- Ха-ха! Не смеши меня, а то мы ее разбудим.
И старая хозяйка тоже, как нарочно, уехала.
- И куда это ее понесло именно сейчас? - спросил консул. - А Подручный тоже хорош, он наверняка что-то знает, только не открывается. Вы все как с ума посходили.
Они решили вызвать телеграммой Марну, гостившую у своей сестры, фру Кнофф, в Хельгеланне.
- А впрочем, в этом нет никакой необходимости, - сказала фру Юлия. - Через неделю я буду уже на ногах и в форме.
Он начал над ней подтрунивать, дескать, она хочет приберечь англичанина для себя самой, чем снова ее рассмешил. Она до того ослабла, что смеялась сейчас по любому поводу.
- Уж могла бы его Марне и уступить, - сказал он.
- Ха-ха! Гордон, ступай прочь, не то я позову горничную!
Ну ладно, Гордон ушел, однако забот у него не убавилось. После обеда к нему явился с ключами от банка директор и редактор Давидсен и сказал, что он подает в отставку.
Вот так.
Консул отложил перо и встретил эту новость как подобает джентльмену.
- Вы подаете в отставку?
- Да, вот с этой самой минуты! Я там не останусь и одного дня!
- Присаживайтесь, Давидсен. Так что же вас не устраивает?
- Август, - ответил тот. - И его овцы.
- Ага, - произнес консул. И, немного выждав: - Ну да, его овцы!
- Потому что я больше не желаю выдавать ему деньги.
- Что ж, в какой-то мере это оправданно.
- Сегодня он пришел снова, - стал рассказывать Давидсен, - ему понадобилось снять с книжки несколько тысяч. Я обращаю его внимание на баланс, а он улыбается как ни в чем не бывало. "Погодите, - говорит, - то ли еще будет, я только что заказал по телеграфу мотор для шхуны".
Консул:
- Для моей шхуны? Я об этом его не просил.
- Я выдал ему одну тысячу, - продолжал Давидсен, - а он в амбицию, дескать, это никакие не деньги. А я ему и говорю: "Больше вы сегодня не получите ни одного эре, а завтра, - говорю, - меня уже тут не будет".
- Он что, превысил кредит? - спросил консул.
- Нет еще, но очень к этому близок. У него осталось всего несколько тысяч.
- Это действительно очень печально.
- Я горько сожалею, что мы напечатали тогда статью об овечьем пастбище, - сказал Давидсен. - Может, потому-то он и раззадорился на эти неблагоразумные траты. Не знаю.
Консулу положение представлялось не столь уж и безнадежным.
- Вообще-то он человек с головой, хотя одному Богу известно, что он такое задумал. Только деньги-то его.
Давидсен непоколебим:
- Я больше не выдам ему ни единого эре.
- Ну а если на вашем месте будет другой, разве это поможет делу?
- Нет. Но тогда это будет не на моей совести.
Консул заморгал, и начал прикидывать, и сказал после некоторого раздумья:
- Но вы же не собираетесь навсегда расставаться с банком?
- Именно что собираюсь, - ответил Давидсен. - Вы поняли меня как нельзя более правильно, господин консул. Я кладу ключи на вашу конторку.
Консул снова начал прикидывать.
- Вы отказываетесь от хорошего заработка, Давидсен, подумайте о своей семье.
- Я знаю, - ответил Давидсен.
- Вы теряете несколько тысяч.
- Да. Но это занятие не для меня, и мои домашние давно это поняли. За это время они немножечко приоделись, так чего же еще? Мы люди неизбалованные, нам много не надо.
Консул в третий уже раз погрузился в раздумье и пришел к выводу, что Давидсена не переубедить.
- Собственно говоря, эти ключи нужно отдать не мне. Я к ним не имею никакого отношения. Ведь председатель правления банка не я, а судья.
- Верно, - сказал Давидсен. - Но я согласился занять эту должность при условии, что смогу уйти без предупреждения. Поэтому я прошу позволения передать вам эти ключи из рук в руки, чтобы с этой минуты я стал свободным человеком. Единственно, меня огорчает, что вы потратили столько усилий, обучая меня премудрости, которую я так и не одолел…
Он говорит как пишет в своей газете, подумалось консулу после ухода Давидсена. Удивительный, между прочим, человек и удивительная семья, в наше время - и прислушиваться к внутреннему голосу, этому маленькому курьезу, который они называют совестью! Они немножко приоделись, а большего им и не надо. Этого в своих заграничных школах консул не изучал, но, как видно, такое на свете существует. Обдумав зрело, он заключил, что ему повстречался поистине добрый и порядочный человек, а будучи джентльменом и личностью, Гордон Тидеманн питал уважение к доброте и порядочности. Надо подумать, может, Юлия подберет что-нибудь для фру Давидсен. Понятное дело, не поношенную одежду, а что-нибудь со склада, скажем, зимнее платье: пожалуйста, носите на здоровье…
Ах ты черт… наверняка ему завтра придется объясняться с Подручным, удивительно, как это он не появился еще сегодня. Гордон Тидеманн был важный господин и джентльмен и так далее, но он не выносил никаких выяснений, столкновений и разногласий. Если Подручный придет завтра жаловаться на Давидсена, хорошо бы оказаться за тридевять земель.
Ключи так и лежали у него на конторке, ну и что прикажете с ними делать? Да, положение у него… прямо сказать, незавидное… Раздраженно схватив ключи, он вышел вон и направился к автомобилю, положил их на заднее сиденье и повез к судье - как пассажиров.
Выручил случай.
Консул разыскал Августа и, в силу своей невероятной занятости, поговорил с ним накоротке.
- Англичанин едет. Вам хватит недели, чтобы закончить ограду?
- Мы делаем все возможное, - ответил Август.
- Но через неделю закончите?
- Постараемся.
- Вот и хорошо! - сказал консул и ушел, довольный, что ему удалось предотвратить всяческие жалобы и выяснения.
Впрочем, Августу было не до того, чтобы жаловаться. С горного пастбища прирысил Йорн Матильдесен с неожиданным известием. Да нет, к стаду не подобрались волки, ни одна скотинка не застряла в расщелине и не свалилась в пропасть, но только Йорн Матильдесен опасается принимать новых овец.
Август не поверил своим ушам.
Видит Бог, Йорн бы и рад, но стадо тогда прокормить не будет ну никакой возможности. Так велела передать Вальборг, а Вальборг, она ходит за скотиною с малых лет. Стадо растянулось уже, почитай, на милю, а овцы, которых пригнали сегодня, тощие, им тоже надобно откормиться. Уж пускай Август простит его, что он принес такие невеселые вести…
Август подумал-подумал и спрашивает:
- У тебя набралось уже пятьдесят по двадцать?
- Пятьдесят семь по двадцать без трех, - отрапортовал Йорн.
Август кивнул:
- Ладно, на этом и остановимся.
- Значит, больше овец не будет?
- Нет.
- Я так и знал! - вскричал Йорн. - Я знал, стоит мне вам только сказать!..
- Просто у нас нет другого выхода, - пояснил Август.
Он сделал вид, будто не на шутку расстроен: покачал головой, и вздохнул, и взялся за грудь, хотя в глубине души скорее всего обрадовался, что купля овец прикрывается. У него уже за тысячу, а если округлить, ну или там в разговоре, - за две тысячи. Цифра для севера прямо-таки фантастическая. Навряд ли у Кольдевина было так много, да и Виллац Хольмсен не похоже, чтоб до нее дотягивал. А кроме того, что Августу еще оставалось, как не капитулировать? Пастбище оказалось слишком маленьким, не подходящим для крупномасштабной деятельности. Стадо в милю, да что оно против десяти миль! Вдобавок директор банка Давидсен подвел вчера и представил ему баланс, который явно не обнадеживал, а наличных у него только и было что какая-то разнесчастная тысяча. Короче, как он сам только что сказал, надо прекращать куплю, потому что другого выхода нет.
Однако при всем при том счастье, похоже, готово было вновь ему улыбнуться, как пишется на лотерейных билетах! Шансы у него есть, это очевиднее очевидного…
- Ну что, Йорн, у тебя все?
- Да. Значит, овец пригонять больше не будут?
Август отрицательно мотнул головой и ушел.
Нет, надо все остановить не откладывая. За каким чертом Хендрику прикупать семь по двадцать, когда овец и так уж за тысячу - то есть за две тысячи. Семь по двадцать - это уже не круглая цифра, а выброшенные деньги.
Что, если ему сейчас все бросить и сходить в Южное? Нет, об этом не могло быть и речи, разве он бедствует? Черта лысого! О, Август не унывал. Первым делом он выяснил, когда почтмейстер бывает в присутствии, после чего отправился на горную дорогу к своим рабочим. Они энергично бурили отверстия, и все равно работа двигалась медленно: остроконечные прутья крепились на пятисантиметровые уголки, и отверстия должны были им соответствовать.
- Вы сможете поставить обе ограды в недельный срок? - спросил Август.
- Мы уж и так стараемся, - ответил Боллеман.
- Но через неделю закончите? - повторил Август.
Боллеман и его товарищи прикинули, посовещались между собой и сказали:
- Это будет трудненько.
- Консулу очень желательно, чтобы через неделю все было готово, - сказал Август. - Он ожидает благородного лорда из Англии.
- Мы не можем ничего обещать, - отвечали они. - Потому как тут вклинивается воскресенье.
- А если сверхурочно, за двойную плату?
- Ну так и быть.
- Тогда договорились. Но вот еще какое дело, и тоже важное, - сказал Август. - Надо снести заднюю стену в подвале, которую вы поставили у адвоката.
- Ага, у Чубука на пустыре. А он заплатит?
- Пустырь купил аптекарь, он и заплатит, насчет этого не сомневайтесь!
- Как аптекарь? - загалдели они. - Он что, купил пустырь? Когда это? Отличный и выдающийся человек! Так, выходит, он купил этот пустырь. Сколько раз мы ходили к нему в аптеку за вспоможением. Помнишь, Боллеман, как он отпустил тебе две бутылки зараз?
- Да я бы мог получить и четыре, - ответил Боллеман.
Август:
- Вы можете снести эту стену сегодня между тремя и шестью?
Они покачали головами:
- За три часа - никак.
- А за пять?
- Ну так и быть.
- Хорошо, - сказал Август. - Но тогда это будет завтра от восьми до часу.
- А почему так?
Август ответил:
- Не важно. Только это должно быть час в час, от и до. Вы меня поняли?
Да, насчет сроков им все понятно, и что надо приналечь, если они хотят управиться за пять часов, но стена, может, еще и не затвердела, это здорово облегчит работу. Они судили и рядили и так и этак. Ну да ладно, чего они только не сделают ради аптекаря, такой это необыкновенный и замечательный человек…
Август отправился в Южное селение. И не просто, а по делу, он шел с важным известием, судьба воспрепятствовала ему продолжать его деятельность. Уж теперь-то он потребует от нее ответа, пусть не удивляется, он ждал достаточно долго.
Как и в прошлый раз, Тобиас с женой вышли ему навстречу и пригласили в дом, но Корнелии в горнице не оказалось. Братишка Маттис сказал, он только что видел Корнелию в соседской усадьбе, Хендрик учит ее кататься на велосипеде.
Ага! Август остался доволен, похоже было, ее удалось отвадить от Беньямина. Он протянул Маттису крону и велел:
- Сходи-ка за ними!
В ожидании Корнелии с Хендриком он сидел, опершись руками на трость, и хранил молчание, ему хотелось приберечь свою новость до их прихода. Наконец они явились, на велосипеде, Корнелия примостилась у Хендрика на багажнике. Двое взрослых, да по ухабистой дороге - эдак недолго испортить тонкую механику. Однако Август не стал делать им замечаний, Корнелия была легонькая и худенькая, раньше-то она редко когда наедалась досыта.
- Хендрик, я ждал, что ты сегодня ко мне придешь, - сказал он.
- А зачем? - ответил Хендрик. - На завтра мне денег хватит.
- Ну а может, я хотел отдать тебе совсем другое распоряжение!
Повернувшись к Корнелии, Август спросил, нравится ли ей ездить на велосипеде.
Она сказала, что очень, до того это весело! А Хендрик вызвался ее обучать.
- Я подарю тебе дамский велосипед, - сказал Август. - А что я получу взамен?
- Да что ж я могу дать вам взамен?
- Ну а то, о чем мы говорили в последний раз?
- Хендрик, он ни о чем таком со мною не говорил, - сказала она, заливаясь краской.
При чем же тут Хендрик? Да никак они сидят и украдкой друг с дружкою переглядываются. А на Хендрике новая тужурка. Черт возьми, похоже, он снова сыскал ее расположение, как видно, ее прельстили велосипед и его высокая должность. Все это выглядело подозрительно.
Август решил, что пора обрушить на них свою новость:
- Хендрик, я больше не покупаю овец.
Все так и ахнули, а у Хендрика вырвалось:
- Вот те на!
- Ты, верно, думал, это будет продолжаться до бесконечности, ан нет.
- Гм! - произнес Тобиас. - Как же это так? Не взыщите, что спрашиваю.
- А вот как, - начал объяснять Август, - если в горах прибавится овец, им не хватит корму. Йорн Матильдесен и Вальборг специально спустились с пастбища предупредить меня. Больше они не могут принять ни одной овцы.
- Вот ведь какая напасть! - пособолезновал Тобиас.
Август принялся ругать пастбище, ругать на все корки: препаршивое, всего в милю длиной, где уж тут развернуться, корму - чуть, ну куда это! Нет, зря он тогда покинул Хардангерское плато, там у него было тридцать тысяч овец. Плато простиралось на десять миль, а стадо пасли пятьдесят пастухов.
О, опять эти невероятные цифры, они просто не доходили до слушателей.
- Так что, мне овец больше не покупать? - подавленно спросил Хендрик.
- Нет, ты же слышал. А те, что ты прислал сегодня, до того худущие, кожа да кости. Это ты недосмотрел.
- Не мог же Хендрик ощупывать каждую овцу, - вмешалась Корнелия.
- Я смотрю, у вас с Хендриком теперь закадычная дружба, - сказал Август, чем снова вогнал ее в краску.
Ну почему у него все комлем вперед и навыворот, вот и теперь эта парочка сидит, чуть ли не крутит любовь прямо у него на глазах! Он сказал, чтобы совсем уж не упасть духом:
- Сыграй-ка, Маттис, покажи, чему ты за это время выучился!
Нет, Маттис так ничему и не выучился, зато он притащил гармонь и взвалил ее Августу на колени. Хитрая, дьявольская уловка, чтобы Август не выдержал и сыграл! А разве у него подходящее для этого настроение? Он что, испытал перед этим живейшую радость, кого-то обнял? Положив трость на стол, Август стал перебирать клавиши, в свое время он слыл по этой части искусником, но тут гармонь была четырехрядная, а пальцы у него задеревенели от старости. От отчаяния и безысходности он заиграл вдруг песню о девушке, что утопилась в море, и стал себе подпевать.
И снова все ахнули, они такого не ожидали, они вообще ничего не ожидали, и меньше всего - что он будет петь. А он взял и запел. Лучше бы он не пел! Не то чтобы он так уж и осрамился, просто ему это не подобало, он и без того старик стариком, а тут и вовсе выставил себя на посмешище, вислые усы его подрагивали жальче некуда.
Слушателям сделалось даже неловко. Август с чувством выводил длинные куплеты, играл душещипательно, с переборами, и украшал проигрыши красивейшими аккордами, которые некогда стяжали ему славу, - все это так. Но пел-то - усатый старик, с водянистыми голубыми глазами. Смех и горе…
Разволновавшись, Корнелия схватила со стола трость и, повертев в руках, положила себе на колени. Увидя это, Август одушевился, Корнелия сидела с его тростью, потупив глаза, хотела, наверное, скрыть, как она растрогана. Песню эту знать она не могла, песня старинная, последний раз ее распевали в Салтене лет тридцать назад, сейчас ее уж никто и не помнит. Но достаточно того, что Корнелия ее слушала, а слова говорили сами за себя.
Август дошел до того места, когда девушка взяла и утопилась в море…
Тут он прибегнул к эффектному трюку. Август много чего навидался и наслушался на своем веку, да и сам был мастак на всяческие эффекты: трюк этот заключался в том, что он резко остановился и сделал паузу. Неожиданно наступила томительная тишина, и за эти несколько секунд девушка утонула. После чего зазвучали протяжные заключительные аккорды.
- Возьми-ка, унеси! - сказал Август Маттису, передавая ему гармонь, пальцы у него все-таки устали. А потом спросил у Корнелии: - Хочешь, я подарю тебе мою трость?
Как она ни была растрогана, а не смогла удержаться от смеха:
- Да помилуйте, на что она мне!
- И правда, на что.
- Как это вы красиво сыграли.
- Так тебе понравилось?
- Ничего красивее я не слыхал, - подтвердил Тобиас.
И жена его затрясла головой и поддакнула:
- Да уж, мы такого отродясь не слыхали!
Старики и тут старались ему пособить, потому его и нахваливали, но, похоже, не преуспели: ихняя дочка сидела и обирала травинки с новой тужурки Хендрика!
- Это что, послушали бы вы, как я играю на пианино, - сказал Август. - Причем я играю исключительно по нотам.
- Вот что значит, когда у человека дар, - закивал Тобиас.
- Если бы я не расхаживал по ночам, - продолжал Август, - и ни о чем бы таком не думал, и меня не одолевали всякие мысли, я б играл на пианино до самой зари.
- Вы по ночам не спите? - удивился Тобиас.
- Очень редко. Корнелия, я же тебе рассказывал, как обстоит дело.
Она вскочила как ужаленная.
- Я этого не помню, - сказала она. - Хендрик, пойдем. Если ты будешь меня маленечко поддерживать, тогда, может, у меня и получится.
Несчастная! Она что, собралась упражняться в езде на велосипеде? Неужто для нее нет ничего святого!
- Гм! - произнес Август и протянул руку к Хендрику. - Изволь-ка отдать мне последние купчие.
Нашарив в своей новой тужурке карман, Хендрик достал и выложил на стол купчие. Август надел пенсне, просмотрел их, выписал в столбик цифры и подвел итог. Потом снова протянул руку и попросил вернуть деньги, остаток. Хендрик с готовностью вынул деньги, завернутые в серую оберточную бумагу. Корнелия напряженно следила за происходящим. Август пересчитал купюры.
- Да, тут еще осталось немножко мелочи, - сказал Хендрик и полез в брючный карман.
- Да ладно, - сказал Август, - нужна мне твоя мелочь. Вот тебе твое жалованье, пересчитай-ка!
Хендрик:
- Вы мне и так сколько дали, когда наняли.
- Пересчитай, тебе говорят!
С ними только так и надо, по-командирски! И все ж таки Хендрик славный парнишка, когда он подал Августу руку и поблагодарил его, Августу даже стало его жаль. Теперь, когда Хендрик лишился своей должности и своих заработков, Беньямин из Северного селения опять небось возьмет над ним верх, Корнелия, похоже, переметнулась уже на ту сторону, она больше не выискивала травинок на Хендриковой тужурке.
- Гм! - снова произнес Август. - Зато, Хендрик, я подыскал тебе новую должность. У меня их предостаточно, не беспокойся.
- Вот было бы здорово! - сказал Хендрик.
- Ты, конечно, не знаешь ни одного иностранного языка?
- Иностранного? Нет.
- Вот то-то и плохо. Сам я говорю на четырех языках.
Тобиас потрясенно закачал головой.
- Я мог бы сидеть здесь три недели подряд и говорить только по-иностранному.
Тобиас:
- Такие люди, как вы, ну чего только не умеют!