Действительно, Краков казался Янушу страшным. Было темно, тускло светили фонари, из-за осенней сырости дышать было тяжело. Шли они довольно неуверенным шагом. Януш не слушал, что там без передышки плетет его спутник. Наконец до сознания его дошли косноязычные слова:
- А я тебе говорю, Януш, там есть такая девочка!.. Вполне приличное заведение! Уверяю тебя!
- Где? - спросил Януш.
- Поехали, - воскликнул Адась, и они пошли побыстрее.
Дойдя до стоянки такси за Сукенницами, они влезли в старый, но очень просторный автомобиль, Адась сказал:
- Эта машина прямо как постель, можно бы ее прямо сюда пригласить, эту самую девочку…
- Ну, ну, - заметил шофер, - это вам такси, а не какая-нибудь там развратная аморальность!
Адась расхохотался и хохотал всю дорогу, пока не приехали к ночному заведению на Вольской улице, на задворках какого-то дома.
Время ночных гостей, конечно, еще не наступило. Большой, залитый желтоватым светом зал зиял пустотой. Тем не менее за одним из столиков, укрытом в глубине темной ложи, сидели танцевальные "девочки". В зале было холодно и сыро, как на дворе, поэтому бедняжки были в шерстяных свитерах и точно такие же свитера вязали на спицах. При виде первых гостей они не проявили к ним никакого интереса, и длинные костяные спицы в их руках мелькали все в том же темпе. Было их не то четыре, не то пять; уродливые и худые, торчали они за столом, точно Парки злой судьбы, прядущие нити неудачливых жизней.
Януш с Адасем сели за столик возле самого "паркета" - квадрата для танцев. За столиком могли разместиться самое большее три человека. Януш заметил, что он несколько протрезвел - танцевальный зал уже не уплывал куда-то в сторону, как тот, ресторанный; но вот беда: посмотрев на Адася, он с огорчением убедился, что молодой забулдыга совсем уже невменяем. Перед ним сидел какой-то красный, потный субъект и таращил глаза.
Но протрезвление оказалось мнимым. На холоде, на улице Януш чувствовал себя лучше, однако стоило ему усесться за столик, как в голове опять все заходило ходуном - столик то отдалялся, то начинал кружиться.
- Черного кофе, - приказал он официанту, уже давно стоявшему перед ними в угодливом поклоне.
Когда взгляд Януша вновь стал более или менее осмысленным, он заметил, что кофейник уже на столике, а перед ним дымится стакан с черным напитком. Кроме того, на столе появилась и бутылка французского коньяку. Рядом с Адасем сидела молодая, плоская, худосочная и уродливая женщина в зеленом декольтированном платье, усеянном блестками, которые казались Янушу роем порхающих светлячков. Адась держал ее за руку.
Януш вдруг вспомнил о правилах хорошего тона.
- Представь меня даме, - сказал он Адасю.
- Да вы только что знакомились, - пролепетал Адась.
- Я не помню.
Девушка засмеялась и с любопытством взглянула на Януша. Он заметил, что у нее большие черные и удивительно выразительные глаза. Она даже показалась ему симпатичной.
Адась уже наливал коньяк на донышки больших, пузатых рюмок, но рука у него дрожала и он налил слишком много.
- С ума сошел! - сказала девушка. - Высосешь такую рюмку - и с ног долой.
Януш пригубил коньяк, который издавал крепкий и такой великолепный аромат, что даже голова кружилась. Он несколько раз вдохнул этот аромат - в голове сразу просветлело.
Начала играть музыка, и Януш заметил, что в дансинге появилась публика. Очевидно, он успел вздремнуть, сидя за столиком. Кресла были удобные. Януш увидел, что Адась пригласил девушку танцевать, и вот тут-то, оставшись один, почувствовал настоящее облегчение. Поудобнее устроившись в кресле, Януш оглядел зал. Он еще не был заполнен. Несколько пар танцевали на "паркете". Музыканты поначалу играли бодро. На всех были голубые сюртучки.
Но тут какой-то субъект в светло-сером костюме прервал одиночество Януша, без церемоний подсев к его столику. Януш удивленно посмотрел на него, но не сказал ни слова.
Человек этот, молодой блондин, улыбнулся ему.
- Прошу прощения, - сказал он наконец, - я вижу, что вы так одиноки.
У Януша вновь поплыли круги перед глазами, и он беспомощно улыбнулся.
- Человек всегда одинок.
- Вот-вот-вот! - обрадовался незнакомец, и Януш заметил, что тот тоже пьян.
Но через минуту незнакомец успокоился и взглянул на Януша серьезно.
- Вам одиночество вредно.
Януш пожал плечами.
- К сожалению, я тут бессилен.
- Вам не следует искать утешения в рюмке.
Януш вдруг по-пьяному оскорбился.
- Это почему же? - спросил он с вызовом.
- Потому что это не соответствует вашей психике, вашему складу, так же как и общество этой личности, - и он указал подбородком на то место, где сидел Адась.
- Откуда вы это знаете? - без всякого, впрочем, интереса спросил Януш.
- Знаю, потому что догадываюсь. Достаточно взглянуть на вас, чтобы узнать все.
- Так уж сразу и все…
- Да, да. Ну, разумеется, не все. Но о состоянии, в каком вы сейчас находитесь, судить можно. Знаете что, - неожиданно сердечным тоном произнес незнакомец, положив руку на ладонь Януша, - я вам вот что посоветую: ступайте к себе в гостиницу. Ложитесь и усните. Это будет лучше всего.
Януш откинулся в кресле и закрыл глаза. Как ему хотелось сейчас тишины и покоя! И зачем он вообще здесь?
- Ведь так? - продолжал незнакомец. - Вам же будет куда лучше в гостинице.
Януш открыл глаза и увидел перед собой весьма заурядное, но освещенное умными глазами лицо все того же пьяного субъекта.
- Да, - произнес он, - только ведь я и в гостинице буду в таком же ужасном одиночестве.
- Да. Но это лучше. Водка не для вас. Я вам это потому говорю, что сам пьян.
- Спасибо.
- Идемте, - сказал блондин, - я провожу вас до гардероба.
Они вышли. Блондин, который был трезвее Януша, взял у него номерок и получил его пальто. Когда Януш уже оделся, к нему подлетел Адась.
- Ну нет, Януш! Вечно ты веселье портишь, - обрушился он на Мышинского, как будто они гуляли вместе уже по меньшей мере на двух карнавальных празднествах. - Почему ты уходишь? Так не делают. И что Каролинка скажет?
- А вот это уж меня меньше всего интересует, - улыбнулся Януш. С той минуты, как он решил возвратиться в гостиницу, он сразу почувствовал себя куда лучше. Появилась уверенность в себе…
Блондин надел на него пальто и спокойно сказал Адасю:
- Ему уже пора домой.
Сказано это было так внушительно, что Адась сдался, очевидно предположив, что незнакомец имеет какие-то особые основания говорить таким тоном.
- Ну хорошо, тогда и я иду с тобой, - сдался Пшебия-Ленцкий.
- Вы проводите его в гостиницу?
- Ну, понятное дело, провожу. Только вот что, Януш, надо бы расплатиться…
Януш поморщился.
- У меня уже нет денег.
Благотворитель-блондин замахал руками.
- Я все улажу. Не беспокойтесь. - И, обращаясь к Адасю, добавил: - Ступайте прямо в гостиницу. А где вы, пан Мышинский, остановились?
- В "Саксонской".
- Ну, это недалеко. А может быть, и такси найдете.
Когда они очутились на улице, Адась сокрушенно воскликнул:
- О боже мой, так все чудесно шло! Ну почему ты ушел?
- Не знаю, - честно признался Януш.
- А кто этот, что тебя так опекал?
- Не знаю, - повторил Януш.
- Как это не знаешь? - по-пьяному удивился Адась. - Ведь это же какой-то твой знакомый.
- Впервые его вижу, - признался Януш.
- А казалось, будто самый близкий приятель.
- По пьяной лавочке бывает, - усмехнулся Януш.
Они вошли в гостиницу.
- Этот господин будет ночевать у меня, - сказал Януш портье. - Адась, дай свой паспорт.
Адась удивленно взглянул на Януша.
- Я же у тетки собирался ночевать.
- Здесь тебе будет лучше.
Портье проводил их до номера, слегка обеспокоенный тем, что оба очень пьяны. Кровати стояли рядышком, и обе были приготовлены на ночь. Когда они разделись и легли, Адась погасил свет.
Януш потянулся к постели Адася и обнял его поперек груди. Тот вскинулся.
- Ты с ума сошел?
- Да нет. Ничего я тебе не сделаю, - тихо сказал Януш, - просто мне хочется чувствовать человека рядом с собой.
И оставил руку на волосатой груди Адася. Припомнилось, что так когда-то он засыпал рядом с Юзеком и вот так же касался чистого, красивого, здорового его тела. Тело Адася было потное, волосатое, противное, вызывало брезгливость. Но он ощущал под пальцами биение его сердца и погружался в пьяный сон, уже не такой до жути одинокий.
III
В том, что ему нечего делать в Кракове, Януш окончательно убедился, проснувшись наутро в пустом и незнакомом гостиничном номере и чувствуя мучительную головную боль. Само собой пришло решение незамедлительно вернуться в Коморов. Адась ушел с утра, не оставив даже записки. Януш пошел в "Орбис" на углу улицы Святого Яна, чтобы купить билет на послеобеденный поезд.
Погода по-прежнему была противная, осенняя; удушливый туман обволакивал Краков, солнце теперь только угадывалось за туманными клубами, которые желтоватыми и белесыми куполами собирались над башнями.
Напротив Мариацкого собора на линии АБ был небольшой цветочный магазин. Хорошие цветы в Кракове можно купить у баб на базаре, а цветочные (или, как там говорят, "светошные") были здесь очень неважные. А в эту осеннюю пору в витринах и вовсе не было ничего подходящего. Разве что лежал посреди витрины приготовленный для кого-то свадебный букет. Цветов было мало, поэтому владелец магазина воспользовался тем, что букет был заказан только на вторую половину дня, и украсил им пустую витрину. Обычный букет белых роз, окутанный тонким газом и перевязанный белой лентой, удлиненный для внушительности двумя восковыми погребальными каллами, лежал, точно покоящийся в белых пеленках младенец, трогая своей наивностью и претенциозностью, всем этим жалким провинциализмом.
Януш даже поморщился, увидев этот букет, и тем не менее загляделся на него. Он вспомнил, как шел с Зосей по тропинке между колосьев, как колосья били Зосю по лицу, а его по плечам и как ему показалось, будто жена, идя впереди него, несет на руке не белый свадебный букет, а ребенка. Кто же это нынче будет здесь венчаться? И в какой церкви? В Мариацком соборе, конечно… Сколько человеческой веры в жизнь, неколебимой веры, которой ничто не омрачит, заключено в этом букете!
В поезде он сразу же решил пройти в вагон-ресторан и выпить немного красного вина, надеясь, что это избавит его и от головной боли и от этого несуразного чувства беспомощности и никчемности, от похмелья, вызванного не вчерашним коньяком, а визитами к тете Марте и к Вагнерам. Как бы то ни было, приходилось смиряться с тем, что в некоторых случаях помочь ничто не может. Как больной в поисках облегчения принимает в постели то ту, то иную позу, так и он искал помощи в событиях, происходящих вне его, и, разумеется, никакая помощь не приходила. Человек одинок не только в смерти: смерть настолько могущественна, что перед колоссальностью этого события можно даже забыть об одиночестве. Но еще более одинок человек в страданиях. И тут ничто не поможет - ни фотографии от тети Марты, ни водка Адася Пшебия-Ленцкого. Тут уж ничего не поделаешь, надо держаться.
За окном быстро пролетали характерные для окрестностей Кракова виды: взгорки, лощины, все покрытое зеленями озимых или бороздами вспашки. Солнце перед заходом выглянуло на миг из-за туч и озарило весь этот невзрачный пейзаж грустным, запоздалым светом. Надо держаться.
- Добрый день, - послышался чей-то голос. - Разрешите присесть?
К столику Януша подошел блондин со вздернутым носом, тот самый, что вчера опекал его в дансинге.
- Прошу прощения, - произнес он, усевшись, - за то, что я постоянно докучаю и навязываюсь вам. Меня зовут Мартвинский, доктор Мартвинский…
Януш уже где-то слышал это имя, но сейчас оно ничего ему не говорило. Тем не менее он улыбнулся.
- Наоборот, сегодня я хотел бы с кем-нибудь побеседовать.
- Не так, как вчера?
- О, вчера я тоже хотел, только не мог, - улыбнулся Януш.
- Возвратились благополучно?
- Вполне. Простите, может быть, вы выпьете?
- Спасибо. Красное вино в таких случаях очень хорошо.
Неожиданно доктор посерьезнел.
- Только мне кажется, вы не должны этого повторять. Это не для вас.
- Ох, доктор, - пожал плечами Януш, - только давайте не будем об этом. Ведь вы же не знаете, что для человека хорошо, а что плохо.
- Обычный врач, разумеется, не знает. У него есть свои рецепты, и он старается, чтобы пациент следовал им. Но я, как вам известно, психиатр.
Януш поморщился.
- Может быть, и фрейдист?
- Да, в какой-то мере и фрейдист. Разумеется, со многими, очень многими оговорками. По самой логике вещей я вынужден быть психологом. Именно поэтому и говорю вам, что вы не должны допускать такие вещи. Вот ваш товарищ - этот сколько угодно, у него бычья комплекция и нервы как канаты, а что касается вас… не советую.
- Если уж говорить открыто - а ведь с психоаналитиком надо быть откровенным, как на исповеди…
- Еще откровеннее, чем на исповеди. Не нужно создавать никакого искусственного портрета.
- Да. Так вот, если уж говорить открыто, то что ж… остается только одно - отшельничество.
- И мне кажется, что это было бы наилучшим выходом. Отшельничество, одиночество, отрешенность от мира. Ведь вас мир во всех значениях этого слова, кажется, никогда и не интересовал?
- Почему же? Облик его…
- Скитания? Скитание - это тоже отрешенность, отрешенность от своей среды, отчуждение, одиночество.
- Die Liebe Hebt das Wandern , - неожиданно для самого себя произнес Януш. Это были слова из песни Шуберта, которую пела Оля.
- О, это совсем иное дело, - улыбнулся доктор Мартвинский, и лицо его от этой улыбки так прояснилось, что у Януша стало как-то светлее на душе.
- Замкнувшись в одиночестве, - продолжал доктор, - вы вскоре почувствуете, что сыты всем этим по горло. И тогда a contrario вы наконец найдете место в жизни.
- Признаюсь вам, доктор, что вот уже сорок лет я ищу так называемое место в жизни, и что-то пока не очень получается. Я дилетант со всех точек зрения.
Мартвинский пожал плечами.
- Можно жизнь принимать и так. И все же мне казалось, что в вас имеется довольно солидный материал для какого-то подлинно созидательного акта. Не только для вечного дилетантства.
- И тем не менее это так, - сказал Януш и задумался, глядя в окно.
А за окном проплывал краковско-келецкий пейзаж. Совсем иной, чем в окрестностях Коморова. И Януш подумал: до чего же он ему чужой.
- А вы не думаете, что мой вывих объясняется той травмой… Что я, как говорит Баррес, un déraciné . Если бы я не уехал с Украины, влился в революционный поток, то, наверно, не ощущал бы этого одиночества. Тогда у меня была бы какая-то почва.
Доктор внимательно посмотрел на Януша. Разговор явно был не для вагона-ресторана.
- Вы удивлены, доктор? Это у меня после вчерашнего язык развязался. А тут еще вы действуете на меня так растормаживающе. Вы сами об этом знаете и сами этого добиваетесь.
Мартвинский улыбнулся.
- Добиваюсь? Ничего подобного. Это само так получается. Ведь я же понятия ни о чем не имел, когда подсаживался к вам в том ночном заведении.
- Но что-то должны же были знать. Иначе бы не подсели.
- Я знал одно, - серьезно сказал психиатр, - что ваш товарищ вам не компания.
- Так ведь это скорее я затащил его туда.
- Да, я понимаю. Но зачем вы вообще приезжали в Краков?
- Сам не знаю. Носит повсюду. Хочу повидать места, связанные с воспоминаниями.
- Все, все места? - многозначительно спросил Мартвинский.
Януш тускло улыбнулся и с минуту не отвечал.
- Какой он чужой для меня, этот пейзаж.
- Поищите другие.
- Нет, - решительно заявил Януш, - совсем не иные пейзажи я ищу.
- Никому никогда не удавалось войти дважды в одну и ту же реку, - заметил доктор.
- Вот именно. Потому-то я и не навещаю всех мест, связанных с воспоминаниями. Мне нужны только пейзажи двух родов… Но они ужасно меняются… Во всяком случае, это относится к Кракову.
Долгое время они молчали. Януш как-то напряженно всматривался в бокал с красным вином, сосредоточенно сведя брови, точно решаясь на что-то очень важное.
- Я любил двух женщин, - сказал он вдруг и поднял взгляд на доктора.
Мартвинский был как будто несколько испуган этим признанием, которое сам вызвал.
- И вот не уверен, любил ли, - добавил Януш, вновь беспомощно улыбнулся и развел руками. - И хотя я стараюсь убедиться в этом на месте, ничего не получается.
- Подобные реконструкции пережитого обычно не удаются. Но я посоветовал бы вам другое: съездите в страну своего детства и молодости. И увидите, какое это произведет на вас впечатление.
- У меня именно такой план, - серьезно ответил Януш. - Пока что я посетил Краков.
- Да. Только вы избрали неправильный метод. Алкоголь никогда ничего не проясняет, скорее затемняет. Алкоголь - это слишком примитивно. Ну и такое вот общество…
- Иначе я был бы очень одиноким, - прошептал Януш.
- Так ведь вам это не в диковинку.
- Да, но как раз вчера стало просто невыносимо.
- Люди типа Ленцкого от одиночества не избавляют. И кроме того, они даже в пьяном виде обделывают какие-то свои делишки.
И как раз в этот момент в вагон-ресторан вошел Адась в обществе молодой, очень элегантной дамы. На миг он растерялся, не зная, сделать ли вид, будто не замечает Мышинского, или поздороваться с ним. Но так как отступать было уже поздно, то ему пришлось действовать напропалую. Он кинулся к вчерашнему приятелю.
- Ох, Януш, прости, пожалуйста, что я покинул тебя в такую рань! - закричал он на весь вагон, выделяя это "тебя". - И даже не уговорился, когда мы возвращаемся.
- Мог бы черкнуть мне пару слов, если уж не хотел меня будить, - равнодушно сказал Януш.
- Без сомнения! - воскликнул Адась. - Только знаешь, я обещал тетке, что буду ночевать у нее. Это моя кузина, - понизив голос, он указал глазами на даму, занявшую место в глубине вагона. - Вот я и боялся, что моя добродетельная тетушка будет беспокоиться. Вскочил чуть свет и помчался на улицу Батория. Страшно перед тобой виноват. Ну, как бы то ни было, возвращаемся мы вместе…
- Да, все складывается чудесно, - подтвердил Януш.