На том прощанье и закончилось. Мать не поднялась, чтобы поглядеть ему вслед. Она лишь пробормотала непослушным языком: "Счастливо тебе", однако с места не встала.
II
Но не в этот, первый, а во второй раз он вернулся домой, совершенно изменившись внутренне и внешне, и остался таким на всю жизнь.
Впрочем, он и в первый раз вернулся не совсем таким, каким уезжал, старше на четыре года, выше ростом, опытнее, тише в повадках, да и лицом получше - веснушки все пропали. Он начал курить трубку, покачивать плечами на ходу, и порой с губ у него срывалось какое-нибудь незнакомое словцо. Да, он повидал бури и штормы, пережил кораблекрушение, сломал ребро, участвовал в драках в дальних портовых городах, все, как и положено. При этом он почти не привирал, и потому ровесники с превеликим интересом слушали его рассказы.
За эти четыре года Абель не все время провел в море, один раз он сбежал с корабля в Америке, трудился на суше, немного - в ремесленных мастерских, приучил свои руки к различным работам по дереву и по металлу. Посещал вечернюю школу, колледж, ходил в море, приторговывал, научился водить машину, боксировать и многому другому. Ненадолго попадал он и в руки полиции, например когда угнал без спроса чужую шлюпку и укатил на ней с девушкой. Лихой парень и такой молодой вдобавок!
В его манере рассказывать чувствовалось сильное влияние американского сленга и вдобавок бульварной "Полицейской газеты", все это было внове для городка, и поэтому Абелю не стоило труда завоевать слушателей.
- В жизни ничего подобного не слышал! - восклицал кто-нибудь из парней. - А как же оно все кончилось?
- Он просто заплатил. Пальнуть в зеркало - да Лоуренсу это раз плюнуть.
Парни разочарованно:
- А его не арестовали?
- Арестовать Лоуренса? Да он полиции и без того осточертел!
- Неужели он был такой лихой парень?
- Одно время он пытался переплюнуть меня по части мелких краж в больших торговых домах и тому подобное, это когда нам была нужна новая одежда. Только ему не везло, и он бросил это дело. Но когда я снова встретил его осенью, нужда успела его всему выучить и его было не узнать. Он заделался настоящим вором, таскал одежду, чтобы продавать ее на судах, и даже не брезговал чистить карманы. Но у этого Лоуренса было доброе сердце, и под пьяную лавочку он плакал и раздавал все наворованное. Удивительный парень, и с лица вдобавок хорош.
Молчание.
- А что с него взяли за зеркало, раз оно было такое большое?
- Ты хочешь узнать, торговался ли он с ними? Да ничего подобного. Он просто начал раздавать бумажки налево и направо, а одну сунул официанту. И мы ушли в другое место.
Мимо проходили девушки, тут главное, какие именно, но, когда показалась Ольга, Абель галантно вскочил со скамейки и снял шапку. Она за это время стала на четыре года старше, но он сразу узнал ее, потому и встал. И снова не сказать, чтоб он был вознагражден за такую учтивость. Она - дочь аптекаря, первая красавица в городке и помолвлена с Рибером Карлсеном, который все эти годы трудился прилежно, как муравей, читал книги и стал теологом.
Словом, ничего он не получил. Первый раз она даже отпрянула, верно заподозрив, что под его изысканной вежливостью таится злость, но потом остановилась и спросила:
- Никак, это ты, Абель?
- Само собой, я.
- Вот ты и вернулся.
- Ненадолго.
Она кивнула и продолжила свой путь. Ее жених не проронил ни слова.
А в другой раз, когда он встал, чтобы поздороваться, ему досталось еще меньше, она на него вообще не взглянула. Ну что ж, быть по сему: он тотчас сел и снова заговорил как ни в чем не бывало.
- Да, уж этот Лоуренс, в нем прямо черт сидел.
- И вы ни разу не попались? - спросили слушатели.
- О да, было как-то раз в одном погребке. "Там кегельбан и вообще местечко хорошее, - сказал мне Лоуренс, - но только на прошлой неделе там застрелили человека. Давай туда сходим".
Я сразу загорелся, что вот, можно будет позабавиться, но мне не хотелось потерять место в мастерской, а потому я нацепил на лацкан значок трезвенника.
Там оказалось три человека, они играли в кегли и согласились принять нас в игру. Лично я присел в уголке, вроде как сам по себе, а вот Лоуренс составил им компанию, начал выпивать с ними и лезть в дружбу. Все перепились. Надо сказать, что Лоуренс мог допиться до полной одури. Вдруг прогремел выстрел, и один человек упал на пол. За что они его пристрелили? - подумал я, и кто это сделал? Когда его повернули, он был весь залит кровью и вроде как мертвый, и два его дружка подняли страшный шум. А Лоуренс уже никуда не годился. Не шумите, сказал он несколько раз, а сам сидел на стуле в дымину пьяный. Те двое сунулись ко мне в угол с криком, что это я стрелял. Они показали мне свои полицейские значки, которые давали им полное право обыскать меня, и нашли револьвер у меня в заднем кармане. Я не признавал свою вину и показал им свой значок и еще крикнул, чтоб Лоуренс пришел мне на помощь. Отвяжитесь от него, сказал Лоуренс, не вставая с места. Платить будешь? - спросили те двое. Нет, ответил я, за что я должен платить?
Тут они подняли меня со стула и хотели увести.
"А сколько платить-то, коли уж на то пошло?" - спросил я. Потому что не хотел быть замешанным и потерять место в мастерской.
"Сколько же нам с него взять?" Это они между собой так говорили. "А у меня ничего нет", - сказал им я. "Да, но ведь не может он здесь так валяться, надо его унести", - говорят они. "Вот это уж не моя печаль", - отвечаю я. "Неужели ты даже пять долларов пожалеешь на похороны?" Тут я задумался: конечно, меня бы любой суд оправдал, но ведь сколько времени на это уйдет.
Но вы только послушайте, что было дальше! Парень, который был при кегельбане, тем временем выбрался через заднюю дверь и вызвал полицию. И не успели два фараона появиться с черного хода, как покойник вскочил и исчез вместе со своими дружками через парадную дверь. Их словно ветром сдуло, и быстрей всех мчался сам покойник.
Так что полиция застала только нас с Лоуренсом.
Молчание.
- А что было дальше? - спросил кто-то из парней.
- А дальше ничего не было. "Ну, Лоуренс, ты, видать, снова на свободе и снова упражняешься?" - спросили полицейские, они его узнали. Но когда мы им все рассказали, они начали смеяться и объяснили, что это у троицы старый трюк. Их уже сажали, но они опять взялись за свое.
"А у меня они отобрали револьвер", - сказал я.
"Чур на новенького", - ответили полицейские.
Но Абель отнюдь не целый день проводил на причале, рассказывая небылицы, он мог вести себя и вполне серьезно. Так, он на собственные деньги купил моторку, загрузил ее и повез на маяк лесопильные отходы. Это заняло у него несколько дней, потому что много его моторка за раз не поднимала.
У лесопильни он снова встретил Лили. Ей исполнилось шестнадцать лет, она была худенькая и нежная, исправно училась счету и письму и теперь занимала небольшую должность в конторе при лесопильне. Они поболтали о всякой всячине, любовью тут и не пахло, припомнили кое-что из школьных дней, а кое-что до того ужалось в размерах, что и вспоминать не стоило.
- Ты много где побывал с тех пор, как ушел из дому? - спросила она.
- Объездил всю землю, - сказал он.
- Подумать только, всю землю! Я слышала, ты и в Америке был.
- Был.
- А я все сижу в конторе, невелика радость.
- Не говори так, - сказал он. - На свете есть немало людей, которые с удовольствием заняли бы твое место.
- Правда? Знаешь, я могу и повышение получить, если буду хорошо работать.
- Ты будешь хорошо работать, Лили.
- Ты так думаешь?
- Я помню, ты всегда хорошо работала.
Тут Лили, вероятно, захотелось ответить любезностью на любезность, и она сказала:
- Я слышала, ты перегружаешь лесом свою моторку. Не надо так делать.
- Угу.
- До маяка-то не ближний свет.
Лодка годилась на многое. "В мое время мы ходили на веслах", - говорил его отец, не одобрявший мотор. Но с моторкой все же получалось лучше, а расходы - только на горючее. Он заплывал на ней далеко в море, рыбачил, ездил по делам в город, а когда умерла его мать, он на моторке отвез гроб на кладбище. Отец его был человек несговорчивый, он упрямо пошел на собственной лодке и конечно же остался далеко позади.
Над могилой оба пели псалмы вместе со всеми, были одеты в черное и имели вполне серьезный вид. Однако на обратном пути мотор у Абеля заглох. С чего бы это? Да вот заглох - и все тут. Абель начал ковыряться в моторе, опыта у него хватало, и он быстро нашел неисправность, но устранить ее на воде не смог. И поскольку он забыл прихватить с собой весла, пришлось ему беспомощно лечь в дрейф. Отец догнал его и прошел мимо. "Эй!" - крикнул Абель. Отец невозмутимо греб. Абель поискал глазами, кого бы еще кликнуть на подмогу, но никого вокруг не было.
Неужто старый шкипер и мореход не понял, что происходит? Он продолжал грести. "Эй, отец!" - наконец крикнул Абель и замахал руками. Старик поначалу огляделся по сторонам, но после нового оклика с чудовищной медлительностью и неохотой подгреб к терпящему бедствие сыну.
Абель, вполне малодушно:
- Я вот весла забыл взять…
- Весла? - переспросил отец с неприязнью.
- У меня мотор забарахлил…
- Так-так. Чего-то я стал бестолковый. На кой тебе нужны весла?
Абель промолчал.
- Что у тебя, говоришь, с мотором?
- Барахлит он, слышишь? Но я его исправлю в два счета, только бы до берега добраться.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что мотор у тебя прямо на воде лопнул?
Абель молчал. Он привязал свою лодку к отцовой и сказал:
- Пусти меня на весла.
- Сядь! - скомандовал отец и потащил моторку на буксире.
Абель встал и хотел перехватить весла.
- Сядь! - скомандовал капитан Бродерсен резким голосом, продолжая тащить моторку за собой.
Ни один из них не проронил по дороге ни слова. Отец здорово умотался, но злость у него прошла, и он сказал чуть сконфуженно:
- Вот видишь, Абель, какая дребедень - эти моторы.
Когда старый смотритель овдовел, ему понадобилась женская помощь, через газету он объявил, что ищет домоправительницу, и заполучил Лоллу. Это ж надо! Лолла всем взяла: сноровиста в хозяйстве, привыкла управляться с курами и свиньями, не замужем, стала на четыре года старше, и, стало быть, ей теперь двадцать четыре, она здоровая и даже из себя ничего. Тенгвальд от нее бы не отказался, он теперь выучился на кузнеца и работал кузнечным подмастерьем, они вполне могли бы пожениться и отлично бы зажили, но немного спустя Тенгвальд вроде пошел на попятный. С чего вдруг? Может, не осмелился? Он был тихий, робкий паренек, не Бог весть какой даровитый, но верный и надежный. Едва ли ему было легко расстаться с Лоллой, но у нее были такие подвижные ноздри, и они сразу начинали раздуваться, когда она взглядывала на него. Он оправдывался тем, что ему надо заботиться о матери. Да, да, отвечала на это Лолла без особой тревоги. И что такое был для нее кузнец Тенгвальд?! Однако, когда немного спустя тот же самый Тенгвальд начал ходить с Ловисой Роландсен, а под конец и вовсе женился на ней, Лолла не удержалась от колких высказываний и насмешек: мол, они прямо созданы друг для друга, он не слишком будет ей докучать в постели, а ей не придется шить детские платья. Откуда, спрашивается, Лолле это знать?
Потом она снова была некоторое время почти помолвлена с фармацевтом, тем самым, который когда-то утверждал, будто Лолла перетренирована. Но на сей раз получилось так, что сама Лолла дала задний ход и не рискнула. Фармацевт заметно прихрамывал, а вдобавок слишком активно прикладывался к напиткам, выставленным в аптеке, и с ним просто нельзя было показаться на люди - он все время ее толкал, у самой же Лоллы никаких телесных изъянов не было.
И тут она с откровенным вызовом поступила в услужение к старому капитану Бродерсену на маяк.
Уж верно, она знала, зачем ей это понадобилось, но, когда Абель в своей моторке отвозил ее на маяк, она, прощаясь с родителями, не пролила ни слезинки. Я ведь не за тридевять земель уезжаю, всего только на маяк.
На маяке она вела себя достойно во всех отношениях, экономила каждый грош, чтобы тем верней подольститься к старику Бродерсену, а по отношению к Абелю была исполнена понимания и вообще держалась как мать. Просто на диво хорошо держалась. Ведь смешно же было подозревать, что она готова выйти за человека, который сорока годами ее старше. И разве ему не предстояло вскоре уйти на пенсию и, возможно, прожить остаток своих дней в маленькой избушке на берегу? Паренек Абель - он еще ребенок, этого она и в мыслях не держала и даже вроде остерегалась. Ясное дело, им доводилось разговаривать, обсуждать всякие повседневные дела и вопросы, но о большем он ее не просил, а она, может, больше и не позволила бы.
- Трудно приходится вам, морякам, - говорила она. - Все время кругом одни мужчины. Могу себе представить. Днем еще куда ни шло, но вот ночью…
- Да, - сказал Абель.
- Конечно, вы свое наверстаете, когда сойдете на сушу, но это ведь не выход.
- Да, - сказал Абель.
Лолла поднялась, поставила ногу на стул и начала подтягивать чулок. И уж так она к нему по-матерински относилась, что спокойно пренебрегала его пылкими взглядами. Потом она повторила тот же маневр вечером, при свете, и тогда Абель положил руку на ее бедро.
- Это что значит? - с улыбкой спросила она.
- Ничего.
А старик тем временем сидел в башне, и его вдруг одолела тревога. Куда это годится, чтоб он торчал у себя на верхотуре и показывал карточные фокусы для собственного развлечения, а молодежь тем временем Бог знает чем занималась внизу? Надо самому поглядеть.
- Нечего тебе с ним заигрывать, - сказал он.
- С кем с ним? С мальчиком, что ли? - спросила она.
- Да, нечего тебе с ним заигрывать. Пусть уезжает.
- По мне, хоть сейчас. Он, правда, обещал выучить меня водить моторку.
- Лолла, не пойми меня превратно, я тебе в дедушки гожусь, но только с ним ты больше не заигрывай. Эти парни такие сумасброды…
Лолла улыбнулась:
- Ну, коли так, вы еще тоже в самой поре для заигрывания, как и заведено здесь, на маяке.
Он окинул ее взглядом с ног до головы: уж не потешается ли она над ним?
- Ни тебя, ни твоих родителей на свете не было, когда я уже был женатый человек, - сказал он покровительственным тоном.
- Даже представить себе трудно, - промолвила Лолла. - Но все равно я отлично помню, как вы возвращались домой на своем большом барке - как же его звали-то?..
- "Лина". Да, славная была посудина.
- Я стояла и глядела, как "Лина" входит в гавань, а потом на веслах шла к вам и поднималась на борт. Вы этого, пожалуй, и не помните.
- Ну, у меня там много перебывало народу. Но что-то я смутно припоминаю…
- Я тогда, конечно, была сопливая девчонка, а мне вы казались таким интересным мужчиной…
Черт подери!
- Хотите верьте, хотите нет, но мы, девчонки, рано начинаем разбираться в таких вещах.
- Вы только подумайте!
- Выходит, я некоторым образом ваша старая поклонница.
- Ха-ха-ха! - засмеялся старый шкипер, снисходя к неразумной молодости.
И впрямь через некоторое время после того, как Абель уехал и все снова пошло своим чередом, старый Бродерсен словно бы о чем-то призадумался. Хорошо иметь рядом молодую женщину, короче, он подровнял свою седую бороду и начесал на лысину седые прядки. Часто он зазывал Лоллу на башню, показывал ей там карточные фокусы, еще радовало его, что так мало уходит теперь кофе и масла. Старательная девушка, ничего не скажешь. Выучившись управляться с моторкой, Лолла нередко уходила в город, причем изводила уйму горючего, с другой стороны, и это было хорошо: она уходила на моторке и, когда он собирался днем вздремнуть, в доме стояла тишина. Как ни говори, очень удачно, что он заполучил ее к себе в домоправительницы.
Ну, ухаживания особого, конечно, не получилось. Бродерсен слишком одряхлел. Какое-то время он куражился, выпускал толстую цепочку поверх жилета и носил сапоги с лакированными отворотами, отчего больше походил на капитана, чем на смотрителя маяка, но надолго его не хватило, он и впрямь слишком одряхлел. Когда стаял снег и кусты на холме налились соком и весна проникла в души людей, со старым Бродерсеном все произошло как раз наоборот: он почувствовал себя еще более старым и высохшим, чем обычно. Верно, он перенес на ногах небольшой грипп, и отварную рыбу ему подавали теперь не так часто, как при Абеле, словом, все было далеко не так здорово, как раньше. Лолла тоже не слишком пеклась теперь о том, чтобы развлечь его и вернуть ему молодость, как делала это осенью. Она уже выслушала все его рассказы, переглядела все его фокусы - и хватит с нее. А уж горючего она изводила просто ужас сколько. Пришлось ей об этом сказать.
- Ты так часто ездишь в город, Лолла. Я не к тому, что ты запускаешь работу по дому, но керосина сколько уходит…
- Да, - согласилась Лолла. - А что мне прикажете делать? Сидеть на маяке со стариком и пальцем не шевельнуть?
Он не мог возмутиться и выгнать Лоллу. Пришлось глотать правду. Он снова попытался развлечь ее, ему от всей души этого хотелось.
- Пойдем в горницу, Лолла, здесь много диковинных вещиц из разных стран.
Он был трогательно смущен, когда начал показывать свои безделушки, объяснять, откуда их привез, когда это было и сколько они стоили. Это был по большей части никчемный хлам, собранный в первые матросские дни, - луки и стрелы, раковины, маленькая оловянная фигурка Будды, оклеенная ракушками шкатулка, большая картина, нарисованная в Неаполе, с изображением барка "Лина". Он преподнес ей шелковый платочек из Китая - красиво сложил его и, помешкав, протянул Лолле.
- Зачем он мне? - спросила та.
- Это шелк. Я тебе дарю.
- Спасибо. Я смогу его повязывать на шею.
- Сможешь, сможешь, он из Китая. Уж и не помню, сколько я за него заплатил, но все равно возьми.
Впрочем, и собрание редкостей скоро иссякло, а больше ему уже решительно нечем было ее развлечь. Ясно, что она слишком молода для него, для его дома, а молодость нынче куда как взыскательна. Но расстаться с ней после такой кратковременной службы и предстать в глазах людей человеком, от которого уходят, он тоже не мог. Как-никак он достопочтенный капитан и смотритель маяка Бродерсен, у него две сберегательные книжки и хорошая репутация.
От Абеля пришло письмо, он писал, что в Сиднее уволился с корабля и поступил в мореходную школу. И впрямь старательный парень, он хочет чего-то достичь в жизни. Отец испытывал законную гордость и, наведываясь в городок, рассказывал, что его сын поступил в мореходную школу. Да, Абель далеко пойдет, отвечали люди. Он еще станет гордостью нашего города, других здесь нет и не предвидится, говорили они.