- А то, что я буду читать стихи, а мой лаборант - аккомпанировать мне на гребенке.
Вендт побывал во многих местах за границей, где служил коридорным, и ему хотелось включить в программу что-нибудь иностранное.
- Это точь-в-точь как с меню, - пояснил он, - если по-норвежски, совсем не то впечатление.
- И что ты предлагаешь? - спросил Хольм.
- О, тут много чего заманчивого, выбор большой, - сказал хозяин гостиницы.
Они принялись обсуждать это со всей серьезностью, время от времени пропуская по маленькой, Хольм так и сыпал музыкальными терминами и щеголял названиями симфоний и опер. Он остановился на струнном квинтете с цимбалами.
- И кто же будет на них играть? - спросил Вендт.
- Я, - сказал Хольм.
- А ты умеешь?
- Во всяком случае, постараюсь.
- Тогда я предлагаю одну вещичку, я слышал ее в ранней юности и не могу забыть, называется "Je suis à vousmadame".
- И ты можешь спеть это по-французски?
- Конечно, - ответил Вендт. - Ставь теперь: антракт.
- Антракт? Зачем это?
- Чтоб насытить программу, глядишь, и удлинилась на одну строчку. Мы так часто и с меню делаем, удлиняем по мелочам.
Они снова налили и выпили.
Хольм сказал:
- Я думаю вставить "Марш Бисмарка".
Вендту эта идея пришлась не по вкусу.
- Да это не тот, который за Альпами, - сказал Хольм. - "Марш Бисмарка" довольно известен, о нем упоминается в "Илиаде".
- Где упоминается?
- У Гомера. В "Илиаде".
Вендт подумал и сказал:
- Ну разве что… А кто его сыграет?
- Его играют на гармонике, а Карел из Рутена пускай ему вторит. Так я вставляю?
- Ладно, - уступил Вендт. - Но что поделать, если я питаю к французам симпатию, не надо Бисмарка, а просто напиши: "Илиада".
Хольм написал.
- Ну вроде бы мы и закончили? - спросил он.
- На всякий случай вставь-ка еще один антракт…
Хольм ходил наудачу и два, и три раза, прежде чем застал Давидсена, работавшего теперь в банке. Давидсен был поглощен своими новыми обязанностями, и растабарывать ему было некогда.
- Это у вас уже окончательный вариант программы? - спросил он.
- Пока что да, - осторожно ответил Хольм. - Вот только мы не знаем, включать ли "Песнь песней".
- Нет, никаких изменений больше вносить не будем, - сказал Давидсен. - Лучше от этого не становится.
Хольм опять начал валить на Вендта: его обуревают идеи. Последние сутки он только по-французски и изъясняется.
Давидсен наскоро пробежал текст.
- Что-то многовато антрактов, - сказал он. - Три антракта.
Хольм:
- Это тоже идея Вендта. Так, дескать, они оформляют меню.
- Только бы все обошлось! - сказал Давидсен. - Сколько мне отпечатать экземпляров?
- Триста, - не поскупился Хольм.
Перед уходом он расплатился. Да так щедро, что Давидсен решил: он напечатает в придачу пачку афишек, которые его дочка будет распространять в воскресенье днем. Мысль хорошая, ведь люди непременно остановятся и прочтут.
Все предвещало успех, погода прекрасная, на улицах людно.
Лаборант с самого утра был при деле, заполучив триста карточек, которые использовались в качестве входных билетов в кино, он ходил по домам, продавая их по кроне за штуку. Когда он вернулся домой к обеду, в кармане у него лежало около восьмидесяти крон. Он поел и снова пошел продавать билеты. Стало быть, он умел не только пасьянсы раскладывать. Дельный парень!
Когда он забежал домой выпить кофе, билетов было продано уже более чем на сто крон. И это, сказал он, при том, что он не побывал еще в лучших домах. К шишкам, и большим, и поменее, он пойдет не прежде, чем они выспятся и откушают кофе, тогда, надо надеяться, он охватит всю семью. На сей раз он взял велосипед.
К половине восьмого, когда у кинозала начал собираться народ, лаборант выручил свыше трехсот крон. Он добросовестно прочесал весь город и Сегельфосскую усадьбу, уговаривая всех от мала до велика поддержать благотворительное мероприятие. Сейчас он сидел наготове за окошком билетной кассы, в ожидании зрителей, которые, рассчитывал он, повалят со всей округи. Дельный парень, ничего не скажешь.
На часах без четверти восемь.
Кинозал с новым цементным полом почти заполнен, можно было только порадоваться тому, какое живое участие люди принимают в семействе покойного Сольмунна. Креститель из Южного и Нильсен из Северного к этому времени отбыли, религиозное волнение слегка улеглось, и посмотреть "развлечение за деньги" неожиданно пришли многие из деревенских. Даже Осе пожаловала, даже Тобиас из Южного, тот привел жену и дочь Корнелию - и выложил целых три кроны.
И кого там еще только не было! Шустрая девчоночка Давидсена придумала раздавать афишки не в городе, где так и так уже вовсю орудовал лаборант, - она перехватывала деревенских по дороге из церкви и проводила среди них агитацию. Весьма хитроумно!
Само собой, здесь присутствовали все чиновники со своими супругами, дамы изучали программу и задавали вопросы, когда им было что-нибудь непонятно. "Цимбалы? - недоумевали они. - "Илиада"?" А им отвечают: "Должно быть, это музыкальная терминология".
Там сидела маленькая и тихая пасторша с голубиным лицом, которое то и дело заливала краска, там сидела в своем новом платье старая хозяйка, и все остальные домочадцы консула. И каждый билет был оплачен. А вот адвокат Петтерсен потребовал, чтобы его как председателя правления кино пропустили бесплатно. Слово за слово, лаборант вскипел, выскочил из билетной кассы, от возмущения он даже привстал на цыпочки, когда же Петтерсен с супругой взяли и без зазрения прошли в кинозал, он крикнул им вслед: "Вон идут единственные безбилетники!" Лаборант шутить не любил. Даже вдове Сольмунна с детьми и то он не позволил пройти бесплатно. "У нас контроль", - пояснил лаборант.
Все артисты были в сборе, они собрались в помещении за сценой. Каждому налили по рюмке того или другого, из бутылок, которые Вендт запасливо составил в углу. Изъяснялся он преимущественно по-французски.
Фру почтмейстерша Хаген проглядывала программу, дойдя до струнного квинтета, она вздрогнула, как будто ее ударило током.
- Боже мой, что это такое? - спросила она Хольма.
- Струнный квинтет с цимбалами, - отвечал Хольм.
Фру Хаген беспомощно рассмеялась:
- Но кто… кто же будет?..
- Я, - сказал Хольм.
- О-о, мне дурно! Ха-ха-ха! Вендт, он сошел с ума!
Публика уже с четверть часа как томилась скукой, господа сидели, посматривая на свои часы, и переговаривались между собой, мол, пора бы и начинать. Доктор Лунд держал свою жену за руку - под шалью.
На сцену вышел гармонист, деревенский парень лет двадцати. Привыкши играть на танцах, он держался как ни в чем не бывало. Посреди сцены стояли небольшой столик и два стула, он мигом сообразил, что ему делать, уселся и начал играть.
Песня, петая-перепетая в его околотке, звучит неплохо, и чем дальше, тем все лучше и лучше, два баса, и оба хорошие. Односельчане со вниманием слушали, как играет их гармонист. Когда он закончил, кое-кто из молодежи с жаром было ему захлопали, но, не встретив поддержки, стушевались и принагнули головы.
Парень немного выждал, глядя поверх рядов, и заиграл снова, на этот раз под аккомпанемент грампластинки. Вебер, красивая, ласкающая слух мелодия. Фру докторша Лунд, маленькая Эстер из Поллена, силилась скрыть, до чего она растрогана.
Это был первый номер.
Следующим выступил хозяин гостиницы Вендт со своею речью, которая не сказать чтобы удалась. Вместо того чтоб присесть к столу и начать рассказывать, он остался стоять, это раз. Он был во фраке и выглядел весьма импозантно, но только с задачей своей не справился. Вендт - и в роли знатока? По части рабочего движения, и воздержания, и сценического искусства, и морских перевозок? Вендт - в роли великого политика и профессора кислых щей? Разумеется, ни в одну из этих тем он не углублялся, но касаться касался и отпускал колкие замечания. Совсем уж никудышным его выступление не назовешь, иначе Вендт не был бы Вендтом, и, когда он время от времени забавно острил, судья с пастором не могли удержаться от смеха. Но только эдакие речи мог держать кто угодно, и Вендт своим художественным чутьем это понял. Проговорив с пятнадцать минут, он дал отбой и направился за кулисы. Заслышав жидкие хлопки, он обернулся к залу и вот так вот, пятясь задом, удалился со сцены. Хорошо, нашлись доброжелательные зрители, так что хозяина гостиницы Вендта проводили вполне пристойно.
Третьим номером поставили две грампластинки, потому что фру почтмейстерша Хаген разнервничалась и попросила отсрочки. Она единственная из них была профессионалом, и надо же, чтобы именно на нее напал страх. Когда же ей не помогла и маленькая отсрочка, устроители несколько растерялись.
- Давайте объявим первый антракт! - предложил Вендт, обосновавшийся с аптекарем в углу, где стояли бутылки.
- Я б сейчас спела, - сказала Гина из Рутена.
- Спой, Гина, ради Бога! - взмолилась фру почтмейстерша.
Но тогда и аптекарь тоже должен был выйти с гитарой на сцену, а он к этому был совсем не готов. Кроме того, у него болит палец, смотрите, как нарывает.
- Карел, ты бы не пошел, не подыграл Гине?
- Ладно, - сказал Карел, - ежели вы мне доверяете.
Зрители в зале ерзали и громко переговаривались. Но вот появилась Гина вместе со своим мужем, и все стихло. Они уселись по обе стороны столика.
Гину знали, она пела в церкви и на молениях. Сегодня она приоделась, на ней был зеленый лиф, стянутый на груди крючками, и выходная юбка, та самая, в которой она однажды носила сено и которую для такого случая позаимствовала опять. Наряд не из худших, он свидетельствовал о ее искренности, Гина и не думала выдавать себя за артистку, она и на сцене оставалась простой деревенской бабой, благослови ее Бог, она и так хороша, к тому же Вендт поднес ей перед выходом рюмочку, что явно пошло ей впрок.
Аптекарь Хольм сходил два-три раза в Рутен, хотел ее подучить, но Гина, похоже, не очень-то понимала, на кой ей все это, она поддакивала аптекарю и беспрестанно одергивала подол, как будто полотно кусало ей ноги. Выучить балладу, песнь о любви, она отказалась, ведь она же была новокрещеной, так что им ничего не оставалось, как приналечь на псалмы. Петь она не умела, но грудь и глотка у нее были дай Бог.
Карел стал натренькивать "Старинную утреннюю молитву", играть он толком не умел, а всего лишь подыгрывал, извлекал из убогой гитары звуки. Но тут вступила Гина, и гитара почитай что сошла на нет. Гина, храни ее Бог, словно бы вся отдалась своему огромному голосу, и гитара сошла на нет.
Один куплет, второй куплет, третий, а в псалме их девять. Гина пропела пять, она себя расточала. Тогда с передней скамьи поднялся пастор и, подавшись всем телом в сторону сцены, попросил ее перевести дух:
- Гина, побереги себя для следующего псалма! Так красиво не поет ни один человек!
- Да! - подтвердили зрители в разных концах зала и выразили свое одобрение.
Гина в ответ улыбнулась и спела две пастушьих песни. После чего они с мужем встали, как по команде, и покинули сцену.
Первый антракт.
Наступил черед фру почтмейстерши. Конечно же, она сыграла блестяще и заслужила дружные аплодисменты. Она вернулась со сцены счастливая, как малый ребенок.
- Я не думала, что у меня получится, - сказала она, смеясь и всхлипывая одновременно.
Между тем Вендт, хлопотавший над своими бутылками, дохлопотался до того, что напевал уже вслух.
- Замолчи! - сказал ему Хольм.
- Я репетирую, - ответил Вендт. - Ты что, не знаешь, что у меня французский номер?
- У нас у каждого свой номер, - обиженно возразил Хольм. - Ты забыл про мой струнный квинтет с цимбалами.
Фру почтмейстерша прыснула со смеху и поспешно прикрыла рукою рот.
Они заболтались, и зал снова начал проявлять нетерпение. Тогда они ухватились за "Илиаду", пускай гармонист исполнит "Илиаду".
- А что это такое? - спросил гармонист.
- Лучший твой марш, - сказал Хольм, - "Марш Бисмарка". С тобой пойдет Карел и будет вторить.
Карел стал отговариваться, дескать, как новокрещеному это ему негоже.
- Так это же не танец, а марш, ну все равно что псалом!
Его уломали, поднесли выпить, и он вышел с гармонистом на сцену.
Их усилия были с лихвою вознаграждены. Паренек наяривал так, что любо-дорого посмотреть, он подпрыгивал на стуле и громко притоптывал.
- Ну а теперь я! - заявил, приосанясь, Вендт.
- Сейчас самое что ни на есть время для моего номера! - сказал Хольм.
- Après moi! - сказал Вендт, он был в ударе до невероятия.
- О Боже! - прошептала вслед ему фру почтмейстерша. - Да он разгонит всех зрителей!
Они услыхали, как он запел "Je suis à vous madame", запел-таки, черт бы его подрал! Во всяком случае, Гордону Тидеманну, сидевшему в зале, слова оказались знакомы, а вот мелодии, похоже, никто не знал. Голос у певца без конца срывался, то гудел как крепко натянутая тетива, то вдруг подскакивал вверх и дребезжал точно медная проволока. Чтобы выходило так скверно - это надо было уметь! Сам Вендт ничего за собою не замечал, он пел себе в простоте душевной и, закончив, сорвал-таки аплодисменты. Он и это принял за чистую монету. Зрители же хлопали, должно быть, затем, чтобы показать, что знают французский, хотя это всего лишь язык лакейской. Вендт раскланялся и возвратился со сцены гоголем. С этой минуты с лица его не сходило выражение необычайного превосходства.
- Что теперь? - стали спрашивать друг дружку артисты.
- Антракт, - постановил Вендт.
После антракта снова выступила фру почтмейстерша. Она совершенно уже успокоилась. Вышла на сцену, замечательно исполнила Моцарта и, вернувшись под бурные аплодисменты, сказала:
- Я бы охотно сыграла еще!
Посмотрели, сколько времени. Представление длилось уже полтора часа.
Вендт с аптекарем, которые то и дело наведывались в угол с бутылками, налили, выпили сами и обнесли всех по кругу. И еще раз по кругу. "Нет уж, спасибо!" - сказала со смехом Гина, а вообще она стала покладистой и уступчивой: когда аптекарь стал уговаривать ее заменить два последних псалма на любовные песни, она спросила мужа, что он на это скажет. Карел тоже пропустил рюмочку, он посчитал, что это не возбраняется.
Она напела: "Ветер вечерний, будь ласков, отнеси мой стон-жалобу милому…"
Хольм:
- Отлично, Гина! Карел, ты сможешь подыграть?
- Смогу.
- Вот будет чудесно! - воскликнула фру почтмейстерша. - Я пойду послушаю вас из зала. Счастливо!
Поскольку "Жалоба моряцкой невесты" состояла из четырнадцати длиннющих куплетов, Гине в этот вечер ничего больше петь не надо было. Хольм сказал ей:
- Когда ты допоешь до конца, они примутся хлопать как бешеные, будь уверена. Ты идешь сюда, к двери, а они все хлопают. Тогда ты оборачиваешься и приподымаешь руку, и настает тишина. И вот тут-то, Гина, ты берешь быка за рога и начинаешь вы водить свои трели. Понятно?
Гина улыбнулась:
- А сойдет?
- И ты еще спрашиваешь! После всего, что ты сегодня здесь пела, это будет бесподобный финал. Ты должна представить себе, что стоишь на горе и созываешь скотину домой.
- Ладно, - сказала Гина.
- Ну, а мне что делать? - спросил Карел.
- Ты вернешься к нам. А теперь оба на сцену!
Из зала послышались довольные возгласы, потом все стихло. Гина запела, и снова свершилось чудо, на сей раз это была жалоба безызвестной моряцкой невесты, но сколько же в ней крылось прелести и печали. Никто уже не просил Гину перевести дух, одни крепились и вымучивали улыбку, другие прятали слезы. Четырнадцать куплетов про любовь, ведомую всем и каждому, ведь сердца молодых успели спознаться с блаженным безумием, а пожилым припоминалось былое… былое…
Хольм был прав: хлопали как бешеные. Гина направилась за кулисы, а ей всё хлопали. Она обернулась и приподняла руку, наступила тишина. Все чего-то ждали, и вот… простор огласила песня, песня без слов, без единого слова, с вершины горы сорвался обвал сладкозвучия - Гина созывала стадо домой.
Зрители поняли так, что это последний номер. И зааплодировали. Потом повставали со своих мест и начали расходиться, но аплодировали до последнего. Кое-кто задержался у выхода.
Вендт с аптекарем крупно поговорили, и неизвестно еще, во что бы это вылилось, но они как-никак были друзья и бергенцы, что в конечном счете перевесило, и они помирились.
Началось с того, что Вендт дружески обратился к аптекарю:
- Послушай, это я не к тому, чтоб перед тобой хвастаться, ничего подобного, но после того, как я имел такой успех, я бы тебе не советовал… я хочу сказать, что теперь, после выступления Гины, я не представляю, как ты…
Хольм глубоко обижен, уязвлен в самое сердце:
- Я вижу, к чему ты клонишь, Вендт, хочешь сорвать мой номер.
- Дорогой мой, ну зачем ты так!
- Молчи уж, я знал это с самого начала. У меня был маленький номер, струнный квинтет с цимбалами, но ты не мог этого перенести, ты испугался конкуренции.
- Что?! - От удивления Вендт пустил петуха.
- Да, если хочешь знать правду. Ты боялся, как бы мне не перепали крики "браво" и оглушительные рукоплескания, не доставшиеся тебе самому.
Вендт опешил:
- Фру Хаген, вы слышали что-нибудь подобное!
- Фру Хаген ушла, - заметил-аптекарь.
- Да? Ну а вон гармонист, он подтвердит, как меня принимали. Многие вставали и хлопали стоя.
- А мне хлопали еще больше! - воскликнул Хольм. - Они прослезились и не хотели меня отпускать. Но что тебе до других, ты только о себе и думаешь.
Вендту все это надоело.
- Ну хватит, пускай нас рассудят зрители. Я хотел пощадить тебя, но раз так, то давай, иди пытай свою судьбу!
- Прямо сейчас? - пробурчал Хольм. - Нет, сейчас поет Гина, а там и делу конец.
- Конец? - переспросил Вендт. - Почему это? - Он вытащил из кармана фрака маленький песенник: - У меня еще много чего в запасе!
- Не сомневаюсь. У меня тоже был маленький номер, и тем не менее…
Вендт:
- Ну ладно, посмотрим!
Да чего там смотреть, Хольм был раздавлен, он вычеркнул свой номер.
Вендт растрогался:
- И вообще, никакой это не конец, и я намерен восстановить твою репутацию. Мы пойдем с тобой и споем хором.
- Хором?
- Да, и кто кого перепоет.
В это время в зале зааплодировали "Жалобе моряцкой невесты". Появился Карел, Вендт ему налил:
- Ты заслужил, Карел! А где же фру Хаген? Мы все заслужили, чтоб пропустить по маленькой!
И выпил сам.
Гина начала скликать свое стадо. Это было как взметнувшаяся ввысь лавина. Когда она вернулась со сцены, Вендт произнес:
- Иди сюда, Гина, ты тоже заслужила! Хольм, на выход! - Он разгорячился, готов был ринуться в огонь и в воду. - Ну что же ты!
- Может, лучше ты один? - сказал Хольм.
- Нет, мы будем хором.