Я увидел, как волна приподнимает корабль и неторопливо опрокидывает его, как корабельная корма вдавливается в скалу и рассыпается ворохом сломанных и расщепленных досок и как людишки тоже сыплются ворохом в воду. Я увидел, как деревянная бычья голова яростно бодает скалу и от удара отлетают прочь рога.
В следующее мгновение меня поглотила обжигающая тьма.
Вода была такой холодной, что все мои члены сразу онемели. Только по мелким всплескам я еще догадывался, что мои ноги и руки держат тело на плаву. Внезапно я ткнулся носом в какую-то доску. Я посчитал ее своим спасением, страстно обхватил обеими руками, как возлюбленную, и, сразу окоченев, стал тонуть.
Очнулся я сильных ударов по щекам. Невольно отворачиваясь, я открыл глаза и сначала увидел чье-то чужое, перекошенное от ужаса лицо. Мигом позже по этому лицу шлепнула доска, и человек пропал. Я испугался, ожидая той же участи, дернулся, но несколько рук крепко схватило меня.
Прошло еще какое-то время прежде, чем я осознал, что происходит. Оказалось, что Иван вновь показал мастерство искусного рыбака. Когда корабль разбило, он сумел-таки зацепиться за лодку и удержать ее. Потом, уже оказавшись в тихой бухте, он бросился с нее в воду и, начав, конечно же со своего мессира, стал поочередно вылавливать всех "рыцарей султана" и их оруженосцев. Откуда у него только силы брались!
Кто-то из греков тоже успевал цепляться за маленький ковчег, но для них места в нем уже не было.
Рыцари, как и я, все были окоченевшие и едва живые. Иван потом рассказал мне, что труднее всего пришлось с самим мессиром, который стойко шел ко дну, отказываясь выпустить из рук свой меч.
- Чуть было не утянул меня вместе с собой! - вздыхал Иван. - Так бы и пришлось идти обоим на службу к царю морскому.
Он заставил всех грести досками в сторону берега и орал на благородных рыцарей, как корабельный надсмотрщик на гребцов-невольников. Полумертвые господа, однако, молча подчинялись ему и гребли, как могли. На берег он также выгонял всех едва не пинками. Некоторые валились с ног у самой суши от ударов уже невысоких волн и, если бы не Иван, бедолаги могли бы легко захлебнуться там, где было уже по колено. Иван беспрерывно ругался на своем наречии, будто волшебные русские ругательства согревали его кровь. Он гнал на берег тупое стадо, по всему видать поголовно родившиеся от блудниц и жеребцов.
Замечу, что никто потом не держал на его обиды. Даже самые высокомерные мессиры прекрасно понимали, что только русу, способному плавать в самой холодной воде, они обязаны своим спасением и, если бы он не заставлял их двигаться, то, даже вытащенные на лодку, они бы вскоре превратились в окоченевшие трупы.
Одного франка Ивану все же пришлось тащить на себе. При крушении корабля Жан де Брас сильно ударился грудью об борт и, видимо, сломал себе несколько ребер.
Нам повезло. Неподалеку от места нашей славной высадки, в прибрежных скалах, нашелся небольшой грот, где в глухом мраке мы и скрылись от бури.
- Ждите здесь и не высовывайтесь! - властно предупредил всех рус и пропал.
Никто и слова не произнес, никто не шевельнулся. Даже слова благодарственных молитв замерзли у нас на языках.
Как только рус вернулся, сразу взлетели веселые искры, потянуло дымком и во тьме заплясали маленькие живительные огоньки. Как я не расставался со своим тайным оружием, так Иван не расставался с огнивом и кресалом, спрятанными в его поясном мешочке. Он где-то раздобыл хворост и смог зажечь огонь.
- Теперь всем раздеться! Живо! - велел он.
Рыцари не шелохнулись, и тогда он сам стал стаскивать с них мокрую одежду. Никто не отбивался, и вскоре вокруг костерка собралось изысканное общество дворян и их оруженосцев, мало чем отличавшееся от обитателей свинарни. Они исподлобья сверкали глазами и старались не поднимать глаз. Тем временем, рус успел устроить в гроте еще один костер и развесил тряпье подле него на колышках и ветках.
- Никак все живы?! - немного удивленно и немного насмешливо воскликнул он, поглядев на нас со стороны.
Рыцари были спасены, а вот оруженосцы вновь понесли потери - один был убит на корабле и еще двоих поглотило море.
- Видать и вправду угодно Господу, чтобы мы нашли английского короля, - подбодрил на Иван.
Я невольно поискал глазами Альдо Неро и, не найдя его, спросил руса, которого в тот час считал всеведущим духом:
- А ты видел итальянца?
- Кто-то очень лихо греб к берегу, вот что я видел, - вспомнил Иван. - Крепкий пловец. Кто как не он?
Я пожалел бы о смерти Альдо: ведь он наверняка знал эти места и мог бы довести нас до какого-нибудь городка, до какой-нибудь известной ему "норы". Но теперь я невольно пожалел о том, что он жив: мало ли что могло взбрести ему в голову на свободе да еще после такого освежающего купания.
- Любопытно, где мы? - пробормотал я, так же невольно обращаясь к русу.
- Сейчас бы нам всем по глотку доброго вина, сразу бы уразумели где, - высказал он очень верную мысль и тут же сам загорелся ею веселее, чем наш костер. - Сидите тихо, - снова приказал он некогда грозным рыцарям, - а я гляну, нет ли здесь поблизости какой-нибудь харчевни, где добрых людей угощают даром.
И он снова пропал.
Рыцари начинали потихоньку оживать около огня, и я заметил, что сидящие напротив внимательно приглядываются к моему лицу.
- Вы думаете, что рус вместо живого Дауда выловил призрака? - осторожно задал я вопрос.
Откликнулся Эсташ Лысый:
- У тебя что, золотой динар к щеке прилип?
Я схватился за левую щеку, в испуге прикрыв свою родовую отметину. Я скрывал ее особой мазью, сделанной на основе кипарисного дегтя с добавлением пыльцы. Иначе никакие одеяния не позволили бы мне превращаться из полукурда в генуэзца, а из генуэзца в грека. Я стирал мазь с лица только перед тайными встречами с избранными, с посланниками Драконов Запада или Мудрых Змиев Востока, поскольку в некоторых случаях родимое пятно заменяло пароль. Но теперь бурные волны хорошо выстирали и прополоскали меня, и один из моих тайных знаков открылся.
- Это благоприятный знак. Он всегда появляется, когда минует опасность, - признался я, убрав с лица руку.
- Жаль, что не предупреждает о ней заранее, - усмехнулся рыцарь Джон. - Вот если бы у тебя на лбу Господь написал, где нам теперь добыть еды, оружие и коней. Или хотя бы горсть монет.
- В нашем положении есть немалые выгоды, - сам голый и мокрый, как новорожденный мышонок, попытался я уверить таких же голых и мокрых "мышат". - С нами хотели разделаться еще в море, и это значит, что враги короля Ричарда и враги великого султана узнали о замысле султана Юсуфа.
- Как будто король Ричард и великий султан - не враги между собой, - теперь усмехнулся Эсташ Лысый.
- Жизнь гораздо сложнее. Если хорошо подумать, то нетрудно понять, что теперь они союзники, - сказал я, глядя на франка, как на глупца.
Чтобы не подтвердить о себе мое мнение, Эсташ решил смолчать в ответ.
- Во всяком случае несомненно одно: есть могущественные силы, которые хотят поскорее покончить с нами. И сделать это как можно незаметнее - продолжил я. - Теперь же, согласитесь, им будет очень нелегко найти нас. Возможно, они даже вздохнут с облегчением, увидев обломки корабля, и успокоятся, решив, что буря сделала всю работу и к тому же задаром. Все спасены, кому суждено было добраться до берега, и теперь мы греемся у огня. Значит, рус прав: Всевышнему угодно наше дело.
- Твоему Аллаху или же нашему Господу Иисусу Христу?.. - снова забормотал Эсташ де Маншикур. - Вот в чем загвоздка.
- Не будем спорить, - резко пресек я этот разговор, способный окончится совсем не уместным здесь джихадом. - Единому Всевышнему, Который на небесах и пути Которого неисповедимы. С вас довольно? Кто не верит в такого Бога?
Молчание стояло всего пару мгновений.
- Не все спасены, - донесся вдруг тихий голос, и мы не сразу догадались, что он принадлежит Жану де Брасу, так глухо и хрипло заговорил франк.
Все с удивлением посмотрели на него, и оказалось, что он уже не сидит, а лежит на боку и тяжело дышит.
- Что случилось, Жан? - с тревогой спросил рыцарь Джон.
Тот провел рукой по губам и вытянул ее к огню. Все увидели на его ладони яркую полоску крови.
- У меня грудь наполняется кровью… - прошептал он и попытался улыбнуться. - Как во время дождя бочка под крышей. Я не доживу до утра.
Тут все мы захлопотали и, побросав на землю еще влажные, но все же теплые одежды, устроили Жану де Брасу место поудобнее и помягче. Оказалось, что там, где он лежал, весь песок под его головой был уже на целую ладонь пропитан кровью.
- Потерпи, Жан, помолись побольше, и Господь пошлет тебе выздоровление, - подбадривал его Эсташ Лысый. - Ведь не зря же Он уберег тебя в эту страшную бурю.
- Больше всего в жизни я боялся утонуть… с тех пор, как едва не утонул мальчишкой в болоте, - признался тот. - У меня была только одна искренняя и самая жаркая молитва: Господь, не дай мне захлебнуться… Я вымолил все, чего действительно хотел. Грех просить большего.
- Соберись с силами и дотерпи до утра, - велел ему рыцарь Джон. - Мы первым делом найдем тебе священника.
- Не трудитесь… Только беду накличете, - предупредил Жан де Брас и стал говорить, как в полусне: - Когда-то я обидел одну девчонку. Дочку шорника. Она прокляла меня и сказала, что я умру без исповеди. Я только посмеялся. Чего стоит проклятие простолюдинки… Теперь Господь Иисус Христос показал мне цену такого проклятия. Вот что я скажу… Когда из тебя по капле выходит кровь, в жилы по капле входит правда… и начинает течь… по твоим жилам… вместо крови. Она жжет сильнее адского пламени. Только изнутри. Это еще хуже… И наша дорога - не что иное как дорога на тот свет. Нас освободили из застенка, потому что мы уже умерли… Не бойтесь, не бойтесь, друзья. Господь милостив. В этой дороге каждому из нас воздастся по грехам. Лучше раньше… лучше раньше…
- Эсташ-Вепрь однажды поджег дом, и в нем сгорела целая семья, - пробормотал другой Эсташ, еще остававшийся в живых. - Он никого не выпускал наружу.
- Это случилось в Палестине? - спросил я.
- Да, - кивнул франк. - Незадолго до того, как он попал в плен. Может, кто знает, за что так прищемило нашего Ренье-Красавчика?
Посвященных в грехи Ренье де Фрувиля не нашлось, только сам Жан де Брас то ли предположил, то ли увидел что-то своим предсмертным взором:
- А его прищемило так же, как и меня…
- Похоже, до короля Ричарда доберется только наш добрый Анги… Он почти святой, - мрачно усмехнулся рыцарь Вильям.
Но Ангеран де Буи только повесил голову, и в гроте, теперь уже напоминавшем не спасительную теплую норку, а преисподнюю, воцарилось тяжелое молчание.
- На самом деле мы все уже давно мертвы. Сарацины отрубили нам головы в Иерусалиме и отпустили души на покаяние, - ошеломил товарищей Эсташ Лысый. - Теперь наш путь лежит через Чистилище, и, если король Ричард еще жив и здоров, до нам не видать его, как собственных ушей.
- Тогда Вепрь уже искупил грехи и блаженствует себе в раю, - сделал мудрый вывод рыцарь Вильям. - Если хорошо подумать, нам нужен не король, а священник.
Жан де Брас вдруг широко открыл глаза и, ясно посмотрев на меня, сказал неожиданно бодрым голосом:
- Ты… ты помолись обо мне.
Меня охватила растерянность:
- Почему я? Попроси единоверца. Их вон сколько!
- Да, некоторым еще придется помаяться, - злорадным эхом откликнулся рыцарь Вильям.
Но Жан де Брас закрыл глаза, отвернулся и проговорил, как о уже давно свершившемся деле:
- Ты помолишься обо мне… потом… на Гробе Господнем… И будет довольно…
Я почувствовал, что все взоры нацелились на меня, точно острые пики, и невольно огляделся, как затравленный зверь.
И вновь заговорил умирающий франк. На краткий срок он, прозревший свои грехи, стал истинным предводителем "рыцарей султана".
- Я еще не умер, а уже тихо, как в гробу, - прошептал он, едва шевеля темно-алыми губами. - Тошно… Лучше будет, если ты, Дауд, продолжишь свою историю. Ты - ведь славный рассказчик. Тебя слушаешь и все видишь своими глазами. Продолжай. Я хочу узнать, как спасся великий султан от этих страшных ассасинов. И откуда только взялись на свете эти ассасины? Очень давно… очень давно я не слышал хорошей сказки перед сном. Продолжай, Дауд.
Место и время очень подходили для продолжения рассказа. Я устроился так, чтобы Жану де Брасу было слышно лучше, чем остальным и, собираясь с мыслями, стал всматриваться в пляшущие огоньки костра. Взгляды моих слушателей тоже потеплели.
- Вы хотите знать, откуда взялись ассасины? - невольно переспросил я, потому что великий султан никогда их не любил, а теперь приходилось пачкать историю его жизни историей об одном злом демоне. - Как джинны из лампы, они выпрыгнули из головы перса, которого звали Хасан ибн-ас-Сабах.
* * *
Все началось в тот вечер, когда два молодых человека, устав от занятий в одном из медресе персидского города Нишапура, устроили веселую пирушку. Одного из молодых людей звали Хасаном, и он еще ничем не успел прославиться. Зато бейты и газели его закадычного друга, звавшегося Омаром Хайямом, уже вились, словно ароматные дымки благовоний, во многих духанах, домах и дворцах Персии - там, где на ковры проливалось вино и глаза мужчин прилипали к телам танцующих гурий, как осы к сладким лепешкам.
У друзей было много общего. Оба считались в медресе способными учениками, а за его стенами - очень способными пьяницами. Оба были начитанны и остроумны, и оба были, по всему видно, безбожниками. Различало их, однако, то, что они поклонялись разным идолам: Омар поклонялся вину и женщинам, а Хасан - силе и власти.
И вот, когда по полу покатился еще один пустой кувшин, пятый или шестой по счету, Омар Хайям с грустью заметил:
- Жаль, что Всевышний послушался Пророка и запретил вино в Раю. В аду его, понятное дело, нет. Иначе откуда взяться адским мукам…
- Значит, надо создать рай на земле… и наполнить его вином и женщинами, - решил его друг, с трудом ворочая глазами.
- Рай на земле? Для этого надо стать богом, - усмехнулся Омар Хайям.
- А я могу стать богом, - без тени смущения, ответил Хасан ибн-ас-Сабах, невольно выдав свои затаенные мысли. - Главное ведь что? Главное, чтобы людишки не сомневались, что заживо попали в рай, что они безгрешны. Тогда они будут славить своего бога.
- Тебе не хватает только невидимого воинства ангелов, которые со всех ног… вернее, крыльев несутся исполнять твою волю, - пробормотал Омар Хайям, встряхивая за горло последний сосуд. - Было бы теперь кого послать за вином.
- Будет у меня и воинство ангелов, - заявил Хасан и уронил голову на грудь, будто и она была одним из тех опустевших и уже бесполезных сосудов.
На другой день жизнь вовсе не казалась раем. Мучаясь от головной боли, Омар напомнил Хасану о его неслыханных притязаниях:
- А в твоем раю ты отменишь похмелье?
- Увидишь, - резко, словно обидевшись на друга за неверие, ответил Хасан.
Именно в тот день укрепился в своих замыслах Хасан ибн-ас-Сабах, задетый другом-поэтом, дару которого он всегда завидовал.
Он стал еще глубже изучать исмаилитское учение. Исмаилиты верили в махди, невидимого до поры до времени имама. В один прекрасный день этот великий имам должен появиться на земле и утвердить царство вечной справедливости. Хасан понимал: убедить людей, что ты есть махди означает стать глазах всемогущим божеством. А еще Хасан очень понравилось то, как исмаилиты читают Священную Книгу Коран, видя в ней особый, скрытый смысл, доступный только "избранным". Ведь стоит сказать человеку, что он, в отличие от простых смертных, достоин знать тайны - сначала маленькую, а потом большую - как он пойдет за тобой по любой дороге лишь бы только утолить свою гордость и невольно возомнить из себя ангела, ведающего надмирные истины.
Хасан побывал в Египте, где правила Фатимидская династия еретиков-исмаилитов, и имел беседы со многими тамошними мудрецами и прочими "избранными". Настойчивость и рвение, с которыми он пытался достичь высших ступеней "избранности" встревожили каирских мудрецов. Они посмотрели Хасану за спину и увидели, что его тень способна отклоняться от направления солнечных лучей. Они тогда переглянулись и мысленно сказали друг другу: "Этот метит в самозванцы".
Но и Хасана ибн ас-Сабаха чутье тоже никогда не подводило. Спасая свою жизнь, он успел скрыться из Каира и поспешил домой, в Персию. Там он поселился в мазендаранской глуши, в одном селении, известном своими выносливыми пастухами и воинами. Он стал действовать так, как действуют проповедники-низариты одного из исмаилитских толков.