ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Хамада, Кумагай и их друзья, с которыми мы познакомились на танцевальном вечере, стали постоянно бывать в нашем тихом домике в Омори.
Приходили они почти всегда вечером, когда я возвращался со службы, и заводили граммофон. Начинались танцы. Наоми очень любила принимать гостей. У нас не было ни служанки, ни старших, которых нужно было бы стесняться. К тому же ателье было как нельзя лучше приспособлено для танцев, и они веселились, забыв о времени. Сначала они все-таки немного стеснялись и, когда наступал час ужина, хотели уйти, но Наоми силой удерживала их:
- Ну что вы, останьтесь! Почему вы уходите? Поужинайте с нами!
Как правило, в таких случаях мы брали ужин из европейского ресторана "Омори" и всех угощали.
Однажды вечером, в дождливый сезон, Хамада и Кумагай были у нас в гостях и проболтали до начала двенадцатого часа. Лил проливной дождь, с шумом ударяясь о стеклянные окна. Оба все время твердили: "Пошли, пошли", - но все же медлили, не решаясь выйти на улицу.
- Какая ужасная погода! Все равно вам нельзя идти. Оставайтесь ночевать, - вдруг сказала Наоми. - В самом деле, почему бы вам не остаться? Матян, согласен?
- Да мне-то все равно… Если Хамада пойдет домой, я тоже пойду.
- Хама-сан, право, оставайтесь… а? Хама-сан? - сказала Наоми, поглядев на меня. - Да не стесняйтесь вы, Хама-сан! Зимой постелей бы не хватило, но сейчас два лишних человека ничего не значат. К тому же завтра воскресенье, Дзёдзи-сан дома, можно спать сколько угодно.
- В самом деле, оставайтесь… Дождь такой сильный, - вынужден был сказать я.
- Да, оставайтесь! А завтра мы опять придумаем какие-нибудь забавы! Вечером можно будет пойти в Кагэцуэн…
В конце концов оба остались ночевать.
- А как быть с сеткой от москитов? - спросил я. - Сетка у нас одна…
- Раз сетка всего одна, можно улечься всем вместе. Так даже интереснее! Будет весело, - радовалась Наоми, как будто собиралась участвовать в студенческой экскурсии.
Этого я не ожидал. Я полагал, что мы уступим им сетку, а сами с Наоми ляжем спать в ателье на диване, отгоняя москитов дымом сэнко. У меня и в мыслях не было спать вповалку всем четверым в одной комнате.
Но Наоми хотела сделать по-своему, кроме того, нельзя же быть нелюбезным с гостями… И пока я мялся в нерешительности, она, как всегда, быстро решила.
- Ну, я иду стелить постель, а вы трое мне помогайте! - скомандовала она и первая поднялась наверх в комнату.
"Как она положит матрацы?" - думал я.
Сетка была слишком мала для того, чтобы четверо человек могли улечься в ряд. Поэтому три матраца помещались подряд, а четвертый в головах, под прямым углом к остальным.
- Так будет хорошо. Мужчины втроем устроятся рядом, а я буду спать одна в головах, - сказала Наоми.
- Вот так штука! - сказал Кумагай, заглядывая внутрь сетки. - Да здесь как в свинарнике: все вповалку!
- Ну и что, если даже вповалку? Не привередничай!
- Потому что удостоился приюта в вашем почтенном доме?
- Конечно! Все равно сегодня по-настоящему не удастся заснуть.
- Отчего же? Прекрасно засну. И даже буду храпеть! - И он с шумом бухнулся в постель, как был, в кимоно.
- А я все равно не дам тебе заснуть! Хама-сан, не давай Матяну спать! Если он уснет, я начну его щекотать!
- Душно! В такой жаре не уснешь! - Хамада, одетый по-европейски, остался в брюках и рубашке; он лежал на спине, подняв колени, справа от Кумагая, который все время ворочался с боку на бок. Хамада прикрыл лоб рукой, как бы прислушиваясь к шуму дождя. Шелест веера, которым он обмахивался другой рукой, еще усиливал жару.
- При женщине как-то не спится!
- Яне женщина, я мужчина! Ты же сам говорил, что не считаешь меня женщиной! Что, не правда?
В темноте, сквозь сетку, виднелась белая спина Наоми, надевавшей ночной халат.
- Конечно. Говорить-то я говорил, но…
- Значит, если я буду спать поблизости, ты все-таки будешь чувствовать, что я женщина?
- Да, пожалуй…
- Ну, а Матян?
- Мне безразлично. Я тебя за женщину не считаю!
- Если я не женщина, то кто же?
- Ты?… Тюлениха, вот ты кто!
- Ха-ха-ха… А что лучше, обезьяна или тюлениха?
- От обеих прошу уволить! - сказал Кумагай нарочито сонным голосом.
Я лежал слева от него и молча слушал их болтовню. Меня интересовало, как ляжет Наоми, головой ко мне или к Хамаде. Свою подушку Наоми бросила на неопределенное место. "Не нарочно ли она так небрежно бросила ее, когда стелила постель?" - думал я.
Наоми подошла, переодевшись в розовый халатик.
- Свет гасить? - спросила она.
- Погаси, - послышался голос Кумагая.
- Ну, так я гашу…
- Ай, больно! - в ту же секунду вскрикнул Кумагай. Наоми неожиданно вскочила к нему на грудь и, воспользовавшись его телом, как подставкой, изнутри сетки повернула выключатель. Свет погас, но темно не было. Уличный фонарь на улице светил в окно, и в комнате было достаточно светло, чтобы можно было разглядеть лицо и одежду каждого. Перешагнув через голову Кумагая, Наоми бросилась на свою постель, в ту же секунду я ощутил дуновение - это распахнулся подол ее кимоно.
- Матян, нет ли у тебя папироски?
По-видимому, Наоми не собиралась спать. Она уселась на подушку, по-мужски скрестив ноги, и смотрела на Кумагая:
- Ну же, повернись-ка сюда!
- Черт побери, я хочу спать!
- У-у-у. Повернись сейчас же ко мне! Повернись, все равно я тебе покоя не дам!
- Ой, больно! Перестань, перестань, слышишь!.. Я ведь живой, будь со мной немного повежливее. Если ты будешь делать из меня подставку, пинать ногами, я не выдержу, хоть и сильный!
Послышался смех Наоми.
Я смотрел на полог сетки и… не знаю точно, но, кажется, Наоми кончиками пальцев ноги несколько раз коснулась головы Кумагая.
- Ох, беда с тобой… - сказал Кумагай и, наконец, перевернулся на другой бок.
- Ты не спишь, Матян? - послышался голос Хамады.
- Не сплю. Меня тут терзают!
- Хама-сан, ты тоже поворачивайся сюда! Слушай меня, не то я стану и тебя мучить!
Хамада покорно повернулся и лег на живот. Затем стало слышно, как Кумагай вынимает спички из рукава своего кимоно.
Вспыхнувшая спичка осветила мое лицо.
- Дзёдзи-сан, вы тоже повернитесь ко мне! Что это вы все время молчите?
Я что-то невнятно пробормотал.
- Что такое? Вы спите?
- Гм… я немного вздремнул…
- Хитрый, притворяешься спящим! Что, угадала? А на душе, верно, кошки скребут, да?
Она прочла мои тайные мысли. Глаза у меня были плотно закрыты, но я почувствовал, что лицо залилось краской.
- Не бойтесь, все в порядке. Я просто шучу, так что можете спать спокойно. Или, если уж очень тревожитесь, можете смотреть, пожалуйста… Совсем не обязательно молча переживать…
- А может, он сам хочет, чтобы ты его мучила? - сказал Кумагай. Он закурил папиросу и глубоко затянулся.
- Нет, зачем его мучить?… Не стоит! Я и так это делаю каждый день.
- Нечего сказать, приятное угощение! - сказал Хамада. Он сказал это неискренно, из желания угодить мне.
- Дзёдзи-сан, а все-таки, если вы хотите, могу вас помучить.
- О нет! С меня достаточно!
- Тогда повернитесь ко мне! Вы один все время молчите! Это неинтересно!
Я резко повернулся и поднял голову с подушки. Наоми сидела, скрестив ноги, касаясь одной ногой моего носа, другой - носа Хамады, а Кумагай поместил свою голову у нее между колен и неторопливо курил.
- Ну, Дзёдзи-сан, вам правится такая картина?
- Хм…
- Что означает это "хм"?
- Я удивлен! Настоящий тюлень!
- Да, я тюлениха… Сейчас она отдыхает на льдине. А вы трое, лежащие в ряд, тоже тюлени, только самцы…
Низко, как грозовая туча, над моей головой нависла желтовато-зеленая сетка… Белое лицо, обрамленное длинными черными волосами… Небрежно накинутый халат, обнажавший местами грудь, руки, икры… Это была одна из ее поз, всегда очаровывавшая меня. Приманка, на которую я кидался, как зверь. В полумраке комнаты я ощущал ее скверную усмешку, дразнящий взгляд, упорно направленный на меня.
- Не притворяйтесь, будто удивлены… Вы перед сном надеваете на меня халат, говорите, что не в силах терпеть… А сегодня терпите, потому что здесь посторонние, да?
- Не болтай глупостей!
- Ха-ха-ха… Не важничайте, сдавайтесь!
- Ой, потише! Отложите эту беседу до завтрашней ночи… - сказал Кумагай.
- Правильно, - поддержал его Хамада.
- Сегодня ночью все должно быть по справедливости! Чтобы никому не было обидно, я дала одну ногу Хама-сану, а другую Дзёдзи-сану!
- А мне что же?
- Матян - самый счастливый! Он ко мне ближе всех! Вон куда голову положил!
- Да, ты в самом выгодном положении!
- Послушай, ты же не собираешься просидеть так всю ночь? А как же, когда ты ляжешь?
- Вот уж не знаю… В чью сторону мне лечь головой? К Хама-сану? Или, может быть, к Дзёдзи-сану?
Наоми, "чтобы никому не было обидно", поворачивала ноги то ко мне, то к Хамаде и долго ворочалась на постели.
- Повернусь к Хамаде, - сказала она.
- А мне все равно, ложись головой куда хочешь!
- Ну нет, так дело не пойдет… Тебе хорошо, Матян, ты в середине, а мне так вовсе не безразлично.
- В самом деле? Хорошо, Хама-кун, тогда я лягу головой к тебе…
- Видишь ли, это тоже как-то неудобно… Ляжешь головой ко мне - Кавай-сан обидится, ляжешь к Кавай-сану - я буду волноваться…
- И потом, эта женщина спит ужасно беспокойно, - опять вмешался Кумагай. - Ночью она начнет пинать ногами того, к кому придутся ноги…
- Это правда, Кавай-сан? Она действительно так беспокойно спит?
- Да, очень…
- Эй, Хамада!
- Ну?
- Он спросонок ей подошвы лижет! - И Кумагай громко захохотал.
- Ну и что ж тут такого? Дзёдзи-сан всегда говорит, что ему больше нравятся мои ножки, чем даже лицо…
- Это своего рода фетишизм!
- Но это правда… Ведь правда же, Дзёдзи-сан? Вы больше всего любите мои ноги, да? - Затем, заявив, что все должно быть "по справедливости", она стала каждые пять минут вертеться на постели, ложась головой то в одну, то в другую сторону.
- А теперь черед Хама-сана! - говорила она, волчком вертясь на постели. Поворачиваясь, она поднимала ноги кверху, так что они упирались в сетку, швыряла подушку на другой конец матраца, вертелась с поистине тюленьей энергией, так что край сетки, из-под которого матрац и без того вылезал чуть ли не наполовину, загнулся, и в сетку налетело множество москитов.
- О, черт! Кусаются! - Приподнявшись, Кумагай стал бить москитов. Кто-то наступил на край сетки и повалил подставку. Чтобы поправить подставку и снова повесить сетку, потребовалось немало времени. Когда наконец закончился весь этот переполох, небо на востоке уже посветлело. Шум дождя, свист ветра, храп спящего рядом Кумагая…
Прислушиваясь к этим звукам, я, кажется, все-таки ненадолго задремал, но вскоре снова открыл глаза. В комнате, где было бы тесно спать даже двоим, стоял сладкий запах духов и пота, которым пропахла вся одежда Наоми. А сегодня, когда здесь улеглись еще двое здоровенных мужчин, и вовсе нечем было дышать, было душно и жарко, как бывает перед землетрясением.
Когда Кумагай время от времени поворачивался во сне, меня касалась то его потная рука, то колено. А Наоми? Ее подушка лежала у моей головы, но на подушке покоилась нога, а ступня другой, согнутой в колене, была подсунута под мой матрац, голова склонилась к Хамаде, руки широко раскинуты в стороны. Видно, даже эта вертушка устала и спала теперь крепким сном.
- Наоми-тян… - тихонько прошептал я, прислушиваясь к дыханию спящих, и осторожно погладил ее ногу, засунутую под мой матрац. О, эти ноги, эти сладко спящие прекрасные белоснежные ножки, они мои, да, конечно, мои, я каждый вечер мыл их с мылом в горячей воде с тех самых пор, когда она была еще девочкой. Эта мягкая кожа! За эти годы Наоми так быстро выросла, но ее ножки остались все такими же маленькими и милыми, как будто совсем не увеличились в размере… Да, вот и большой палец - он все такой же. И мизинец, и округлая пятка, и высокий подъем - все прежнее, такое же, как и раньше. И я невольно прикоснулся к ноге губами… Когда совсем рассвело, я, как видно, опять уснул, но вскоре меня разбудил громкий смех - Наоми совала мне в нос свернутую бумажную трубочку.
- Ну что, Дзёдзи-сан, проснулись?
- Да… Который час?
- Уже половина одиннадцатого. Но зачем нам вставать? Давайте спать, пока пушка не возвестит полдень!
Дождь прекратился. Воскресное небо было чистым и голубым, но в комнате все еще было душно.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Никто в компании не должен был знать о моей беспутной жизни. Моя жизнь отчетливо разделялась на две части: одну часть я проводил на службе, другую - дома. Конечно, образ Наоми не покидал меня даже во время работы, но это не мешало мне трудиться, да и другие ничего не могли бы заметить. Я думал, что в глазах сослуживцев я по-прежнему "праведник".
Но я ошибался. Однажды пасмурным вечером, в конце дождливого сезона, один из моих сослуживцев, инженер Намикава, перед отъездом в заграничную командировку устроил прощальный банкет в ресторане "Сэйёкэн", в квартале Цукидзи. Как всегда, я присутствовал только по обязанности, не больше. Когда кончился обед, прекратились тосты за десертом и все перешли в курительную, чтобы выпить ликер и поболтать, я поднялся, намереваясь уйти.
- Э, Дзёдзи-сан, присядьте-ка на минутку! - смеясь, окликнул меня С. Он был слегка навеселе. Несколько человек, сидевших на диване, бесцеремонно усадили меня в середину.
- Не удирайте! Вы, кажется, куда-то спешите, несмотря на проливной дождь? - сказал С. Он взглянул на меня и опять рассмеялся.
- Не в том дело, но…
- Так что же, прямо домой? - Это спросил X.
- Виноват, но я должен проститься, - я живу в Омори. В такую погоду дороги плохи. Нужно поторопиться, иначе не достать рикшу.
- Хитро расписывает, - со смехом вмешался Т. - Ой, Кавай-кун, нам уже известны ваши проделки!
- О чем это вы?… - спросил я. Что означало слово "проделки"? Я несколько растерялся.
- Ну и удивился же я! А я-то был уверен, что вы святой! - вытянув шею, произнес К.
- Вот так так! Ну, если уж Кавай-кун стал танцевать, значит, времена изменились!
- Ой, Кавай-кун! - зашептал мне на ухо С. - Кто эта красавица, которую вы сопровождаете? Познакомьте нас с ней.
- Нет. Это совсем не такая женщина! - сказал я.
- Но ведь говорили, что это актриса Тэйгэки… Разве нет? Говорили еще, что она - киноактриса… и как будто бы не японка? Расскажите же нам о ней! Пока не расскажете, не отпустим!
Я сделал недовольное лицо и плотно сжал губы. Не обращая на это внимания, С, вплотную придвинувшись ко мне, стал серьезно расспрашивать:
- Нет, вы скажите, ее можно приглашать только на танцы?
Еще немножко, и я обругал бы его. Я думал, что никто ничего не замечал, но, к моему удивлению, они не только все пронюхали, но, судя по тону известного гуляки С. не считают нас мужем и женой и думают, что Наоми из тех женщин, которых можно позвать куда угодно…
"Болван! Как ты смеешь спрашивать про мою жену, можно ли ее "приглашать"?" - готов был закричать я при таком оскорблении. Я невольно изменился в лице.
- Эй, Кавай-кун, нет, серьезно, скажите нам! - и, пользуясь моим добродушием и окончательно обнаглев, X. обернулся к К.: - Слушай, К., от кого ты слыхал об этом?
- От студента университета Кэйо.
- И что же?
- Это мой родственник. Он помешан на танцах и бывает на всех танцевальных вечерах. Он знает эту красавицу.
- И как же ее зовут? - вмешался в разговор Т.
- Зовут?… Э… ээ… странное имя… Наоми… Кажется, Наоми…
- Наоми? Так что же, она метиска? - как бы поддразнивая меня, спросил С. - Если метиска, значит, не актриса…
- Во всяком случае, говорят, распутная особа Напропалую путается со студентами!
У меня дергались губы в какой-то странной, похожей на судорогу, усмешке. Но когда разговор дошел до этих слов, усмешка застыла у меня на губах и я почувствовал, как сощурились мои глаза.
- Гм, гм… Приятная особа! - радостно сказал С. - И что же, у твоего родственника тоже с ней что-то было?
- Нет, этого я не знаю, а вот из его товарищей двое или трое, как говорится, близко знакомы…
- Перестань, перестань! Кавай-кун сердится. Ого, какое у него лицо! - сказал Т., и все, взглянув на меня, рассмеялись.
- Ничего, ничего, пусть немножко посердится! Он хочет по секрету от нас один владеть красавицей. Нехорошо, Кавай-сан!
- Что, Кавай-кун, значит, святые тоже иногда сердятся?
Они смеялись.
Но я и сердиться уже не мог, и даже не слышал, кто что говорил. В ушах звучали только смеющиеся голоса. Я не знал, что делать: как вырваться отсюда, плакать или смеяться… Сказать что-нибудь? Но на меня обрушится новый град насмешек…
Не помня себя я выскочил из курительной комнаты. Я не чуял под собой ног до тех пор, пока не очутился под хлещущим холодным дождем на покрытом лужами проспекте. Я бежал до Гиндзы, как будто кто-то гнался за мной по пятам.
Дойдя до перекрестка на улице Овари, я пошел по направлению к Симбаси. Вернее сказать, ноги сами несли меня, и я видел только, как отражались яркие огни уличных фонарей на мокрых от дождя тротуарах. Несмотря на плохую погоду, было много прохожих. Прикрываясь зонтиком, прошла гейша, пробежала молоденькая девушка во фланелевом платье, прогремел трамвай, промчался автомобиль…
…Наоми распутная? Она путается со студентами?… Возможно ли это? Возможно, конечно, возможно! Скорее было бы странно не верить этому, взглянув на теперешнюю Наоми. Я уже что-то подозревал и раньше, но ее окружало несколько мужчин, и это меня успокаивало.
Наоми - ребенок, живой, резвый ребенок. "Я мужчина", - часто говорила она. Поэтому она дружит с мужчинами и любит невинно дурачиться с ними. Даже если бы у нее было что-то дурное на уме, она не могла бы это скрыть, ведь кругом столько глаз… Неужели она… Нет, я не должен допускать такой мысли.
Однако верно ли это? Наоми стала дерзкой, но натура у нее благородная. Мне это хорошо известно. Внешне она пренебрегает мной, но она благодарна мне с пятнадцати лет за то, что я воспитал ее. Часто в постели она со слезами на глазах говорила мне, что никогда этого не забудет, и я не сомневаюсь в искренности ее слов. А этот К. и другие… Может быть, они просто дразнят меня? Хорошо, если бы так, но… Кто этот студент, родственник К.? Он говорил, что двое-трое находятся с ней в связи. Двое-трое?… Хамада? Кумагай? Если подозревать кого-нибудь, то больше всего этих двоих. Но в таком случае, почему же они не передрались между собой? Они всегда приходят вдвоем, оба в хороших отношениях с Наоми, вместе веселятся - как же это понять? Может быть, это способ обмануть меня? Усыпить мою бдительность? Наоми хитра. Может быть, мужчины не знают друг о друге? Нет, все что угодно, только не это. Неужели Наоми так низко пала? Если она в связи с обоими, как могла она так бесстыдно вести себя во время нашей совместной ночевки? Но тогда она хуже проститутки…