Возглас Гюдена долетел до слуха молодого вождя шуанов и его свирепого адъютанта. Роялисты бросились было вспять, но Крадись-по-Земле звериным криком остановил их; молодой вожак вполголоса подал две-три команды, Крадись-по-Земле повторил их шуанам на нижнебретонском наречии, и они отступили с большим искусством, озадачившим республиканских солдат и даже их командира. По первому приказу самые крепкие шуаны построились в одну линию, образовав внушительный фронт, за ними укрылись раненые и остальные шуаны, чтобы заряжать передовым ружья. Затем с нежданной легкостью, пример которой недавно показал Крадись-по-Земле, раненые, а вслед за ними половина отряда шуанов вскарабкались на бугор справа от дороги, спрятались наверху, и синие уже видели только их энергичные лица. Шуаны укрылись за деревьями и направили стволы своих ружей на оставшуюся внизу часть республиканского конвоя, которая по команде Юло быстро выстроилась на дороге, желая противопоставить противнику равный фронт. Шуаны постепенно отступали со своей позиции, отстреливаясь и поворачивая таким образом, чтобы быть под прикрытием огня своих товарищей. Достигнув придорожной канавы, они, в свою очередь, взобрались на косогор, гребень которого заняли их собратья, и присоединились к ним, стойко выдерживая меткий огонь республиканцев, усеявший канаву трупами. С косогора шуаны отвечали не менее убийственным огнем. В это время на поле сражения бегом примчалась фужерская Национальная гвардия, и ее появление прекратило бой. Национальные гвардейцы и несколько разгорячившихся солдат уже перескочили через канаву, намереваясь броситься в лес, но командир крикнул громовым голосом:
- Эй! Вы что? Хотите, чтобы вас ухлопали?
Тогда они присоединились к республиканскому отряду, за которым осталось поле битвы, хотя и ценой немалых потерь. Все солдаты вскинули на штыки свои старые треуголки и, подняв ружья, два раза дружно крикнули: "Да здравствует Республика!" Даже раненые, сидевшие на обочине дороги, разделяли общий восторг, а Юло, сжав руку Жерара, сказал:
- А? Вот это удальцы так удальцы!
Мерлю было поручено похоронить мертвых в придорожном овраге. Остальные занялись отправкой раненых. На соседних фермах реквизировали лошадей, телеги и спешно уложили раненых солдат на одежду, снятую с убитых. Перед уходом фужерская Национальная гвардия передала Юло тяжело раненного шуана - его подобрали у крутого откоса, по которому ускользнули враги, меж тем как умирающему изменили силы, и он скатился вниз.
- Спасибо за помощь, граждане, - сказал Юло. - Разрази меня гром! Без вас нам пришлось бы туго. Берегитесь и вы! Война началась. Прощайте, храбрецы!
Затем он повернулся к пленному:
- Как зовут твоего начальника?
- Молодец.
- Кто это?.. Крадись-по-Земле?
- Нет. Молодец.
- Откуда явился ваш Молодец?
На этот вопрос королевский егерь ничего не ответил, угрюмое и свирепое лицо его исказилось от боли; он взял четки и принялся читать молитвы.
- Молодец - это, верно, тот молодой аристократ в черном галстуке? Он послан сюда тираном и его сообщниками, Питтом и Кобургом...
Шуан, видимо плохо разбиравшийся в политике, гордо поднял голову.
- Послан богом и королем!
Он произнес эти слова с энергией, исчерпавшей его силы. Командир увидел, что трудно допрашивать умирающего человека, чье поведение обличало темный фанатизм, и, нахмурив брови, отвернулся от него. Два солдата - друзья тех часовых, которых Крадись-по-Земле так зверски уложил ударом кнута на обочине дороги, где они и погибли оба, - отступили на несколько шагов и прицелились в шуана; неподвижные глаза его не опустились перед наведенными на него ружьями; оба выстрелили в упор, и он упал. Но, когда солдаты подошли, чтобы снять с него одежду, он крикнул все еще звучным голосом:
- Да здравствует король!
- Ладно, ладно, мошенник! - сказал Сердцевед. - Ступай угощаться лепешками у доброй своей богородицы!.. Гляди, пожалуйста: думали, что он скапутился, а он кричит нам прямо под нос: "Да здравствует тиран!"
- Командир, вот и документ этого разбойника, - сказал Скороход.
- Ого-го! - воскликнул Сердцевед. - Идите-ка поглядите на этого божьего пехотинца. Какая у него роспись на брюхе!
Юло и несколько солдат обступили обнаженное тело шуана и заметили на груди у него синеватую татуировку - изображение пылающего сердца. То был условный знак посвящения в братство Сердца господня. Под этим изображением Юло разобрал слова: "Мари Ламбрекен" - должно быть, имя шуана.
- Ну, Сердцевед, видел? - сказал Скороход. - А вот сто декад будешь думать - не догадаешься, для чего нужна эта штука!
- Да разве я понимаю толк в папских мундирах! - ответил Сердцевед.
- Пехтура несчастная, когда же ты образуешься? - подхватил Скороход. - Как ты не понимаешь, что этому гусю лапчатому обещано воскресение из мертвых, вот он и разрисовал себе зоб, чтобы его опознали.
На эту шутку, не лишенную основания, невольно улыбнулся даже Юло, разделяя общее веселье. Тем временем Мерль похоронил убитых, а раненых товарищи с трудом разместили на двух телегах. Солдаты по собственному почину построились двумя колоннами вдоль этих импровизированных санитарных повозок, и отряд двинулся вниз по горному склону, обращенному к Мэну, откуда видна красивая долина Пелерины, соперница куэнонской долины. Юло в сопровождении своих друзей, Мерля и Жерара, медленно шел за солдатами, поглощенный одной мыслью: как бы добраться без новых злоключений до Эрне, где раненым могли оказать помощь. Это сражение, оставшееся почти неизвестным среди больших событий, назревавших тогда во Франции, получило название по той местности, где оно произошло. Впрочем, на него обратили некоторое внимание на западе Франции, и жители ее, встревоженные новым восстанием шуанов, заметили перемену в их военной тактике: раньше эти люди не решились бы напасть на такой значительный отряд. Юло предполагал, что тот молодой роялист, которого он приметил, был Молодец - новый вождь шуанов, присланный во Францию принцами, и что, по обыкновению роялистов, он скрывал свое имя и титул под боевой кличкой. Этим обстоятельством командир полубригады после печальной своей победы встревожился не меньше, чем в ту минуту, когда заподозрил засаду на дороге; несколько раз он оглядывался, смотрел на плоскую вершину Пелерины; порою с той стороны все еще доносился далекий звук барабанов Национальной гвардии, которая спускалась в долину Куэнона, в то время как синие спускались в долину Пелерины.
- Кто из вас может разгадать, ради чего напали на нас шуаны? - спросил он двух своих друзей. - Для них ружейные выстрелы - дело коммерческое, а я все еще не вижу, что они тут выгадали? Ведь они потеряли самое малое сто человек, а мы - меньше шестидесяти, -добавил он, вздернув для изображения улыбки правую щеку и прищурив глаз. - Разрази меня гром! Не понимаю такой торговой сделки. Дураки! К чему им было нападать на нас? Мы бы проскочили благополучно, как письма по почте, и я не знаю, зачем им понадобилось дырявить пулями наших солдат!
И он жестом сожаления указал на две телеги, нагруженные ранеными.
- Может, они просто хотели поздороваться с нами, - добавил он.
- Но, командир, они на этом заработали полтораста наших олухов, - ответил Мерль.
- Да ведь если бы новобранцы и попрыгали в лес, как лягушки, мы не стали бы их оттуда вылавливать, особенно после того, как нас угостили залпом, - возразил Юло. - Нет, нет, по-моему, тут что-то кроется!..
Он еще раз оглянулся и посмотрел на Пелерину.
- Стой! - воскликнул он. - Поглядите!
Хотя офицеры были уже далеко от роковой площадки, опытным глазом они различили там Крадись-по-Земле и еще нескольких шуанов.
- Шире шаг! - крикнул Юло своему отряду. - Живей раздвигайте циркули да подгоняйте лошадей! Что у них, ноги закоченели? Может, эти клячи тоже состоят на службе у Питта и Кобурга?
Слова его заставили маленький отряд двигаться быстрее.
- Да, в эту тайну, мне думается, трудно проникнуть, - сказал Юло двум своим офицерам, - и дай бог, друзья, чтобы нам не пришлось ее разгадывать в Эрне ружейной пальбой. Очень боюсь, как бы не оказалось, что верноподданные короля перерезали нам дорогу на Майенну.
Стратегическая задача, от которой топорщились усы командира Юло, в эту минуту не меньше беспокоила и людей, замеченных им на вершине Пелерины. Лишь только умолк на ней треск барабана фужерской Национальной гвардии и Крадись-по-Земле увидел, что синие уже спустились по длинному склону, он весело издал крик совы, и шуаны появились вновь, но уже в меньшем количестве. Многие из них, вероятно, заняты были перевязкой раненых в деревне Пелерина, расположенной на склоне горы, обращенном к долине Куэнона. Два-три начальника королевских егерей подошли к Крадись-по-Земле. В нескольких шагах от них на глыбе гранита сидел их молодой предводитель и, казалось, погружен был в мысли о трудностях, с которыми ему сразу пришлось столкнуться в своих военных действиях. Крадись-по-Земле приложил козырьком руку ко лбу, защищая глаза от яркого солнца, и печально посмотрел на дорогу, по которой республиканцы пересекали долину Пелерины. Маленькие черные и пронизывающие глазки шуана пытались разглядеть, что происходит на другом горном склоне, у края долины.
- Синие перехватят почту, - угрюмо сказал один из главарей, ближе всех стоявший к Крадись-по-Земле.
- Ради святой Анны Орейской, скажи: зачем ты заставил нас драться? - спросил другой. - Для того чтобы спасти твою шкуру?
В ответ на эти вопросы Крадись-по-Земле бросил на него взгляд, словно напоенный ядом, и стукнул о землю тяжелым карабином.
- Разве я командир? - сказал он и, помолчав, добавил, указывая на остатки отряда Юло: - Дрались бы все, как я, синим бы от нас не уйти, ни одному! Может, тогда дилижанс и доехал бы сюда.
- А что же, по-твоему, они вздумали бы провожать дилижанс или задержали бы его, если бы мы дали им спокойно пройти? - сказал третий. - Ты просто хотел спасти свою поганую шкуру: ведь ты не знал, что синие идут по дороге. Из-за этого борова, - добавил оратор, поворачиваясь к остальным, - да, из-за этого борова синие нам пустили кровь, да еще мы потеряем двадцать тысяч франков чистым золотом...
- Сам ты боров! - крикнул Крадись-по-Земле и, отступив на три шага, прицелился в обидчика. - Нет у тебя ненависти к синим, ты золото любишь! Грешник окаянный! Ты в этом году не был у причастия, вот и умрешь без исповеди.
Это оскорбление возмутило шуана, он побледнел и с глухим рычаньем взял на прицел Крадись-по-Земле. Молодой предводитель бросился между ними и выбил у них из рук оружие, ударив по карабинам стволом своего ружья; затем он потребовал, чтобы ему объяснили причину ссоры: разговор шел на нижнебретонском наречии, мало ему знакомом.
- Маркиз, - сказал Крадись-по-Земле, заканчивая свою речь, - совсем напрасно они на меня злятся. И к тому же я позади оставил Хватай-Каравая, а уж он, поди, сумеет спасти дилижанс от когтей этих воров.
И шуан указал рукой на отряд синих: для верных служителей алтаря и трона все синие были убийцами Людовика XVI и разбойниками.
- Как? - гневно воскликнул молодой человек. - Значит, вы задержались тут для того, чтобы остановить дилижанс? Вы трусы, вы не могли одержать победу в первом сражении, которым я командовал! А впрочем, как можно побеждать при таких намерениях? Так, значит, защитники бога и короля - грабители? Клянусь святой Анной Орейской, наше дело воевать с Республикой, а не с дилижансами. Впредь всякий, кто окажется виновным в таком позорном разбое, не получит отпущения грехов и лишится милостей, предназначенных для храбрых служителей короля.
В толпе шуанов поднялся глухой ропот. Ясно было, что авторитет нового вождя, который он с трудом установил среди этой недисциплинированной орды, вот-вот рухнет. Это возмущение не укрылось от молодого человека, и он уже искал способ, как спасти свою честь командира. Вдруг в наступившей тишине раздался быстрый конский топот. Все повернули голову в ту сторону, откуда он приближался. Показалась молодая женщина, сидевшая в седле на маленькой бретонской лошадке; заметив среди шуанов молодого человека, всадница пустила лошадь галопом, чтобы поскорее подъехать к отряду.
- Что с вами? - спросила она, переводя взгляд с шуанов на их вождя.
- Поверите ли, сударыня! Они подстерегают почтовый дилижанс, который выехал из Майенны в Фужер, и намереваются его ограбить. А ведь мы только что сражались ради освобождения наших фужерских молодцов, понесли большие потери и не могли уничтожить синих!
- Так в чем же тут горе? - спросила молодая дама, врожденным женским чутьем разгадав тайну этой сцены. - Вы потеряли людей, но в них у нас никогда не будет недостатка. Почта везет деньги, а нам они всегда нужны! Похороним наших покойников, они попадут на небо, а деньги возьмем, и пусть они достанутся всем этим молодцам. В чем же беда?
Шуаны единодушно одобрили улыбками ее речь.
- Неужели в этом нет ничего дурного, что заставило бы вас покраснеть? - тихо спросил молодой человек. - И разве вы уж так нуждаетесь в деньгах, что вам приходится добывать их на большой дороге?
- Я до такой степени изголодалась по деньгам, маркиз, что, кажется, отдала бы в заклад свое сердце, если бы его не похитили у меня! - сказала она, кокетливо улыбаясь ему. - Но откуда вы явились, если думаете, что можно пользоваться шуанами, не давая им иной раз пограбить синих? Разве вы не знаете поговорки: "вороват, как сова"? А что такое шуан? К тому же, - произнесла она громко, - ведь это справедливое дело. Разве синие не захватили все имущество церкви и наше имущество?
Слова эти были встречены довольным гулом, совсем не походившим на то рычанье, которым шуаны ответили маркизу. Лицо молодого человека омрачилось; он отвел даму в сторону и спросил ее с явным недовольством, но тоном благовоспитанного человека:
- Приглашенные приедут в назначенный день в Виветьер?
- Да, - ответила она, - все приедут: Ответчик, Большой Жак и, может быть, Фердинанд.
- Разрешите мне вернуться туда. Я не могу в своем присутствии допускать подобный разбой... Да, сударыня, я говорю - "разбой"! Стать жертвой воровства, - в этом есть какое-то благородство, но...
- Хорошо, - перебила она его, - я получу вашу долю, благодарю вас за то, что вы уступаете ее мне... Эта прибавка к моей добыче мне очень пригодится. Матушка так давно не присылала мне денег, что я в отчаянии...
- Прощайте! - воскликнул маркиз.
Он отошел, но молодая дама быстро нагнала его.
- Почему бы вам не остаться со мною? - спросила она, бросив на него взгляд деспотический и ласковый, каким женщины, имеющие право на уважение мужчины, так хорошо умеют выражать свои желания.
- Но вы же собираетесь ограбить дилижанс?
- Ограбить? - возразила она. - Какое странное слово! Позвольте вам объяснить...
- Не надо, - сказал он и, взяв ее руки, поцеловал их с небрежной галантностью придворного. - Выслушайте меня, - продолжал он, помолчав. - Если я буду тут, когда захватят дилижанс, наши люди убьют меня, потому что я их...
- Вы их не убьете, - горячо возразила она, - потому что они свяжут вам руки, при всем почтении к вашему рангу. А после того как они возьмут с республиканцев контрибуцию, необходимую для их снаряжения, пропитания и для покупки пороха, они слепо будут вам повиноваться...
- И вы хотите, чтобы я тут командовал? Если жизнь моя необходима для дела, которое я защищаю, то все же позвольте мне сохранить мою честь. Уйдя отсюда, я могу и не знать об этой подлости. Я вернусь позднее проводить вас.
И он быстро ушел. Молодая дама с явным огорчением смотрела ему вслед, прислушиваясь к звуку его шагов. Постепенно шорох сухих листьев стих, но еще несколько минут она не двигалась с места, словно ее ошеломило это объяснение. Затем она поспешно вернулась к шуанам. Вдруг она сделала презрительный жест и сказала Крадись-по-Земле, который помог ей сойти с лошади:
- Этот молодой человек хочет вести с Республикой войну по всем правилам!.. Ну что же, пройдет несколько дней, и он переменит свое мнение!.. "Но как он обошелся со мной!" - добавила она про себя.
Она села на глыбу гранита, где раньше сидел маркиз, и молча стала дожидаться появления дилижанса. Довольно знаменательным феноменом эпохи была эта молодая аристократка, которую бурные страсти бросили в борьбу монархий против духа времени, а пылкие чувства толкнули на плачевные поступки, хотя она, если можно так выразиться, не была сообщницей; в этом отношении она походила на многих женщин, которых увлекала экзальтация, нередко воодушевлявшая их и на подвиги. Немало женщин, захваченных, подобно ей, ураганом событий, играли тогда роль героическую или достойную осуждения. У роялистов не было более преданных, более деятельных эмиссаров, чем эти смелые особы, но ни одной из воительниц роялистской партии не приходилось так ужасно искупать заблуждения своей преданности и пагубное свое положение, запретное для женского пола, искупать таким отчаянием, какое испытала эта дама, когда она сидела на гранитной глыбе у дороги, невольно восхищаясь благородным презрением и честностью молодого вождя шуанов. Постепенно она погрузилась в глубокую задумчивость. Горькие воспоминания пробудили в ней тоску о невинности ее юных лет, и она пожалела, что не стала жертвой революции, победоносное шествие которой не могли остановить столь слабые руки.