Он берет с собой Беньямина, они садятся в лодку аптекаря и гребут вдоль берега. Время от времени они окликают пропавшую и, суша весла, прислушиваются, не откликнется ли она. Глубина у берега всюду большая, дно уходит отвесно. Легкая зыбь, огромные валуны, морская трава, медузы. Остров был не так уж и мал, чтобы обогнуть его, заняло около часу. Стало смеркаться.
Баркас поплыл в обратную сторону.
На острове осталось четверо человек, они искали по двое, по очереди, в аптекаревой лодке, и продолжали поиски, пока была видимость, а потом пришлось дожидаться рассвета. Там был доктор, на тот случай, если понадобится откачивать. Август остался как моряк и подручный, лорд - просто потому, что он дельный парень, который умеет грести, а кроме того, он потребовал, чтобы его оставили. Четвертым был почтмейстер, несчастный муж. Он еще раз взобрался на вершину острова и постоял там некоторое время, хотя в такой темноте разглядеть ничего нельзя было.
Может быть, им придется обшаривать дно. В лодке у аптекаря лежала кошка, а еще у них был небольшой багор. Но если потребуются приспособления посолиднее, нужно будет ехать на материк.
Им хватило кошки. Нашли ее Август с почтмейстером. Когда они гребли вдоль северной оконечности острова, Август вдруг почувствовал, что ухватил что-то, и это что-то поддалось, и он смог его подтащить. Оказалось, кошка крепко зацепилась одной лапой за пояс ее пальто.
Почтмейстер сказал:
- Она была до того близорука, она оступилась и упала.
После двенадцати часов в воде ни о каком откачивании не могло быть и речи.
XXXIV
Пятница.
Жизнь продолжается.
Нанятые аптекарем плотники стучат молотками и забивают гвозди, обтесывают и строгают бревна, как будто в городе никто и не умирал. Стеффен наконец-то набрал людей и приступил к молотьбе, его молотилка тарахтит на всю Сегельфосскую усадьбу. Боллеман с товарищами добуривают последние отверстия, к вечеру они закончат, а завтра утром зальют основание. У всех, у кого есть флаги, они наполовину приспущены, но жизнь продолжается, да, и даже почтмейстер в положенное время явился в свою контору, приготовившись, видно, размыкивать зимой свое горе. А что ему еще остается! Зато лорд отставил с утра всякую стрельбу, отчасти потому, что всю ночь прободрствовал, отчасти желая проявить некоторое уважение к несчастью, которое постигло город.
Поспав пару часов, он выходит из своей комнаты и сразу же сталкивается с фрекен Марной - надо сказать, что после вчерашнего она уже не так его избегает и слово из нее вытянуть не так уж и трудно, - он сталкивается с ней, она до того красивая и цветущая, и совсем оттаяла, и, быть может, сподвигнется на то, чтобы приехать когда-нибудь в Англию. Не исключено. Она спускается с ним в столовую к позднему завтраку и вместе с фру Юлией выслушивает его рассказ о том, как они провели вечер и ночь и как нашли утром тело. Лорд качает головой и говорит, до чего же ему грустно было слушать почтмейстера.
- А что он сказал?
- Нет, слов было мало. "Молодое существо, - сказал он, - и такая музыкальная и веселая и счастливая. Но она была очень близорука, - сказал он, - она упала… упала… и сама не заметила". Ужасно! Что это такое, что есть на носу?
Обе дамы вздрагивают, хватаются за нос и не понимают, в чем дело.
Он улыбается:
- Нет, нет, что это такое она не имела на носу?
- А-а… очки?
- Да… Нет!..
- Пенсне?
Ну да, пенсне! Он просил ее всегда надевать пенсне, а она не хотела. Оно висело у нее на шнурке.
Марна улыбнулась:
- Уф, я уж подумала, у меня что-то на носу!
Фру Юлия тоже не могла удержаться от улыбки:
- Я чуть было не побежала к зеркалу!
- Какие я говорю глупости, - сказал лорд.
Ничего подобного, дамы не представляют, как он за пару месяцев в Финмарке сумел так хорошо выучить норвежский, это же просто чудо.
- Да нет, - сказал лорд, - я выучил его вовсе не там!
И что же открылось? Ребенком лорд провел двенадцать лет в Дурбане, где постоянно торчал на борту какого-нибудь норвежского корабля и с утра до вечера говорил по-норвежски. Нет, в Финмарке он просто освежил в памяти свой норвежский времен Дурбана. Да и то половину он успел уже позабыть. Так что никакое это не чудо.
И все равно, дамы считали, это просто поразительно, что он может так хорошо объясняться.
Когда он говорил с Марной вчера на острове, то не мог объясниться. Правда ведь?
Марна медленно залилась краской.
Но может быть, ему позволят приехать зимой и поучиться еще?
- Добро пожаловать! - сказала фру Юлия, протягивая ему руку.
Он держался так просто и естественно, в нем было даже что-то от портового мальчугана из Дурбана, ни следа английской деланности, ни слова про куропаток, он сидел в той же рубашке, что и спал, со съехавшим набок галстуком.
Марна возьми и спроси: выходит, он сегодня не пойдет на охоту?
- Пойду во второй половине дня, - ответил он. Для того он сюда и приехал. Но подвозить его не надо, пусть старик не встает…
О, значит, старого Августа решили не беспокоить и дать ему выспаться до обеда? Только он давно уже на ногах, Бог его знает, ложился ли он вообще. Сейчас он плотничал и стучал молотком в коптильне, он положил у самого порожка новую доску, жизнь должна идти своим чередом, несмотря на то, что кто-то и умер. Старая половица отслужила свое и стерлась и скрипела всякий раз, когда на нее ступали. Как человек рачительный, Август пресек этот скрип, не дожидаясь следующего года.
Потом он спускается в город, по обыкновению, заворачивает на пристань - и что же? Для шхуны "Сориа" наконец-то прибыл мотор! Прибыл-таки, чертяка! Август с довольным видом кивает, он так и рассчитывал, что его доставит сегодня утром пароход, идущий на север. Правда и то, что Август слал телеграмму за телеграммой, зато теперь мотор здесь, сильный и мощный, стальной слоненок, внутри у которого чудесные шестерни и поршни, смазанный и готовый. Осталось его только установить, но сегодня пятница, а завтра Михайлов день, когда придут разбирать овец. Так что придется подождать с установкой до понедельника, это не работа, а одно удовольствие, он управится в два счета, не беспокойтесь!
Август накрывает мотор брезентом да еще обвязывает бечевой, чтобы никто не вздумал к нему притрагиваться. То-то удивится шкипер Ульсен, когда шхуна пойдет без парусов и без ветра. Консул скажет: "Подручный, ну и голова же вы!" А Август ответит ему от чистого сердца: "Как только вы проведаете о сельди, шхуна будет на месте тотчас же!"
На улице он встречает лавочника, с которым они весной сиживали за картами. Лавочник заводит свою шарманку: крупный счет, который он не в состоянии оплатить, жена и дети до того обносились, что не могут показаться на люди. Не поможет ли ему Август и на этот раз?
Август криво усмехается.
Только еще один раз, Бог его за это вознаградит!
- Я еще не был сегодня в банке, - говорит Август и идет мимо.
- Мы что, так больше никогда в картишки и не перекинемся? - не отстает лавочник.
О, как давно это было, было и быльем поросло - русская Библия, обручальное кольцо. За это время Августу улыбнулась судьба и привалили деньги из Поллена, он обзавелся черной шляпой и белым воротничком, сделался владельцем тысячи овец.
Август сворачивает к Сегельфосской лавке. Лавочник тащится за ним следом.
В лавке несколько человек, в том числе и Хендрик, который зашел туда от нечего делать, потому что лорд пойдет на охоту только после обеда. А еще там Гина и Карел из Рутена, они покупают цветную пряжу. Женщины с завистью на них смотрят, а вслух угодливо говорят, что такие цвета создал не иначе как Господь Бог. Ну и как же Гина распорядится этим великолепием, что она такое удумала?
- Да вот, - говорит Гина, - хочу наткать маленько сукна. Сколько уж там ни выйдет!
- Сдается нам, выйдет немало!
- А то у меня и юбки-то ни одной нету, - говорит Гина. - И всегда-то, как подойдет корм и надо идти за сеном, надо одалживаться. А окромя всего прочего, детишкам тоже нужно во что-то одеться, чтоб пойти в церковь. Вот и приходится садиться за кросна по бедности и убожеству.
- Это вы-то бедные! - восклицают женщины. - Вы ж заработали кучу денег, когда пели и играли в кино, мы уж наслышаны, да еще осушили большущий участок, хватит прокормить не одну, а и две коровы. Уж кому-кому, а не вам поминать про бедность и убожество!
Гина совсем не против того, чтоб ее чуток возвысили, она предлагает женщинам поглядеть и пощупать пряжу. Те отнекиваются, они, дескать, этого недостойны, но Гина великодушна и советуется с ними, как лучше расположить цвета:
- Я надумала, желтый, синий, красный и зеленый, а потом опять желтый, синий, красный и зеленый. А вы что скажете?
- Ну где уж нам, разве мы разбираемся в этаких тонкостях! - лицемерят женщины, а про себя прикидывают, как это все сочетается.
Наверняка им виделся детский рисунок, или радуга, или сон. Их, женщин, набиралось в селении пятьдесят. Они знали друг дружку, почти у всех были дети, все они одинаково нуждались, у всех протекала дерновая крыша и не всегда была еда на столе. Только другого они не ведали и привыкли довольствоваться тем, что есть. Так она, жизнь, в селении и текла, они благоволили и завидовали друг дружке, перемывали косточки и помогали друг дружке, они были самыми обыкновенными людьми, в которых намешано понемногу хорошего и плохого.
Разговор зашел о жене почтмейстера.
- Мне ли ее не знать! - говорит Гина. - Она как-то к нам приходила, и была из себя до того кроткая и ласковая, ну ангел Господень. А еще мы с ней вместе выступали в кино, да вы помните, в тот вечер я пела для важных господ, а мой Карел играл… да, мы там были с ней вместе, и она весь вечер смеялась шуткам аптекаря. Кто бы знал, что ей осталось недолго жить и она сойдет в могилу допрежде всех нас.
- Да уж! - поддакивает одна из женщин. Но мысли ее заняты совершенно другим, она опасается, что зимой у нее выйдет сено, и потому говорит Гине: - До того совестно просить тебя одолжить мне юбку, когда ты соткешь ее и сошьешь. Право, совестно!
- Да дам я тебе юбку! - отвечает Гина.
Она горда тем, что впервые в жизни сможет одолжить выходную юбку, чтоб в ней носили сено…
Августу в лавке, собственно, ничего и не нужно, он зашел сюда единственно чтобы отвязаться от лавочника. Теперь он покупает сигары. И требует самых лучших.
Лавочник потерял всякий стыд, он опять клянчит у Августа денег.
Август повторяет, что еще не был сегодня в банке.
Тот стаскивает с пальца кольцо, обручальное кольцо: может, Август даст ему сколько-нибудь под залог? Чистое золото, вот она, проба! Понятное дело, он бы с ним ни за что не расстался, но если уж припирает нужда…
Все на них смотрят. Август не из тех, кто берет что-либо в залог, когда сорит деньгами, он командует:
- Забери, к лешему, свое кольцо!
И, выхватив бумажник, бросает лавочнику красную ассигнацию. А что ему еще оставалось, когда на него смотрело столько людей! Лавочник благодарно протягивает ему руку, но Август ее отталкивает.
Приказчики с работниками ухмыляются, а лавочнику хоть бы что, он и не думает уходить. Он раздобыл денег и спасен, он поворачивается к Карелу из Рутена и говорит:
- Что-то ты больше не захаживаешь в мою лавку.
- Чего? - отвечает ему Карел. - Мил человек, у тебя ж нет пряжи.
- Пряжи нет, зато есть все остальное, что тебе нужно, только назови. А кроме того, мы вместе крестились и все такое, но ты это позабыл напрочь!
Его слова вызывают всеобщее неодобрение, но он ничего не замечает, до того он озлоблен. Разве он не старается, не лезет из кожи вон? Конечно, но торговля себя не оправдывает. Люди не бросают других купцов и не переходят к нему. Вот вам и весь секрет сбыта. Зачем идти в Сегельфосскую лавку за покупной пряжей на выходную юбку? Раньше люди сами пряли прочную пряжу, сами ее красили и немало на этом выгадывали. А когда у мелкого лавочника нет привозных товаров, и фабричных изделий, и женских украшений, то народ к нему валом не валит и ничего у него не покупает. Нет. И тогда мелкий лавочник сидит на голодном пайке. Да. Так ему и надо!
Он крайне озлоблен и порет несусветную чушь, а то, что он не успел высказать, можно прочесть на его угрюмом лице. Но должно быть, у него и впрямь накипело, он считает себя правым, только ему не удается убедить в этом город Сегельфосс и его окрестности. У каждого свое, он ведь тоже всего-навсего человек. Перед тем как уйти, он вдруг объявляет, что снизил цены на зеленое мыло и американский окорок.
Бросив взгляд на часы, Август идет домой. На другом конце улицы, на углу возле булочной, показывается докторша, она ходила за покупками. Заметив ее, Август высоко подымает шляпу, тут она тоже его увидела и кивает ему несколько раз подряд. Малютка Эстер, стало быть, ей удалось настоять на своем! Да и как можно запретить ей рожать время от времени по маленькой дочке! И что это нашло на доктора Лунда! Вообще-то он отличный малый, но пусть поостережется, это же беззаконие и произвол…
Август провел бессонную ночь, после обеда ему бы очень не помешало вздремнуть, но у него нет времени, ему надо подняться в горы и договориться с пастухами о том, чтобы перегнать овец на прежнее пастбище, ведь завтра Михайлов день. Он торопливо ест и глядит на часы: времени в обрез. Во дворе ему попадается консул, который возвращается из коптильни, консул кивает ему, Августу неудобно поздороваться и пройти мимо.
Консул говорит:
- Я узнал от моих дам, что вы сегодня утром там плотничали, и мне захотелось посмотреть, что вы сделали.
- Я всего лишь заменил половицу, - ответил Август.
- Замечательно! Вы все чините и ремонтируете, большое вам за это спасибо! Послушайте, Подручный, относительно пристройки, в которой будет банк… не знаю, это обойдется несколько дороже, но я считаю, она должна быть каменной.
Август, сияя от удовольствия:
- Это самое правильное!
- Делайте тогда целиком каменный дом! - не без важности говорит консул. - Я все обдумал. Он обойдется дороже, но будет прочнее и прежде всего безопаснее. Это же банк.
Августу уже не терпится начать строительные работы.
- Завтра ребята поставят ограду. Потом им останется положить угловые камни для аптекарева сарая, и тогда они смогут приступить к банку.
- Хорошо! Вот только много ли они успеют за осень?
- Да, - отвечает Август, - дом мы поставим. А если немного подморозит, то пустим в ход соль.
- Соль?
- Будем подсаливать воду.
- Чего только вы не умеете! - восклицает консул.
- Кое-какой опыт у меня есть, - сказал Август. - Я сооружал пароходные пристани и пакгаузы и выстроил не менее трех церквей.
Консул, похоже, испугался, как бы Август не стал продолжать.
- Что ж, Подручный, - сказал он, - не буду вас больше задерживать! Кстати, вы так сегодня и не поспали? Должно быть, вы очень устали после вчерашнего. Тем более что это же вы нашли тело.
- Нет, со мной был почтмейстер.
Консул покачал головой:
- Какое прискорбное происшествие!
- Да, - сказал Август. - Но мне довелось видеть два-три землетрясения, при одном землетрясении образовалась такая трещина, что в нее провалилось три тысячи человек.
Консул, похоже, опять испугался, что последует продолжение, он спросил:
- И куда вы сейчас?
- К моим овцам. Они теперь пасутся на этой стороне озера, но к завтрашнему дню их нужно перегнать на прежнее пастбище, а там уж их разберут хозяева.
- Их разберут? - рассеянно спросил консул.
- На зимний корм.
Консул хотел, видно, обратиться к своему подручному с какой-то просьбой, но передумал. Поглядев на часы, он сказал:
- Я условился с моим английским другом, что в пять я подъеду и заберу его.
Август считает, что это никуда не годится, господину консулу не пристало собственнолично подвозить лорда.
- Нет, мы так условились, - говорит консул. - Подручный, когда вы вернетесь вечером, не забудете спустить флаг?
- Будет сделано!..
Август торопливо шагает в гору. Навстречу ему спускаются его рабочие.
- Десятник, мы закончили, - докладывают они.
- Давно бы так, - отвечает десятник. - Завтра будем ставить ограду, - предупреждает он на ходу.
Добравшись до охотничьего домика, Август сворачивает налево и идет берегом озера. Бог его знает, сколько ему придется пройти, пока он отыщет своих пастухов, озеро-то большое. Он глядит на часы: без четверти четыре. Спустя некоторое время он решается их окликнуть. Где-то впереди раздается ответный крик. Значит, его добрые пастухи Йорн и Вальборг еще и не начинали свое отступление. Только дольше им мешкать никак нельзя, ведь овец не годится гнать слишком шибко, дорогою они должны тихо и мирно пастись, чтобы к утру быть сытыми.
- Ну так что? - кричит им Август еще издали. - Вы собираетесь назад или нет?
- А как же, - отвечает Йорн. Он поднимается, снимает перед Августом шапку и снова преспокойно усаживается. - Известное дело, собираемся, - говорит он. - Только Вальборг надумала чуток задержаться, потому как корму здесь невпроворот. Гляньте-ка на овец, вишь, как округлились!
Август тоже присаживается. Зря он, наверное, порол такую горячку, до темноты еще далеко. И все ж таки, невесть отчего, на душе у него было смутно. Он спросил Йорна:
- Это не ворона там пролетела?
- Ворона? - сказал Йорн. - Я не видел.
- А ты, Вальборг, видела?
- Кого? Ворону? Да нет.
Август призадумался. Что с ним такое? Пускай он всю ночь и не спал, но он видел эту ворону собственными глазами. Так же отчетливо, как Йорна Матильдесена, который сидит вертит в руках прутик. А рядом сидит Вальборг, Вальборг из Эйры, и вяжет чулок, она скатала его, чтоб был покороче, стальные спицы поблескивают на солнце. Быть такого не может, чтобы ворона ему примерещилась!
- Вы не видели, куда она полетела? - продолжал он допытываться.
- Ворона? Нет, никакой вороны мы не видели, - ответил Йорн.
- На восток или на запад?
Вальборг начинает ему удивляться и говорит:
- Пошто вы меня пугаете!
- Да брось ты! - отвечает Август. - Только я не понимаю, чего вороне понадобилось в горах.
- Н-да, - соглашается Вальборг. - Не иначе, она прилетела с пятничной вестью.
Август бросает на Вальборг снисходительный взгляд. Ну ясно, ворона - пятничная птица, которая по пятницам разносит дурные вести. Подобных глупостей он не слыхал нигде, кроме как здесь, хотя побывал во всех вороньих странах без исключения. Почему так не говорят про страуса или пингвина, которых ему тоже довелось видеть? А потом, разве и ворона, и пятница не в руке Божией и не под покровительством Божиим?
Август подсмеивается над Вальборг, которая верит в колдовство и масонство.
- Меня самого шпыняли тем, что я родился в пятницу, и обзывали пятничным отродьем, но я уже пережил, считай, четыре тысячи пятниц и пока еще жив!
- Да я просто так сказала, - бормочет Вальборг.