На дорожные работы приходили посмотреть господа из Сегельфосской усадьбы. Гордон Тидеманн и фру Юлия, а иногда и фрекен Марна, та, что гостила до этого в Хельгеланне у своей сестры, вышедшей замуж за Ромео Кноффа. Фрекен Марна была светловолосой, как и ее мать, старая хозяйка усадьбы, и постарше Гордона, ей было уже под тридцать, приятная дама, с ровным, спокойным голосом, слишком уж спокойная, даже слегка апатичная.
Приходили и кое-кто из городских, аптекарь Хольм, начальник телеграфа с супругой, почтмейстер Хаген с супругой. Появление дам неизменно раззадоривало рабочих, те, кто бурили скважины, принимались насвистывать и распевать, а те, кто вели кладку, ворочали и подымали камни, помогая себе громкими криками. Особенно на них действовало присутствие фрекен Марны, похоже, все они были по уши в нее влюблены.
Она могла прийти и сказать:
- Вы так весело пели, я просто не могла сюда не подняться.
Адольф предлагает:
- Хотите ударить по буру?
- Я не сумею, - говорит она, покачав головой.
- Попробуйте!
- Да вы сумасшедший! Я же попала вам по руке.
Влюбленный парень, совершенно одурев:
- Ну и пусть, это же вы.
В ответ она улыбалась, но глаза у нее были потуплены, это придавало ее лицу лукавое выражение, словно она думала о чем-то своем.
Рабочие удивлялись, как это фрекен Марна до сих пор и не замужем, и толковали промеж себя: отчего так? Видать, она из переборчивых. Франсис из Трённелага понахальнее остальных, он все еще ходит с забинтованной головой, и получает пособие по болезни, и живет в полном довольстве, он говорит:
- Сдается мне, она не охоча до мужиков.
Ослепленный любовью Адольф встает на защиту ее репутации:
- Все у нее в порядке, я за это ручаюсь. А ты, Франсис, всегда был свиньей и кадастром, не пропустишь спокойно ни одной юбки…
Как-то раз пришел Давидсен, редактор и издатель "Сегельфосского вестника", он хотел написать заметку о строительстве новой дороги. Поскольку Подручного на месте не оказалось, то он обратился к рабочим, взял бумагу и карандаш и стал задавать вопросы. Но рабочие относились к редактору и издателю Давидсену без всякого почтения. Газету его они не читали, зато у них был нюх, и они слышали, какого мнения о нем в городе. В сущности, он был человек способный, к тому же трудяга, хорошо, ему помогала одна из дочек, ведь каждую неделю он собственноручно набирал свою маленькую газету, добывая таким образом средства к существованию. Однако люди его ни во что не ставили, главным образом потому, наверное, что он очень скромно одевался и скромно себя держал. А поскольку он, по сути дела, был всего лишь наборщиком и печатником, его не причисляли к городским шишкам. Давидсен исповедовал здравые, умеренные воззрения и имел обширные познания в области социологии; когда он попал в члены уездной управы, обнаружилось, что он умеет отстаивать свои позиции в отличие от школьных учителей, которые ничего-то не знали и ни о чем не задумывались, зато считали себя радикалами.
Сердяга Давидсен, длинный, тощий, в потертом костюме, отец пятерых детей, владелец двух наборных касс и ручного печатного станка, одним словом, бедняк, голытьба.
Рабочие и не думали давать ему вразумительные ответы. Когда он понял, что они над ним потешаются, то повел себя неправильно: дал волю своему раздражению и затеял с ними дискуссию. Этим он ничего не добился, они говорили на языке, принятом среди работяг, остроумно и безо всякой логики, и несли ахинею на потеху своим товарищам. Франсис все еще не работал, гораздый на каверзы, он отколол следующий номер: под шумок поджег за спиной у редактора использованный сикритовый патрон, и тот начал плавиться. Он своего добился: рабочие заржали, редактор отпрянул в сторону.
- Напрасно вы это сделали, - сказал он Франсису.
Тот, посмеиваясь:
- Здесь в горах мы вынуждены производить взрывы.
- Но ведь не без предупреждения же?
Молчание.
Давидсен снова сделал неверный ход, он принялся их урезонивать:
- Неужели же, чтоб посмеяться, вам достаточно такой малости? Этот человек позволил себе просто-напросто грубую выходку, разве вы этого не понимаете? Мне жаль вас, люди, если подобная выходка способна вас позабавить и рассмешить! Вот чем вы от нас ото всех отличаетесь - хамством, и вовсю этим пользуетесь. Во всех наших битвах вы прибегаете именно к этому оружию. Немного же вам нужно! А вам, ребята, надо бы дорожить своей честью и стремиться к тому, чтобы выйти из этого примитивного состояния, но у вас даже нету такой потребности. У негра и у того есть стремление и желание подняться чуть выше своих товарищей, а у вас и этого нет, у вас с негром ничего общего, кроме луженой глотки и прожорливости…
Его перебивают:
- Так у нас и черной кожи нет.
- Рабочие должны быть людьми гордыми, слишком гордыми для того, чтобы быть примитивными.
- Франсис, вставь-ка ему еще один патрон!
- Прощайте, ребята, подумайте над моими словами! - проговорил Давидсен и ушел.
- Ну и идиот! - сказали рабочие. - Подумайте над моими словами, сядьте-ка, ребята, и подумайте над моими словами! Ха-ха-ха!..
Однажды на строительство дороги пришел адвокат Петтерсен. Это тот самый, которого зовут Чубуком, сказали рабочие, они знали про него все. Знали, что он безжалостно взыскивал недоимки, что он пускал по миру несостоятельных должников и зарабатывал на мелких параграфах большущие деньги. Он вызывал у них уважение. К тому же он теперь стал еще главой Сегельфосского сберегательного банка, директором банка.
А однажды пришли доктор Лунд и его супруга…
VI
Уездный врач Лунд знал многих рабочих, ведь он их лечил, они поздоровались с ним честь по чести, приподняв шапки. При виде же докторши бригада всколыхнулась, все поснимали шапки, крайние подталкивали друг друга и перешептывались: "Ты ее видел?" Сама же докторша стояла и поглядывала на Подручного, которому в это время понадобилось что-то в ящике с инструментами.
- Тебе этот человек никого не напоминает? - спросила она мужа.
- Кто, он? Должно быть, это десятник, - ответил доктор.
- Он до того похож… он похож…
- Ну не все ли равно!
Доктор заговорил с рабочими, заговорил с пациентами, с Франсисом из Трённелага:
- Покажи-ка, где это тебя поддели на рога и перебросили через стенку.
Ему показали, и он покачал головой:
- Ты еще дешево отделался.
Фру Лунд подходит к Подручному, который все еще роется в ящике с инструментами. Смотрит на него и говорит:
- Добрый день, Август!
Подручный поднимает голову, испуганно оглядывается по сторонам и молчит.
- Разве ты не Август?
- Я… я здесь подручный.
- Я тебя узнала, - говорит фру Лунд.
Подручный наклоняется к ящику.
Фру Лунд:
- Тебе неприятно, что я тебя узнала?
- Оставьте! Что вам до меня?
Она смеется:
- Меня зовут Эстер… я из Поллена, помнишь?
Подручный забеспокоился:
- Не надо, чтобы доктор… и остальные… нов первую очередь доктор, не надо, чтобы он вас слышал!
- Карстен, иди сюда! Тут старый знакомец!
Доктор проявил не меньше интереса, чем его жена, он тоже признал Августа, поздоровался с ним за руку и посмеялся над тем, что тот хотел спрятаться. У них завязался длинный разговор. Август сказал, ему невесело, когда ему напоминают о Поллене, он повел себя там не так, как следовало бы.
- Отчего же? - удивился доктор. - Ты со всеми обошелся по справедливости.
- Выходит, что нет.
- Ну как же, ведь Поулине… по-моему, ее звали Поулине?
- Да, - подтвердила фру Лунд.
- Она же за тебя сполна рассчиталась. Между прочим, из твоих же собственных денег, так что ты никому не должен. Неужели тебе не известно?
- Нет. Мне ничего не известно. Говорите, из моих собственных денег?
- Ты даже этого не знаешь! Да еще осталась огромная сумма, как я слышал.
Август просиял:
- Это они, должно быть, пустили фабрику?
- Где же ты столько времени пропадал? - спросил доктор. - Фабрика? Вот про это не знаю. Эстер, там была фабрика?
- Да. У тебя ж были там акции, но ты получил свои деньги назад.
- Может, они ее продали? - спросил Август. - Ну и глупо. Будь я там, этого бы никогда не случилось. Отличная фабрика, помню, внутри стальные балки, а крыша железная.
- Ты же выиграл кучу денег, - сообщил доктор. - В лотерею, что ли. Эстер, наверняка ты знаешь больше меня.
- Да, невероятную кучу денег. Поулине ими распорядилась.
- Вон как, - произнес Август.
Доктор посмотрел на часы:
- Нам пора, в четыре у меня начнется прием. Август, давай приходи к нам, и мы тебе все расскажем. Я помню, как мы, бывало, беседовали. До чего приятно снова тебя увидеть! Но как же это ты ничегошеньки не знаешь, неужели прошло столько времени? Когда же это было, Эстер? Ну не важно. Ты небось опять побывал в Южной Америке? Загляни к нам как-нибудь, у нас двое мальчишек, им будет интересно.
Доктор и фру Лунд попрощались с ним за руку и ушли.
Рабочих, понятно, разбирало любопытство, и они решились задать своему десятнику вопрос-другой. А десятник - что ж, он не стал отпираться: да, это старые знакомые, давнишние друзья, он знавал их в те дни, когда был еще хоть куда! Старик воспрял духом, он вернул себе имя, его звали Август, он вновь почувствовал себя человеком, стал самим собою. Как давно это было, будто во сне. Да, они его знакомые и добрые друзья…
- И фру Лунд тоже?
- Фру… Эстер? Да она не раз сиживала у меня на коленях. Я ж ее крестный.
- Красивая, бес бы ее побрал!
- Можно сказать, это моя заслуга, что из них с доктором вышла пара.
- А что, он на ней не хотел жениться?
- Женился-таки. Правда, пришлось мне в это дело вмешаться.
Франсис:
- Ага, стало быть, он с ней чересчур близко сошелся?
Адольф:
- Ну и свинья же ты, Франсис! Она вовсе не из таких.
- Да, - подтвердил Август, - в этом отношении она не уступит любой благородной даме, которая ходит в шелках и золоте.
- Просто удивительно, что ты снова здесь с ними встретился! - сказали рабочие.
- Ваша правда! Я, конечно, давно знал, что они здесь, только не хотел себя обнаруживать.
- Почему же?
- Да кто я такой? Не их поля ягода.
- Ты ничем не хуже! - сказали они ободряюще.
Август отмахнулся:
- Это сейчас-то? Нет, сейчас я ничто. То ли дело раньше. Когда у меня была большая фабрика и несколько сотен рабочих.
- Да ну! У тебя и правда была фабрика?
- Все, больше ни слова, - пробормотал Август и снова стал рыться в ящике с инструментами.
Встреча с докторской четой подбодрила Августа и дала ему пищу для размышлений. У него, оказывается, есть деньги, все долги в Поллене уплачены, да еще осталось сверх того. Но как эти деньги получить? Где они?
Нельзя сказать, чтобы он сидел на мели, Сегельфосс - удобная стоянка для странника: с самого начала ему были обеспечены стол и кров, да, а теперь вот хозяин отвалил ему неплохой куш. Только что это для такого человека, как Август, с его южноамериканскими замашками! Когда он управился с отправкой за границу денежных переводов - а их было так много, не дай Бог пропустить какую-нибудь страну, - кошелек его здорово отощал. Правда, сколько-то он потратил на красную с зеленым материю для Вальборгиз Эйры, потому что муж ее, пропащий Йорн Матильдесен, чуть ли не валялся у него в ногах. Сколько-то ушло на покупку лошади для Тобиаса из Южного селения, того самого погорельца. Одно, другое, третье, деньги так и текли у него между пальцев, кое-что он проиграл в карты. В карты? Ну да. А чего тут удивляться? Кто сказал, что азартные игры и спекуляция чужды ему и глубоко противны? Дерзать и выигрывать, рисковать и просаживаться, ставить на кон, вести игру…
Все началось самым невинным образом. По вечерам в его каморку захаживал Стеффен, работник в усадьбе, и кое-кто из городских лавочников помельче. Ведь лучшего способа коротать время и не придумаешь! Где только Подручному не доводилось бродяжить, Боже милостивый, сколько же он перевидал людей и птиц, торговли и ремесел, пород деревьев и горных хребтов! А еще приходил цыган Отто Александер, этот приходил в свободные вечера, когда ему не надо было коптить лосося вместе со старой хозяйкой. Цыган так и зыркал глазами по сторонам, задерживая их на полке, где у Августа лежали большая толстая книга и совсем маленькая. С этого все и началось.
- Подручный, что это за книга? - спрашивает цыган про большую.
- Русская Библия, - отвечает Август.
- Дай нам посмотреть! - попросили они.
Август надел пенсне и показал им Библию, она была в кожаном переплете с бронзовыми уголками.
- В руки не дам, а то захватаете, - сказал он и начал ее перелистывать, не забывая при этом креститься.
Гости глазели на диковинные буквы и дивились.
- И ты можешь прочесть, что в ней написано? - спросили они.
Август улыбнулся с таким видом, словно ему ничего не стоило прочесть Библию от корки до корки.
- А на что тебе русская Библия?
- В ней больше силы, - ответил Август.
- Как это больше? Откуда ты знаешь?
- На нее кладут руку, когда дают клятву, а наша Библия для этого не годится. А еще она может связывать и разрешать.
Они об этом немного потолковали. Август держался таинственно и не открывал, что именно его Библия может связывать и разрешать, однако утверждал, что собственными глазами видел, какая в ней заключена великая сила.
- Ты ее не продашь? - спрашивает один из лавочников. Не иначе, этот шаромыжник вознамерился перепродать священную книгу, чтоб на ней заработать. Пробы на нем ставить негде!
Август торжественно отказался: русская Библия - его достояние, и, пока он жив, он с ней никогда не расстанется.
Цыган снова стал шнырять глазами:
- А вон та маленькая, это что за книга? Да неужто же…
- Это молитвенник, - отвечает Август.
- Это карточная колода, - говорит цыган, протягивая руку к полке.
Она лежала на самом виду, как нарочно для того, чтобы ее заметили, взяли и пустили в дело, и что удивительно, первым ее углядел цыган. Август сказал:
- Оставь мои вещи в покое!
- Это карточная колода! - повторил цыган.
Август:
- Да не может этого быть, откуда же ей там взяться… Прямо колдовство какое-то! У меня там лежал молитвенник, а теперь исчез, и вместо него - карточная колода.
- Ха-ха-ха! - рассмеялись гости и предложили: - Давайте-ка ее опробуем. Подручный, тебе сдавать!
Август перекрестился:
- Я к ней и не притронусь!
Они стали играть без него, а ему оставалось только смотреть. Ставки были мизерные, они проигрывали и выигрывали, выигрывали и проигрывали. Август смотрел, как они входили в азарт, отпускали смачные ругательства и горячились, один так швырнул на стол целую крону…
- Я всегда могу сыграть партию-другую, - произнес Август.
Деньги его стали таять, и быстро, блестящие кроны одна за другой перекочевывали к партнерам. Вначале он сидел точно по принуждению, с постной физиономией, нехотя забирал выигрыш, а чаще всего оставлял на следующий кон и удваивал ставку; вид у него был такой, словно его силком вовлекли в эту жалкую игру на кроны и эре, которая его ничуть не интересовала. Остальные горячились, тяжело били картами по столу, а уж ругательствами сыпали так, что хоть святых выноси. Август с готовностью выкладывал деньги на стол.
- Ты проигрываешь, - говорили ему.
- По-вашему, это проигрыш? - отвечал он. - А ну сдавай!
Тут он был с ними строг, нечего травить баланду и отвлекать друг друга. Не похоже было, чтобы Август собирался стреляться из своего револьвера, когда деньги у него кончатся, но игра - игра его захватила, он оживился, с одобрением кивал, если она велась бойко и с жаром, тянулся за картами прежде, чем ему успевали сдать.
- Опять ты проиграл, - говорили ему.
- Сдавай! Да поживее!
- Чего ж ты не крестишься? - поддразнивали его. - Что, помогает тебе твоя русская Библия?
О, эти недоумки и остолопы, они думали, он переживает из-за проигранных денег и, как только останется без гроша, пойдет с горя и утопится в Сегельфоссе. Сами же они, выиграв крону, торжествовали и, сгибаясь от радостного смеха чуть ли не пополам, спешили запихнуть ее в жилетный карман. Август клал руку поверх карт, клал обе узловатые руки поверх карт и заказывал втемную. Втемную.
Ему пошла хорошая карта, и несколько раз он выиграл, после этого он уже не знал удержу, старческие его глаза горели.
- Стоим или удваиваем! - сказал он, опять не посмотрев в карты.
Остальные переглянулись, покачали головами и бросили карты на стол.
- Стоим или удваиваем! - подначил он цыгана.
Цыган клюнул. Но, забирая свои карты обратно, он прихватил одну лишнюю и торопливо сбросил другую. Раздались крики:
- Это надувательство! Сдавайте по новой!
Август, которого это касалось самым прямым образом, ничего не заметил. Чумазое лицо у цыгана побелело, губы задергались.
Когда Август проиграл, все закричали:
- Но это ж обман! Вам надо было сдать по новой и взять нас в игру. Ты хапнул валета и сбросил семерку, - сказали они цыгану.
- Я и без валета бы выиграл, - сказал цыган.
Уходя, один из лавочников вздумал было втихаря прикарманить карточную колоду. Август остановил его:
- Давай-ка ее сюда!
- Ты же сказал, она не твоя.
- Давай сюда карты! - повторил Август…
Мелкие происшествия, мелкие разногласия, однако же игра по вечерам продолжалась. Захаживали новые люди, приходил Йорн Матильдесен. У этого денег отроду не водилось, но Август давал ему по кроне за то, чтобы он караулил на улице и барабанил по стеклу, завидя на горизонте кого-нибудь из дорожных рабочих. Интуиция и опыт подсказывали Августу, что со своими подчиненными играть не стоит.
Он проигрывал и выигрывал и снова проигрывал. Иной раз столько, что ему приходилось выкладывать ассигнацию, но он и виду не подавал, что расстроен. Наоборот, казалось, вечера за картами доставляют ему удовольствие. Как-то он надумал отправить за границу еще несколько денежных переводов, что всегда влетало в копеечку, и тут выяснилось, что денег у него теперь кот наплакал. Ну и что прикажете с ними делать? Остается только одно - спустить в карты!
Однажды вечером он отправился после ужина к доктору, ему был оказан радушный прием, с ним беседовали, поднесли угощение. Доктор Лунд успел уже переговорить с судьей о сбережениях Августа в Поллене, скорее всего их поместили в банк в Будё или Тронхейме, это надо выяснить.
- Деньги на тебя как с неба свалились, по нынешним временам это неслыханное везение.
- Интересно, сколько? - спросил Август.
Этого доктор не знал, а фру Лунд у себя в селении слыхала только, что речь шла о порядочной сумме.
Август разговорился с ней о том, кто из полленцев умер, а кто еще жив, время от времени она получала письма от матери, и новостей у нее был ворох.
Август спросил, как поживает Эдеварт.
- Эдеварт?
- Эдеварт Андреассен, вы его знаете.