глава 22
Партизанская база находилась на редком для этой местности холме. Были выкопаны две землянки, не такие просторные, чтобы вольготно можно было расположиться. Планировалось небольшому отряду ещё построить что-то подобное для женского коллектива. Можно было ожидать, что местные мужчины могли привести и своих жён и детей.
Верзила, так недружелюбно повстречавший Фёдора и Андрея, оказался командиром партизанского отряда. Хотя и отрядом-то назвать два десятка бойцов-окруженцев можно было с натягом. Здесь было всё, что осталось от полновесной роты после нескольких стычек с немецкими войсками.
-Ну, теперь, Любин, докладывай, откуда вы идёте, что видели и, особенно, о том селе, где жители погублены подлыми захватчиками?
После изложенного Фёдором объяснения было решено выступить рано утром в сторону села и предать земле погибших.
Ночью Фёдору стало совсем плохо. Он стонал во весь голос, метался на настиле из жердушек. В отряде не было ни врача, ни фельдшера, ни лекаря. Командир зажёг свечку, поднёс её к лицу Фёдора и незлобно выругался. Несколько соседей Фёдора проснулись и, освещённые слабым отблеском свечи, смотрели на мечущегося новичка.
-Ну, а ты что скажешь, напарник? - обратился командир к Андрею, который лежал рядом с Фёдором.
-Болен он. Язва желудка у него.
-Так с язвой же не берут на фронт! Когда это у него началось?
-Не знаю, - ответил Андрей, - мы недавно встретились. Он ещё говорил, что звание у него - младший лейтенант.
-Вот-те на! - присвистнул командир. - Какой же от него теперь пользы-то ждать? Разве определить командиром кухни. Вот и будет сам себе здоровую пищу готовить, если будет из чего.
Утром выступили всем отрядом. Взяли с собой три лопаты, чтобы не искать на месте. Шли длинной цепочкой, впереди - хорошо вооружённые, позади - Фёдор с Андреем. Чувствовавший себя скверно Фёдор ни за что не хотел остаться в одной из землянок и ждать возвращения отряда. Командир отряда махнул рукой и распорядился не мешаться под ногами, идти позади и не отставать.
Шли долго. Чувствовалось, что партизаны ещё не освоились в этом районе, и к селу шли зигзагообразно. Рассвет ознаменовался мелким, моросящим дождём и слабым проблеском зари с востока. Идти становилось всё легче. Глаза уже различали, куда ступают ноги, скорость увеличилась.
Всем хотелось попасть к месту назначения быстрее, чем станет светло, как днём.
Похоронили сельчан тихо, без салюта. Только командир вполголоса пообещал страшную кару немецким захватчикам и их прихвостням - предателям Родины.
Фёдору при этих словах стало не по себе. Он уже не рад был, что присвоил себе чужой документ, и не видел выхода из этой опаснейшей ситуации. Признаваться было поздно. И ладно бы язва желудка, но и рука срослась не так, как следовало, что усложняло стрельбу из винтовки на точность. Мелькнула мысль бежать, освободиться от спутника Андрея, который сболтнул о его воинском звании. Ведь по документу он был сержантом. А с сержанта какой спрос, почти тот же рядовой.
Между тем, командир принял решение посетить любой, небольшой населённый пункт и отомстить за смерть мирных жителей, пока боевой дух в отряде накалился, и это могло для немцев стать плачевным фактом.
Не раз в истории войн побеждали малым числом сильные духом. Немцы же воевали не для того, чтобы погибать, а чтобы богатеть на чужой земле. Правда, едва ли рядовые солдаты мечтали о большем, чем вернуться когда-нибудь на свою немецкую Родину, уже усеяв русскую землю многочисленными берёзовыми крестами.
Фёдор, отставший к концу пути с мыслями о побеге, всё же почувствовал, что ещё более ухудшит своё положение, стал быстро догонять впереди идущих. Он твёрдо решил, что лучше проявит себя в этом бою и не будет бегать от пуль. Пусть даже убьют! Погибшего в бою не будут подозревать в дезертирстве, обмане, присвоении чужого имени!
Командир не удивился появлению за своей спиной Фёдора. Молча продолжали идти ещё какое-то время.
Утренний дождь размывал границы горизонта, мелькавшего в просветах деревьев. Наконец стали вырисовываться дома селения, в котором на угоре выделялся белый остов церкви. Тишина нарушалась рокотом мотора, скорее всего, походной электростанции фашистов. Улицы были пусты, но напряжение среди бойцов нарастало. Все были сосредоточены, сжимали винтовки и автоматы, готовясь к бою.
Командир послал трёх бойцов на разведку, приказав остальным снабдить их дополнительно лишней парой гранат. Кто-то протянул ценные в бою "лимонки", кто-то - немецкие продолговатые гранаты, и разведчики мгновенно скрылись из глаз. Настало томительное ожидание.
Скоро раздались выстрелы, разрывы гранат, ещё выстрелы. И наступила тишина, во время которой все стали переглядываться. Командир сидел на корточках и не сводил глаз с тех деревьев, из-за которых дожны были появиться возвращающиеся разведчики. Не он один увидел, как один из трёх посланных разведчиков машет издалека рукой. На таком расстоянии трудно было понять, что это означает. Командир послал ещё двоих узнать, в чём дело. Ему не хотелось потерять весь отряд, если посланные три разведчика погибли. И только после сигналов этих двух бойцов отряд двинулся в село. Успех был ошеломляющий. Получилось, что три бойца овладели селом, а отряду оставалось просто войти в село! Были убиты шесть немцев и два полицая. Три немца и два полицая сдались, оказавшись в минуты боя без оружия.
Захвачены были три пистолета-пулемёта, весьма диковинное оружие того времени, несколько немецких гранат, вальтеры и два мотоцикла с пулемётами. Времени находиться в селении было мало. Немцев тут же расстреляли. Полицаев решили судить после допроса, изобразив видимость честного народного суда. Фёдор узнал Чернявого. Тот пока ещё его не заметил и вёл себя достаточно сдержанно. Чувствовалось, что для себя он решил умереть достойно, пощады не просил, и в ногах не валялся, как его собрат. После осмотра трупов и живых были собраны все документы.
Командир мельком их просматривал, и вдруг стал пристально всматриваться в один из них.
Поискал глазами вокруг себя и остановил взгляд на Фёдоре.
-Иди-ка сюда, лазутчик! - загремел он на всю комнату. - Больной, значит, сволочь? А это что? - он бросил в лицо Фёдору документ.
Тот поймал корочки, раскрыл, натянуто улыбнулся: - Ну, мой.
-Так, значит, втесался в наши ряды и, если бы не случай, выдал бы нас врагу? Ну, братва, сейчас его расстреляем или судить будем с этими подонками?
Солдаты, довольные, что обошлось в захвате села и пленных без потерь, были настроены не так воинственно, к тому же многие видели муки Фёдора ночью, поэтому единодушия в репликах не наблюдалось.
-Ладно! - зло отреагировал командир, - мы тут - не НКВД, мы - народ и даём шанс отболтаться на суде с этими двумя! Возвращаемся!
Бойцы забрали пулемёты с мотоциклов, старательно вывели из строя моторы и колёсные камеры. Загрузились трофейным оружием и провизией под завязку, не постеснявшись эксплуатировать спины и плечи будущих смертников, двинулись назад. Появившиеся невесть откуда местные жители стали умолять взять их с собой, справедливо боясь вероятной мести фашистов. Вместе с этим разношёрстным хвостом увеличившийся отряд гремучей змеёй стал заползать в туманный лес и исчез за пеленой осеннего, затяжного дождя.
глава 23
Первый курс на Худ-графе многим стоил несбыточной мечты о дипломе. Начертательная геометрия съела сразу шесть студентов в конце второго семестра. Все перешедшие на второй курс старательно мучились над освоением масляных красок, которые нужно было класть на картон или холст от тёмного к белому, а не наоборот, как в акварели - от белого к тёмному.
Нельзя сказать, что переход от акварели к масляной живописи был лёгким. Николай мучился не меньше других студентов, успехи которых были гораздо ниже его успехов. Краски были в тубах, выдавливать их приходилось на палитру. Сколько должно было понадобиться краски, было неизвестно. Николай обычно всегда сильно пачкался, довольно скоро рукава и колении у куртки и брюк начинали иметь пятна, которые отстирать уже не имелось возможности.
Краски выдавались в скупом количестве, приходилось их дополнительно покупать на стипендию.
Преподаватель подсказывал Николаю редко, давая ему самому до всего доходить. Поэтому Николай часто заходил в книжный магазин и искал книжки по теории рисования и живописи.
У Николая появился друг, парень весёлый, легкомысленный и выпивоха. Николай попадал то в притяжение Зины, то Рудольфа Каргашина. Ни тот и ни та пользы для Николая не приносили.
Энергия уходила то на сердечные страдания, то на весёлый хохот. И всё-таки умение рисовать росло, а с умением росла и неприязнь группы к сопливому, тощему студенту, так не похожему на солидных мужчин, отслуживших в армии, поработавших на производстве и в колхозе. Плутание в перспективе, тонах и цвете им солидности не прибавляли. Лёгкость же,
с какой Николай разделывался с постановкой натюрморта или композицией многих раздражала.
В каникулы в январе преподаватели одарили четырёх студентов поездкой в Москву. Среди них попал и Николай Лубин. Москва встретила студентов радушно. Гостиница подарила им комнату, музеи - шедевры живописи. Сама Москва поразила Метрополитеном. Эдик из группы "Б" уже бывал в Москве, поэтому троица "гусят" старательно шаркала подошвами ботинок по очищенному от снега асфальту следом.
Как ни впитывал Николай технику живописи в Третьяковской Галерее и в музее имени Пушкина, но понять её так и не смог. Он просто любовался шедеврами, не ощущая, что это нарисовано. Так всё было полно жизни!
Три последних дня питались в столовой завода имени Ленина, в котором выпускался автомобиль "Москвич". В этой столовой была система - после определённого часа можно было набирать полный поднос на пятнадцать, а то и на десять копеек. Всё-равно все остатки выбрасывались.
Зине Николай привёз туфли за пять рублей. В них можно было ходить только в сухой день в лес за грибами. Каблук не превышал двух сантиметров. Николай внимательно следил, чтобы рост Зины всегда был ниже его роста на один сантиметр. Зина с саркастической улыбкой спросила:
-Там, в Москве все такие, наверно, носят?
Николаю стало неприятно. Он и так несколько завтраков и обедов в Москве пропустил, чтобы эти пять рублей сэкономить. К тому же, ему приходилось рядом с Зиной ходить, будто проглотив аршин. Вверх как он ни тянулся, но, видно, бог решил больше ему роста не давать.
Учёба шла своим чередом. Воспоминания московские скоро перестали интересовать других студентов, карандаши чиркали по бумаге, кисти елозили по холстам. Лекторы читали лекции, не интересуясь, слушают их или нет.
Весна приползла в город со скоростью черепахи, но как ни медлила, зелёные листочки затрепетали за окнами аудиторий. Николай ухитрился сдать все зачёты и экзамены. К июню он был уже свободен. С Зиной он расстался без особой печали. Каргашин так засыпался в учёбе, что не докучал ему рассказами на амурном фронте. Николай просто решил заработать денег в Художественном Фонде. Их преподаватель договорился с директором этой организации для более успешных студентов. Обычно требовались люди для оформления Сельхозвыставки.
Практику можно было получить хорошую в оформительском деле, но лучше рисовать от этого было, конечно, невозможно. Николая Дирекор Фонда просто отфутболил. Вид был неказистым,
впечатления не получилось. Николай был в такой нужде, что гордость свою выказывать не стал, сходил домой и принёс свои рисунки. Директор Худфонда был человеком культурным, против мастерства претензий не заимел. Так что Николай явился на Сельхозвыставку на велосипеде, всем видом показывая, что он, ко всему, ещё и спортсмен.
Конечно, Николаю поручили самую чёрную работу. Николай и эту работу принял, как подарок судьбы. Две недели он выпиливал лобзиком буквы вывесок павильонов, потом писал тексты больших плакатов, стоимость которых была самой низкой. И когда он заработал одобрение старых художников, готовых поручить ему более сложное задание, Николай вдруг вспомнил, что должен написать несколько пейзажей. Как его ни уговаривали художники с седыми волосами, Николай сел на велосипед и укатил на природу. Шестьсот рублей, которые он заработал, хватило, чтобы сшить осеннее пальто из очень тёплой ткани и купить дорогие зимние ботинки.
Теперь он вполне походил на жениха для Зины.
К этому богатству Николай сам сшил настоящий пиджак с подкладом, карманами. Осталось опробовать - прогуляться до кинотеатра. У кинотеатра Колосс на него обратила внимание ужасно намалёванная девица, не доросшая до совершеннолетия.
-Скажите, пожалуйста, где вы купили такой пиджак? - моргая наивно голубыми глазами в ореоле ресниц, спросила девица. Толстые губы её сияли рубином. Николай прошёлся взад и вперёд, повернулся спиной, потом передом.
-Правда, красиво?
-Он, наверно, очень дорогой?
-Нет, не очень.
-Он у вас какой-то не такой! - с восторгом воскликнула девушка, по имени Марина.
Зина до первого сентября была забыта.
глава 24
-Ну, предатели, берите лопаты и копайте себе могилу! - приказал командир партизанского отряда. Фёдор и Чернявый молча подчинились, но третий завыл белугой, упал на колени и пополз к командиру на четвереньках, умоляя простить.
-Ты, сволочь, убил всех жителей деревни и ещё воешь?! - заорал на него командир. - Бери лопату, гад, и копай глубже, чтобы от тебя меньше смердило! Вон, твои подельники уже в ад дорогу себе прокладывают!
-Я не убивал! - канючил полицай. - Я только собирал народ!
Командир достал револьвер, навёл на полицая.
-Копай, гад!
Полицай попятился в ужасе задом к лопате, сиротливо лежавшей на траве, взял её и вдруг, дико вопя, кинулся навстречу своей смерти. Раздался выстрел, лопата чиркнула воздух, и полицай рухнул в двух шагах от командира.
-Мужики, лопата освободилась, помогите двум врагам народа, а то они до утра не выкопают новую землянку! - распорядился командир. - А этого закопайте где-нибудь подальше.
Копали до самой ночи. Землянка нужна была просторная, народ сначала менялся у одной лопаты, но потом стали и Фёдору с Чернявым давать отдохнуть. Видно, всем понравилась выдержка этих мужчин, не требовавших к себе снисхождения. Фёдор чувствовал себя одураченным. Мог же сбежать в пути не один раз, если бы знал, что этот военный билет так некстати попадётся на глаза командиру.
Он понимал, что никакое чудо сейчас не спасёт его от позорной смерти, и уже завидовал этому полицаю, который не стал дожидаться, когда толпа вместе с бойцами выслушает приговор, хором брякнет в лесной глуши - "смерть предателям"! Сам ли командир расстреляет их или доверит эту миссию кому-нибудь, разницы для него уже никакой не было. Несколько человек с ружьями неусыпно следили за Фёдором и Чернявым.
Фёдору было неприятно оказаться рядом с полицаем, но Чернявый и не навязывался в напарники, вёл себя так, будто с Фёдором не знаком, копал молча и отдыхал, уперев глаза в землю. Ночью, при скупом освещении костра, жители деревни стали устраиваться на ночлег. Заготовленный лапник постелили под деревьями, подложили в изголовья захваченные из домов подушки, прикрылись, кто чем мог, плотно прижавшись друг к другу.
Фёдору приказали вылезть из выкопанного прямоугольника, отвели в землянку к командиру. Тот сидел возле керосиновой лампы в окружении нескольких партизан, что-то громко обсуждая.
-Ну, как желудок? - спросил он Фёдора. - Тяжёлая работа не вредит организму?
-Да, вроде, полегчало. Поесть бы что-нибудь перед смертью, - криво улыбнулся Фёдор.
-Ну, со смертью мы решили повременить. Но и доверять тебе, думаем, опасно. И рядом с полицаем тоже как-то вредно для дела. Если ты, действительно, младший лейтенант, зачем фокусами занялся?
-Так была встреча до вас с группой во главе с капитаном, тот без документа мог и пристрелить сразу. Вот и пошло. А документ украл староста деревни, в которой мне лекарь руку сломанную лечил.
-А рука действует?
-Да чудно как-то срослась, стрелять - что пули за-зря переводить.
Фёдор оголил руку. Командир вздохнул неопределённо, сказал:
-Нет у нас врача да ещё хирурга. Здесь же профессор какой-нибудь требуется. А кто склеивал-то?
-Деревенский лекарь.
-Ладно, живи! На что-нибудь сгодишься. А поесть, это можно.
В этот момент раздался выстрел. Фёдор вздрогнул, партизаны бросились к выходу из землянки. Командир остановил их окриком:
-Куда? Полицая я приказал расстрелять. У нас тюремных камер здесь нет и самим того, что есть, не хватает.
Только сейчас Фёдор осознал, какую опасность избежал. Жестокость войны продолжалась уже четыре месяца, а привыкнуть к ней не было сил. И мужик-то этот Чернявый незлобный был, при других обстоятельствах и в полицаи бы не пошёл. Да и не похож он был на душегуба, а вот и в героя превратиться не случилось. Даже права на другой вид наказания не получил. Просто пуля в грудь и конец.
Одна из женщин, назначенная поваром, покосилась на него, помня, что Фёдор был рядом с полицаем в яме и небрежно положила на лоскут старой газеты кусок хлеба и стакан воды.
-Завтра жрать будешь, супостат! Я бы тебя тоже пристрелила! И чего это начальник возится с такими, не пойму?
Фёдор промолчал, аккуратно пережёвывал хлеб, запивая водой.
-Товарищ лейтенант, идите сюда! - позвал его голос, явно, Андрея. У Фёдора на душе стало теплее. Он пристроился рядом с солдатом, и тот зашептал ему доверительно на ухо:
-Представляете, спросил меня командир ихний, что вы за человек. Я только рассказал про наши похождения, а он сразу приказал вас из ямы-то к нему в землянку привести. Я уж и сам струхнул за стрельбу свою из автомата.
-Выходит, ты - мой спаситель, - сказал Фёдор, не сильно пожав плохо сросшейся рукой руку Андрея.
Следующий день много изменений не принёс. Продолжали строить землянку, пилили деревья, рубили сруб, собирали мох и ломали лапник. Простые партизанские будни продолжались, пока не обустроились полностью. Боевая часть партизан занималась разведкой, добывала провиант. Скоро и случай добыть оружие представился. Партизаны подкараулили одиночный грузовик, в котором были и автоматы и патроны. С большой радостью было встречено немалое количество консервов, вина и прочей снеди. Немецкие надписи никого не смущали.
Конец октября принёс новые заботы. Стал выпадать снег, и следы партизанских вылазок стали выдавать местонахождение базы. И хотя немцы боялись углубляться в лес, они стали выставлять кордоны на ожидаемых выходах партизан из леса. Требовалось увеличить количество бойцов в отряде. Это можно было достичь только соединением малых отрядов в одно целое. Наладили по рации связь с другим партизанским отрядом. Расстояние по карте вычислили - разделяли два отряда двести километров. Были, наверно, отряды или группы небольшие и ближе, но связи не было.