что-то мягкое. Андрей ощупал препятствие и грубо выругался в адрес фашистов.
Они осторожно перешагнули через труп и, спотыкаясь, зашли в избу. В темноте Андрей щупал пальцами пространство, пытаясь что-нибудь обнаружить. Ещё три трупа разной величины лежали вниз лицом на полу. В печи Андрей нашёл горшок, в котором в не слитой воде была неизвестно когда сварёная картошка. По тому, что от трупов запаха ещё не было, Андрей определил, что картошку есть можно. Лаз в подполье он искал перед печкой, едва не занозив пальцы.
Кольцо звякнуло, когда терпение Андрея было на исходе. Фёдор ощущал дуновение ветерка от движущегося в поисках Андрея. Ему сразу стало легче после первой съеденной картофелины, которую услужливый Андрей сначала надкусил сам.
Андрей, непонятно каким образом, легко ориентировался в темноте, открыл люк в подполье, спустился вниз, что-то нащупал, что-то вытащил, закрыл люк. Затем он с пола поставил свои находки на стол. Сложив улов в мешок, обнаруженный висящим на верёвке у печки, Андрей завязал сверху узел, закинул жалобно звякнувшую поклажу на спину, и они покинули избу.
Любопытство их не было удовлетворено, хотелось узнать, что случилось в этой деревне. К тому же Фёдор был серьёзно болен, поэтому они забрались в сарай и решили дождаться утренней зари. Хотелось хоть немного обсохнуть и отдохнуть от скитаний по лесу.
В сарае было пусто, но чувствовалось, что совсем недавно здесь была живность. Видно, каратели прочесали село весьма жестоко и выжгли поле перед лесом для своей безопасности.
Но тогда напрашивался вывод, что где-то здесь недалеко орудует партизанский отряд, и они непременно должны с ним встретиться.
Когда чуть забрезжило, оба, так и не сомкнув глаз, по огородам стали пробираться к другому дому. Запустение было и там. Соседняя улица тоже была пуста. Никакой военной техники, ни фашистов, ни жителей села не было видно.
Фёдор, оживший после скромного ужина и завтрака, уже не походил на развалину, был энергичен и хотел реабилитировать себя в глазах младшего по званию в их маленьком отряде.
-Надо разведать, всё же, что здесь произошло, - проговорил он, как будто сам себе. Но Андрей воспринял это, как приказ и пополз по огороду к следующему дому. Скоро он махнул Фёдору рукой, встал во весь рост и, не скрываясь, заглянул в окно. Село вымерло полностью. Непонятно было, почему не были сожжены дома. Единственным живым существом осталась кошка, на которую не хватило пули.
Наполнив два мешка овощами Фёдор и Андрей двинулись в путь. Наткнулись они на побоище за длинным сараем, к которому примыкала канава, похожая на специально вырытый ров. Там и лежали все жители села. Было очевидно, что расстрел был произведён не более суток назад.
Смерть ещё не обезобразила тела до неузнаваемости. Мародёры цивилизованной Европы не побрезговали одежонкой несчастных, готовясь к зимовке в России.
Мраморный цвет тел с яркокрасными выбоинами на груди взывал к мести, но два бойца только сжимали кулаки и молча смотрели, чтобы запомнить эту картину никому не нужной смерти.
Снова они шли бесцельно вперёд, придерживаясь более густых зарослей, не зарываясь в топкие места и избегая дорог. Мешки с поклажей давили на плечи, спины были мокрыми, но они всё шли, и каждый из них ждал, что не он, а другой сбросит мешок первым и заявит о своей усталости.
Их остановку ускорил окрик, казалось, раздавшийся на весь лес. Это случилось настолько неожиданно, что Андрей, сбросив мешок, нажал на спусковой крючок автомата. Весь небольшой запас патронов в диске мгновенно иссяк. Тотчас лес огласила тирада отборного мата:
-Ты что, мать твою, делаешь. такой-сякой!
И по пуле на каждого просвистели над их головами, отчего они не замедлили низко поклониться земле.
-Свои же, чёрт побери! - крикнул Фёдор.
Насторожённо сблизились и, увидев солдатскую форму, немного успокоились.
-Документ есть? - спросил один из появившихся из-за стволов деревьев.
Фёдору стало сразу не по себе. Показывать снова чужой документ было здесь гораздо опаснее, чем там, в доме Нади капитану. Он стал медлить, ожидая, когда Андрей вынет свою армейскую книжку. Но тот, вдруг заметив паузу в поведении Фёдора, заорал:
-Да кто вы сами-то такие?
И лучше бы он этого не делал. Три пули просвистели совсем близко, отчего оба упали на животы, спрятавшись за мешки с продуктами.
Лесные хозяева встали у них по бокам, и было их человек шесть.
-Оружие на землю и встать, руки вверх! - скомандовал довольным тоном здоровенный детина.
-Воевать идёте или прятаться от врага?
-Воевать, конечно! - почти враз рявкнули Фёдор и Андрей.
-Тогда документы сюда и без фокусов!
Фёдор нехотя достал потерявшую приличный вид армейскую книжку покойного сержанта, понимая, что отсутствие вообще документа едва ли воспримет лесной народ положительно. Андрей тоже предъявил свой документ, который был в полном порядке.
Фёдор уловил неудовольствие в выражении лица богатыря, почувствовал, как нарастает боль в груди. Нервозность его тотчас была замечена. Здоровяк стал усиленно разглядывать его потрёпанное удостоверение. Наконец, сказал с явным раздражением:
-Ты что, в реке, что ли, купался? Как фамилия, имя, отчество?
-Любин Фёдор Игнатьевич.
-Ага, вроде что-то похожее, а вот фотка-то чёрт знает чья!
Фёдор чувствовал, что если он будет молчать, можно будет ожидать любой сюрприз. Кому в тылу врага нужно долго разбираться, чьё фото и чей документ, если в любой момент можно пригреть провокатора и шпиона, на которых был так щедры немцы.
-Тут мы прошли мимо деревни. Там все убиты. Не вы ли виновники их смерти?
-Что-о? - взревел верзила. - Да я тебя за такие слова сейчас пристрелю!
-Лучше побереги патрон для фашиста, - спокойно ответил Фёдор. - А меня, если не скосит пуля врага, побереги для дела! Я слышал, кто-то смелый убил одного немецкого офицера. А в наказание немцы уничтожают целые селения. Так что убивать надо не одного офицера, а целый взвод фашистов, чтобы потери были с обеих сторон равные.
-Ладно, чёрт с тобой, - сердитым тоном отозвался партизан. - Посмотрим, какой ты умный в деле. Пошли! - скомандовал он, и все двинулись вглубь леса.
глава 21
Учёба в институте была для Николая настолько непохожей на школьную, что он даже стал её воспринимать как игру с весьма лёгкими правилами. Не нужно было постоянно ждать, когда спросят. Не нужно было каждый день готовить домашнее задание. Всё решала сессия, к которой можно было подготовиться за полгода, а можно было и за три дня!
Конечно, за три дня подготовиться можно было только в сказке Аксакова, когда помочь могло волшебное зёрнышко. Ну и ещё золотая рыбка из сказки А.С.Пушкина. Да народ чего только ни мечтал добиваться и с помощью волшебной лампы Аладдина, и "по щучьему велению, по моему хотению"! Веками человек мечтал не работать, а чтобы было сделано, не учить, а чтобы знать.
Эта мечта двигала прогресс, который превращал человека из могучего Геракла в тщедущного интеллигента, которому приходилось придумывать себе спортивные снаряды, чтобы не деградировать в физическом развитии.
Николай о своих мускулах не думал. Ему хотелось только рисовать. Система обучения не как в школе давала этот шанс. Учиться три дня в сессии по каждому предмету решил Николай для себя, не считая отметку "три" неважного качества. Правда на эти три дня заучивания предмета надо было сильно сосредоточиться. Николай был к этому готов.
Самым трагическим событием всё же было совмещение двух деканов в одном лице. Сундуков был неистощим на придумывание новых и новых предметов, ничего не имеющих общего с рисунком и живописью. Предметы сыпались, как из рога изобилия. Было ощущение, что Николай поступил не в институт, а в Университет. Перечислять эти предметы не имело смысла. Единственным предметом был русский язык, на котором Николай неизменно писал диктанты только на пять, и только в единственном числе.
Физика стала для Николая кошмарным наваждением. Этот предмет он не смог бы освоить, даже если бы забросил всё своё рисование. Ещё ужаснее была начертательная геометрия. Её легко осваивали не умеющие рисовать. Мастера кисти и карандаша плавали в ней, теряя эти загадочные линии и точки в бесконечном пространстве.
Рисуя натюрморты легко и непринуждённо, ему постоянно виделось одутловатое, красное лицо декана Физико-математического факультета.
Николаю ничего другого не оставалось, как тянуть лямку первокурсника, вдевая костлявые ноги в шаровары, которые усердно шила Прасковья, не освоившая сложного пошива брюк.
Вместо усердного познавания сложных переплетений плоскостей и связующих эти плоскости линий по "начерталке", уникальных свойств материалов и металлов по физике, Николай стал пытаться освободиться от злополучных шаровар, которые уже никто в городе не носил.
Будто проснулся в нём "ген" мастерового Ивана Семёновича, его деда, строгавшего и пилившего, но способного и в других ремёслах.
При отце он бы, скорее всего, начал бы с шитья туфель. Но у Прасковьи была старая швейная машина, а магазины были переполнены дешёвыми тканями. Это и упростило задачу.
Упростив задачу до предела, Николай сшил штанишки, очень похожие на брюки. Этот подвиг поставил Николая в ряд с нормальными молодыми людьми.
Стипендия в размере двухсот двадцати рублей резко отличалась от зарплаты в заводе в две тысячи рублей, однако Прасковья акклиматизировалась мгновенно. Она всячески стала выжимать из дяди Лёши хоть что-нибудь, и крутилась сама, как белка в колесе.
Где, что и как она добывала недостающие деньги, история данные не донесла до сознаия Николая.
К счастью, у руля Коммунистической Партии и Правительства СССР стоял толстый, неуклюжий, весёлый мужик - Никита Сергеевич. Широким взмахом руки он смахнул цену на хлеб в столовых учебных заведений. Это спасло Николая от дальнейшего похудения. В столовой института он брал два стакана чая, пил и заедал бесплатным хлебом. Так что стипендии на жизнь хватало.
Николай не заметил, как втянулся в создание всё новых "прикидов". Машинка строчила почти ежедневно. Прасковью пугала мысль, что сын бросит это рисование, на которое мать так рассчитывала.
Богатая жизнь ей буквально снилась. Она не подозревала, что сын настолько влюблён в однокурсницу, что именно из-за этого ему стало стыдно носить шаровары. Однажды это и произошло. Зина обратила внимание не столько на мастерство молодого художника, сколько на наряды Николая. Конечно, Николай пользовался вниманием не только Зины. С ним готовы были породниться вполне приличные девушки института, которым грозило распределение в сельскую местность.
Зина не была той девушкой, с которой Николай обрёл бы покой и счастье. С ней ко времени их сближения уже переходили все уважаемые богатыри группы, отслужившие в армии. Рядом с Зиной даже в приличном костюме, котрый Николай ухитрился сшить сам, он выглядел, как друг и не более того.
На любовника он просто не тянул по параметрам. Зина, к его несчастью, была всего на сантиметр его ниже. Учитывая, что у обоих толщина шеи и рук были одинаковыми по массе, они больше походили на двух подружек. Группа не замедлила смеяться. Лысый преподаватель стал делать недвусмысленные замечания, подогревая этим смех студентов.
Особенно терпел Николай от подруги Зины. Люсина была его выше, стоять рядом с подругами Николаю было не по себе. Он чувствовал себя униженным не столько этими девушками, сколько самой природой. Ведь он видел, что брат его был таким же высоким, как и отец.
Зимняя сессия подкралась незаметно. Надо было сдавать начертательную геометрию. На экзамене он напрасно сверлил глазами задачу, в которой надо было найти по точке нужную линию. Преподаватель подошёл, улыбаясь, спросил:
-Как здоровье Прасковьи Степановны?
Николай одурело воззрился на преподавателя.
-Иногда болеет, но не жалуется!
-Вот эти две точки мы, Лубин, соединим, а вторую задачу вам, будущий художник, всё-равно, не решить! Думаю, вас "три" устроит? Давайте зачётку.
Дома Николай узнал от матери, что Прасковья дружила с женой преподавателя "начерталки", так что в действиях преподавателя не заметила ничего необычного.
Но Николай, переживший шок от возможного провала экзамена, был ошарашен.
Мать для него казалась феей из доброй сказки!