Вытянув шею, Ташмурад видел, как вдали, где в солнечной дымке трепетали тополя кишлака Оби-Дара, рассыпаясь веером по плоскогорью, скакало несколько всадников в разноцветных халатах. Вот под одним из них вздыбилась лошадь, и всадник, опрокинувшись на спину, медленно вывалился из седла.
Позади Ташмурада послышался быстрый конский топот. Юноша оглянулся.
Обгоняя остановившуюся колонну, мчался большой отряд всадников со знаменами и значками.
Впереди скакал Энвер-паша. На нем был френч, бриджи, высокие, шнурованные до колен желтые сапоги с блестящими шпорами и красная турецкая феска. Солнечный луч ярко отсвечивал на его никелированной сабле. Под Энвер-пашой шел ровным галопом, высоко вскидывая передние ноги, белый арабский жеребец с розовыми ноздрями.
Позади него рыжебородый имам вез большое малиновое знамя с вытканным золотом полумесяцем и арабскими письменами. За ним длинной вереницей скакали всадники в красных чалмах. Это была личная гвардия Энвер-паши, состоявшая из восьмисот видавших виды матерых турецких бандитов. За ними, сотрясая землю, мчался на диких, лошадях отряд киргизских баев. Они подбадривали себя визгом и грозным криком: "Ур! Ур! Клыч! Клыч!" Необъезженные жеребцы ржали и рвались, но всадники сдерживали их в рядах. Киргизских баев вел Давлет-Минг-бей, владелец тысячных табунов, тучный великан с непомерно маленькой головкой и толстыми губами. Замыкал колонну принявший магометанство белогвардейский офицер Пименов, маленький невзрачный человек с худым рябоватым лицом. С ним шло несколько сот головорезов, навербованных в кабаках и на базарах Каршей и Кагана.
Сквозь медленно оседавшую пыль Ташмурад видел, как Энвер-паша, укрыв свои отряды в низине, слез с лощади, в сопровождении Штаба поднялся на сопку и стал смотреть в бинокль. Потом Ташмурад увидел сбегавшего вниз человека в белой папахе, который, вскочив в седло, поскакал к остановившимся в отдалении толпам факир-бечоры.
Подъехав к Чары-Есаулу, всадник в белой папахе быстро сказал ему что-то. Курбаши кивнул головой и, подкрутив черные жесткие, как щетки, усы повернулся к толпе.
- Эй вы, вояки! Орать так, чтобы вас услышали в Самарканде! - грозно крикнул Чары-Есаул. - А не то… - Он, подняв руку, выразительно помахал плеткой. - А ну, начинай!
Многоголосый вопль пронесся над полем. Забили бубны. Заревели карнаи.
Чары-Есаул подал знак и повел толпы вскачь. Тучи Выли поднялись над долиной.
Перейдя к левому флангу, факир-бечора по приказу Курбаши вновь подняла оглушительный шум.
- Ты что ревешь, как ишак? - сердито крикнул Рахим Абдулле. - Совсем оглушил!
- Попробуй не покричи! У меня до сих пор спина чешется! - запальчиво возразил Абдулла и, поймав себе выразительный взгляд Чары-Есаула, вопил еще громче.
- Байский прихвостень, - тихо сказал Рахим, бросив на брата полный презрения взгляд…
Энвер-паша, согнув в локтях руки, смотрел в бинокль. Он видел мелькавшие среди скал ненавистные ему малиновые бескозырки, так хорошо знакомые ему еще по Байсуну, и определил по ним, что имеет дело с туркестанской конницей. Он не ошибся. Это действительно была первая бригада лихой туркестанской конницы, славящаяся умением не хуже природных наездников локайцев бурей спускаться по таким кручам, где новички опасливо сводили лошадей в поводу.
Посмотрев в бинокль, Энвер-паша насторожился: ему показалось, что он узнал стоявшего на дальнем кургане молодого человека в малиновых бриджах, который, широко расставив ноги, смотрел в сторону гор. "А ведь я знаю его, - подумал Энвер-паша. - Этот самый командир чуть не взял меня в плен под Байсуном. Хорошо. Теперь я сам атакую и уничтожу его".
Человек, стоявший на кургане, был Лихарев. Он только что получил приказ командира бригады встать на пути движения Энвер-паши и атаковать его в лоб, когда остальные полки выйдут во фланг неприятелю и атакуют его главные силы.
Подобный приказ был вызван тем обстоятельством, что полки 3-й стрелковой дивизии, принимавшие участие в операции, двигавшиеся левее по горам Гули-Зиндан, несколько задерживались, встретив большой перевал, а ждать было некогда. Поэтому Мелькумов решил первым броситься в атаку, несмотря на то, что противник располагал силами, превосходящими силы бригады в несколько раз. Лихарев стоял на кургане и смотрел на спускавшихся с гор басмачей. Он еще не знал о придуманной Энвер-пашой тактике устрашения демонстрацией конных масс, не мог понять, с какой целью противник перемещает громко кричащие толпы то к левому, то к правому флангам. Вндя, как на его малочисленный полк надвигается огромная лавина всадников, Лихарев оставался спокойным, но это было спокойствие человека, умеющего владеть собой. Он хорошо понимал, что если вся эта орда обрушится на него, то стопчет полк лошадьми, и теперь размышлял, как, сочетая решительность с осторожностью, встретить противника и разбить его.
Приняв решение встретить атакующих огнем, Лихарев вызвал к себе пулеметчиков и расположил их на кургане.
Но спускавшиеся о гор басмачи вдруг свернули и, постепенно скрываясь из виду, пустились вскачь по Лощине. Лихарев тут же выслал разъезд, чтобы определить дальнейшие действия неприятеля. Услышав в эту минуту частое пощелкивание выстрелов, доносившихся справа, он решил, что остальные полки начали бой. Так оно и было. Командир бригады; обнаружив пеших басмачей, сбивал их с бальджуаиских высот.
Вблизи послышался частый стук копыт. К Лихареву скакал боец из разъезда.
- Товарищ комполка, басмачи! - коротко сказал он, подъезжая и поправляя сбитую на затылок малиновую бескозырку.
- Где? - спросил Лихарев.
- А вон, следом за нашими, - показал боец, повернувшись в седле.
Но Лихарев уже сам видел отходивший галопом разъезд. Позади него, сажен за двести, показались басмачи. Они густой толпой поднимались по пологому склону, словно вырастая из-под земли.
Впереди на белом жеребце скакал Энвер-паша.
За ним развевалось знамя и были видны коричневые и красные чалмы кричавших всадников.
- Сверни! Сверни!!! - вне себя крикнул Лихарев, видя, что разъезд не дает ему возможности открыть пулеметный огонь.
Мощный конский топот подкатывался все ближе.
- Что ж они, черти? Вот недогадливые, - сказал Алеша. Он оглянулся и увидел, что Мухтар, весь подавшись вперед, держал в каждой руке по гранате.
Выхватил гранату и Лихарев. В это мгновение лежавший на кургане пулеметчик Воинов, маленький шустрый паренек, вскочил, подхватил ручной пулемет, отбежал в сторону и почти в упор хватил по басмачам длинной очередью.
Белый жеребец взвился на дыбы, и всадник в красной феске, взмахнув руками, грохнулся наземь.
Дикий крик пронесся над полем.
- Убит! Убит!!! - взревели тысячные толпы басмачей.
Все смешалось. Несколько лошадей с маху рухнули и покатились по земле, давя своих седоков.
- Пулеметы, огонь! Полк, по коням! Садись! - скомандовал Лихарев.
Сев на лошадь и обнажая шашку, он увидел, как Даньяр-бек на скаку прыгнул из седла, выхватил у трупа Энвер-паши из-за пояса маузер, отделанный золотом, но тут же зашатался и упал, скошенный пулеметным огнем.
Басмачи повернули и, втаптывая в землю убитых и раненых, шарахнулись в горы. Все вокруг потонуло, в темном облаке пыли…
В большой сводчатой комнате штаба Туркфронта, обставленной тяжелой кожаной мебелью, стоял полумрак. Тихо тикали стенные часы. Электрическая лампа под зеленым абажуром отбрасывала мягкий свет на заваленный бумагами письменный стол. За столом сидели Ипполитов и начальник штаба фронта, полный человек лет пятидесяти, с вечно озабоченным выражением на бритом лице.
- Так вот, - говорил Ипполитов, - согласно донесению командира первой туркестанской кавбригады, Энвер-паша, преследуемый бригадой, бросился к Вахшу и попал под пулеметы подошедшей к этому времени третьей стрелковой дивизии. Получился полный разгром. Захвачен в плен какой-то иностранец. Он отказался дать о себе сведения. В общем, товарищ начальник, авантюру Энвер-паши можно считать законченной.
Начальник штаба вынул платок и провел им по большому с залысинами лбу.
- Да. Все это хорошо, а как там Ибрагим? - спросил он озабоченно.
- О нем пока нет точных данных. Командир бригады доносит, что по сведениям, полученным от местных жителей, Ибрагим-бек находится в Локае.
- Так, так, - начальник штаба взял лупу и нагнулся над развернутой картой. - Ну хорошо, что же у нас еще осталось? - спросил он в раздумье, устало взглянув на Ипполитова.
- В Западной Бухаре остались Абдул-Кахар, сидящий в горах под Самаркандом матчинский бек Халбута и Казахбай.
- Надо взять Матчу, Дмитрий Романович, - сказал начштаба. - Матчинское бекство - рассадник басмачества.
- До вашего приезда сюда, товарищ начальник, была попытка штурмовать матчинское бекство, - пояснил Ипполитов.
- Ну и что же?
- Окончилась неудачей. Банда Халбуты впустила в ущелье вторую бригаду одиннадцатой дивизии и обрушила на нее камни. Бригада понесла большие потери:
- Когда это было?
- В июне.
- В июне? Так. А сейчас у нас август. Можно полагать, что вторая бригада научилась за это время драться в горах. - Начальник штаба нагнулся над картой, посмотрел в нее и сказал: - А что если попробовать обойти Матчу через перевал Обурдон?
- Это сопряжено с невероятными трудностями, товарищ начальник.
- Но не невозможно?
- Нет, не невозможно. Товарищ Ленин говорит, что для большевиков нет ничего невозможного;
- То-то же! - Озабоченное лицо начальника штаба расплылось в улыбке. - Нет ничего невозможного, - повторил он. - А ежели так, то и составьте проект приказа командиру дивизии. Пусть опять посылает вторую бригаду, а мы для усиления придадим ей пехоту.
- У меня есть другое предложение, - сказал Ипполитов.
- Именно?
- Лучше послать бригаду Мелькумова. У Туркестанцев больше практики в горной войне.
- Ну что ж, я не возражаю. Посылайте Мелькумова.
26
В начале сентября комбриг Мелькумов с третьим Бальджуанским полком двинулся штурмовать матчинское бекство, которое штурмовали уже, но неудачно, части Туркфронта. Полк поднялся выше облаков и преодолел почти неприступный перевал Анзоб.
Оставив лошадей, туркестанцы карабкались по вековечным льдам над пропастями среди туманов, срывая ногти, раня в кровь пальцы.
Перейдя ледники, бойцы увидели в глубине раскинувшуюся в голубой дымке долину. Это и было матчинское бекство, разбойничье гнездо феодалов, на протяжении многих лет безнаказанно грабивших окрестное население.
Там уже заметили полк. По дорогам в густых тучах пыли скакали всадники. Это были отряды матчинского бека. В нескольких местах над долиной появились отвесные столбы белого дыма.
Полк, не задерживаясь, обрушился на басмачей. Матчинский бек решил, что сам аллах помог большевикам сделать невозможное, и сдался без боя.
Грозная Матча, рассадник басмачества, пала. Среди шаек начался распад. Был убит курбаши Халбута. Остатки разбитых шаек бросились в горы, где и погибли под снежным обвалом. Но на территории Средней Бухары оставалась еще крупная банда Казахбая, действовавшая в Шахрисабзском районе и не дававшая дехканам обрабатывать поля.
Для ликвидации Казахбая в конце октября была предпринята широкая операция частями Бухарской Группы. Предстоял тяжелый горный поход. В полках перековывали лошадей, ремонтировали седла, оружие.
Иван Ильич Ладыгин, с вечера получивший приказ, почти всю ночь просидел над картой, вместе с Ильвачевым изучая маршрут, и теперь обстоятельно объяснял ввой план действий собравшимся к нему командирам.
Командиры - здесь были Вихров, Кастрыко и Кондратенко - молча слушали Ладыгина. Ильвачев сидел рядом с ним и смотрел в карту.
- Так вот, - говорил Иван Ильич, - нам придется пройти более шестидесяти верст горами и запереть дорогу Казахбаю. В общем, не дать ему уйти в Восточную Бухару. Найдите на карте кишлак Гилян… Нашли? Кишлак Гилян - конечный пункт нашего маршрута. Встанем в Гиляне - и ни шагу назад, а бригада погонит Казахбая на нас… Имейте в виду, товарищи командиры, что поход в горы - не шутка. Осмотрите лошадей, особенно ковку… Вихров, я все же думаю, тебе лучше остаться. А? Как твое мнение?
- Почему остаться, товарищ командир? Я уже поправился.
- А вдруг опять затрясет малярия?
- Да ведь я уже совсем здоров.
- Ну, добре. Смотри, чтоб хуже не вышло… А, сестричка паша идет, - заметил Ладыгин, улыбаясь.
- Разрешите, товарищ комэск? - спросила Маринка, подходя и прикладывая руку к фуражке.
- Пожалуйста, - сказал Иван Ильич с какой-то особенной мягкостью в голосе.
- Прибыла в ваше распоряжение, - бойко отрапортовала она.
- Как? Совсем? - обрадовался Ладыгин!
- Нет. На время похода.
- И то добре. Идите к лекпому, он скажет, что делать.
Маринка вышла во двор.
- Так, - сказал Ладыгин. - У кого есть вопросы?
- Я хочу кое-что сказать, - заговорил Ильвачев. - Товарищи, мы идем в горный район, где почти не ступала еще нога бойца Красной Армии. Поэтому обязываю вас, и особенно Кастрыко, проявлять самое внимательное отношение к местным жителям. Ничего без спросу не брать. Чуткое, вежливое отношение к населению, к быту, порядкам, обычаям поможет нам выполнить наши задачи и освободить дехкан от влияния баев.
- Почему вы, товарищ военком, именно меня обязываете проявлять внимание? - спросил Кастрыко.
- Как почему? В вашем взводе боец снял чадру с женщины.
- Так, товарищ военком, он снял чадру во время боя. Он думал - это переодетый басмач, - сказал Кастрыко убедительным тоном.
- Ну, знаете, это плохой аргумент, - возразил Ильвачев. - Такими действиями мы можем только озлобить население. И я категорически запрещаю делать это.
- Этак вы со всех женщин начнете чадру снимать, - сказал Кондратенко.
- Вот именно, - подхватил Вихров.
- Все ясно, товарищи командиры, - заключил Ладыгин. - Строжайше запрещаю подобные выходки и в последний раз предупреждаю, что при первом же замечании виновный будет предан суду по всей строгости закона военного времени. А сейчас идите и проведите беседы во взводах. Вихров, передай Грише, пусть подыщет надежного проводника. Выступаем с рассветом.
27
Выступив ранним утром из Китаба, эскадрон шел быстрым маршем в направлении гор Хазрет-Султан. Обсаженная тополями дорога тянулась вдоль выгоревшей пожелтевшей долины. По сторонам чернели пустые поля. Вдали, в сизом тумане, виднелась сверкающая снегом шапка вершины у перевала Чимбай.
Хотя была уже вторая половина октября, солнце еще припекало, и над ближайшими предгорьями дрожало золотистое марево.
Хорошо отдохнувшие лошади весело шли, мотали головами и бодро пофыркивали.
- Эх, братцы, и до чего же хорошо! - сказал Латыпов, ехавший между Пардой и Гришей. - И не жарко и не холодно. Одним словом, жизнь - аллюр два креста.
- Сейчас здесь самое лучшее время, так же как и ранней весной, - заметил Гриша. - И малярия не так берет.
- Малярия - она холоду боится. И, по-моему, чтобы не заболеть, надо есть больше, - сказал Латыпов, вообще любивший поесть. - Сейчас мы, братцы, подзаправимся. - Он достал из переметной сумы торбу, развязал ее и вынул вареный курдюк. - Нате, угощайтесь. - Он отрезал и подал Парде и Грише по широкому, в ладонь, куску курдюка. - Это мне на дорогу милая собрала. Эх, ребята, ну и любушка была у меня в Каттакургане… Да ты что не ешь? - обратился он к Грише. - Давай, браток, нажимай… У нас в Конной армии всегда было так: сам не поешь, а товарища накорми. Ну и народ дружный. Прямо сказать - бойцы.
- Хорошие?
- А как же! Очень за товарищей всегда стояли. Выручали друг друга. Вот, к примеру, случай. В двадцатом году заболел я тифом. В Минске лежал. Было помер. Однако вылечился. Вышел из госпиталя чуть живой. От ветра падаю. Как через улицу переходить, ногу на тротуар поднять не мог. Обеими руками подсоблял. Ладно, иду, значит, себе помаленьку, за дома придерживаюсь. Вдруг навстречу парень: галифе красные, тужурка кожаная, шашка, шпоры. В общем, все чин по чину. Поравнялись. Он на меня так это поглядел и говорит: "Что-то, братишка, мне ваша личность вроде знакомая. Вы, случаем, не из Конной армии?" Ну, я ему объяснил. Оказалось, разных дивизий. Он из четвертой, я из одиннадцатой. Выходит, мы не знакомые. Но теперь я смекаю, что у нас, у буденновцев, выражение в лице было одинаковое. Он послушал меня и говорит: "Это неважно, что мы не знакомые - одному делу служим. Пойдем ко мне, я в отпуску". Ладно, приводит меня к себе домой - он на хуторе жил, - вызвал мамашу и говорит: "Вот мой лучший товарищ, пострадавший на фронте. Кормите и поите его так, чтобы через две недели поправился. На фронт вместе поедем". Вот какие в Конной армии были бойцы, - закончил Латыпов…
Эскадрон давно поднялся в предгорья и теперь уже несколько часов шел ущельем. Внезапно передние остановились. По колонне покатился гул голосов.
- Гриша, тебя зовут! - сказал Латыпов, прислушавшись.
Оказалось, что ни Ладыгин, ни Ильвачев не могли понять проводника, бородатого старика в ватном халате, который твердил что-то им.
- Спроси у старика, что он говорит. Я не совсем хорошо его понимаю, - сказал Иван Ильич, когда Гриша подъехал к нему.
Гриша поговорил со стариком.
- От этого ущелья, говорит, на кишлак Гилян идут две дороги. Обе плохие… Одна все же получше, но ехать по ней в два раза дальше. Другая, говорит, прямая, но надо подниматься через перевал.
- Проехать можно? - спросил Иван Ильич.
- Можно. Только большие обрывы.
Посоветовавшись с Ильвачевым, Ладыгин решил идти короткой дорогой, но сначала сделать привал.
Начинало смеркаться. Эскадрон расположился на отдых в горном ауле. Здесь оказались только пастухи с большим стадом овец. Сторожевые овчарки, услышав конский топот, подняли яростный лай, но вскоре успокоились и прилегли.
Чувствуя приближающийся приступ малярии, Вихров присел подле дымившего костра рядом с Гришей. Над костром в большом чугунном котле грелась вода. У котла, как всегда, орудовал Пейпа. Тут же в ожидании костей лежали овчарки. Собаки то лениво позевывали, то с ожесточением принимались искать блох в своей косматой шерсти, сопя и пристукивая зубами.
Вокруг стояла тишина, изредка прерываемая шумными вздохами лошадей.
- Обратите внимание, товарищ командир, - заговорил толстый Пейпа своим тонким голосом, увидев, что Вихров не спит, - какие страшные собаки, а на нас не кидаются. Почему это так?
Вихров посмотрел на злобные, с обрубленными ушами морды овчарок и, подумав, сказал:
- Чуют хороших людей. А боец для них - первый друг: бить не будет, кость кинет. Знают, что… - Он не закончил: вдали послышались глухие странные звуки, Постепенно перешедшие в густой хищный рев.
Выронив черпак, фуражир застыл у костра.
Овчарки вскочили и унеслись в темноту.
Гриша приподнялся на локте.
- Кто это? - спросил Вихров.
- Барс, - сказал Гриша, прислушиваясь. В темноте блеснул огонек. Раздался выстрел. Ладыгин вскочил.
- В ружье! - крикнул он. - Гаси огонь!.. Вихров, бери трех человек - выясни, кто стрелял.
Вдали прокатились еще два выстрела.
Сообразив, что стреляют в той стороне, где на посту стоит Латыпов, Вцхров подхватил шашку и побежал в темноту.
- Кто идет? - окликнул знакомый голос Латыпова.
- Вихров! Вы стреляли?