15
К товарной платформе станции Каттакурган медленно подошел длинный воинский поезд.
С грохотом отъезжали громоздкие двери товарных вагонов, бойцы, весело переговариваясь, укладывали мостки и выводили на платформу застоявшихся лошадей. Кони выбрыкивали, становились на дыбы с явным желанием походить на задних ногах.
Кудряшов и Федин стояли в стороне на платформе и разговаривали с представителем штаба Туркфронта, молодым человеком в кубанке, который, отрекомендовавшись адъютантом командующего, рассказывал им о местных порядках.
В разговоре выяснилось, что казармы стоявших здесь еще до революции оренбургских казаков не совсем подготовлены к приему полка, но местными властями приняты срочные меры, и в ближайшие дни казармы будут готовы.
- Но это ничего, - говорил адъютант. - Сейчас тепло. Пока можно и во дворе расположиться.
- А если дожди пойдут? - спросил Кудряшов.
- Дожди? - адъютант с видом превосходства взглянул на командира полка. - Дождей здесь с апреля и до ноября не бывает.
- Короче говоря, нам придется, как цыганам, в этакую жарищу под открытым небом располагаться? - сказал Федин. - Тут у вас, говорят, малярия?
- Это так точно - малярии хватает, - подтвердил адъютант.
- А как нам проехать к казармам? - спросил Кудряшов.
- Вот по этой улице поедете, - показал адъютант. - Все прямо, а после базара направо… Да! - спохватился он. - Чуть не забыл! Приехал ваш новый комиссар бригады Петров.
- Петров? - спросил Федин. - Знаю его. А где он?
- В казармах. Порядки наводит…
Выгрузка продолжалась. Берясь по двое, бойцы сноровисто выносили из вагонов тюки сена, мешки, амуницию.
Седой старик с подкрученными усами, по виду железнодорожный рабочий, держа за руку кудрявую девочку лет десяти и опираясь на суковатую палку, смотрел на бойцов.
- Ты что, папаша, посматриваешь? Аль кого узнал? - спросил Латыпов, подходя к старику и чуть косящими глазами подозрительно глядя на него.
- Узнать не узнал, а радуюсь - свои, мол, приехали, - резонно заметил рабочий.
- Свои? А ты кто такой?
А я тут дорожным мастером… Давно вас ожидав ли, товарищи. Банды нас одолели, басмачи. Палят, режут, уводят. Одним словом, не дают жить рабочему классу.
- А кого увозят-то?
- Девчат, изверги. Внучку увезли.
- Скажи пожалуйста! - воскликнул Латыпов. Он вопросительно посмотрел на шуструю кудрявую девочку.
Старик подвинулся к нему и шепнул.
- Сиротка. Беспризорница. На воспитание взял. - И уже громко добавил: - Она у меня боевая. Умеет постоять за себя… А ну, Катюша, расскажи-ка товарищу, как ты басмачей яблоками-то…
К ним подошел Кузьмич.
- О чем речь? - полюбопытствовал он.
- А вот папаша жалуется - внучку у него басмачи увезли, - сказал Латыпов.
- Эка злодеи, черт их забодай!
- То-то что злодеи, - подхватил старик. - Сколько народу тут положили. Станцию вот разворотили, проклятые… И Дашеньку мою… Одни мы с ней жили. - Он говорил все тише и тише и наконец замолчал.
- Ничего, друг! Ты не расстраивайся. Факт, найдем твою Дашу, - успокоил Кузьмич. - А злодеям этим всыпем как полагается.
- Уж вы постарайтесь, - сказал старик. - Надо, надо здесь порядок произвести… А вы сами из каких будете? - спросил он, помолчав.
- Мы-то? Гм… Мы всякие-разные. Со всей России-матушки. Самые орлы собрались… И вот без отдыха в походах. Да… Так, говоришь, внучку твою Дашей зовут?
- Дашенькой, товарищ начальник.
- Ну-ну, хорошо. Ты друг, не горюй. Верно говорю: Дашу твою мы тебе, факт, представим. Латыпов, верно я говорю?
- Как пить дать, представим, товарищ доктор. Только бы нам до этих самых злодеев добраться.
- Товарищи дорогие, может, вы ко мне в гости зайдете? - гостеприимно предложил рабочий. - Я рядом живу.
- Благодарствуем, папаша. Только сейчас нам нельзя, - вежливо отказался Латыпов.
От станции послышались звуки сигнальной трубы.
- Вот и нас зовут, - сказал Кузьмич. - Прощай, друг! Пока!
Он крепко тряхнул сухую руку старика и, придерживая шашку, грузно побежал к эскадрону…
Спустя некоторое время полк построился и двинулся в город.
Лошади мягко ступали по пыльной дороге. По обеим ее сторонам росли серебристые тополя. За ними тянулись высокие, местами поросшие сверху травой и кустарником глинобитные стены - дувалы.
Солнце палило. Улица была пустынна. Лишь кое-где виднелись отдельные фигуры людей в чалмах и халатах, робко, крадучись, прижимаясь к стенке, проходила порой укутанная с ног до головы женщина.
Стороной проехал на ишаке худой старик в рваном халате.
Бойцы переглядывались. Все для них было здесь необычно, ново и дико.
В рядах тихо обменивались впечатлениями.
- Латыпов, видал?
- Да-а, дела…
- Ну и край…
- А бабам здесь, видать, совсем плохо живется. Смотри, какие сетки на них надевают…
- Ишь, как торопится. Видно, боится.
Но тут женщина приоткрыла чадру и улыбнулась. На один лишь миг бойцы увидели прекрасное молодое лицо.
- Гляди, гляди, ребята! Ну и красавица! - вскрикнул Латыпов.
Он оглянулся, чтобы еще раз посмотреть, но женщина уже скрылась в узкой калитке.
- Стало быть, уважают нашего брата, - решил Харламов.
Из проулка на лошади выехал босой возчик. С огромных колес его арбы стекали тонкие струйки песка. Он свернул и поехал рядом с полком.
- Смотри-ка, - сказал Барсуков. - Чего это он, чудак, лошадь в телегу запряг, а сам верхом едет.
Арбакеш сказал что-то, улыбаясь и сделав рукой приветственный жест.
- Здравствуй, товарищ! Здорово! - весело заговорили бойцы. - Чего ж ты на коне едешь? Ты бы на телегу сел! Коню так тяжело!
- Бельмейман, - сказал арбакеш, пожимая плечами.
- На телегу, на телегу садись! - показал Барсуков.
Лицо арбакеша было напряженно. Видимо, он всем своим существом старался понять, что ему говорят.
- Бельмейман, - еще раз произнес он растерянно.
- Факт, не понимает. Что попусту толковать! - заключил Кузьмич с важным видом.
Полк вошел под крышу базара. Здесь тоже было пустынно. Только одинокий дервиш сидел на своем старом месте и, перебирая янтарные четки, зоркими глазами пересчитывал всадников.
Передние остановились: из боковой улицы показалось десятка два конных джигитов во главе с Улугбеком.
Кудряшов невольно схватился за шашку.
Улугбек остановил свой отряд. Некоторое время бойцы и джигиты, насторожившись, смотрели в упор друг на друга. На мрачном лице Улугбека появилась улыбка.
- Яшасун Красная Армия! - крикнул он хриплым голосом, оскалив крупные зубы и оглядываясь на милиционеров, которые выжидающе смотрели на своего начальника, не зная, то ли им хвататься за оружие, то ли приветствовать встречных.
- Кто вы? - спросил Кудряшов.
- Моя есть начальник милиция! - произнес Улугбек, поднимая руку к белой войлочной шляпе.
- Тьфу, черт его побери! - с сердцем сказал Кудряшов. - А я думал - басмачи!.. Ну что ж, будем знакомы, - Он по-приятельски кивнул Улугбеку и тронул лошадь вперед.
16
Федин и Кудряшов сидели в тени кудрявого карагача и беседовали с комиссаром бригады Петровым, который, внимательно посматривая то на одного, то на другого, знакомил их с обстановкой на фронте. Кудряшов внимательно слушал.
Петров говорил, что появление. Энвер-паша вызвало оживление басмачества в Туркестане и Бухаре. Банды пополнились за счет добровольцев из реакционных элементов. Участились налеты на гарнизоны и рабочие поселки. Басмачи терроризируют трудовое население, грабят и жгут кишлаки, оказывающие помощь войскам Красной Армии. Для самообороны и борьбы с басмачами формируются из наиболее сознательной части населения добровольческие национальные отряды, именуемые здесь мусотрядами. Один из них сформирован на днях в Каттакургане.
- На нашу дивизию, - говорил Петров, - возложена задача ликвидировать басмачество в Западной Бухаре. В ближайшие дни ваш полк расположится гарнизонами в Каттакурганском уезде.
- Разрешите вопрос, товарищ военкомбриг? - попросил Кудряшов, - Вы говорите, что нам предстоят большие трудности. Это верно. Но мне кажется, что основная трудность заключается в незнании местного языка. Как мы будем общаться с народом?
Петров несколько раз кивнул головой.
- Эту трудность мы предусмотрели… - сказал он, помолчав. - Каждый отряд будет иметь переводчика. Однако это не снимает с вас обязанности как можно скорее овладеть местным языком.
- Иван Ефимович, мне не совсем понятно одно обстоятельство. Короче говоря, здесь советская власть?
- Ну да. А что? - Петров выжидающе посмотрел на Федина.
- Так почему же баи у власти?
Петров пожал плечами.
- Собственно, баи стоят не у власти. Все дело в том, что земельная реформа здесь еще не проведена, - заговорил он, как всегда, неторопливо. - В Туркестане частично пока еще сохранились капиталистические элементы… Чем это объясняется? В первую очередь малочисленностью рабочего класса, неорганизованностью бедноты, полнейшей политической отсталостью… В общем, обстановка чрезвычайно сложная, и нам наряду с ликвидацией басмачества придется заняться организацией "союзов кошчи", то есть комитетов бедноты.
Задача их - сплотить трудовые слои населения против буржуазных националистов… Заметьте, товарищи, что если в России гражданская война закончилась, то здесь, борьба только еще начинается. Появление Энвер-паша говорит о том, что Туркестан становится ареной больших событий.
- А кто все же этот Энвер-паша? Почему ему придается такое большое значение? - спросил Кудряшов.
- Энвер-паша - это пантюркист. Это человек, одержимый манией создания великой тюркской империи во главе с Турцией. Но Энвер-паша Энвер-пашой, а англичане англичанами. Из переписки, недавно захваченной нашей разведкой, ясно видно, что англичане твердо решили завладеть Туркестаном. Следовательно, Энвер-паша сейчас работает на англичан, как в мировую войну он работал на немцев.
- Да. С ним, видно, придется повозиться, - сказал Кудряшов.
- Так вот, товарищи, - продолжал Петров, - вы видите, какую опасность представляет Энвер. Население, как я уже сказал, темное и забитое. Слово бая для большинства закон, а бай - первый помощник Энвера.
- А ведь действительно темнота страшная, - подхватил Кудряшов. - Я, когда спешились у казарм, вижу: человек стоит. Я к нему, а он как шарахнется! Почему они так боятся?
- В представлении дехкан начальник может делать все, что ему заблагорассудится, - пояснил Петров. - Он имеет право бить, убивать и вообще творить любые беззакония. Много лет вбивали им это в голову беки, баи, царские приставы и уездные начальники, рапоряжавшиеся здесь до революции, как в собственной вотчине… Нам с первых шагов надо показать, что такое Красная Армия, проявить самое чуткое отношение к трудящемуся населению, развить у людей чувство собственного достоинства. Это будет лучшим ответом на ту бешеную агитацию, которую ведут против нас буржуазные националисты. Работать здесь, вообще-то говоря, нелегко.
Вблизи послышались шаги. Подошел высокий смуглый человек с курчавой черной бородой. На нем был френч, зеленая тюбетейка и заправленные в сапоги суконные брюки.
Это был председатель исполкома Шарипов.
- Здравствуйте, товарищи! - произнес он по-русски почти без акцента, подавая руку и - кланяясь.
Кудряшов и Федин представились.
Тонкие губы Шарипова дрогнули. Он улыбнулся.
- Очень рад, товарищи, приветствовать в вашем лице славную буденновскую кавалерию, - проговорил он радушно, прикладывая руку к груди. - Надеюсь, что с вашей помощью мы быстро покончим с басмачеством.
- Да уж надо полагать, товарищ Шарипов, - сказал Федин. - Со своими белогвардейцами покончили, теперь вот вам приехали помогать… Только вы-то нас не очень радушно встречаете.
- А что такое? - насторожился Шарипов.
- Виданное ли дело - казармы не готовы, полк расположился биваком на казачьем кладбище! Благо, что там деревьев много. А то, короче говоря, пришлось бы в такую жарищу под открытым небом стоять.
- Да, это, конечно, наша вина, - согласился Шарипов. - Но я никак не думал, что вы так быстро приедете… Товарищи, я зашел за вами. Пойдемте в исполком, пообедаем. Хочу угостить вас пловом. А плов, как известно, пища узбека. Привыкайте к местным условиям.
- Пища узбека! - сказал Петров, качнув головой. - А сколько раз в году узбек ест этот плов? На пиру у бая. А так в лучшем случае сухой лепешкой пробавляется.
- Будем надеяться, что с вашей помощью настанут лучшие времена.
- Немного погодя, товарищ Шарипов. Мы пойдем посмотрим, как там устроились наши ребята.
- Ну хорошо! Я буду ждать. Приходите…
Шарипов кивнул и, твердо ступая, направился через огромный плац, по обеим сторонам которого стояли белые здания длинных одноэтажных казарм.
- Удивительное дело, как чисто по-русски говорит, - заметил Федин, провожая взглядом Шарипова.
- Он окончил русское городское училище в Самарканде, - сказал Петров. - Таких, как он, образованных, здесь очень немного.
Взводный Сачков сидел на бугорке чьей-то безыменной могилки и, подкладывая щепку под чайник, тихим дискантом тянул песенку, выученную им еще во время службы в драгунском полку:
Вынимаеть, вынимаеть драгун белое пяро,
Обмакаеть, обмакаеть во чернильницу яго…
Огненные блики ходили по его старому, в морщинах, с подвитыми усами лицу.
Вокруг костра колебались в прозрачном сумраке ночи угловатые тени бойцов.
- Чай да сахар, товарищ взводный! - сказал Латыпов бодрым голосом, появляясь из мглы с уздечкой в руке.
- Садись. Кувырни чашечку, ежели сахар есть, - радушно произнес взводный. Как всегда, он был в прекрасном расположении духа.
- А вот у меня кишмиш, - предложил Барсуков, подошедший на голоса. Он присел на корточки и развернул мешочек с кишмишом.
- Давай, давай, с кишмишом можно и по две чашечки выпить. - Сачков взял вскипевший чайник и налил кипятку в железную кружку. - А ну, у кого есть - подставляй.
- А мне можно, товарищ взводный? - спросил молодой боец Гришин.
- Пей! Всем хватит… А ты что, заболел? - Сачков пытливо посмотрел на молодого бойца. - Что тебя скрючило?
- Что-то мне голову ломит.
- Голову?.. А ты хину принимал? - спросил Сачков.
Гришин молчал.
- Лякпом! Лякпом! - крикнул Сачков.
- А? - отозвался басом Кузьмич. Он лежал на спине в канавке между могилами, выставив свой толстый живот.
- Ты Гришину хину давал?
- Факт. Всем давал.
- А ты ее принял? - Сачков недоверчиво смотрел на бойца. - Ну, чего молчишь? Говори!
- Горькая она, товарищ взводный…
- Ну как вы, ей-богу, не понимаете?! - рассердился Сачков. - Как ребята малые. За всем надо смотреть… Иди, иди сейчас же к лякпому, возьми вторую порцию.
А потом чаю напьешься и хорошенько укройся. Возьми мот мою шинель. Мне и так жарко… Постой, - остановил он бойца. - Смотри, сколько могилок. Оренбургские казачки. А почему лежат? Потому, что хину не принимали. И ты тоже хочешь туды? - Он ткнул пальцем в землю. - Ну, понял? Ступай!..
Сказав это, Сачков тут же решил с завтрашнего дня сам присутствовать при раздаче хинина.
- Слушай, Латыпов, - сказал Барсуков, - чтой-то в Речице на смотру товарищ Буденный какого-то кавказца поминал? Кто он такой?
- Это он за Мишу Казачка поминал, - вспомнил Сачков, - Прозвище такое. А фамилия ему была Гудушаури. Вот был боец! Добрый. А в бою первой отчаянности человек. Старый. Годов пятьдесят.
- Больше, товарищ взводный, - сказал Латыпов.
- А может, больше. Я не считал… Он, как война кончилась, в бессрочный уволился.
- А потом, как Куцыбо ездил в отпуск, встретил его. Он в Пятигорске на работу устроился, - подхватил Латыпов. - Ему, как непьющему, поручили заведовать винным магазином.
- Каким там магазином - духаном! - вставил Сачков.
- Ну не знаю, как там оно правильно называется, - продолжал Латыпов. - Так Миша по своей доброте воспылал к беспризорникам. Стал наставлять их на правильный путь. Кого на работу, кого на ученье, кого в детский дом. Так беспризорники за ним толпой ходили.
- А тут несчастье случилось, - не вытерпел Сачков.
- Погодите, взводный, я доскажу. Да, тут действительно нехорошо получилось. Один беспризорник свистнул у Миши всю выручку. Ну Миша, конечно, в полное остервенение пришел.
- Известно. Кавказец. Горячий человек, - опять вставил Сачков.