Какое-то время он стоял на коленях и глядел в окно поверх насыпи и, когда она появилась, выскочил ей навстречу, схватил и торопливо повлек за собой, он похитил ее и увлек в свое жилище.
Она была совсем не накрашена, с теплой кожей, с коричневыми веснушками, милыми и крохотными. Она тотчас обвила руками его шею, поцеловала, промахнулась, отыскала его губы.
- Еще, еще! - просила она.
Он почувствовал, что у нее подгибаются колени, хотел сесть рядом.
- Еще! - требовала она. - Положи меня на постель и целуй еще!
На другой день она пришла снова, и повторилось вчерашнее, и она была безудержная и счастливая. Он же теперь не был застигнут врасплох, как вчера, сегодня он и сам был на высоте.
А потом она долго сидела у него и говорила на свой обычный, отрывистый лад:
- Подумать только, это были мы с тобой! - удивительно - знал бы он - он вчера уехал в Осло - его не будет три дня - хорошо, что слепой тебя нашел, но он всегда все находит. Слушай, Абель, ты рассердишься, если я что-то скажу?
- Нет, нет, нет.
- Я все-таки лучше погожу до ухода, не то ты рассердишься. Ты только подумай, Абель, что мы с тобой! Теперь Рибер Карлсен, ну тот, который скоро станет епископом, может больше не писать мне свои письма, мне они больше не нужны. Я так рада, я так всему рада.
Наконец ему тоже удалось вставить несколько слов:
- Ты божественно бесстрашна, Ольга. Но будь ты бедна и отвергнута и несчастна, смогла бы ты отправиться со мной по белу свету?
- Нет, - ответила Ольга и покачала головой. - Нет, я вовсе не такая бесстрашная. Разве ты не заметил, что я дорожу уважением людей. Что я себя весьма ценю?
- Верно, но как ты будешь объясняться с ним в тот день, когда он заметит, что ты натворила?
- Это мы как-нибудь уладим. Это не твоя забота.
- Странно, - сказал он.
Ольга:
- Не сердись на меня, Абель, но я не хочу уезжать вместе с тобой и вести бродячую жизнь. Чего не хочу, того не хочу. Ты только увлечешь меня на дно.
Абель, с улыбкой:
- А я и не собирался. Ты все понимаешь слишком буквально. Я просто хотел узнать, как ты намерена уладить свои дела дома, уладить с ним.
- Ну, не дурак же он. Он не захочет выставить сам себя на посмешище.
- Ах, вот как!
- Но тебя я не назову. И вообще никого не назову.
- И это все, чего он требует? Я в таком случае сделал бы больше.
- Ну да, ты пустил бы в ход револьвер, - сказала Ольга и встала.
- Очень может быть.
- Как в тот раз, когда ты убил ее.
- Что-о-о?
- Ну, конечно, ведь убил ее ты. Вот что для меня было важно.
Абель изумился:
- Важно?
- Три жизни, - сказала она, - несмотря ни на что, ты не слабак, ты убиваешь.
- Послушай, Ольга, - сказал он, - я стрелял не в нее. И не промахнись я, было бы всего две жизни, его и моя.
- Как же получилось, что обвинили его?
- Он сам взял на себя вину.
Ольга, подумав:
- А зачем ты ему позволил? Значит, ты трус.
- У меня с Лоуренсом были старые счеты. Он был хорош собой и мог сделать против меня все, что ни захочет. А тогда это было уже в четвертый раз. Но об этом мы больше не будем, - сказал он и тоже встал.
- В моих глазах это ничего не меняет, - ответила она, - хоть ты и промахнулся, но ты стрелял. Я дважды, - сказала она, и глаза ее засверкали, - дважды была близка с убийцей. Это чего-нибудь да стоит.
Абель побледнел, нижняя губа у него задрожала, он стал несчастный и жалкий.
- Значит, только поэтому?
- Пожалуйста, не сердись на меня, это было так увлекательно. Я ведь понимаю, что я ведьма.
- Ну, конечно, ты искала острых ощущений.
- Так я и знала, что ты рассердишься, и уже жалею, что сказала тебе это.
- Прежде чем ты уйдешь: а разве для тебя не было бы точно таким же ощущением переспать с епископом?
- Нет, Абель, - сказала она огорченно, - несмотря ни на что, для меня было важно именно с тобой. Ну а остальное лишь возбудило меня, не буду спорить. Три жизни, подумала я, и все это сделал Абель. Все эти дни я думала лишь об этом, и мысли меня возбуждали. Но при всех обстоятельствах это мог быть только ты. Ну, поцелуй меня на прощанье.
Абель почувствовал себя униженным, он захотел возвыситься вновь и потому спросил:
- А еще раз не хочешь - прямо сейчас?
- Сейчас? - переспросила она.
- Да, ради меня самого, не ради острых ощущений.
- Уже темнеет, как я погляжу. Право же, это было и ради тебя, ты сам знаешь. Ах, ты даже не хочешь поцеловать меня на прощанье? Ты все портишь. Не надо меня провожать, я хочу побыть одна.
XXVIII
А время знай себе идет, и очень даже бойко. Нет, ничья невидимая рука не подталкивает его, но оно знай себе идет, такого еще никогда не было, не успели оглянуться, как на дворе уже осень.
Осень имеет и свои дурные стороны, на редкость холодно, мало солнца, а порой мало еды. Да и сами времена заметно испортились. Еще никогда рыбаки не тряслись так над каждой рыбешкой, а мясники - над каждым куском печенки. Впрочем, одно преимущество у Абеля все-таки есть: ему не приходится добывать дрова, потому что для дров у него нет печки. Печки у него нет. И стекол в окне тоже.
Он скатился к простейшему образу жизни и проявил даже известную оригинальность на этом пути, ибо пришел к убеждению, что не так уж и плохо малость померзнуть или проходить день с пустым желудком. Стоит поглядеть на других, на Фредриксена из имения, к примеру: дрянь человек, если судить по жадности и лихоимству, а при всем при том взял да и умер. Абель видел траурную процессию, лес цилиндров, море автомобилей. Аптекарь примчался на всех парах, когда процессия уже остановилась. Уж ежели мы господин аптекарь, нам не пристало ездить медленно.
Хорошо было остаться дома, одному, без всякого общества, Ольга скрылась из глаз, Лолла исчезла, одна только Лили была при нем. Одиночество сделало Абеля скупым на слова, пока он не начал вести разговоры с собой самим. Тоже выходило неплохо и укрепляло в нем чувство, будто рядом кто-то есть. Как ты думаешь, не стоит ли приподнять половицу: может, там завалялась хоть одна банка лосося с прошлого года? Говоришь, не завалялась? Пусто в доме, никудышное хозяйство, тьфу! И заодно: надо бы заткнуть подушкой дыру в окне, возьми хотя бы синюю шелковую… Жизнь не так плоха, как полагают многие, просто они сами делают ее сложной и запутанной. Ну вот сел он, к примеру, на скамеечку возле водопада, а кто-то сидел перед ним на этой скамеечке, ел бананы и бросил под нее пакетик из-под бананов. Поднял он пакетик, а в нем полно кожуры, но даже на кожуре что-нибудь да остается от самого банана, и, стало быть, ею нельзя пренебрегать.
Или вот спускается он в подвальную лавочку и говорит: "Я просто хотел сказать, что к вам под дверь прошмыгнула мышь". - "Мышь?" - кричит мадам, подбирая юбки. "Да вот она!" - говорит он. Мадам ее не видит, но все же, открыв дверь, зовет кошку. Абель же, откланявшись, уходит. С собой он прихватывает палку колбасы - в уплату за сообщение о мыши.
И потом ему снова повезло, когда он решил справиться в садоводстве насчет работы. Да, Шульц провалился сквозь стеклянную крышу и поранился стеклом, Абель неделю его подменял, и тут у него под рукой было все, что потребно для жизни. Вот только одежда его очень при этом пострадала.
Так проста бывает порой жизнь.
А Алекс, тот процветает. У него самые радужные перспективы, у него постоянное место, он даже может в случае повышения снова рассчитывать на форменную фуражку. Жалованье покамест невелико, но уже можно обходиться без пособия, к тому же он вставил два передних зуба и опять ходит в красавцах.
Вообще-то Алекс был человек довольно пакостный и товарищ никудышный. Исправен на службе, даже не лишен обаяния и глуп, когда дела шли плохо, но стоило ему хоть самую малость подняться, как он тотчас задирал нос. Абелю тоже довелось испытать на себе его подлость.
Дело было так: когда Абель хотел поесть чего-нибудь горячего, он готовил на керосинке, но одной бутылки на всю осень хватить не может, а сейчас, как на грех, дела у него обстояли совсем плохо. Вот он и взял кусок телячьей печенки и пошел к Лили, чтоб та ее для него зажарила. Лили была обходительна и мила по обыкновению, она сказала:
- У меня есть для тебя кое-что получше.
И поставила на огонь сковороду, чтобы поджарить для него бифштекс, ей-же-ей, самый настоящий бифштекс из говядины! Но в ожидании бифштекса они, конечно, дали себе волю. Худого ничего не случилось, когда Алекс неожиданно заявился домой, Лили колдовала над сковородкой, Абель же глядел в окно, так что ничего худого не произошло, но подозрения остались.
- С чего это ты так ворвался! - сказала Лили.
- Где дети? - спросил Алекс, чтобы не молчать. - А ты опять у меня, - обратился он к Алексу. - Когда это наконец кончится?
Лили возилась со сковородкой, она только обронила:
- Как тебе не стыдно, Алекс!
- А пахнет-то как вкусно! - продолжал Алекс. - У вас тут, не иначе, праздник ожидается? - Он подошел к плите, вгляделся повнимательней. - Да это, никак, бифштекс?
- Бифштекс, - отвечала Лили, - почему бы и нет, когда человек может себе позволить?
- С какой стати я должен кормить всех попрошаек, которые ко мне приходят?
Лили словно с облаков упала:
- Да ты что?! Абель принес свой бифштекс и попросил его поджарить.
Это поразило Алекса, он только и пробормотал:
- А жару-то сколько уйдет.
Но Абель испортил положение, он сказал, что пусть тогда Алекс возьмет себе его бифштекс.
- А ты, Лили, дай мне взамен что-нибудь другое. У тебя, случайно, не найдется куска печенки?
Ну, об этом Лили и слышать не хотела, для этого она была слишком добра. Когда бифштекс был готов, она сняла его со сковороды, подождала, пока остынет, переложила на тарелку, обернула тарелку бумагой и сказала:
- Вот, пожалуйста, а тарелку вернешь другим разом.
Алекс вмешался:
- По мне, так лучше, чтобы ты сюда больше носа не показывал, вечно от тебя только шум и неудовольствие.
Лили:
- Ладно, Абель, я к тебе сама приду за тарелкой.
Для Алекса это было еще хуже, но у Лили сделался слишком решительный вид, а с молодой телочкой вперегонки не побегаешь. Алекс и промолчал. Он только вышел следом, когда Абель уходил, и пригрозил застрелить его, если он к ним еще раз сунется.
- Ты ведь знаешь, что нам на таможне дают оружие?
Вот каков был Алекс.
Да по сравнению с ним даже Робертсен был вполне достойный человек, честный, можно сказать, до мозга костей.
Месяц ноябрь известен своим промозглым холодом, это недобрый месяц, никогда еще с Абелем не происходило в ноябре ничего хорошего. А тут вдруг пастор остановил его посреди улицы и поздоровался:
- А, это вы, Абель Бродерсен! Вот и отлично, я вас искал. Я не хочу утруждать вас, приглашая к себе в приемную, если позволите, я вам прямо тут задам один вопрос. Вы получили деньги, которые некогда внесли в банк за таможенника Робертсена? Нет? Этого я и опасался. Проданы три лодки и другое имущество исключительно с целью вернуть вам деньги, а меня просили проследить, чтоб это было сделано. Какая там сумма?
Абель подумал и растерянно покачал головой:
- Не знаю.
- Ну, ничего, - ответил пастор, - зато банк знает. Извините, что я вас задержал. Какой у вас адрес?
- А может, переслать их в банк? - спросил Абель. - Их можно оставить в банке.
- Отлично. - Пастор откланялся и ушел.
Ну и ноябрь выдался! Не так уж и мало там должно быть денег: шестнадцать сотен, помнится, а может, не шестнадцать, а шесть? Во всяком случае, для него это целое состояние, это богатство. Он вернулся домой в отличном настроении, последнее время ему приходилось очень туго, всего больше донимал холод. Сколько ни ешь, от холода это не спасает, когда нет солнца. Значит, он получит свои деньги обратно? Неожиданный случай, почти чудо. И если уж договаривать до конца, я ведь злился на Робертсена, и заявил на него в полицию, и обзывал его собакой, но я ошибался, выходит, в глубине души он был честный человек. Да и пастор тоже удивительный, прямо так и сказал: "Вернуть вам деньги!"
На другой день Абель с волнением прогуливался мимо банка, заходить не стал, но постоял перед ним, читая объявления и разглядывая образцы иноземных банкнот в витрине. На объявлении, написанном от руки, он прочел, что господина Абеля Бродерсена просят зайти в банк. Он зашел, поставил где надо свое имя и вышел, заметно растолстев от бумажек. Так проста жизнь.
Теперь от человека, не стремящегося наверх, вполне можно было ожидать, что он изорвет деньги на мелкие кусочки, разбросает их по улице и растопчет ногами. Но Абель так не поступил. Видно, жизненный опыт сделал его умней. У него накопилось много мелких долгов, надо было расплатиться в "Приюте моряка", им он задолжал так мало, что можно рассчитаться одной крупной бумажкой. Еще надо сходить к Лили, уплатить ей за бифштекс и вообще, понемногу наберется и в каждой лавчонке - все сплошь долги.
По дороге в "Приют" он неожиданно увидел Ольгу, та прогуливалась с какой-то дамой, обе - в мехах. Он поздоровался, другая дама ответила, а Ольга нет. Поглядела, но не ответила, она больше не знала его.
Странно. Уж кивнуть-то могла бы. Что ни говори, а в его глазах она разрушила свой прекрасный образ, образ-воспоминание, который он носил в душе тридцать лет. Вполне могла бы кивнуть. Неужели это Ольга?
Теперь видишь, сказал он самому себе, что ты был слишком неказисто одет. Она окинула тебя взглядом, но не поздоровалась, она знает себе цену. Ну, на одежду у тебя деньги есть, более чем достаточно у тебя денег, хотя расход будет большой. Да и помимо расхода надо еще освоиться с новой одеждой, даже пуговицы и те никогда не пришьют на то же место, где они были на старом костюме, у каждого мастера своя пуговичная система. А как насчет карманов и подкладки? Беда, да и только. Ни одного прочного костюма теперь не купишь. Эта рабочая неделя в садоводстве будет стоить мне уйму денег.
Он сходил к портному и красиво оделся для зимы, наведался к Лили, в "Приют", в лавочки. Но вечером он спросил себя самого: какая же разница между вчера и сегодня? Что у меня появилось такое, чего не было раньше? Кой-какая одежда? Ночью он укрылся своим ульстером, а стекла в окне как не было, так и нет.
Люди уделяли ему теперь больше внимания, изумлялись, встретив его, здоровались. Они с недоверчивым видом разглядывали его костюм, перед ними был важный человек, светский человек. Кузнец Тенгвальд здоровался, почтальон - то же самое. Фотограф Смит остановил его и спросил почтительно, не желает ли он иметь хороший снимок. Абель пожелал и пришел в фотографию. Это совсем даже и неплохо, он ни разу не фотографировался после своего первого выхода в море - ты, верно, уже забыл те дни, когда то и дело фотографировался, а потом раздаривал снимки девушкам в портовых городах, и девушки были так признательны, и целовали снимок, и собирались приобрести для него рамочку - а потом забывали на столе в портерной.
Фотограф Смит сказал:
- Извините, что я осмеливаюсь вам об этом говорить, но у вас что-то на шляпе. Не пойму что.
Абель поглядел:
- Вы про пятна? Не знаю, может, это фруктовый сок? Я недавно проработал несколько дней в садоводстве.
- Если фруктовый сок, его не выведешь, - ответил фотограф Смит и наилюбезнейшим образом посоветовал ему купить новую шляпу.
Ну, конечно, обзаведясь новым костюмом, надо было справить и новую шляпу, но ведь всего не упомнишь.
- Я куплю шляпу и перчатки, - сказал он.
Словом, он навел на себя лоск на случай очередной встречи с Ольгой, но Ольга ему не встречалась. Он часто бродил по улицам, искал ее, но все напрасно.
Зато он встретил жену таможенника Робертсена. Она была хоть и в трауре, но со свежей завивкой и густо напудрена.
- Какая редкая встреча! - сказала она, оглядывая новый костюм Абеля. Она лучше других знала, откуда взялись деньги на новый костюм, это были ее деньги, чего она и не стала скрывать. - Мне пришлось выложить немалые деньги в моем-то вдовьем положении, но раз уж он на смертном одре с пулей в голове высказал такое пожелание, я не стала возражать. Только зря он посвятил в это пастора, тот сразу начал совать свой нос в наши дела. А того, кто стрелял, удалось найти, и его посадят на много-много лет, стало быть, ему это даром не пройдет. А ты, Абель, не хочешь к нам заглянуть? Раз теперь тебе по карману такой дорогой костюм, сходил бы ты как-нибудь погулять с моими девочками, на хороший концерт или еще куда-нибудь, ведь у них такое горе. Твой отец, пока был здоров и на ногах, не пропускал дня, чтоб не заглянуть к нам. Ну, передать от тебя привет девочкам?
Словом, все люди поголовно сошли с ума.
Самое неприятное для человека при деньгах то, что он обречен на бездеятельность. Ему незачем ломать голову над вопросом, где раздобыть еду на завтра, одежды у него вдоволь, есть и крыша над головой, и кровать. Абель не привык к роскоши и привыкать не собирался, он сидел на своем дурацком богатстве и становился все тупее. На что только у него теперь было время и на что только у него теперь не было времени! Само собой, он как-то его коротал, да-да, он заделался самым настоящим праздношатаем, но вообще-то его разбирала тоска. Может, стоит наведаться на пристань, почему бы и нет?
Там, где прежде был причал "Воробья", покачивалось на волнах моторное судно, которое доставляло молоко на два молочных завода. Большое, нескладное чудище, вроде старинных галеасов, рабочая колымага без красного дерева и меди, смазанная и просмоленная, а не полированная и выкрашенная.
Абель поднялся на борт и поздоровался со своей прежней командой "Воробья", Северином и Леонартом. Большая честь для нас, капитан, сказали они. Разве можно сравнить это чудище с "Воробьем"? У него даже имени нет, у него есть только номер, корыто на морской волне, срам, да и только. Они божились, что, будь Абель у них капитаном, дело никогда не повернулось бы так скверно, таково их искреннее мнение. Чтоб какой-то плотовщик напялил на себя капитанскую фуражку и встал за штурвал! Впрочем, дирекция за это ответила, так ей и надо.
- Не так он вроде и плох, - сказал Абель.
- Плох? Господи! Да у него ведь даже носа нет, у него только брюхо.
- Ах, капитан, вот купили бы вы новое судно, мы бы тотчас перешли под вашу команду. Можете на нас положиться.
Абель ответил, что на судно у него нет денег, но, оглядев его с головы до ног, они сказали:
- Что-то не похоже, капитан!
На обратном пути после этой идиотской прогулки на пристань он снова наткнулся на Ольгу. Но еще до этого он встретил старую знакомую по имени Регина с детской колясочкой.
Регина залилась румянцем, невинным румянцем, и в глазах у нее вспыхнула радость, она стала такая взрослая и красивая, возила по городу свою дочь, та была уже не маленькая и могла сидеть в коляске. Проворный человечек Регина, она на своем веку торговала и вафлями, и "Безмолвным утешителем", а теперь стала счастливой женой и матерью в расцвете сил.