- Темный? - переспросил Харламов, с усмешкой взглянув на Лавринкевича. - Нет, браток, это не темный человек, а самый настоящий злодей, враг, одним словом… Но темные люди здесь попадаются, это верно. Зашел я раз в одну кибитку, как в Митани стояли, вижу, парень молодой в углу лежит. "Что за человек?"- спрашиваю. "Больной". - "Где болит?" Показал он ногу. А ее, стало быть, всю разнесло, и даже черная. "Отчего болит?" - "Наколол". "Лечишься?" - "Лечусь". "Лучше стало?" - "Хорошо". "А чем лечишься?" - "Мулла приказал больше молиться и присыпать рану горелой кошмой". Ну, я пошел, командиру доложил, он Кузьмича - послал посмотреть. Тот сходил, посмотрел. Ничего, говорит, сделать нельзя, конченный человек, - стало быть, антонов огонь. Так тот парень и умер.
- Кстати, где он, лекпом? - спросил Иван Ильич, приподнимаясь на локте и оглядываясь.
- А вон в кустах спит, - показал Латыпов.
Кузьмич крепко спал, как обычно после обеда. Ему снилось, что Климов принес изюм и орехи. И он в предчувствии угощения сладко чмокал губами. Вдруг словно кто толкнул его в бок. Лекпом открыл глаза. Склонив набок покрытую роговой чешуей громадную голову, на него пристально смотрело чудовище.
Думая, что ему померещилось, Кузьмич закрыл глаза и снова открыл.
Варан, не мигая, в упор смотрел на него песочными, с желтой пленкой глазами. Потом он равнодушно зевнул, раскрыв огромную розовую пасть, и щелкнул тонкими острыми зубами.
Отвыкший из-за своей полноты от быстрых движений, Кузьмич на этот раз вскочил с необыкновенной резкостью, шарахнулся так, словно его ветром сдуло.
Чуть не на четвереньках, хватаясь за песок руками, он кинулся к эскадрону и подбежал к Ладыгину.
- Това… тты-к… тты-к… тты-к! - забормотал он, заикаясь и дрожа от страха.
Иван Ильич тревожно взглянул на бледное лицо Кузьмича.
- Что случилось? - спросил он настороженно.
- Кро… к-крокодил!
- Где?!
- Там! - лекпом, не оглядываясь, ткнул большим пальцем через плечо.
- А ну, кто со мной?.. Только не все! - сказал Ладыгин.
Он поднялся и направился к кустам. Гриша, Латыпов и Парда побежали за ним.
Варан стоял на старом месте, выглядывая из-под куста саксаула.
- Ух ты, черт! - вскрикнул Иван Ильич, с ужасом смотря на варана. Он раскрыл кобуру и вынул револьвер.
- Товарищ командир, не бейте! Не надо! - быстро заговорил Гриша, подбегая к нему. - Он мирный… Безвредный.
- Якши, якши, эчкиэмар, - подхватил Парда, с радостью отмечая, что Ладыгин прячет револьвер.
- Что тут происходит? - спросил Ильвачев, подходя к ним большими шагами.
- Да вон! Видал зверюгу? - показал Ладыгин. Он нагнулся, сломил сучок саксаула и бросил им в ящера.
Варан зашипел, надувая щечные мешки и злобно ощериваясь.
- Ну и чудовище, - сказал Ильвачев, глядя во все глаза на варана, который, переваливаясь на кривых лапах, медленно скрылся в кустах.
- Тебя зачем Федин вызывал? - спросил Ладыгин.
- Надо поговорить с бойцами о питьевой дисциплине.
- А разве воды не хватает?
- Много пить вредно в такую жару.
- Добре. Соберем, поговорим. У меня тоже есть кой-какие вопросы.
Позади них послышались шаги. Иван Ильич оглянулся и увидел Маринку.
- Товарищ комэск, - обратилась она, - врач прислал вам лимонной кислоты. - Она раскрыла сумку и подала маленький пакетик. - Возьмите.
- А для чего эта лимонная кислота? - спросил Ильвачев.
- Очень хорошо от жажды помогает.
- Надо бы бойцам раздать, - сказал Ладыгин.
- А мы уже по эскадронам распределили. Кузьмич получил.
- Ну-ну, добре. Попробуем, что за кислота такая, - сказал Иван Ильич, пряча пакетик в карман.
Над пустыней светила луна. Во все стороны расстилалась лишенная растительности обширная площадь такыров.
Узнав от встречного каравана, что Абду-Саттар-хан находился вчера у колодцев Султан-биби, Петров спешил выйти к рассвету в этот район. Бригада шла рысью. По сухим мертвым такырам катился мощный конский топот. Приближался рассвет. Впереди на сероватом фоне неба мелькали разведчики Куца.
Такыры внезапно кончились. Лошади шли теперь шагом, увязая копытами в мелком шелковистом песке.
Вдоль горизонта скользнул яркий луч, и почти сразу же показалось пылающее красное солнце.
Перед глазами бойцов раскинулось необъятное море холмистых песков. Холмы казались застывшими огромными волнами, взметенными неистовой бурей. Иногда холмы разбегались, уступая место песчаной зыбкой равнине, которую словно бы рябил ласковый ветер.
Вокруг стояла торжественная тишина. Ни в небе, ни на земле не было заметно движения, и только накалившийся воздух струился и дрожал над барханами.
- Вот они - Кызылкумы, - сказал Ипполитов, ехавший бок о бок с Петровым.
- Мертвая картина, - заметил Петров. - Однако что же наша разведка, Дмитрий Романович? Судя по времени, мы должны быть у колодцев.
- А вон Куц едет, - показал Ипполитов на появившегося среди барханов всадника в голубом халате, который, шпоря большую рыжую лошадь, скакал к ним тяжелым галопом.
По несколько встревоженному лицу Куца Петров понял, что командир дивизиона приехал с плохими известиями.
Он не ошибся. Куц доложил, что Абду-Саттар-хана у колодцев не оказалось и, судя по следам, банда ушла в северо-восточном направлении. На вопрос Петрова, хороша ли вода в колодцах, Куц сказал, что воды нет, колодцы засыпаны.
- Что же будем делать? - спросил Ипполитов, с беспокойством переводя глаза с Куца на Петрова.
- Идти вперед, - твердо сказал Петров.
- Вперед?.. Правильно! И я такого же мнения, - подхватил Ипполитов.
22
Бойцы шли медленно, ведя лошадей в поводу. Горячий воздух был полон раскаленной пыли. Он обжигал потные лица, сушил губы, горло, язык.
Назад дороги не было. Бригаду отделял от воды двухсуточный переход. Двигаться можно было только вперед. Ипполитов уверял, что к полудню они достигнут колодца Ак-Кудук.
Жар поднимался снизу, от пышущего зноем песка; а сверху беспощадно жгло солнце, казавшееся теперь уже не безгранично далеким, а нависшим над головой необъятным пламенем.
Изнемогая от жажды, Маринка брела по песку, ощущая жар, прожигавший подметки сапог. В ее фляге оставалось еще глотка два воды, но она берегла их. Мало ли что еще может случиться. В ушах дрожал звенящий надоедливый звук. Маринка прикрыла глаза и почувствовала, как кровь, словно удары молота, бьет в виски, хотелось дышать чаще и глубже, но воздух был накален до предела, и когда она глубоко вздохнула, то словно огонь проник в ее грудь.
Внезапно гул голосов прошел по колонне.
- Колодцы!.. Вода! - донеслось до Маринки.
Иван Ильич заглянул в колодец и тут же отпрянул назад. На него пахнуло ужасающим смрадом.
- Ты что? - спросил Ильвачев, увидев, что командир побледнел. Он тоже заглянул в черное жерло колодца.
- Смотри, нога!
- Нога?..
- Где нога?.. А ну, ребята, позволь!..
- Дайте посмотреть!.. - заговорили красноармейцы, обступая колодец.
- Смотрите, верблюд!.. Вот, сволочи, верблюда бросили!..
- А это чего?..
- Где?..
- А вон торчит… Рука… Рука человечья!..
Все смолкло. Солдаты воспаленными глазами смотрели друг на друга.
Резкий крик разорвал тишину. Лаврннкевич сорвал с плеча винтовку и бросил ее на песок.
- Завели! Погубили! - закричал он, ударяя себя в грудь кулаком. - Не могу больше идти… Пить хочу!.. Грудь горит!.. О-о-о-!.. Воды!.. Дайте воды… У, сволочи…
Он упал и забился. Пальцы его зарылись в песок.
Кастрыко подошел к Лавринкевичу, сильной рукой схватил его за воротник и, встряхнув, поставил на ноги.
- Встань! Кто тебя завел, негодяй?.. Возьми винтовку… Ну? Кому говорю? - Кастрыко сделал угрожающий жест. Его длинное лицо, поросшее рыжеватой щетиной, было так грозно, что Лавринкевич молча повиновался. - Мне таких бойцов не нужно во взводе. Еще одно замечание - и выгоню вон!.. Ишь, истерику закатил, а еще боец называется…
Раскинув руки, Вихров лежал у подножья бархана. Его, как и всех, мучила нестерпимая жажда. В накалившейся фляге уже давно не было ни капли воды. Чувствуя тошноту, он откинулся на спину и, как всегда в трудную минуту, стал думать о Сашеньке. Она писала, что переехала к брату в Детское Село, где ей очень понравилось. Детское Село. Ему очень живо представился парк, в котором ему приходилось бывать, когда он был курсантом… А как хочется пить! Горло и грудь словно раздирают железные когти… Перед его глазами поплыл кровавый туман…
- Пить!.. Пить!.. - запекшимися губами прошептал он, проваливаясь в черную бездну… И перед ним вдруг возник детскосельский парк. Фонтан холодной прозрачной воды бил в ярко-синее небо. Рассыпаясь в мелкую белую пыль, вода оседала в широкое блестящее озеро. Только шума воды почему-то не было слышно. Озеро набухало, выступало из берегов, все ближе и ближе подступало к ногам Вихрова. Он хотел подбежать и напиться, но кто-то крепко держал его. Он рванулся и снова увидел пески. Легко ступая маленькими, одетыми на босу ногу туфельками, видневшимися из-под легкого длинного белого платья, Сашенька спускалась с бархана. Она улыбнулась и что-то говорила ему, держа в протянутой руке большую кружку воды. Но он не слышал, что она говорила, а только видел, как шевелятся ее пухлые, совсем детские губы, видел синие лучистые глаза и покрытые золотистым пушком розовые, с ямочкой щеки. Она подошла и поставила кружку подле него. Вода, чистая, холодная, тихо колыхалась, отражая в себе солнечный луч.
- На, пей! - ласково сказала она.
Вихров с трудом приподнял голову, потянулся к кружке и упал лицом в горячий песок… Сашенька нагнулась и тронула его за плечо. Почувствовав прикосновение ее руки, он поднял голову… но увидел Маринку.
- На, на, пей! Тебе лучше будет, - поднося флягу, ласково говорила она.
Вихров провел рукой по лицу, словно отгоняя видение…
- Ну пей же, пей! - настойчиво повторила Маринка.
- Не надо. Пей сама, - прохрипел Вихров, отстраняя флягу рукой и глядя на почерневшее, с ввалившимися щеками лицо девушки.
- Я только что напилась, - тихо сказала она. - У меня была полная фляжка. Тут два глоточка осталось.
Вихров с благодарностью взглянул на нее.
- Хорошо… Я только глоточек. - Он взял флягу дрожащей рукой и, захлебнувшись от восторга, припал к ней сухими губами…
- Ну как, товарищи, второй эскадрон? - раздался над ним голос Федина. - Бодрись, бодрись! Не падай духом! Устали? Пить хочется? Ничего, много терпели, потерпим еще немножко. Буденновцы никогда еще духом не падали!
- И всегда, стало быть, победы одерживали.
- Правильно, товарищ Харламов!
- Скоро ли нам выступать, товарищ военком? - тихо спросил чей-то голос.
- А вот жару переждем и по холодку двинем дальше. А победа, вот она - за этой горой, - показал Федин на дальний бархан.
Он еще поговорил с бойцами и направился дальше…
23
Над такырами лежала тихая ночь. Меж черневших у колодцев войлочных юрт спали вповалку всадники Абду-Саттар-хана. В воздухе стоял тяжелый запах давно не мытого тела. Тут же находилось множество оседланных лошадей, привязанных за ногу к вбитым в землю приколам. Поодаль чернели горбатые фигуры верблюдов подошедшего из песков каравана афганских купцов. Караван-баши вначале побоялся опасного соседства, но делать было нечего: усталые верблюды не могли двигаться дальше. Пришлось расположиться рядом с басмаческой бандой.
Абду-Саттар-хан сидел в юрте и при свете плошки ел мясо, раздирая его руками. Тут же находились казначей Саид-Абдулла и Чары-Есаул, исполнявший должность начальника конвоя Абду-Саттар-хана. Это был дородный человек с хищным носом, нависшим над густыми черными усами.
- Пусть покроется язвами проказы тело мое, если я не сказал истины, - говорил Чары-Есаул, сверкая разбойничьими глазами из-под бровей. - Я видел все сам. Все лежат - и люди, и лошади. Мы можем взять их голыми руками; господин.
Хан громко рыгнул, отложил мясо и, запив его кумысом из деревянной чашки, вытер жирные руки о сапоги.
- Где они? - спросил он, быстро взглянув на Чары-Есаула.
- Я видел их на расстоянии двух ташей отсюда.
- Хорошо, - сказал хан. - Ночь дана богом для сна. Мы атакуем их утром. А сейчас я хочу отдохнуть.
Чары-Есаул хитро прищурился.
- Таксыр, - заговорил он смиренно, - не мешает великому мужу вспомнить о бренной плоти. Уже несколько дней ваше благородное тело не согревалось теплом женщины.
Абду-Саттар-хан выжидающе посмотрел на него.
- А что у тебя есть?
- Не у меня, господин, а у него, - Чары-Есаул кивнул на Саид-Абдуллу.
- Ваша светлость, вот уже два месяца у меня живет прекрасная русская девушка, - заговорил Саид-Абдулла. - Она ждет вашей ласки.
- К ней никто не прикасался?
- Что вы, ваша светлость! Разве я смел бы предлагать ее вам?
- Хорошо, - сказал Абду-Саттар-хан, - приведи ее. А ты, Чары-Есаул, помоги мне раздеться.
Опираясь рукой, хан поднялся с ковра. Чары: Есаул стащил с него два ватных халата и, поклонившись, вышел из юрты.
Оставшись один, хан опустился на молитвенный коврик и совершил полуночной намаз. Потом, взяв небольшое овальное зеркальце, он оглядел свое матовое лицо с подбритыми по-английски усами.
В дверях послышался шорох. Хан оглянулся. Саид-Абдулла втолкнул в юрту девушку, прикрытую лишь распущенными до колен волосами.
- О, ты хороша! - вкрадчиво заговорил Абду-Саттар-хан, мягко подходя к девушке и беря ее руку. - Ты полюбишь меня?
- Пустите меня! - вскрикнула Даша. - Что вам от меня нужно? За что вы меня мучаете?! Я домой хочу!.. Пустите меня!..
Чары-Есаул, отославший Сапд-Абдуллу, затаив дыхание, прислушивался к прерываемому восклицаниями шуму борьбы за стеной.
В соседней юрте Зара, старшая жена Абду-Саттар-хана, тоже услышала крики. И теперь она, красавица афганка, которую хан не любил и собирался продать, приподняв сюзане, заменявшее дверь, старалась угадать, что происходит в ханской юрте. Она чувствовала ненависть к этой девушке, отнимавшей у нее любимого человека, и вместе с тем жалела ее.
Чары-Есаул вздрогнул: за стеной послышался пронзительный крик. Думая, что нужна его помощь, он вбежал в юрту.
Абду-Саттар-хан, с лицом, покрытым красными пятнами, бил плетью лежавшую на ковре девушку.
- Эта змея укусила меня! - произнес он сдавленным голосом, - Отдай ее джигитам… Скажи, что я дарю ее им.
Чары-Есаул нагнулся, схватил девушку за руку и молча поволок ее за собой.
Но он не собирался отдавать ее никому. Он накинул свой халат на плечи плачущей девушки.
- Тише! Не плачь! - сказал Чары-Есаул. - Я спасу тебя. Только молчи.
- Правда? - Даша, прижав руки к груди, широко раскрыла глаза.
- Да! Только тише. Нас могут услышать. Пойдем.
Чары-Есаул, озираясь по сторонам, повел Дашу мимо спавших всадников.
Воздух свежел. Вдоль кочевья пробежал ветерок. Звезды уже не сияли так ярко и, постепенно принимая тускло-фиолетовый цвет, скатывались к бледневшему горизонту. Приближался рассвет. В полумгле зачернели юрты, купол колодца, стоявшие на приколах и опустившие головы лошади.
Даша дрожала, зябко поджимала босые ноги. Она уже устала, когда ее спаситель сказал:
- Стой. Подожди меня тут.
Даша присела под барханом. Радость, было нахлынувшая на нее, уступила место тяжелым думам. Не бу" дет ли ей хуже? Уж очень сомнительный вид был у ее спасителя с разбойничьими глазами. Убежать? Нет, бежать было некуда. Вокруг на десятки верст лежали безводные пески… "Дедушка, милый", - позвала Даша и, опустив голову на колени, тихо заплакала…
Послышался быстрый конский топот. Кто-то скакал. Даша подняла голову. К ней подъехал Чары-Есаул. - Давай руку! Садись! - сказал он. Чары-Есаул усадил девушку впереди себя, поправился в седле и погнал лошадь галопом…
Синие предрассветные сумерки все больше бледнели. В воздухе повеяло свежестью. В кочевье начиналось движение. У колодца послышались булькающие звуки воды.
Абду-Саттар-хан, одетый по походному, стоял у своей юрты и, недоумевая, куда мог деться Чары-Есаул, курил английскую сигарету.
Светлевшая на горизонте полоса окрасилась в розовый цвет.
Хан докурил сигарету и хотел было послать поторопить Чары-Есаула, но тут вдали послышался бешеный конский топот. В стороне часто защелкали выстрелы. Он повернулся на выстрелы и ясно увидел на фоне зари черные силуэты быстро скачущих всадников. В их руках сверкали клинки.
Теперь и с другой стороны послышался конский топот.
Абду-Саттар-хан закричал и, путаясь ногами в ножнах никелированной сабли, побежал к тому месту, где была его лошадь. Он не успел добежать. Парда пустил своего коня на него. Хан выхватил маузер, но клинок джигита со страшной силой упал ему на голову, мелькнуло что-то похожее на белое облачко, и, вытянув руки вперед, Абду-Саттар-хан повалился на твердый такыр.
Зара тоже услышала конский топот. И хотя она была очень сердита на хана, чувство любви заговорило. - В длинной, до пят, белой рубашке, с распущенными по плечам тонкими косичками черных волос и висевшей на груди завеской монет Зара побежала к нему. Но она опоздала. Это и было то белое облачко, которое перед своей смертью увидел Абду-Саттар-хан…
Такыры дрожали от конского топота. Искусно нацелив полки, Петров со всех сторон обрушил их на кочевье. Застигнутые врасплох, басмачи группами и поодиночке бросились в пустыню, но всюду попадали под удары буденновцев…
Атака перешла в короткие схватки. Там и здесь, кружась, рубились всадники в летних буденовках, чалмах, мохнатых папахах. Постукивали редкие выстрелы. Высоко задрав голову, промчался жеребец со сбитым под брюхо седлом. Два всадника на полном скаку наскочили один на другого. Лошади вздыбились и, ударившись грудью, упали на землю.
Зара вбежала в юрту и теперь стояла у внутренней стенки, прикрыв лицо руками.
Послышались шаги. Зара открыла глаза. Какой-то рыжеватый человек с длинным лицом, вбежав в юрту, бросился к ней и сильным движением сорвал с ее груди завеску монет.
- Не бейте… Не убивайте меня! Я ни в чем не виновата! - закричала она, падая перед ним на колени и делая попытку обхватить его ноги руками… - Саиб, не губите меня… Я знаю, я видела вас!
- Знаешь! Где ты меня видела? - заорал человек, глядя прямо в лицо женщине.
- В Афганистане… В Кабулег… Вы - Томас-саиб! - прошептала она с дрожью в голосе.
Грянул выстрел.
Убедившись, что Зара мертва, человек стал лихорадочно шарить в сундучке, окованном медью. Под руку ему попался увесистый мешочек, туго набитый золотыми монетами. Он сунул мешочек в карман и выбежал вон, чуть не сбив с ног охваченного ужасом Саид-Абдуллу, который метался в поисках укромного места. Еще при первых выстрелах казначей забрался под кучу стеганых одеял, но тут же решив, что это убежище ненадежное, он оставил его. Увидев незнакомого ему человека с длинным лицом, Саид-Абдулла подумал, что пришел его конец, и даже закрыл глаза. Но незнакомцу, видимо, было не до него. Во всяком случае, он пробежал мимо, не тронув Саид-Абдуллу.
Вокруг все еще стояли серые сумерки. Среди них мелькали тени скачущих всадников. Вдали постукивали редкие выстрелы.