- Юсуф, у нас есть наффатин и несколько горшков с горючей смолою! - напомнил ему брат Тураншах. - Не отправить ли нам халифу ответный подарок?
- Немедля! - велел Салах ад-Дин.
Катапульту, предназначенную для метания сосудов с горючими смесями, быстро выволокли на крышу и первыми же двумя выстрелами подожгли правое крыло дворца халифа. Не успел владыка Египта укрыться от огненного града, как зонтик его стал дырявым от обжигающих искр и весь задымился. Вскоре сквозь гущу схватки, кипевшей вокруг стен, с десятком личных телохранителей халифа пробился его гонец и прокричал во все горло, что повелитель Египта оставляет за своим везирем право казнить или миловать тех, кто напал на него, не получив на то никакого высшего повеления.
Нубийцы дрогнули и откатились, чтобы переспросить друг друга и горестно убедиться в том, что они не ослышались: их предали самым неслыханным образом - в час близкой победы.
Между тем, вид дымного джинна над дворцом халифа навел Юсуфа на спасительную мысль.
- Возьми полсотни моих воинов из курдов и подожги казармы нубийцев, - велел он аль-Фадилю.
Казармы халифской гвардии располагались за стенами Каира, и в их проживали семьи нубийцев.
- Хорошо, малик! Мы заткнем все выходы! - горячо ответил аль-Фадиль и сорвался было с места, но везирь удержал его.
- Нет! Пусть их жены и черные щенки выбираются оттуда, как могут. Не препятствуй, - предупредил он. - Нубийцы совсем озвереют, если их семьи сгорят. Тогда один безоружный станет опасен для трех вооруженных. А вот городские ворота закрой, и ударь им в тыл, когда они попадут в мешок. Не забудь поставить на стены стрелков.
Все произошло именно так, как предвидел везирь Юсуф. Как только нубийцы увидели еще один столб дыма, поднявшийся к небесам за городскими стенами, они бросили осаду и понеслись всем скопом к воротам по кратчайшему пути. Но ворота оказались закрытыми. Войско нубийцев смешалось и превратилось толпу, в гуще которой люди, как обычно случается, теряют рассудок и начинают давить друг друга. Тут вдобавок на них со всех сторон посыпались стрелы.
Аль-Фадиль стал увещевать их со стены, что их выпустят наружу, если они оставят свое оружие и пообещал, что везирь не станет их преследовать, ведь они стали жертвами обмана со стороны своего повелителя.
Уже совершенно смятенные воины побросали свои копья и сабли. Им открыли ворота, и они бросились спасать от огня свои семьи.
Как только огонь спал и нубийцы окончательно потеряли боевой дух, возликовав от того, что их семьи не сгорели заживо, Юсуф потребовал от воинов халифа, чтобы они удалились на другой берег Нила, в Гизу, и стали там лагерем. На радостях нубийцы легко согласились. Однако в первую же ночь после переправы брат Салах ад-Дина, Тураншах, внезапно напал на них с тремя тысячами воинов и перебил не менее половины. Оставшиеся в живых нубийцы едва спаслись бегством и ушли на юг, в Верхний Египет.
Так, благодаря одной маленькой мышке, ставшей благоприятным знамением, и неосмотрительности главного заговорщика, Салах ад-Дину удалось сломить самую опасную вражескую силу, крывшуюся в самом Каире, подобно тяжкому нарыву, и - набраться сил для борьбы с внешним врагом. По сути дела он должен был благодарить за это не мышь, а своего врага - иерусалимского короля Амори.
Времени перевести дух и приготовиться к приему новых неприятных гостей было достаточно. Только в октябре греческий флот подошел к берегам Египта, а воинство франков вторглось в страну по суше. Салах ад-Дин ожидал, что враг первым делом осадит Бильбайс и сосредоточил в нем большое войско, однако франки двинулись дальше на запад. Оказалось, что их цель - прибрежный город-крепость Дамьетта, который мог служить очень удобным передовым постом при нападении на Египет со стороны моря, подобно тому, как крепость Акра всегда служила "якорем" франкам, когда вторгались с моря в Палестину.
Однако и на этот раз король Амори проявил необъяснимую опасливость. Хотя главнокомандующий греческих войск все время убеждал его начать решительный приступ стен, Амори все медлил, ограничиваясь измором. Говорят, ему снились дурные сны, в которых вся его армия брала на абордаж чужие корабли, а потом, уже после победы, на те корабли налетал ужасный шторм и все франки гибли в бушующих волнах.
Однако до полного измора защитников было еще далеко, в то время как у самих осаждавших быстро таяли собственные запасы. Тогда греки принялись обстреливать город из катапульт зажигательными снарядами. И все эти снаряды летели в тот самый квартал, где стояла христианская часовня. Она находилась на том самом месте, где когда-то, во время своего бегства в Египет, останавливалась семья пророка Исы. И та часовня была посвящена Мариам, матери пророка. Вы, кафиры, слышали о том, что мусульмане почитают Мариам с не меньшим благоговением, чем христиане, и что многие мусульманские женщины ежеденно обращаются к Ней с горячими молитвами. Огонь, падавший с небес на часовню, ужаснул и правоверных, и кафиров, проживавших в Дамьетте. Салах ад-Дину сообщали, что те и другие, все вместе, дружно отстаивают часовню от губительного пожара.
Возмездие не заставило себя долго ждать. В стане осаждавших начались болезни.
Спустя полтора месяца осады у греков и франков наконец истощились запасы провианта. Из Сирии пришла весть, которая еще больше удручила короля Амори, истощенного ночными видениями, а Юсуфа приободрила: атабек Нур ад-Дин выслал-таки ему на помощь небольшое подкрепление. Надо сказать, что еще летом, узнав о планах Амори и греческого императора, атабек умерил свою недовольство и разрешил братьям Салах ад-Дина выехать в Египет.
Новые опасения охватили тогда иерусалимского короля. Он решил, что сирийский отряд, направляющийся в Египет, - лишь первое, еще безобидное дуновение грядущей бури: верно, атабек укрепился настолько, чтобы вот-вот всей своей мощью навалиться на Палестину. Медлить было нельзя. В один прекрасный день франки сожгли все свои осадные машины, чтобы они не достались в руки мусульман, и поспешили домой.
Грекам тоже ничего не оставалось, как только покинуть берега Египта. Едва греческие корабли вышли в открытое море, как на них внезапно налетел страшный ураган. Матросы уже вторую неделю голодали, и у них даже не хватило сил вовремя убрать паруса. Большая часть кораблей погибла, и еще в продолжение целого месяца волны выбрасывали на берега Святой Земли объеденные рыбами тела ромеев.
Узнав о позоре неверных и о буре, превратившей их бегство в окончательный разгром, атабек Нур ад-Дин сильно призадумался. По всему выходило, что сам Всемогущий Аллах более способствует в джихаде сыну Айюба, худородного курду, а не ему, сыну великого Зенги, который первым поднял священный меч Аллаха против неверных, заполонивших Палестину.
Пока он пребывал в глубоких размышлениях о превратностях судьбы, из Египта, от самого халифа аль-Адида, пришло послание. В нем правитель рассыпался в благодарностях за "непревзойденную" (верно, не превзойденную потому, что вовсе не понадобившуюся) помощь, оказанную в войне с франками и греками, и весьма учтиво, почти подобострастно, просил атабека забрать своих "турок" обратно в Сирию.
Подумав, что в речи еретика-фатимида по меньшей мере каждое третье слово сказано самим Иблисом, атабек ответил халифу, что сирийское войско должно остаться в Каире из соображений безопасности его же, то есть халифа, державы. Свой ответ атабек отправил с тем, кого он считал одним из самых преданных своих подданных - Наимом ад-Дином Айюбом, отцом Юсуфа. Он надеялся, что, если везирь халифа стал слишком самонадеян, то, по крайней мере, сын Айюба склонит голову перед своим отцом и таким образом цепь истинного подданства будет наконец восстановлена без нарушения воли Аллаха. Наим ад-Дин Айюб двинулся в Египет во главе тысячного отряда сирийских всадников и большого каравана дамасских и халебских купцов.
Ожидая приезда отца, Салах ад-Дин велел богато украсить весь город и встретил отца с пышностью, достойной встречи самого атабека.
Как и предвидел атабек, Юсуф первым делом склонил голову перед отцом, которого очень любил и уважал, но затем, едва завершив приветствие, он сразу предложил отцу стать везирем вместо себя.
- Эта власть дожидалась тебя, моего отца, с тем же нетерпением, как и я сам ожидал твоего приезда в Египет, - сказал Юсуф.
Наим ад-Дин Айюб на несколько мгновений задумался и, пристально посмотрев сыну в глаза, ответил:
- Всемогущий Аллах не поставил бы тебя на это место, если бы ведал, что ты не годишься быть везирем. Не играй с судьбой, Юсуф.
- А что думает по этому поводу великий атабек, да пребудет с ним милость Аллаха? - полушепотом спросил Салах ад-Дин.
Наим ад-Дин Айюб невольно огляделся.
- Полагаю, в моем ответе заключено и его мнение, - со сдержанной улыбкой ответил он, намекая взглядом, что дело требует более подробного разговора и не на площади, среди воинов и пестрой толпы, а в более тихой, родственной обстановке.
Удивленный невиданными почестями, сам халиф выехал поприветствовать гостя, осыпал его драгоценными подарками и даже облагодетельствовал новым, почетным именем - аль-Малик аль-Афдаль, что означает Добродетельнейший Король.
- Первые правдивые слова халифа, которые мне довелось услышать, сказаны по твоему поводу, отец, - заметил Юсуф, когда они остались в семейном кругу, за толстыми стенами - Истинно, мне еще не доводилось видеть человека, обладавшего большими добродетелями, чем ты, отец… и большей преданностью великому атабеку.
- Ты сам заговорил о преданности, - со вздохом проговорил Наим ад-Дин Айюб.
- Мне здесь очень трудно понять, что заставляет великого атабека усомниться в моей преданности, - признался Юсуф. - По моему велению во всех мечетях Каира поминают его имя в пятничных молитвах. А ведь Египтом пока что правят еретики.
- То-то и оно. - Его отец предупреждающе поднял перст. - До Халеба доходят разные вести… и разные слухи. Издали может показаться, что ныне ты весьма усердно служишь еретику.
- Если засеял поле сегодня, не предвкушай наесться хлеба завтра поутру. Так ведь говорит пословица, - заметил везирь Юсуф.
- Но ведь у тебя теперь достаточно сил… Великий атабек не понимает, почему этот немощный и трусливый юнец до сих пор сидит на троне. Я слышал, что после победы над неверными египтяне восхваляют тебя как героя. За чем стало дело? - продолжал задавать вопросы Наим ад-Дин Айюб, а его сын видел, что устами отца вещает сам атабек и самые каверзные вопросы еще впереди.
- Здесь не достаточно одного беглого взляда, - покачал головой везирь халифа аль-Адида. - Здесь не достаточно прислушиваться только к гомону толпы. Египет - это очень глубокий омут, и не сразу разглядишь, какие крокодилы в нем водятся. Да, отец, здесь все еще правит династия еретиков. Но эти еретики - возможно, с помощью самого Иблиса или духов пустыни - привели Египет к процветанию. Здесь в руках не только самого халифа, не только его придворных и у купцов, но и в руках тысяч ремесленников сосредоточено огромное богатство, и в нем заключена сила куда большая, чем в любом войске. Я вижу, я чувствую, что опорой своего благополучия египтяне вольно или невольно считают халифа, каким бы слабым и малодушным он ни был. Если сегодня я возьму приступом дворец халифа и опрокину его трон, завтра со дна омута поднимутся такие чудовища, с которыми мне не совладать. Великий атабек не видит этого омута из далекого Халеба, отец.
Некоторое время Наим ад-Дин Айюб сидел в раздумьях, пощипывая бороду.
- Кстати о богатстве Египта, - как бы невзначай проронил он. - Легко понять, почему великий атабек волнуется. Он мог бы вдвое увеличить свое войско и напасть на франков, уже не опасаясь предательских ударов в спину. Приходит пора джихада. Медлить не достойно…
- Отец, я тоже поклялся Всемогущему Аллаху вести джихад против франков! - невольно повысив голос, изрек Юсуф. - И я поклялся Всемогущему Аллаху изгнать франков из Палестины. Если бы Всемогущий Аллах не принял моей клятвы, разве Он оставил бы мне жизнь?
У добродетельного Айюба приподнялись брови.
- Ангел Смерти приходил ко мне, отец, - уже тихим голосом добавил Салах ад-Дин. - И когда я повторял клятву, он всякий раз отходил, чтобы забрать душу другого.
- Ты говоришь о доблестном эмире Ширку, твоем дяде? - осторожно спросил Наим ад-Дин Айюб.
- Я не видел, к кому Асраил удалился от меня в ту ночь, когда скончался везирь Ширку, - сказал Салах ад-Дин.
- Мы слышали, что доблестный эмир поддался роскоши и стал вести невоздержанную жизнь, не достойную правоверного мусульманина, - проговорил его отец, брат покойного Ширку, хмуро сводя брови. - Возможно, его постигло наказание… Но я хочу напомнить тебе, Юсуф, что великий атабек всегда являл собой пример благочестия, ясный и сверкающий, как ограненный алмаз.
- Несомненно, великий атабек аль-Малик аль-Адиль Нур ад-Дин Махмуд - самый благочестивый из всех правителей на землях Пророка, мир да пребудет над ним, - искренне подтвердил везирь халифа-еретика слова своего отца.
Действительно, в ту пору лишь один из правоверных властителей, Нур ад-Дин, вел почти аскетический образ жизни.
- Его сердце горит стремлением к джихаду. Всемогущий Аллах велит ему скорее продолжит дело отца, - настойчиво внушал своему сыну посланец атабека. - Если у тебя еще не достает сил сместить халифа, то у тебя должно хватить ума прибрать к рукам хотя бы часть несметных богатств. Тот же Шавар даже в пору своих неудач без труда подкупал своих врагов и друзей, легко тратя на это не менее ста тысяч динаров в год. Даже такой суммы хватило бы атабеку, чтобы значительно укрепить свои силы.
Салах ад-Дин сделал гневный вид:
- Уж не думаешь ли ты, отец, что золото стало прилипать к моим рукам, стоило мне сделаться везирем?
Наим ад-Дин Айюб пристально посмотрел сыну в глаза и даже прищурился, словно ему пришлось вглядываться в яркий огонь.
- Аллах свидетель, такой гнусной мысли не могло появиться у меня в уме, - ответил он твердо.
- А у великого атабека? - полюбопытствовал Салах ад-Дин.
Добродетельный Айюб колебался одно мгновение.
- Что, как ни твоя бескорыстность подвигла его настаивать на том, чтобы ты отправился в Египет вместе с эмиром Ширку? - ответил он вопросом на вопрос и тут же добавил еще один: - Кто как не ты, Юсуф, мог предостеречь моего доблестного, но простодушного брата от опрометчивых шагов?
- Однако в этом деле меня в конце концов постигла неудача, - развел руками Юсуф. Верно, по этой причине великий атабек и расстроен. Когда он дал своему доблестному и преданному эмиру большое войско, то полагал, что эмир наведет в Египте новый порядок. Он не ожидал от него ни разгульной жизни… ни столь скорой кончины.
- По правде говоря, он так и сказал мне: "Самая большая оплошность, которую я пока совершил в жизни - то, что послал в Египет твоего брата", - тихо признался Наим ад-Дин Айюб своему сыну.
- Однако, посылая меня в Египет, великий атабек часто поминал древнее предание о "прекраснейшем Юсуфе", попавшем в Египет рабом и ставшем близким советником царя… - напомнил тот отцу.
- Ему казалось, что тебе, Юсуф, немного не хватает честолюбия.
- Значит, это вторая оплошность великого атабека? - усмехнулся Салах ад-Дин.
Наим ад-Дин еще больше нахмурился. Взяв с блюда финик, он сначала долго, совсем по-старчески жевал его, а потом еще дольше катал языком косточку.
- Аллаху виднее, - наконец обронил он ответ и только следом выплюнул косточку. - Могу сказать только одно: атабек доверяет тебе, как и прежде, но все же начинает беспокоиться… У нас много завистников, Юсуф, сам понимаешь.
- Отец, ты отказался стать везирем. Тогда становись моим главным казначеем, - внезапно просветлев лицом, решительно проговорил Салах ад-Дин. - Раз великий атабек послал тебя ко мне с увещеваниями, значит он доверяет тебе куда больше, чем мне. И это справедливо: у тебя перед ним гораздо больше заслуг. Если ты стаешь казначеем, то легко развеешь все его сомнения и тревоги и тем самым поддержишь честь нашего рода. А кроме того я хочу отдать тебе, как самому преданному слуге великого атабека, именно те города, которые, волею Аллаха, мне удалось отстоять от неверных. Я имею в виду Александрию и Дамьетту.
Наим ад-Дин Айюб замер и даже слегка побагровел.
- Ты очень сильно поумнел, Юсуф, с тех пор, когда мы виделись с тобой последний раз, - только и нашел он, что ответить на предложение сына.
В начале осени того же года Ангел Смерти пришел к брату великого атабека, Кутб ад-Дину, который правил Мосулом, и атабек сразу обратил свой взор на восток, отвернувшись от Египта. Теперь он получил возможность расширить и укрепить свою власть в роде и свои восточные пределы, а кроме того, положить конец спору за наследство, сразу же возникшему между его племянниками.
Снова весь мир пришел в движение. Как только атабек повернулся спиной к Палестине, король франков сразу же надумал самолично отправиться в Константинополь, чтобы подбить императора на новый поход против Египта.
А Салах ад-Дин получил возможность неторопливо, основательно укреплять свое положение в Египте. Однако он также решил "помахать знаменами", чтобы тем самым оттянуть опасную встречу в Константинополе, а, с другой стороны, укрепить свою славу воина джихада.. Своей главной целью он избрал франкскую крепость Айлу, которая, словно острие копья, находилась на южной оконечности Иерусалимского королевства и "упиралась" прямо в побережье залива Акаба, рассекая основной путь египетских паломников, совершавших хаддж в Мекку.
План Салах ад-Дина был весьма хитроумен. Он велел перебросить на западное побережье Суэцкого залива заготовки для кораблей, чтобы за короткий срок можно было спустить на воду целую флотилию, а сам с большим войском подступил к Даруну, франкской крепости, находившейся на юго-восточном берегу Срединного моря. Король Амори поспешил навстречу, прихватив по дороге гарнизон Газы, принадлежавшей в ту пору рыцарям ордена Соломонова храма. Франкам удалось опередить своих противников и войти в Дарун, усилив его защиту. Однако Салах ад-Дин тотчас же свернул с дороги и поспел к "ослабевшей" Газе. Он захватил город и освободил множество томившихся там мусульманских пленников. Надо признать, что возвышавшаяся над Газой крепость, несмотря на малый гарнизон, была очень мощной, и на то, чтобы овладеть ею, пришлось бы потратить немало времени и сил. У Юсуфа, однако, были иные планы. Столь же внезапно, как и появился в пределах франкских владений, он отошел назад, в Египет, послав отборную часть своего войска к заливу Акаба, куда уже двигались его корабли. Приступ крепости Айла начался стремительно как с суши, так и с моря, и гарнизон вскоре сдался. Священная дорога на Мекку была открыта для паломников.