- Тогда, видно, я вам не пригожусь? - спросил удрученно Хендрик.
- Я же сказал тебе, не беспокойся. Если я что пообещал, то уж наверное слово свое сдержу.
- Не взыщите! - проговорил Хендрик.
- Дело в том, - начал рассказывать Август, - что в усадьбу к нам должен пожаловать благородный англичанин и лорд, примерно через неделю. Он будет охотиться и ловить форель и гостить у нас. Работа тебе предстоит не тяжелая и не грязная, просто-напросто будешь его повсюду сопровождать и носить за ним ружье, трость и пенковую трубку.
- А как же я буду с ним разговаривать?
- Я мигом обучу тебя самому необходимому. Я и тебе, Корнелия, предлагал поучиться, только ты отказалась.
- Постыдилась бы! - сказала ей мать.
- Иной раз она у нас дуреха дурехой! - извинился отец.
- Так что тебе, Хендрик, обеспечена исключительно хорошая должность, - продолжал Август. - Это не то что таскаться по усадьбам и скупать овец. Я теперь жалею даже, что все это затеял, тут невозможно развернуться и завести приличное стадо… хотя не такое уж оно и маленькое.
- Сколько же у вас сейчас овец? - поинтересовался Тобиас.
Август ответил с равнодушным видом:
- Две с чем-то тысячи.
- Две тысячи! - вскрикнул Тобиас.
И жена его тоже вскрикнула, хотя эта цифра была выше ее понимания.
Он врал по-глупому, он же знал, что Йорн Матильдесен и Вальборг непременно его поправят. Нет, он завирался поверхностно и необстоятельно, хвастался, что называется, с кондачка, без особой на то нужды и недальновидно. Фантазии ему было не занимать, он был готов к приключениям и хитер на выдумки, но глубины ему при широком размахе явно недоставало.
Корнелия сказала Хендрику словно бы в утешение:
- Ладно, Хендрик, зато ты получил новую должность.
Август неожиданно повернулся к ней и спросил:
- А я, Корнелия, - что получу я?
Тут Тобиас вдруг спохватился, что у него на дворе какое-то дело, и пошел к дверям. На пороге он остановился и позвал Хендрика и увел его к дровяному навесу, дескать, он хочет ему кой-чего показать.
- Ты не отвечаешь, - проговорил Август. - Так знай же, Корнелия, если я и делаю что для Хендрика, то это только ради тебя.
Она заерзала, ну до чего же ей все это обрыдло.
- Не начинайте снова-здорово! - попросила она.
- Постыдилась бы! - с укоризной сказала мать и вышла из горницы.
- Я предлагаю тебе то же самое, что и раньше, - продолжал Август, - причем от всей души и чистого сердца. Нет такой вещи на земном шаре, в которой бы я тебе отказал, так ты мне дорога. Сколько раз я в тяжелую минуту подумывал уехать от тебя и снова скитаться по белу свету, но не находил в себе сил, стало быть, для меня это не выход. Какой же ты сейчас дашь мне ответ? Неужто ты так надо мной и не сжалишься?
Внятные, нежные слова, сватовство. Она перевела взгляд на окно, чтобы не видеть его подрагивающих усов, на которые и до этого не могла смотреть без легкого отвращения.
В окно она увидела Тобиаса с Хендриком. Они уже сходили к дровяному навесу и вернулись обратно, и стояли теперь возле велосипеда и разговаривали. Похоже, Хендрик порывался уйти, а Тобиас не отпускал его.
Август ждал и ждал, но так и не дождался ответа. Корнелия ерзала на стуле, ей было невмоготу сидеть рядом. Как и в тот раз, он попытался ее обнять, но она увернулась. И отрезала:
- Оставьте меня в покое!
Только это не помогло, он продолжал упрашивать, разве ее убудет, если она посидит чуток у него на коленях, они считай что одни, никто и не увидит…
Она:
- Не стану я сидеть у вас на коленях. И не просите.
Другие с ним так не разговаривают. Да вот хотя бы горничные в усадьбе, они были бы куда как рады за него выйти.
- Чего же вы тогда прибедняетесь?
Вошел Хендрик. Ему таки удалось вырваться.
- Хорошо, что ты пришел, - сказала Корнелия.
- Да? - спросил он. - Почему это?
- Все, больше я ничего не скажу, - ответила она, и подошла к нему, и стала выказывать ему свое дружеское расположение.
Август поднялся и собрался уходить. Досадуя на то, что Хендрик, того и гляди, оттеснит Беньямина, он сказал:
- Негоже тебе, Корнелия, заводить шашни со всеми подряд. Ты что, забыла, что вашу с Беньямином помолвку должны были огласить в церкви?
Корнелия ответила:
- Я твердо не обещалась. Хендрик, ты этому не верь.
Возвращаясь домой, Август убеждал себя, что не все еще потеряно, в душе у него по-прежнему неистребимо жила надежда. Корнелия держала его трость у себя на коленях и сама похвалила его игру…
Из-за кустов вышла Осе и стала у него на дороге.
Падаль и шваль, лучше-ка обойти ее подальше, чтоб не запачкаться.
А она что-то такое бормочет, и кривляется, и пророчит ему беду, и сплевывает, словом, проделывает все свои фокусы, которыми привыкла пугать добрых людей.
Вот мерзопакостная баба, ну да он возьмет ее лаской, вот именно, он обойдется с ней мягче мягкого, мы просто над ней малость потешимся.
- Ну что, долговязая чучела, вышла на промысел? Рыщешь по дворам в поисках собачьего варева, чтоб не помереть с голоду? Жалко мне тебя, Осе, уж не взыщи, но как завижу тебя, меня прямо смех разбирает, ха-ха, до того ты закостенела и высохла, наверняка и давалка у тебя пересохла. Я бы подал тебе на бедность, да не хочется об тебя мараться. Не-а. Потому как Господь тебе даже и не подобрал названия, до того ты убогая. Оставайся с миром!
XXX
И все-то Август должен улаживать.
В одиннадцать вечера, когда он уже улегся, в окно к нему постучались. Распахнув его, он увидел почтмейстера Хагена и, выслушав, в чем дело, торопливо набросил на себя одежду. А виной всему были рабочие - они начали ломать капитальную стену!
Почтмейстер вышел на свою вечернюю прогулку и все обнаружил. Он думал остановить их, а они сослались на Августа и продолжали орудовать балдой, кувалдами и ломами, крушили такую хорошую стену, да еще с песнями.
Черт бы их побрал, никогда они не выполняют приказы! Ломать стену ночью, когда это нужно было сделать днем от восьми до часу!
Почтмейстер мчался как на пожар, Август, который и сам был зол на рабочих, бежал с ним ноздря в ноздрю. Запыхавшись, примчались они на пустырь.
- Я отдавал вам такое распоряжение?! - заорал Август.
Рабочие не виноваты, совершенно не виноваты. А-а, это он насчет сроков? А они взяли и решили: сегодня ночью. И чего только они не готовы сделать ради аптекаря. От восьми до часу, а почему именно?
Август покачал головой и отвел почтмейстера в сторону. Откровенно говоря, Август был очень даже доволен, теперь он с самой что ни на есть чистой совестью мог валить на рабочих - которые опять же не виноваты. Только незачем почтмейстеру слушать их болтовню про таинственное "от восьми до часу".
Они оглядели руины, от стены осталось уже так мало, что лучше бы ее доломать. Август покачал головой, вид у него был расстроенный.
- Почтмейстер, вы же сами слышали, они действовали вопреки моим распоряжениям.
Да, почтмейстер это слышал.
- Им ведь что было сказано: залить полупалубу по чертежам почтмейстера, да на отличку.
- Да. Как же можно было так ошибиться? А о каких это они говорили сроках?
Август тотчас нашелся:
- А это когда мы будем ставить опалубку - чтоб закончить к тому времени, когда вы освободитесь, в случае, если вы захотите что-нибудь изменить.
- Ну тогда все понятно, - сказал почтмейстер. - А вам не кажется… раз они уже столько снесли… уж лучше довести это до конца?
Да, Август был такого же мнения. Иного выхода не было.
- Прошу вас сто раз извинить меня за доставленное беспокойство!
Август только рукой махнул:
- Да ничего страшного! - И грозно прикрикнул: - Валяйте, ребята, так ее! Но уж завтра я с вами поговорю!
Так что он и это тоже утряс.
Утром Август позвал Стеффена, чтобы вдвоем перевезти мебель в охотничий домик. Рабочие были уже на линии, они разделались со стеной в час ночи, за оставшиеся пять часов успели еще как выспаться и с новыми силами бурили отверстия. "Полный порядок, десятник, все будет в лучшем виде! А главное, аптекарь вернется домой, глядь, а стены-то и нет!" Август ни словом не попрекнул их за невыполненное распоряжение. Только он знал их насквозь: когда они с таким жаром берутся задело, пыл у них в скором времени остывает, поэтому установить ограду за неделю, пожалуй, будет непросто…
Август встретился в конторе с хозяином. И завершилась их встреча несколько неожиданным образом.
Консул принял Августа без опаски, ведь в прошлый же раз все обошлось. Но за это время Давидсен успел уволиться, и консулу пришлось взять на себя его обязанности. Взять на себя банк! Черт возьми, на собрании правления к нему приступили ну прямо-таки с ножом к горлу, другой кандидатуры не было, а банк не мог оставаться закрытым. Да это просто безумие: у него свое дело, и торговые агенты, и британское консульство, и Сегельфосская усадьба, и все требует присмотра, ему нужно вести двенадцать бухгалтерских книг, не считая деловой переписки. А теперь на него взвалили еще и банк! И все оттого, что Август попросил денег у Давидсена.
Теперь Август наверняка прибежит к нему и потребует свои деньги, скорее всего он сегодня же и появится. Только получить их у консула будет не легче, чем у Давидсена, у консула тоже есть совесть, и он намерен оберегать интересы людей, которые расшвыривают свое состояние. Август не получит у него ни гроша, тут консул будет тверд, как кремень!
- Послушайте, Подручный, - сказал он, - Давидсен из-за вас уволился.
- Из-за меня? - удивился Август.
- Более того, я вынужден был его заместить.
- Быть такого не может! - воскликнул Август. - Я ж на него не стучал кулаком.
- Я не знаю, что между вами произошло, да и не желаю этого знать.
- Я всего-навсего попросил выдать мне несколько тысяч крон.
- Правильно, - сказал консул. - А его совесть, насколько я понимаю, ему не позволила.
Август поразмыслил:
- Если б я знал, к чему это приведет, я бы не стал просить у Давидсена ни единого эре. Потому что деньги мне оказались без надобности.
- Без надобности? - изумился консул.
- Да. Я уже не покупаю овец. Потому что на пастбище может не хватить корму.
У консула как гора с плеч.
- Вон как. Ну что же. Это меняет дело. Так, значит, у вас такая прорва овец?
- Да нет! Несколько тысяч. Надо свериться с записями, тогда скажу точно.
- Это действительно меняет дело, - пробормотал консул. - Значит, деньги вам уже не нужны?
- Нет, - ответил Август. - То есть я собираюсь прикупить несколько усадеб, но это не раньше будущего года.
- Несколько усадеб, говорите?
- Чтоб заготавливать фураж для моего стада.
Консул снова в растерянности.
- Да-а. Гм! Такие планы требуют больших средств.
Август улыбнулся:
- Средства, я думаю, найдутся. Я веду разные дела и во многих странах.
- Это меня радует! - сказал консул. - Я от души желаю, чтобы дела у вас шли хорошо. Что ж, отлично! Кстати, Подручный, я, собственно, хотел спросить у вас совета. Как я уже сказал, мне навязали банк. Вроде бы он и под боком, но ездить туда на автомобиле - глупо, а ходить пешком - терять драгоценное время. Как по-вашему, не перевести ли мне банк сюда?
Август смерил глазами контору.
- Конечно, придется сделать пристройку, - поспешно добавил консул.
Тогда Август кивнул:
- Пристроить вот с этой стороны и прорубить дверь.
- Верно, - сказал консул. - А во что это обойдется? Ну приблизительно?
Август опять улыбнулся:
- Я думаю, господин консул это вполне осилит. Если хотите, я составлю смету.
- Составьте, пожалуйста. Три помещения: сам банковский зал и две конторы. Все из дерева.
О, что касается непродуктивности, то тут они были два сапога пара. Им бы только строить, и затевать новое, и пускать капитал в оборот - покуда он есть.
Перед уходом Август спросил:
- А теперешнее помещение кому принадлежит, банку?
- Нет, мы снимаем его у шкипера Ульсена, - сказал консул. - Ну хорошо, Подручный, не буду вас больше задерживать. А насчет Давидсена - он прекрасный и порядочный человек, который всем желает только добра. Но разумеется, вы вправе распоряжаться своими деньгами.
Все, с Августом улажено. Гордон Тидеманн остался доволен.
То, что он хотел перевести банк, было не просто прихотью. Конечно же, его не устраивал этот низкий домишко, рассчитанный на маленькую шкиперскую семью, он привык к высоким дверям и широким окнам. Но после того как он выстроит новое помещение и подсчитает издержки, он сам будет сдавать его банку и обеспечит себе контракт о сдаче внаем на двадцать лет вперед. Так что это не просто прихоть, Гордон Тидеманн был еще и деловым человеком.
Вслед за этим в Сегельфосскую усадьбу пришла открытка, адресованная всем ее обитателям. Открытка? От старой хозяйки и аптекаря Хольма, с сообщением, что они поженились. Поженились.
В доме у консула все так руками и развели, а фру Юлия до того удивилась, что и сказать нельзя! Вот только на лице у нее была лукавая улыбка, как будто она водила в жмурки и при этом подглядывала.
Консул Гордон Тидеманн не улыбался, нет уж, извините! Так себя повести, пуститься на хитрость, пренебречь всеми приличиями, действовать за его спиной…
- Гордон, дорогой, но пойми же, ей было неловко, - возразила фру Юлия.
- Ей? Я не о матери, я говорю о нем. Что это за манеры! Он прекрасно знает, кто глава семьи, он мог в любой день прийти и поговорить со мной.
- Должно быть, он просто боялся, что ты откажешь.
- И правильно боялся. Ну что за трусость, вместо того чтобы объясниться как мужчина с мужчиной, он сразу в кусты! Он повел себя недостойно, и наш дом для него закрыт.
- Да, - согласилась фру Юлия.
- Ведь правда, Юлия, ты тоже так думаешь? Он повел себя как мужлан, и ему здесь не место.
- Я тебя понимаю, - сказала фру Юлия. - Но когда сюда придет твоя мать, и он с нею, то не знаю…
- А я знаю. Позаботься только, чтобы я был дома, и я его выпровожу.
- Хорошо! - сказала фру Юлия.
- А что до моей матери, то я, между прочим, вовсе не намерен ее щадить. Это она поставила нас в такое нелепое положение.
Фру Юлия улыбнулась:
- А что она могла поделать?
- Прислать его ко мне.
- Ну, это легко сказать, может, она тоже боялась, что ты откажешь.
- Она? Нет уж, извини! Моя мать ничего не боится. Она не такая. У нее могут быть свои недостатки… у кого же их нет… но уклончивой и трусливой ее не назовешь. Нет. Между прочим, Юлия, а как тебе самой кажется, разве это не смелый поступок с ее стороны?
- Еще какой!
- Отчаянно смелый! - сказал Гордон Тидеманн. - Хотел бы я посмотреть, кто бы еще на это отважился!
Он прошелся взад и вперед по комнате, поглядел на малышку и протянул ей палец, который она обхватила своей крохотной ручкой.
- Забавная и премилая! - сказал он. - Ну ладно, мне пора идти! Они же навязали мне этот несчастный банк!
- Я надеюсь, тебе хорошо за это заплатят, - сказала фру Юлия.
- Несколько тысяч. Но дело не в этом. Мне же придется отрываться на несколько часов от основной работы.
- Гордон, ты справишься!
- Справлюсь? Ты что, хочешь, чтобы твой муж износился прежде, чем мы достигнем семидесяти?
- Нет, нет, ни прежде, ни после! - ответила фру Юлия, притягивая к себе его голову.
У дверей он обернулся и сказал:
- Юлия, я подумал и решил, ты права, когда моя мать придет сюда, и он с нею, не оставлять же его за порогом. Но я буду с ним крайне холоден, так и знай.
- Да, - сказала фру Юлия…
В аптеке тоже получили открытки - и обомлели. Они ведь ничегошеньки не знали и ни о чем не догадывались, поэтому они и пальцем не пошевельнут до приезда аптекарской четы, пусть господа устраиваются как хотят! Но кое-что указывало, что фармацевт с лаборантом лишь прикидывались, будто ничего не знали, что-то им да было известно, иначе с чего бы это они откололи такую штуку? А именно: взяли - еще на прошлой неделе - и передвинули у аптекаря в спальне кровать, точно надумали освободить место для второй. С какой стати они начали там хозяйничать? А на другой день фармацевт с лаборантом сделали еще одну странную вещь: пошли в Сегельфосскую лавку и купили в спальню опускающиеся шторы, в то время как Хольм прекрасно без них обходился. Лаборант их самолично повесил: плотные, отличные шторы.
Итак, в город и аптеку пришли открытки - со сногсшибательной новостью. Служанка, Пила, разумеется, тотчас уволилась. Она прямо-таки взбеленилась, не пожелала оставаться в аптеке ни дня и ни часу и пошла в гостиницу к Вендту проситься на старое место.
Когда новобрачные прибыли, на пристани собрался почти весь Сегельфосс, там стояли и доктор, и пастор, и судья со своими супругами. Фру Юлия прийти не смогла, потому что еще не совсем оправилась, зато там были начальники почты и телеграфа со своими дамами, и чуть ли не все лавочники, и, конечно же, Август. Он тоже получил открытку и, когда молодых приветствовали, как и другие, помахал шляпой.
- Я знал об этом с самого начала, - сказал он стоявшему рядом лавочнику, - они мне все рассказали!
А вот фармацевт с лаборантом отсутствовали, видно, хотели продемонстрировать, до чего они обижены тем, что их держали в неведении. Сами же молодые, похоже, тоже предпочли бы, чтобы их никто не встречал, во всяком случае, аптекарь стоял со смущенным видом, что было ему несвойственно.
Тут на пристани появляется консул Гордон Тидеманн. Он пришел сравнительно быстро, вероятно, ему захотелось узнать, куда это устремился весь Сегельфосс, вот так он и очутился в самой толпе. Теперь-то он, понятное дело, предпочел бы провалиться сквозь землю, но поскольку деваться ему было некуда, он улыбнулся и сказал:
- Ну вот наши беглецы и вернулись! С возвращением, мама! Здравствуйте, аптекарь!
Он пожал им обоим руки и похлопал мать по спине.
- Приходите поскорее навестить Юлию, - сказал он. - Ей на той неделе немножко нездоровилось.
- Я знаю, - ответила ему мать, - я получила телеграмму. Но теперь-то она чувствует себя получше?
- Да замечательно. Говоришь, получила телеграмму? Значит, она знала, где ты была?
Мать ушла от ответа, обратись к Августу:
- Здравствуй, Подручный! Ты нас провожал, а теперь вот встречаешь.
Август, все еще со шляпой в руках, не стал рассыпаться в поздравлениях, как прочие, просто молча поклонился.
Попрощавшись со всеми, молодые покинули пристань. Когда они подошли к аптеке, на крыльце их встречали фармацевт с лаборантом, правда, с довольно кислыми минами. И тут-то впервые за все свое путешествие наша пара от души посмеялась. Слово держал фармацевт, он выразил свое неудовольствие - гм! - свое вполне справедливое негодование, ибо они не заслужили, чтобы их держали в неведении относительно такого знаменательного события, в то время как о нем уже знал весь город. Поэтому к приезду господ они не только не приготовились, у них даже не было настроения надевать праздничное платье и драгоценности.