Маугли кивнул и стал смотреть в окно. Там было написано: "Фукусима - следующая Сасакино". На платформе кое-кто ел гречневую лапшу. Где-то продавец громко зазывал попробовать "радийные" пампушки. Маугли не понял, что это за пампушки, и уже хотел было спросить Акелу, но решил, что и тот, скорее всего, не знает, - и не стал. По платформе пробежало несколько железнодорожных служащих в фуражках… Старичок с рюкзаком за плечами отвешивал прощальные поклоны пожилой женщине, державшей за руку ребёнка. Тот вертел в руках и полизывал голову облупленного пупса. Обезьяны! Все обезьяны! Если так настроиться, все вокруг действительно выглядят как обезьяны. Маугли снова не мог удержаться от смеха.
Пронзительно прозвенел звонок к отправлению. Люди на платформе засуетились, побежали к вагонам.
- Доброй охоты всем, кто соблюдает Закон! - прошептал про себя Маугли и глянул на Акелу, сидевшего рядом.
Тот уже дремал, сложив руки на груди. "Так какой же Закон - Закон джунглей?" - хотел спросить у Акелы Маугли, но решил пока не спрашивать ни о чём.
Раздался паровозный гудок, и состав покатил дальше на северо-восток. Стоявшие в проходе женщины шумно переговаривались. Одна была молодая крестьянка в рабочих шароварах, другая с ребёнком за плечами и ещё одна постарше. С громким смехом они перемывали косточки каким-то общим знакомым, но разобрать слова было почти невозможно. Напротив Маугли и Акелы сидел мужчина в толстом зимнем пальто, а рядом с ним - женщина в летах, одетая в скромное, неброское кимоно. У мужчины на коленях лежал кожаный портфель, и он усердно проверял какие-то тетрадки. Может быть, школьный учитель? Маугли стало немного не по себе. Женщина, должно быть, чтобы убить время, достала моток тёмно-синей шерсти и начала что-то вязать. Наверное, свитер. Моток помещался у неё в пакете на коленях. Женщина иногда запускала в пакет руку и разматывала нитку. Маугли вспомнилась мама, и он закрыл глаза. Он пониже надвинул на глаза бейсбольную кепку, отвернулся к окну и приготовился спать.
Спустя немного времени перед мысленным взором Маугли медленным шагом прошла процессия слонов. Рядом трусила чёрная пантера. Прозвучал голос Акелы: "Много статей есть в Законе джунглей! Доброй охоты тем, кто соблюдает закон!" Маугли услышал и свой собственный голосок, тонкий, как комариный писк, повторяющий заученные в школе слова:
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь! Грехи наши ныне отпущаеши!
Птицы с ярким оперением распевали, порхая в небе. Под деревьями разлёгся огромный питон.
- Блюдите чистоту! Лоснящаяся шерсть говорит о силе охотника! У обезьян шерсть грязная и свалявшаяся.
Серый волк приблизился к Маугли. Синие, жёлтые, красные, зелёные бабочки порхали вокруг. Маугли протянул руку и коснулся пальцами волчьей шерсти. Шерсть была густая, приятная на ощупь. Избави нас от соблазна! Маугли потрогал своё тело и обнаружил, что оно покрыто шерстью. Шерсть на голове, на шее, на руках и на ногах. Правда, шерсть была ещё не очень длинная и лоснящаяся. Наверное, настоящая шкура появится, когда он станет взрослым.
Снова прозвучал паровозный гудок. Поезд приостановился и почти сразу же снова тронулся. Маугли во сне ещё раз проводил взглядом процессию слонов. Блестели белые бивни, покачивались длинные хоботы. Слоновый клич разносился по округе, примешиваясь к паровозному гудку. Рядом, распустив веером хвост, вышагивал павлин. Подоспела стая волков и завыла, подняв морды к небесам. Их пышная шерсть серебрилась на солнце. А среди волков в центре стаи примостился маленький голый человеческий детёныш. Не успел Маугли побыть человеческим детёнышем, как вдруг волчья стая исчезла, а с ней и павлины, и процессия слонов. Вместо них появился силуэт мужчины, закутанного в дырявое одеяло. Силуэт приближался к голенькому мальчику. Засмеявшись, мальчик поднялся и ухватил мужчину за руку. Мужчина с длинными, свалявшимися, как солома, волосами - отец мальчика. Может быть, в их чертах и можно найти сходство, но трудно рассмотреть, потому что у отца волосы свисают на лицо. Вот отец и сын молча идут рядом. А вокруг полумрак - словно под сводами рощицы возле синтоистского святилища. В ряд стоят розовые бумажные фонари. Мать Маугли зовёт своих детей: "Юкико! Тон-тян! Упаси нас от искушения!"
Фигуры отца и сына вдруг исчезли из виду. Голос матери продолжает звучать: "Мы с тобой одной крови, ты и я!" Фигура Тон-тяна, ещё совсем маленького, появляется на дереве сакуры. Он машет рукой маме, но та не замечает. Пока она бродит по саду, всё вокруг меняется: распускаются бесчисленные алые канны, за ними сальвия. Мать присаживается на деревянную веранду дома и со вздохом принимается за вязанье. Три спицы мелькают у неё в руках. Понемногу проявляются очертания свитерка для Тон-тяна. Нить зелёного цвета. Клубок упал с веранды и укатился в сад, но мама этого не замечает. Меж алых цветов в саду ползает гигантский питон и бесшумно прогуливаются серые волки. Но мама ничего не замечает. Тон-тян устал махать рукой, упал с сакуры и грохнулся оземь так, что голова у него раскололась пополам. Но мама ничего не замечает. "Юкико, помоги-ка мне сматывать нитку в клубок", - зовёт она, доставая моток ниток карминового цвета. "Закон джунглей велик! Доброй охоты всем, кто соблюдает Закон джунглей!" Звучат голоса серафимов небесных: "Глориа ин эксэльсиус део!" В саду воют волки. Горят глаза у питона… Мы с вами одной крови… Танто муэрго сакрамэнтум…
- Позвольте ваши билеты!
При этих словах Маугли проснулся. Рядом Акела, достав из-за пазухи два билета, протягивал их кондуктору. За окном было темно. В чёрном стекле видно было только собственное отраженье. Маугли было подумал, что ещё ночь, но тут заметил, что поезд просто едет через тоннель. Клубы дыма окутали состав, и в вагоне запахло сажей.
Послышался голос Акелы:
- Мы вообще-то собирались сойти в Фукусиме, но братишка устал очень, не захотел выходить, так что я решил ехать прямиком в Ямагату. Там нас бабушка ждёт. Она ногу сломала. А мама очень занята, всё время на работе. A-а, вперёд-назад… знаю, конечно. Я сколько раз бывал в Ямагате! И братишке объясню. Значит, когда проедем через перевал, состав потащит электрический тепловоз, да? Ага, спасибо большое! Братишка тоже любит по железной дороге кататься. Всё говорит, что хочет машинистом стать.
Когда кондуктор перешёл к другому ряду, Маугли посмотрел на Акелу и показал язык. Акела, не желая привлекать внимание пассажиров, никак на это не отреагировал и с серьёзным видом обратился к Маугли. Тем временем поезд, только выбравшийся из одного тоннеля, нырнул в следующий.
- Что, проснулся? Я взял билеты до Ямагаты, так что можно не беспокоиться. Понял, о чём кондуктор говорил? Сейчас начнётся подъём. Раньше целых три паровоза вместе тащили состав, а теперь, значит, кондуктор сказал, вместо этого электрический тепловоз подсоединяют и он один тянет понемножку таким особым способом: чуть назад - и снова поехал вперёд. Понятно?
Маугли, словно преобразившись в младшего братца из начальной школы, в тон ему серьёзно ответил:
- Ну да, хотя и не совсем. Вот он сейчас и ползёт в гору еле-еле. Прямо как в той песенке: "В горку, в горку помаленьку…"
- Во, опять тоннель. Надо же, сколько здесь тоннелей!
- Под самой горой проезжаем… - обронил Маугли, зевнув.
Акела тоже широко, изо всей мочи зевнул и смахнул левой рукой навернувшиеся на глаза слёзы.
- Что, мамка-то ваша из Ямагаты будет? - послышался женский голос у них над головами.
Обернувшись, они увидели женщину с малышом за плечами, скалившую в улыбке металлические зубы.
Глянув на Маугли, Акела неторопливо ответил:
- Да нет, и мама, и мы сами из Токио. Бабушка тоже раньше с нами в Токио жила, а потом так получилось, что в Ямагату переехала, к дядьям.
- Вон оно что! Эк вы далече собрались-то! - заметила её соседка.
Опасаясь, что беседа зайдёт слишком далеко, Акела нарочно зевнул во весь рот. За ним и Маугли, немного смущаясь, тоже зевнул. Поезд снова нырнул в очередной тоннель.
- Ох, до чего спать охота! Прямо глаза закрываются, - пробормотал Акела и закрыл глаза, на всякий случай ещё раз зевнув и устроившись поудобней на сиденье.
Маугли тоже постарался поскорее задремать, положив голову Акеле на плечо. Женщины в проходе, не решаясь будить спящих детей, стали о чём-то болтать между собой. Быстро подружившись, они лопотали без умолку. Речь их на местном диалекте разобрать было трудно, однако ясно было, что все трое работают где-то в гостиницах на горячих источниках. Болтали они о том, что приезжие из Токио обычно не очень-то пьют, что среди них много бывает мрачных и молчаливых гостей. Постепенно, убаюканные этими разговорами, Акела и Маугли успокоились и в самом деле крепко заснули. Ведь они и вправду хотели спать. Стоило только закрыть глаза, как их тотчас же охватывала дремота.
"Беда, когда обезьяны хотят слишком много разузнать", - подумал сквозь сон Акела и скривил лицо в гримасе, слегка прищёлкнув языком. Волосы Маугли свешивались Акеле на шею. Обезьянам человеческих забот не понять. Слишком они незамысловаты, деликатности никакой в них нет. Везде эти обезьяны. Но чем дальше уезжаешь от большого города в глушь, тем, наверное, обезьяны становятся настырнее. Всё-то им надо у людей расспросить, выведать. Потом возьмут да и начнут сомневаться, а там, глядишь, и в полицию донесут.
"Что-то уж больно странные ребята, на братьев вроде бы и не похожи. Да к тому же ещё младший вовсе и не мальчик, а девочка!" Как же им выбраться из Холодной спальни?! Снова вспомнилась "Песня маленького охотника":
"Проворно бежит чья-то тень по траве, и прячется, и залегает, тебя она подстерегает…" Вот слышится чей-то шелестящий шёпот - всё настойчивей звучит он то ближе, то дальше. "Берегись, маленький охотник! Опасность!"
Во сне Акела мысленно перенёсся на родное городское кладбище. В ту пору он не чувствовал никакой "опасности". Наверное, потому что был слишком мал, ничего не боялся. А ведь то было место, где покоились человеческие останки. Были на кладбище и люди, ушедшие из жизни по своей воле, - как отец Маугли. Были и такие, что походили на живых мертвецов - не жили, а пресмыкались. Да и его, Акелы, отец не был исключением. Однако же не было там этого гнетущего ощущения "опасности", не звучал в ушах снова и снова этот настойчивый шёпот. Слышались только шум ветра в деревьях, птичий щебет, плач младенца да собачий лай. Там действовал Закон джунглей. Потому, должно быть, и не могла приблизиться к нему тень "опасности". Кому суждено было умереть, умирал. Кому суждено было жить, жил. Мир был прост и безмолвен. Наверное, если бы отец не умер первым, Акела умер бы вместо него. Но Акела выжил, и больше он туда вернуться не мог. Его рваное и дырявое одеяло выбросили на помойку. То старое казарменное американское одеяло, что ему выдали взамен в приюте, так противно пахло, что, стоило в него завернуться, как начинал болеть живот. Акела даже застонал, но ребятам он никак не мог объяснить почему. Вероятно, боялся, как бы и это не забрали.
Перед мысленным взором Акелы прошли лица тех ребят. Были среди них и хорошие мальчишки, но попадались и сорванцы, с которыми ладить было просто невозможно. Однако же все росли и воспитывались вместе, так что жили вроде бы одной семьёй. Да, вроде бы семьёй. Только, наверное, так казалось, потому что Акела в то время ещё не слишком задумывался о настоящей своей семье.
В детском доме тоже был свой Закон джунглей, но не такой, как на кладбище. В шесть часов подъём, в семь завтрак. После подъёма сложить и убрать футон. Дежурство по кухне, общая уборка, зарядка под радио. Потом в школу и обратно. По дороге никуда не заходить. Книги у всех общие, так что прятать свою нельзя. За столом есть что дают, не привередничать. Хорошенько мыть шею и подмываться… Приятели, у которых когда-то была своя семья, говорили, что везде так, где только есть взрослые. Да взять хотя бы Маугли - небось не побежал бы так сразу за Акелой, если бы ему дома с мамой было бы уж очень хорошо.
Акеле захотелось порасспросить Маугли об этом. Но ничего не выйдет. Хоть они и перешли из тамбура в вагон, хоть Маугли и прижимается к нему всем телом, но Холодная спальня теплее так и не стала.
В детском доме тоже не было тепла. Из пяти воспитательниц трое были по-настоящему добры к детям. Акела отчётливо видел во сне их морщинистые лица. У него не было к воспитательницам никаких претензий. И пожилой чете, которая заведовала детским домом, он вполне доверял. Они потеряли своих детей во время бомбёжек и теперь воспитывали чужих. Об их добросердечии и душевности в обращении с воспитанниками даже писали в газетах. Когда Акела был совсем ещё малышом, заведующая иногда укладывала его на ночь рядом с собой. Он тогда, хоть и был очень слаб, но всё время по привычке порывался среди ночи встать и выбраться на улицу - так что его приходилось удерживать. Позже, когда он подрос и стал помогать заведующей вести бухгалтерию, он понял, какой нелёгкой была работа у воспитателей. Их "батюшка" и "матушка", как и пять воспитательниц, влачили жизнь в бедности, трудах и заботах, чтобы прокормить своих питомцев, - все со своими маленькими радостями, печалями и огорчениями. Почему же всё-таки детский дом не стал для него "Тёплой спальней"?
Акела вспомнил, как пять лет назад однажды посетил семью Маугли. Там в маленьком доме в самой глубине дальнего закоулка за стеклянной дверью с трещинкой в прихожей виднелись чумазые фигурки детишек. У матери было измождённое, осунувшееся лицо, на котором не мелькало и тени улыбки. По щекам пролегли глубокие морщины. При взгляде на её лицо было сразу видно, что у этой женщины нет и не было никаких радостей в жизни. Мать Акелы, которую он не помнил, наверное, была куда приветливее и добрее. Был ещё отец, с которым они жили на кладбище. Конечно, Акела уже не помнил, какая у него была улыбка и вообще как он выглядел. Отец, который уже провёл в блужданиях по свету полжизни, никогда даже не заговаривал с Акелой. Однако же при этом и не бросал его. Если ему доводилось поймать птицу, он делился с сыном.
И мать Маугли, и отец Акелы - хоть и родные по крови - не были ласковы со своими детьми. Для них дети были где-то на втором плане. Они в одиночку стенали, слали проклятия, ненавидели обезьян вокруг себя.
Может быть, Холодная спальня и была холодной, потому что у них не было ненависти к обезьянам?
Акела шумно выдохнул через нос. Мысли его теперь потекли в другом направлении. Он стал воображать ту семью, о которой наврал местным бабам из Ямагаты. Думать об этом было приятно. Ну, их токийский дом - это, конечно, тот самый дом, где живёт Маугли с мамой. Домишко неказистый, но довольно большой, и садик при нём есть. И ещё собака. Раньше и бабушка там жила, а теперь вот перебралась в Ямагату. А в Ямагате у них дядя. Наверное, старший брат мамы. Чем же он занимается? Если мама школьная учительница, то и дядя, наверное, может быть учителем. Значит, учитель истории? Или, допустим, преподаёт естествознание. Он иногда приезжает в Токио. Привозит кучу подарков. А какие могут быть подарки из Ямагаты? Что-то ничего в голову не приходит. Дядя, когда приезжает в Токио, спит у них в доме на втором этаже. Туда, наверх, ведёт лестница прямо из тёмной прихожей. Он действительно приметил там, в углу, лестницу пять лет назад. Если из прихожей идти прямо по коридору, будет комната, где спят мама и дети. Так, наверное? В таких домах комнаты обычно заранее распределяются по своему расположению. Мама спит посередине, а справа и слева от неё на футонах - Маугли и Акела. Правда, сейчас Акела уже большой - спать рядом с мамой как-то уже неловко. Ему в семнадцать лет больше пристало спать рядом с дядей в комнате на втором этаже. Вот Акела поднимается по лестнице наверх. Там есть маленькое окошко. Из него видно речку Добу. По ночам речка серебрится под луной. Направо тянется коридор. Из него четыре двери. На стенах детские рисунки. Окно в коридоре закрыто бумажной шторой, расписанной акварелями. Мрачная такая штора, и краски выцвели, но чистая.
Теперь Акела поднимается по знакомой лестнице на второй этаж в своём детском доме. Находит свою комнату. В ней уже есть несколько человек. Из четырёх двухэтажных кроватей одна верхняя койка принадлежит ему. Он садится на нижнюю. Знакомый запах щекочет ноздри - запах сухих листьев. Не такой, как на кладбище, но есть что-то общее.
Кладбищенские запахи. Запах камней. Запах прелых листьев. Во сне Акела вспоминает, как он жил на кладбище. Над головой шелестит листва. Вокруг выстроились могильные камни. Ворохи сухих листьев. Дует ветер. Щебечут птицы. Скуля, пробегают бродячие собаки. Там где-то в укромном уголке ждут четырёхлетнего малыша отец и одеяло. Отец давно спит, не думая о сыне. Одеяло дырявое, рваное, грязное и кусачее.
Четырёхлетний Акела смеётся, заслышав птичье пение, вдыхает запах камней, разбрасывает вокруг сухие листья. Он хохочет, хотя ничего нет вокруг, что бы порадовало и приласкало человеческого детёныша на этом огромном холодном кладбище.
4. Охотник-чужестранец
Акела проснулся от звука репродуктора и от того, что его трепали по плечу.
- Ямагата уже! Вам вроде здесь выходить!
Сидевший напротив мужчина, придерживая свой портфель, заглядывал Акеле в лицо. Удостоверившись, что Акела открыл глаза, мужчина сам поспешил спрыгнуть с поезда. Между двумя столбами на платформе красовалась белая вывеска "Ямагата". По радио передавали, куда идти на пересадку. Пока Акела соображал, что за место Ямагата и что они там забыли, ему вспомнилось, как он наплёл про бабушку. Все вокруг слышали его россказни, и оставаться далее в вагоне означало навлечь на себя подозрения пассажиров - надо было выходить. Вообще-то "Ямагата" у него тогда сорвалась с языка совершенно случайно. Ругая себя за глупость, Акела вскочил, потянув за руку мирно спавшего рядом Маугли.
- Приехали! Ямагата! Выходим быстро! - нарочито громко сказал он, чтобы все вокруг слышали, и рванулся к двери тамбура, таща за собой полусонного Маугли.
Только вывалившись вслед за Акелой на платформу, Маугли окончательно проснулся от холода и, открыв глаза, пробормотал:
- Что, это Ямагата?
Акела остановился и кивнул в ответ:
- Вроде бы. Я сам спал, даже не заметил, как приехали. Сосед меня разбудил… Ну вот, пришлось выйти. Ладно, раз уж приехали, пошли в город - перекусим.
- Неужели правда Ямагата? Даже не верится. Это же страшно далеко! - воскликнул Маугли тонким девичьим голоском с гримасой изумления. Пока спал, он успел снова превратиться в девочку. Не только голос, но и выражение лица, и жесты, и все повадки опять были женственные. А может быть, Акеле просто так казалось, потому что он сам ещё не очнулся от сна.
Шагая в толпе пассажиров к выходу, Акела прошептал на ухо Маугли:
- Не забывай: ты всё ещё Маугли! Мы с тобой одной крови, ты и я!
Маугли, надвинув на глаза кепку, ответил с усмешкой:
- Нуда! Ведь у нас же тут, в Ямагате, бабушка живёт. Она ещё ногу сломала! А мы за неё беспокоимся - вот приехали из Токио проведать старушку.
- Ага, вроде того, - согласился Акела и внимательно посмотрел на Маугли.
Круглая мордашка с мягкими чертами порозовела на холодке. Такое лицо бывает у малышей с утра, когда они только просыпаются. Может быть, от этих розовых щёчек Маугли и смотрелся как девочка. Правая щека была краснее левой, и на ней ещё видна была вертикальная полоска - конечно, в том самом месте, которое всё время оставалось прислонённым к плечу Акелы. И крепко же они оба спали!