Том 2. Бэббит. Человек, который знал Кулиджа - Синклер Льюис 46 стр.


С такой постной миной, что тебе самому хотелось завыть, он стал рядом со мной в уголке, и, хитро подмигнув, он прошептал: "Ну как, возлюбленные братья и сестры, промочим после этого горло или нет? Скажу вам, собратья по ордену и родственники, что мы ради всего святого промочим горло!"

Вот какой это был разносторонний парень, и, значит, рассказывает он в тот вечер анекдот и дошел до того, как эти трое сидели с девушкой, англичанин и говорит: если все сладится, мы, ей-богу, сможем основать новый доминион Британской империи.

И только девушка подумала, что англичанин-это совсем не плохо, в конце-то концов, заговорил ирландец - скажем, его звали Майк, - и он сказал так:

"Ей-ей, - говорит он девушке, - с вашими голубыми глазами и лукавым видом, ей-ей, мы могли бы поднять революцию в любой новой империи, какую учредит здесь этот Сандей!"

Ну, это ей тоже понравилось, и она подумала: Майк умеет льстить получше англичанина, и тут выступает еврей и говорит…

Но слушайте, надо вам сказать, бедняге Маку совсем нелегко было кончить свой анекдот. Мы к этому времени уже здорово налакались, и все стали подшучивать над Маком и прерывать его, и как раз на этих словах профессор Барут - может, он и ученый первого класса, однако славный парень, с огоньком, не уступит любому, - и он предложил: давайте сначала искупаемся, а уж потом дослушаем анекдот.

Сказано - сделано! Так-то!

И вот мы, пьяные, сбросили одежду и белье, луна светила довольно ярко, все было видно, и вели мы себя, ей-богу, как школьники, плескали друг другу в лицо, и топили один другого, и, в общем, подняли бучу.

А потом мы запели, как настоящий квартет парикмахеров, - только, конечно, у нас был секстет, - и знаете, профессор Барут отпустил хорошенькую шутку насчет слова "секстет", но я вам потом скажу, - и мы там стояли голые, как Адам (бог мой, какой животик скрывал от нас Верджил Гэнч! - впрочем, наверно, и я хорош!), мы стояли там и пели:

Вот радость, право слово,

Дома нет ничего такого,

Йо-хо-хо, йо-хо-хо!

И после такой разминки мы почувствовали себя преотлично.

Я вам скажу, есть страшно много людей, которые, может, и знают толк в своем деле, а вот не понимают, как важно иной раз размяться.

Сам я только этим и объясняю свой успех. Я не теряю способности быстро думать и, не тратя попусту сил, справляться с потоком ежедневных дел - все это потому, что не забываю о моционе. Редкий день я не хожу пешком из моей конторы в Спортивный клуб завтракать, а в оба конца это не меньше мили, и каждое воскресенье, с мая по ноябрь, я либо беру клюшку для гольфа, либо еду кататься на свежем воздухе.

Так вот, после плавания головы у нас прояснились, и мы приготовились дослушать анекдот Мака - что же предложил этот еврей после того, как Майк и сэр расстреляли свои обоймы.

Хотя я вспоминаю - только Мак собрался продолжить, как завязался спор, - думаю, он может вас заинтересовать, джентльмены.

Кто-то упомянул о "форде", и кто-то другой, кажется, Депью ле-Ви, повернулся к профессору Баруту и говорит: "Послушайте, Док, у меня к вам настоящий научный вопрос. Теперь Форд стал выпускать эту новую модель. Как по-вашему, можно ее считать "расхожей машиной"?

Ну, тут мы завелись. Бог мой, мы схватились, как демократы на съезде!

Одни отстаивали одно, другие - другое, и кто-то ядовито заметил: "Вы столько спорите насчет "расхожей машины", а как вы определите, что это такое?" Так оно и шло, то туда, то сюда, и бедняге Маку пришлось прождать, пожалуй, полчаса, пока он смог досказать свой анекдот.

В общем, слово взял г-н Еврей и сказал:

"Ой-ой, - говорит он девушке, - если мы с вами поженимся, - так он говорит, - мы тогда, мы тогда -"

Послушайте, ей-богу, вот ведь смех! Хоть режьте, не вспомню, что сказал тот еврей, а ведь в этом самая соль!

Ну, да ладно. Может, вспомню потом. В общем, чертовски забавный анекдот, и вам он должен понравиться -

Послушайте, давайте-ка сядем за игру. В конце-то концов, играем мы в покер или нет?

Часть третья
Знаешь, какие они, эти женщины

И я вот что скажу тебе, Уолт, раз уж мы тут сидим одни в твоей берлоге и разговариваем начистоту, - кстати, во всей Трое я не видел домика красивее твоего, и потом ты, конечно, всегда был моим любимым кузеном, ты один из немногих, чей совет в делах для меня важен, и вот -

Если ты можешь дать мне взаймы, не пожалеешь. Я и сам говорю: последние шесть месяцев контора не очень-то процветала, но теперь я единственный во всем Зените получил эти новые кассовые аппараты, а знаешь, что такое кассовый аппарат, что это такое для современного и эффективного ведения дел; это, можно сказать, почти символ современной индустрии, как меч - символ войны; с этими аппаратами, принявши все в расчет, я могу гарантировать большой рост оборота, и я хочу, чтобы ты как можно детальнее изучил мое дело.

Разумеется, я принимаю все твои замечания, подумаю над ними и постараюсь извлечь из них пользу.

Боюсь, слишком я много болтаю, когда работаю, и, наверно, теряю понапрасну время и деньги. И насчет моего пребывания в колледже ты тоже прав. Так и было: я не потому ушел из Амхерста, что умер отец, - на самом-то деле он умер через девять месяцев после того, как меня выставили, верно, и вытурили меня за то, что я провалился по всем предметам, это ты точно сказал, хотя не было никакой надобности тыкать мне этим в нос; мне ведь это здорово неприятно; вряд ли я бы снес такое от кого другого, но ты, конечно, всегда был моим любимым кузеном -

Понимаешь, я не рассказываю всем и каждому эту версию, потому что считаю так: чего люди не знают, пусть себе и не знают, не их это дело.

Но вот уж неверно, как ты тут, кажется, намекал, что я не учился в колледже с президентом Кулиджем. Правда, я несколько лет путал его с одним малым на нашем курсе, лицом они похожи, но не так давно я встретил этого парня и теперь представляю себе обоих совершенно отчетливо.

Как сейчас, помню, Кэл - так мы его звали, - Кэл и я, идем это мы в аудиторию, я и говорю ему: "Кэл, старина, как по-латыни "битва"?" И он сказал, тут же назвал это самое слово, не мямлил и не ходил вокруг да около.

Но ты прав, что-то я слишком забалтываюсь. Уж лучше помолчу, а ты никогда не пожалеешь, если дашь мне взаймы.

Думаю, даже тебе, хотя в людях ты разбираешься отлично, не совсем понятно, отчего это я, когда в определенном настроении, говорю без умолку. На то есть причины. Во-первых, в Зените мне постоянно приходится выступать и произносить речи - ты там никогда не был и не можешь понять, но -

Вот хотя бы это. Я был на собрании Комитета по американизации зенитской торговой палаты, и обсуждали мы вопрос о контроле над рождаемостью. Ну, и председатель настаивал, чтобы я произнес на эту тему длинную речь.

"Чепуха, - говорю, - ребята, вы не хуже моего все это знаете", - но они не оставили меня в покое, пока я не произнес длиннющую речь, подытожив аргументы обеих сторон и, можно сказать, прояснивши это дело. Понимаешь, к чему это я? Ты-то, Уолт, только и думаешь о своем бизнесе - наверно, это самое практичное. Но меня втянули во все эти важные общественные дела, и у меня появилась привычка к разглагольствованиям и философии, понимаешь, что я хочу сказать?

И потом -

Неохота говорить об этом, Уолт, да я никому другому это бы и не открыл, и пусть это останется между нами, но -

Кто действительно мешает мне развернуться, так это моя жена.

Эта женщина -

За многое Мэми можно только похвалить. Намерения у нее самые добрые, и в меру своего разумения она делает, что может, но, по правде говоря, она меня не очень-то понимает и так командует, такого от меня требует, что я просто лезу на стену.

И у Делмерины те же повадки. Думает, ее Старик набит деньгами!

И чего я только для Мэми не делал - и чего ей только не дала современная американская наука! Ты подумай, как облегчают жизнь консервы, а магазины полуфабрикатов, где все - от салата до холодной индейки - покупаешь в готовом виде, прямо подавай к столу, а свежий хлеб в булочной - ведь его не надо печь дома. Только подумай об электромойке для посуды - работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму - и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры-пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах.

И подумай о современных прачечных с их чудесным оборудованием.

Конечно, стирают в них не так чисто, как, бывало, моя старушка мать, и там здорово рвут мои носовые платки, а я всегда имел слабость к первосортным платкам из тонкого полотна. Но зато, подумай, какая это экономия труда.

Так что я предоставил Мэми все усовершенствования, облегчающие труд; ей остается только отдать распоряжение горничной, а в те редкие промежутки, когда ее у нас нет, можно самой вмиг со всем управиться и остальное время развлекаться или на досуге духовно расти. Мэми может играть в бридж хоть каждый день, и у нее остается еще много часов для литературного клуба, на чтение дамского журнала и на Литературное общество: она может вовсю набираться культуры.

Сам я всегда уделял много внимания интеллектуальным занятиям. Я здорово подковался в истории: до конца прочел "Очерк истории" Уэллса, во всяком случае, просмотрел его весь насквозь, и "Историю человечества" Ван Лира, особенно иллюстрации. И, конечно, может, сейчас я кое-что подзабыл, но в детстве я болтал по-немецки, прямо как немец, потому что отец приучал нас и говорил с нами дома по-немецки. А теперь я вроде бы специализируюсь на философии. Я уже прочел много страниц этой "Истории философии" - кто там ее автор? Не могу сейчас припомнить, но он излагает содержание всей философии в одной книге; сейчас пришлось ее из-за дел отложить, но надеюсь к ней вернуться и дочитать до конца.

Но Мэми - у нее была возможность уйти далеко вперед и заткнуть меня по части культуры за пояс. Совсем недавно у них в клубе была отличная лекция: о раскопках гробницы короля Тута; читал ее джентльмен, который только что оттуда; конечно, он не мог проникнуть внутрь: в гробницу пускают только тех, кто ведет раскопки, - но он своими глазами видел это место, и, послушав его, моя жена очень навострилась по части египтологии.

И у них там был семинар насчет диеты. Она узнала, например, что обычно домохозяйки кладут в пищу больше масла, чем следует; может, масло и прибавляет вкуса, но оно не увеличивает пропорционально число калорий или как там они называются: так она узнала, на чем можно сэкономить. И бог ты мой, в наши дни бензин, и виски, и мячи для гольфа так дороги, что ведь надо же на чем-то экономить.

Значит, она могла жить в свое удовольствие и заниматься чем угодно, потому что я предоставил ей все удобства. Но кто за них платил? Откуда брались на них деньги? Это я тружусь в поте лица - вот откуда, и думаешь, она это понимает? Ничего подобного!

День-деньской я не покладаю рук, чтобы содержать ее в роскоши, и когда вечером прихожу измотанный домой, думаешь, она готова утешить меня? Да никогда!

Будто у меня и нет жены. И когда я пробую объяснить ей, чем я занимаюсь, ну, например, как трудно всучить арифмометр какому-нибудь типу, которому неохота его покупать, да, может, и не к чему, думаешь, она это оценит? Черта с два!

По всему видать, ей бы хотелось, чтоб я был доктором, или одним из этих лекторишек, которые производят такой фурор в женских клубах, или каким-нибудь вертлявым субчиком из мира искусства, и иной раз прямо так и выкладывает: ей хочется, чтоб я любил ее, как один из этих итальяшек-графов или киноактер!

Она твердит, что я все думаю о делах, а не о ней. Но я замечаю, она совсем не прочь сгрести все денежки, что я приношу домой, - будто дела тут ни при чем!

И с самого начала -

Во всем божьем свете я не скажу этого никому другому, и ты, ради всего святого, не проговорись, даже своей жене, но последнее время я стал подумывать, что у нас с Мэми с самого начала все шло неладно!

Не то чтоб я хотел что-то предпринять, ты понимаешь, хотя у меня и есть подружка в Нью-Йорке, просто прелесть и вдобавок на двенадцать лет моложе Мэми. Но развода я не признаю, и потом - надо подумать о детях. Но все шло неладно -

Я тут много чего узнал за последнее время. Взялся всерьез за психоанализ. Слыхал что-нибудь о психоанализе?

Теперь-то я с ним знаком, и это - настоящее откровение. Я прочитал о нем почти целый учебник - очень авторитетная книга, написала ее мисс Александрина Эпплбо. Великий авторитет в этой области, ведь она брала уроки у человека, который был учеником у одного из любимейших учеников старика Фрейда, а это Фрейд изобрел психоанализ.

Сейчас я тебе объясню, что это такое. В общем, так… Каждый должен жить богатой, насыщенной половой жизнью: к этому направлена всякая деятельность человека. Что бы ты там ни делал, твоя цель - стать привлекательным в сексуальном отношении, особенно, если ты совершаешь что-то большое и важное, безразлично, пишешь ли ты картину, или приобретаешь большой городской участок во Флориде, или открываешь какое-нибудь новое затмение, или отличаешься в матче чемпионов по бейсболу, или произносишь надгробную речь, или сочиняешь большую рекламу. С другой стороны, когда уж мы совершим что-нибудь такое, мы хотим, чтобы нас оценили, и имеем право этого ждать, и если дома нас не ценят, надо искать новых подруг, - понимаешь, что я хочу сказать?

Только тут начинаются такие осложнения и неприятности, что, может, это все ни к чему, даже с такими смышлеными девочками, как моя, в Нью-Йорке, - игра не стоит свеч.

И потом в психоанализе много говорится о снах. И все сны означают, что тебе нужна жена совсем другого толка, - о, сны эти очень важны!

Так что теперь ты разбираешься в психоанализе не хуже, других.

И теперь, когда я изучил психоанализ, мне ясно: у нас с Мэми с самого начала все шло не так.

Я был тогда молод, только приехал в Зенит, работал по оптовой продаже бумаги и жил в пансионе около Беннеровского парка - в те дни этот район напоминал захолустный городишко. Я встречался со многими молодыми людьми в церкви и других местах, и мы танцевали, устраивали пикники, катались на санках - неотесанные ребята, но время проводили весело.

А Мэми - ее отец продавал кровельные материалы, и дела у него по тем временам шли отлично, - она была одна из красивейших девушек в нашей компании, но страшная недотрога. С некоторыми девушками можно было не стесняться, - сам понимаешь, ничего такого, но просто, когда все собьются на санках в кучу, можно было взять их за руку и даже погладить по колену.

Но с Мэми - ни-ни! До того была невинна и религиозна, что как-то на танцах, когда я попробовал ее поцеловать, она меня так треснула!

Это, конечно, меня только подхлестнуло. Я решил, что она живое чудо.

Знай я тогда столько, сколько знаю теперь, я бы понимал, что совсем неплохо, если в девушке, с которой собираешься, можно сказать, прожить в интимной близости жизнь, если есть в ней немного чертовщинки и Она не лезет на стену, когда ее слегка обнимешь, но не переходишь, конечно, границ, - понял, что я хочу сказать?

Ну, вот мы и поженились, и она никогда не была довольна.

Иногда она намекает, что так и не разогрелась, потому что я простой, заурядный американский бизнесмен. Но бог мой, меня ведь и не поощряли! Все равно я вряд ли стал бы каким-нибудь Валентине, но как же я могу даже попытаться доставить ей настоящее удовольствие, если она ведет себя так, словно боится: а вдруг я попробую ее поцеловать?

Скажу тебе, Уолт, я просто в недоумении. И порой готов усомниться (хотя и не хочу, чтоб меня цитировали), может, при всех великих достижениях нашей величайшей нации мира, при том, что мы превосходим все остальные страны, взятые вместе, по числу машин, радиоприемников, домен, костюмов, асфальтированных мостовых и небоскребов и по глубине учености - сотни тысяч студентов изучают латынь и бухгалтерию, медицину и домоводство, литературу, банковское дело и искусство украшения витрин, - но при всем при том закрадывается сомнение: может, в нашей американской жизни чего-то не хватает, если учесть, что почти не встречаешь супругов, по-настоящему довольных друг другом и не мечтающих расстаться?

Сомнения одолевают. Но, должно быть, это для меня слишком сложно. Я просто не понимаю -

Но я отклонился в сторону. А возвращаясь к Мэми,

скажу:

Похоже, для нее моя роль в доме сводится к тому, что я оплачиваю счета, и разрезаю утку, и привожу в порядок плиту, и вывожу из гаража ее автомобиль, чтоб она могла ехать на дамскую вечеринку с бриджем. Мало того, с недавних пор мы к тому же стали ссориться самым безобразным образом. Вот тебе пример.

После женитьбы мы завели собак, и мне всегда нравилось иметь в доме хорошую собаку. Кажется, есть с кем поговорить, когда возвращаешься в пустой дом, - пес сидит я слушает, пока ты объясняешь ему разные вещи, и словно понимает] Но лет шесть назад, когда у нас случайно не было собаки, кто-то подарил миссис Шмальц, то есть Мэми, очень дорогую кошку по имени Минни, может, и не совсем чистокровную ангорскую, но все же отличной породы.

Хотя я и понимал, каких бешеных денег она стоит, но никогда мне эта чертова кошка не нравилась!

Еще, знаешь, была у нас канарейка, драгоценная маленькая канарейка по имени Дики, настоящая, доподлинная канарейка с гор Гертц, и такая разумная - некоторые говорят, канарейки "е бывают разумные, "о я тебе скажу, эта канарейка меня узнавала: стоило мне подойти к клетке, и она начинала петь, словно говорит со мной.

Для меня это была настоящая отрада. Как раз тогда у нас не было собаки - я искал чистокровного английского сеттера и никак не мог найти за сходную цену.

Но вот что удивительно. Мы кормили эту. кошку до отвала - что и вспоминать, сколько мы перевели денег на молоко и мясо для нее, - но все равно ей обязательно хотелось достать эту бедную канарейку. Она все время крутилась под клеткой и поглядывала на Дики кровожадными глазами, и когда кто-то (я всегда думал, это сделала сама Мэми, а не горничная), когда кто-то оставил стул как раз под клеткой, Минни вспрыгнула на стул, а оттуда наилучшим образом махнула прямо к клетке.

Конечно, мы с Мэми тогда крупно поговорили.

И к тому же эта паршивая кошка совсем неприветлива, по крайней мере со мной.

Я, бывало, говорил Мэми: "Ну, чем эта дурацкая кошка оправдывает свое существование? Думаешь, мы посланы в этот мир, чтобы бездельничать, развлекаться и жить за чужой счет?"

Нипочем не хотела сидеть у меня на коленях, ну, ни в какую. Я до того разозлился на эту кошку, что хорошенько ей наподдал разок-другой, когда поблизости никого не было, - видит бог, я поставил ее на место, - и тем не менее она не стала приветливее.

Назад Дальше