Почему бы и не взять третьего матроса, когда на этом молоковозе есть капитан и штурман, да и в машинном отделении тоже три человека? Можете быть уверены, здесь не экономят на ставках! Корабль приносит шесть процентов, это всем известно, а шесть процентов - это почти вдвое больше, чем выплачивает в наше время любой банк. Разве "Воробей" только и делает, что развозит бидоны? Ничуть не бывало. Он перевозит из города и в город на редкость много пассажиров. Среди них бывают ремесленники и коммивояжеры, у которых дела с крестьянами, отчасти же это люди, просто решившие денек отдохнуть от трудов праведных, ну и, наконец, безумные парочки, которые отыскивают подходящий для разговоров лесок. "Воробей" годился на все, у него был и первый, и второй, и третий класс, причем билеты первого класса были красного цвета, есть на что посмотреть. По воскресеньям, когда "Воробей" не ходил по обычному маршруту, случалось, что какой-нибудь городской Ферейн арендовал его для увеселительной прогулки с флагами, граммофоном, и от этих случайных доходов в течение года набегала изрядная сумма. А как насчет почты, разве "Воробей" не зарабатывал и на ней? Ну конечно же "Воробей" развозил почту, доставлял почтовые открытки по всему побережью и получал дивиденды за это. Словом, деньги текли рекой.
И наконец, как обстоят дела с рестораном и с буфетчицей, с Лоллой, иными словами? "Спасибо за заботу", - высокомерно отвечала Лолла, когда ее об этом спрашивали, - все в порядке, - говорила она. Те, кто спрашивал, просто не знали Лоллу. Ясно было одно - она заняла новую жизненную позицию, но привнесла в нее свой здравый ум и свою активность. Можно было бы только удивляться, если бы Лолла не справлялась со своей задачей, а стол ее был до того хорош, что затмевал рестораны многих городских отелей.
Товар она брала у Вестмана. Конечно, к ней поступали и рекламные проспекты от купца Гулликсена, но спасибо, не надо. Позднее она получила даже письмецо за подписью молодого Гулликсена: они, мол, поставляли все необходимое прежней буфетчице и надеются, что Лолла также окажет им честь. Но спасибо, не надо. Этот Гулликсен, этот Вильям, который открыто путешествовал с женой молодого Клеменса, достойнейшего человека…
Нет и нет, Лолла брала товар у Вестмана, вполне добропорядочного купца, у которого она закупала продукты, еще будучи женой старого Бродерсена. Вестман всем взял, пусть не богач, но человек солидный, да вдобавок держатель нескольких акций "Воробья". Он был одним из членов правления, у которого Лолла хлопотала за Абеля, и теперь она была в глазах Вестмана такая буфетчица, которая могла дать всем остальным сто очков вперед.
Старый купец всегда самолично ее обслуживал, он давал ей советы, соблюдал ее интересы: да, у меня есть и портер, и натуральная икра, вот взгляните! Но, говоря по совести, они для вас недостаточно натуральные. Они норвежские.
- Ну тогда закажите натуральные. Капитан, мой пасынок, в этом отношении весьма щепетилен.
Лолла появлялась на палубе как настоящая дама, мало-помалу она продвигалась вперед, делала успехи, одевалась красиво и элегантно. Один Бог знает, откуда она всего этого понабралась, может, из книг, которые читала. Она свято блюла достоинство капитана и всячески его защищала. "Капитан Бродерсен" или "сам капитан", говорила она. "Капитан звонит, а вы ни с места?" - могла она сказать какой-нибудь из официанток. "Бегу, бегу", - отвечала та и действительно бежала. А вернувшись, говорила: "Капитан просто попросил вынести из его каюты цветочный горшок, который вдруг там оказался!" Или в другой раз: "Капитан велел поблагодарить за пирожное, но сказал, что пирожных он не ест".
Ну и, наконец, как обстоят дела у штурмана? Будто о нем хоть кто-нибудь что-нибудь знает. Звать его Грегерсен, у него самые хорошие аттестации, он даже сдал экзамен на капитана, водил на своем веку корабли, побывал в больших морях. Но аттестации сплошь старые, и он, судя по всему, много лет нигде не работал, прежде чем получить место на "Воробье". Это Фредриксен из имения пробил его кандидатуру.
"Сам я его не знаю, - сказал тогда Фредриксен, - но слышал о нем от очень надежного человека. Для нас это просто находка". - "Но у него такие старые рекомендации, - возражали остальные. - Что он делал последние семь лет?" - "Насколько я могу понять, он занимался чем-то другим". - "Он ведь был капитаном, с чего это вдруг он хочет пойти штурманом?" - "Чего не знаю, того не знаю. Возможно, из-за безработицы. Временной безработицы".
Они пошептались между собой по этому поводу: "Если Фредриксен хочет видеть своего брата капитаном, рядом непременно должен быть настоящий моряк. История необычная и вообще какая-то подозрительная, черт его разберет".
Однако потом никто из них не пожалел, что это место досталось Грегерсену. Было в нем что-то мистическое, но это ничему не мешало. И вовсе он не оказался человеком без роду без племени, напротив, откуда-то просочилось, что он из хорошей семьи и имеет богатую родню. Но все равно в нем было что-то мистическое, например, из года в год он работал за штурманское жалованье и оставался вполне всем доволен. Может, за этим что-то скрывалось, может, он что-то натворил, никто ничего не знал. Но Фредриксен из имения уладил дело ко всеобщему удовольствию. "Благодарю за доверие", - сказал тогда Грегерсен.
И капитан Ульрик Фредриксен много лет ходил с ним в плавание, и ничего такого, чтобы из ряда вон, не случалось, но штурману не раз приходилось покрывать оплошности своего капитана. От этой обязанности его теперь избавили, Бродерсен и сам был моряк, ошибок не допускал, он свистел в свисток, звонил в машинное отделение, а когда на переходе задувал свежак и поднималась волна, он просто ставил фок. И никаких ошибок.
Разговорить штурмана ему было непросто. Впрочем, и сам капитан Бродерсен не отличался словоохотливостью, но язык у него во рту все-таки имелся, и при случае он мог вести разговор. А штурман упорно хранил молчание. Делал свою работу, занимался чем-нибудь, курил - и молчал. Почему он отмалчивался? Чтобы проявить любезность, капитан мог сказать: "Хороший ветер! Норд-ост". Штурман что-то бурчал в ответ, не спорил, но и не развивал тему. Неужели он не мог ответить: "Ветер как по заказу"?
Его молчаливость была невыносима. Поэтому с людьми общался капитан. У него просто не оставалось другого выхода. Под начало ему было отдано не Бог весть какое великое дело, всего лишь развозка молока, но ему оно не казалось небольшим, как раз по его способностям. Он прикидывал в уме возможность мелких улучшений, малость разбирался в машине или, верней сказать, лучше всего в ней и разбирался. Здесь, на "Воробье", был старый и неуклюжий агрегат, чтобы повышать давление в котле, а он еще помнил маленькие изящные машинки в Америке и в Австралии и рассказывал о них механику. Он предложил исправить вентиль, который сидел косо, а потому все время зачерпывал масло. "Так было еще до меня", - отвечал механик, но оставить без внимания слова капитана, который знает толк в машинах, он тоже не мог и взялся за ремонт.
И все шло отлично.
XVII
Но тут настало интересное время.
Чего, собственно, понадобилось Лили на борту? Мало разве, что они взяли сюда Алекса, ее мужа?
Нет, она, видите ли, пришла и спросила, где Абель. Официантки знали Лили и знали ее репутацию, они были не прочь покалякать с ней и выкроили время для увлекательной беседы о всякой всячине подозрительного толка.
Но тут подоспела буфетчица, она удивилась и спросила:
- В чем дело?
- Я просто спросила, где Абель, - отвечала Лили приветливо и безмятежно.
- Абель? Вы имеете в виду капитана?
- Да, я имею в виду капитана.
- Он наверняка у себя в каюте. Передать ему что-нибудь?
- Передать? Нет, спасибо. Мой муж тоже плавает на этом судне, но что-то я его не вижу. Это Алекс.
- Поищите в кубрике, там вы и найдете вашего Алекса.
Тут Лили перестала улыбаться, ее никак не устраивал тон буфетчицы. В конце концов, она не простая матросская жена, нет, она была в свое время кассиршей и сидела в конторе и вела большие счета. На какое-то время она, конечно, опустилась, и ее дому грозила опасность, но теперь все позади, ее муж получает жалованье, покупает для семьи еду и одежду. При чем тут какая-то буфетчица?
- Я хотела попросить у Абеля разрешение на бесплатный проезд, - сказала она, - тем более что и муж здесь служит.
Буфетчица:
- Об этом вы можете попросить и штурмана.
"Вот это да", - верно, подумала Лили, проходя вперед. Буфетчица ничего ей не предложила, не стала ее потчевать ни едой, ни питьем - ни печенья, ни чашечки кофе. Ну и пусть. В конце концов, буфетчица - это не кто иной, как Лолла, которая хоть и была обвенчана, но замужем так и не была, хи-хи!
Она отыскала Алекса и выразила свое недовольство.
Алекс постарался уладить дело:
- Беда в том, что ты назвала его Абель. Этого буфетчица терпеть не желает. Особенно от тебя.
Лили подумала: "Плевать мне на то, что она желает и чего не желает".
Потом она увидела Абеля на капитанском мостике. Подняться к нему она не посмела, потому что там висела табличка с надписью: "Вход воспрещен", а она, еще с тех пор как служила на лесопильне, сохранила почтение к такого рода табличкам. Но она глядела на него и кивала, она даже махнула ему рукой, впрочем, он сделал вид, что ничего не замечает.
- Нет, это просто невозможно! - сказала Лили, готовясь пустить слезу.
Но не прошло и получаса, как Абель сам спустился вниз, сказав перед этим рулевому: "Так держать!"
Затем он приступил к обходу пассажиров, поговорил с одним, поговорил с другим, дошел до Лили, остановился и спросил:
- Покататься надумали?
Лили ответила "да", но ничего больше не сказала, злость успела остыть. Ноги ее больше здесь не будет, этого они от нее не дождутся!
Но Абель был совсем тот же, что и раньше, просто куда пригляднее в золотых пуговицах и шнурах. Он спросил:
- Ты Алекса видела?
- Да.
- Скажи, пусть он тебе все покажет.
После чего проследовал дальше и заговорил с другими пассажирами. Несколько минут спустя она снова увидела его на капитанском мостике.
- Сейчас капитанская вахта, - объяснил ей Алекс, - у него ни на что больше нет времени.
Лили, разочарованная:
- Какое мне дело, какая сейчас вахта.
Нет, вышло совсем не так, как ей мечталось - с кофе и пирожными и рюмочкой.
Ноги ее здесь больше не будет, спасибо за такой прием.
Но приходом Лили дело не ограничилось, несколько дней спустя на судно заявилась ее мать, вафельщица. Где это такое слыхано?! Притрюхала со своей тележкой, подняла корзину и сама поднялась на борт. Затем, остановясь у релинга, принялась громко давать указания Регине, чтобы та не забывала встречать поезда. Смотри, Регина, не зевай!
- А вот вафли! - закричала она. - Кто желает вафли?
Пожелали многие пассажиры. Кофе им принесли на палубу, они расселись и устроили себе завтрак с вафлями.
Так и шло, пока не объявилась буфетчица.
- Это что такое? - спросила она.
- Это вафли, - отвечала вафельщица, - восемь эре за штуку, а четыре штуки - за двадцать пять. Не желаете вафель?
- Нет, - ответила буфетчица и ушла.
Эта торговля наносила ущерб сбыту в ресторане, но с ущербом она, так и быть, примирилась. Недаром она была леди и мачеха капитана.
Зато когда штурман захотел проверить билет у вафельщицы, произошла некоторая заминка.
- Какой билет? - переспросила она.
- Обыкновенный. Вы куда едете?
- Я просто вафли продаю, - ответила она, - и отродясь не брала билет для того, чтобы продавать вафли.
- Вы докуда едете? - спросил штурман, готовясь выписать ей билет.
- Докуда я еду? Пока не распродам все вафли.
Но штурман все стоял и не уходил.
- А где же Алекс? - сказала она. - Он женат на моей дочери Лили. Сходите-ка за Алексом.
- Значит, билет брать не будете? - спросил штурман.
- Нет, - отвечала она, - вы и сами понимаете, что не имеет смысла продавать вафли, если еще платить за билет. А где же Абель? - вдруг спросила она. - Он столько раз ел мои вафли и говорил, что товар у меня хороший.
В общем женщина отбилась. Но тут Алексу стало неловко. Он ходил на этом корабле с середины лета, изучил все обычаи, например, что семейству на корабле делать нечего, был послушен и учтив, словом, хороший моряк, ни буфетчицу не сердил, ни капитана не называл Абель.
- Ну и что? - шумела женщина. - Его, может, не Абель зовут? Да я знала его, когда он был еще мальчиком и возил Лили на своей лодке из школы и не раз лакомился моими вафлями. Так что замолчи! Но если по-другому нельзя, ноги моей больше на этом пароходе не будет.
Вот уж тут Алекс ничего не имел против.
Разные люди бывали на борту, побывал там и фармацевт, неутомимый ухажер. Он появился в обществе дамы, но в чем-то они, вероятно, не сошлись, дама отыскала красавчика Алекса, стояла и калякала с ним под солнечным тентом. Фармацевт же метался по палубе из конца в конец, являя миру свой беспокойный дух.
Был здесь и неизменный слепой шарманщик. Маленький и незаметный, он сидел в темном уголке подле своей шарманки, моргая незрячими глазами и перебирая пальцами, улыбался, когда кто-нибудь с ним заговаривал. Теперь он вдобавок делал вид, будто еще и хромает.
- Поиграй, - сказали ему.
Он покачал головой:
- Сейчас все стало по-другому. Капитан Фредриксен всякий раз, когда я приходил, просил меня что-нибудь сыграть и подносил мне стаканчик, а буфетчица давала мне поесть. Случалось, что капитан Фредриксен сам ходил с моей шапкой по кругу.
- Слушай, а где ты повредил ногу?
- Уж такая беда! Просто и не знаю, как быть. Это у меня уже целый месяц.
- Язва, что ли?
- Черная язва. Мертвое мясо, говорят.
- В жизни не слышал про такое. Тебе надо постараться, чтоб ее поскорей вылечили.
Шарманщика знают многие, и многие слышали его истории раньше. Однажды он вдобавок ко всему был глухой и как есть ничего не слышал, пока кто-то не сказал шепотом, что надо бы вытащить у него бумажник.
Но когда человек слепой и ничего не видит, это и впрямь плохо. Родился он зрячим, но потом начал терять зрение и не мог делать никакой работы. Электричеством ему выжгли пленку на каждом глазу, но с тех пор он, по его словам, вообще перестал видеть, совсем ослеп. Конечно, шарманщик мог бы чем-нибудь заняться, но он же ничего не видел. Несчастный человек. Люди его пожалели и купили ему шарманку. Теперь оба они постарели, и сам он, и шарманка, но он по-прежнему странствует, обычно его кормят и не берут денег за проезд, в одном месте ему подбрасывают пару башмаков, в другом - шляпу, чтоб было куда собирать шиллинги, в общем он как-то выкручивается, и теперь его уже не так жалко, он никогда не ночует под открытым небом. Если приглядеться, можно увидеть, что он недурно обделывает свои делишки и обеспечивает себя, разъезжая повсюду со своей шарманкой и своими болячками. Вдобавок люди очень свободно держат себя в его присутствии, потому что он всего лишь слепой шарманщик, и он умеет использовать это преимущество, узнавая многое и про многих. Словом, фигура, личность. Многие подозревают, что у него туго набитый кошелек. Тебя сегодня как зовут? - могут спросить у него в насмешку, потому что, по слухам, он называет себя по-разному и порой выступает как внебрачный сын известной актрисы.
Один раз несколько шельмецов пытались ткнуть его ножом в лицо, чтобы проверить, но он словно чертик отскочил в сторону с пронзительным криком. "Ха-ха! - рассмеялись они. - Да ты вовсе не слепой, жулик ты эдакий". - "Нет-нет, я слепой, но могу различить то, что блестит". - "Но ведь нож вовсе не блестит". - "Ну, теперь вы сами видите, что я слепой", - ответил он.
На борту можно было встретить и инженера, того, что когда-то служил управляющим на лесопильне. Он заметно сдал за последнее время, но, как и прежде, возит с собой портфель и держится с достоинством. Только нет больше капитана Фредриксена, никто его больше не потчует, никто не подносит стаканчик. Он ездит от одной остановки к другой, пересаживается то туда, то сюда, чтобы уберечься от сквозняка, мерзнет и все синеет и синеет. Однажды, когда Алекс проходил мимо, он спросил его:
- Ну что, ты получил место благодаря моей рекомендации?
- Да, - любезно отвечал Алекс.
- Приятно слышать.
У него не было денег, чтобы перекусить в салоне, но тут как раз подвернулась вафельщица. Четыре штуки за двадцать пять эре! Когда она хотела протянуть ему вафли, он, как человек интеллигентный, ее остановил: "Нет, нет, дайте я сам выберу". Он не стал есть вафли на виду у всех, а юркнул в темный уголок, возле шарманщика, который, как известно, ничего не видел. Вафли и впрямь были хороши, на масле и посыпаны сахарной пудрой, жаль только, что четыре, а не дважды четыре.
По счастью, он успел доесть их до того, как к нему подсел фармацевт.
- Ну и холод! - вздохнул фармацевт, усаживаясь на ящик.
- Холод? - переспросил инженер. - А разве у вас нет ничего для согрева?
- Здесь нет. Лучше наведайтесь ко мне вечером в аптеку. Дорогу вы знаете.
- Да, вечером… до вечера еще далеко. - Инженер замолчал, возможно, он осоловел после вафель.
- Не похоже, что тот в углу тоже зябнет, во всяком случае, одна его нога определенно нет.
Жизнь преподала инженеру небольшой урок, неудачи указали ему его истинное место. Поэтому он учтиво спросил слепого:
- Что у тебя с ногой?
- Мертвое мясо. Я различаю, кто со мной говорит. Это у вас была лесопильня?
- Да.
- Слышно по образованной речи.
Фармацевт, с улыбкой:
- Тогда тебе, верно, не угадать, кто я такой.
- Аптекарю и лесопильне сильно не повезло, - сказал слепой.
- Нам всем сильно не повезло, - сказал инженер.
- И с семьей ему тоже не повезло. С Ольгой. Она всегда держалась очень приветливо, меньше кроны ни разу мне не давала. Теперь всему конец.
Фармацевт ответил:
- Нет, теперь уже не конец, можешь мне поверить, она снова на коне. - И, обратясь к инженеру: - Надеюсь, вы слышали про Вильяма Гулликсена?
- Нет, ничего не слышал.
- Что он не платил налогов. И теперь его…
- Да что вы говорите? Откуда вы знаете?
- Ну, ничего удивительного тут нет, - продолжал фармацевт. - Не ему одному приходится туго. Но, сдается мне, его даму это совсем не устраивало.
- Она до сих пор живет дома, в аптеке.
- Да, их брак должен зарегистрировать нотариус.
- Когда?
- Когда? Понимаете, ей кажется, что она жалеет своего бедного мужа. Недотепа. Сидит у себя в конторе, делать ему совсем нечего, но он точно отсиживает положенное время. И живет только на свое жалованье.
Инженер:
- Лично мне его благодарить не за что. Он устроил мировую с "Пистлейей", спихнув вину на меня.
- Для Ольги он во всяком случае ничего не значит.
- Да, но главную вину он спихнул на меня. Хотя должен признать, сделал он это не слишком грубо. Нашел для меня смягчающие обстоятельства.
- Он порядочный человек, в этом можно не сомневаться.
- Взять хотя бы то, что он пришел ко мне и показал свои записи.
- Неужели показал?