- Теперь понадобится пара абордажных крючьев и веревки. Мы должны незаметно пронести их на корабль, - сказал я, не выдавая своих подозрений. - Сейчас один из оруженосцев пойдет со мной. Кто хочет?
- Я бы с радостью, - тут же откликнулся сквайр Айвен, но почтительно глянул на своего господина и добавил: - …если позволит мессир.
"Мессир" же с подозрением посмотрел на меня.
- А ты не хочешь пойти со мной, Салех? - спросил я того, кто прятался за чужим плечом.
- Повинуюсь, - донесся чуть дрогнувший голос Салеха.
- Хорошо. Я пошлю тебя одного. Ты знаешь, где живет кузнец Ибрахим?
- Не знаю, - ответил Салех, и я понял, что этим ответом он получил повод задержаться в городе по своим делам, а потом оправдаться тем, что не сразу нашел дорогу к Ибрахиму.
- Я знаю! - вновь нетерпеливо откликнулся Иван. - Я покупал у него нож после того, как меня ограбили в Яффе. Вот была беда. Только я ступил на Святую Земли, как четыре молодца, все христиане, приперли меня к стене кинжалами и обобрали. Если бы их тогда не спугнули люди мухтесиба, то там, на пристани, и кончилось бы мое хождение ко Гробу Господню.
- А на какие же деньги тебе удалось купить нож? - удивились мы.
- Язык не поворачивается сказать, что десяток тирских динаров мне Бог послал, - хитро прищурился сквайр Айвен, - Не помню, откуда они взялись, ведь один священник отпустил мне грехи.
- А сеть откуда? - спросил я. - Тоже не помнишь?
Оказалось, что сеть из подвала под домом.
Узнав, что Иван хорошо знает Яффу, я немного поразмыслил и отправил руса к Ибрахиму, велев закутать голову, как это делает бедуин в час самума. Салех, как я приметил, огорчился моему выбору.
Наступал еще один час ожидания, и я предложил рыцарям послушать продолжение истории о великом султане.
Все живо согласились.
Тогда я вытащил из-под одежды висевший у меня на шее золотой медальон, снял его и покачал перед глазами слушателей. Медальон ярко заблестел при свете масляного огонька, и слушатели невольно прищурились.
- Такой же талисман со словами из Священного Корана, оберегающими путника в дороге, повесил себе на грудь воин Юсуф перед тем, как сесть на коня и двинуться с туркменским войском в Египет.
* * *
Почти всю дорогу войско шло на рысях. Пыльный хвост растянулся по всей Синайской пустыне.
Доблестный дядя Ширку очень торопился. Он поднимался с молитвы и снова вскакивал на коня, едва последнее слово, обращенное к Богу, успевало спорхнуть с его языка..
Однако в пути он свернул к югу, чтобы проехать перед Синайской горой. У ее подножия Ширку натянул поводья и, указав рукой на невысокую, растрескавшуюся от жары и времени вершину, громогласно рек:
- Вот на этой горе сам Бог говорил с Моисеем! Вся гора содрогалась от слов Бога. Она крошилась! Видишь, какие трещины рассекли ее до самого основания? Она извергала огонь и дым, ибо каждое слово Бога было горячей расплавленного железа. Моисей едва не оглох и не ослеп, и едва не изжарился заживо, но он все запомнил и дал своему народу Закон, который услышал здесь, на этом месте, из уст Всемогущего.
Ширку поскакал дальше, а Юсуф остался перед горой, затаив дыхание. Он сошел с седла, опустился перед горой на колени и взмолился:
"Всемогущий Аллах! Мне нужно услышать только одно Твое слово. В громе или пустынной тиши. Только одно! "Иди". "Иди, Юсуф!" И тогда я всей душой приму любую дорогу. - Он вспомнил лукавый взгляд атабека Нур ад-Дина, и снова тревога сжала ему грудь. - Тогда я с радостью встречу любой обман и любую измену, ибо с того часа буду знать, чью сторону принял Ты, Творец всего сущего, и на ком благоволение Твое…"
Но гора безмолвствовала.
Только земля гудела и мелко дрожала от топота туркменской конницы, и туча пыли кружилась над коленопреклоненным Юсуфом. Когда у него за плечами пронесся последний всадник, Юсуф, очнувшись от подступившей к нему тишины, вновь поднялся в седло и повернул коня в сторону Египта. Едва приметный ветерок коснулся его затылка. Юсуф прислушался, но тщетно. Гора Синай не дала ответа, и Юсуф поскакал во весь опор, догонять войско.
Туркменские всадники обрушились на Каир подобно смерчу. Город сдался без боя. Все бывшие приверженцы везира Диргама, который прежде изгнал Шавара, отшатнулись от своего господина, и Диргам, доблестно сражаясь во главе горстки своих телохранителей, пал в неравной битве за пределами городских стен.
Когда Юсуф увидел поверженного врага, он поразился его гордой стати. Еще до наступления вечера он узнал, что Диргам обладал редким поэтическим даром, а к тому же призывал халифа разорвать все унизительные договоры с крестоносцами и двинуться на них войной.
Шавар стал вызывать у Юсуфа отвращение. Когда этот змееликий египтянин рассыпался в благодарности перед военачальниками Нур ад-Дина и стал отмеривать лицемерные поклоны дяде Ширку, Юсуф не вытерпел и, не дожидаясь своей доли почета, быстрым шагом вышел из шатра. Он помнил слова атабека и стал дожидаться подвоха.
Вскоре до него дошла первая дурная весть-примета: Шавар уговорил своего благодетеля вывести все его войско из города, дабы навести в нем порядок, успокоить жителей и, тем самым, скорее собрать обещанное вознаграждение.
Юсуф молча смотрел, как туркмены вереницей выходят из ворот, как ворота за ними закрываются, и слышал, как шуршат крепкие засовы. Язык прилип у него к небу, и сердце каменело в груди, но он поклялся Всемогущему Аллаху, что не произнесет ни слова предостережения ради безопасности своего дяди и ради того таинственного замысла атабека Нур ад-Дина, прозреть который у него еще не хватало мудрости.
Спустя еще один час, когда неподалеку от стен уже раскинулись шатры и в котлах закипела вода, в крохотную, потайную дверцу большого города Шавар выпустил гонца, который принес дяде Ширку десять тысяч динаров. Он передал дяде еще и письмо коварного везира: вместе с динарами тот посылал дяде десять тысяч извинений. Он писал, что город и вся страна так запущены, что требуемая сумма в сто тысяч золотых монетвряд ли может быть собрана и за месяц. Шавар вежливо советовал дяде убраться восвояси и подождать дома прошлогоднего снега.
Пока доблестный военачальник Ширку вожделенно смотрел на жалкую кучку золота, его племянник трижды перечитал письмо везира, а потом внимательно присмотрелся к стенам Каира.
- Дядя, они уже готовы к осаде, - тихо заметил он.
Ширку с трудом оторвался от созерцания довольно унизительного богатства, взглянул на стены и застыл. Брови его приподнялись едва ли не выше городских стен. Он судорожно повернулся в другую сторону, словно ожидая увидеть там огромную вражескую армию, подступающую к Каиру, но вечерний простор за пределами стана был пуст, а к стану на запах вареного мяса со всех сторон подступали бродячие псы.
Дядя Ширку снова повернулся к стенам. Со стен мрачно глядели на чужаков не только простые воины-египтяне, но и чернокожие нубийские великаны из личной охраны халифа.
Все ворота города были наглухо заперты.
- Похоже, он обманул нас, - также тихо проговорил Юсуф, решив, что настал час истины.
У дяди Ширку медленно отвисла челюсть. Он побледнел, потом побагровел, потом накинулся на племянника:
- Ты знал?! Знал?!
- Догадывался, - сказал Юсуф. - Но не верил.
- Что же ты раньше не сказал?! Умник!
Перед самым лицом племянника дядя взмахнул рукой, в которую, слава Аллаху, не успела попасть его любимая сабля.
- У меня нет опыта в таких делах, - признался Юсуф. - Боялся испортить твой договор с Шаваром. Но теперь все стало ясно…
Пока солнце не опустилось за кромку пустыни, дядя Ширку яростно втаптывал свою тень в выжженную египетскую землю, будто надеялся, что она навечно останется темным пятном укора перед глазами подлого обманщика-везира.
- Проклятый еретик! - бушевал он в облаке поднятой им пыли. - Все они еретики! Слуги Иблиса! Я спалю этот город дотла!
- У нас нет никаких средств для осады, - спокойно заметил Юсуф. - Но если б и были… Нас в десять раз меньше, чем их. Нас просто обтрясут со стен, как мальчишки отрясают с деревьев абрикосы.
Дядя Ширку перевел дух, пыль вокруг него осела, и этот доблестный воин, сражавшийся во многих битвах атабека Зенги и его сына Нур ад-Дина с окружавшими их врагами-единоверцами, посмотрел на своего племянника, пошевелил густыми бровями и пробормотал себе в усы:
- Ты хочешь предложить какую-нибудь хитрость?
- Хитрости тут наберется немного, - отвечал ему Юсуф. - Есть два выхода. Первый - вернуться домой, собрать большие силы, если то будет угодно атабеку, и наказать Шавара, а заодно и весь Египет. Но тогда прежде, чем мы вступим в пределы своих земель, придется вытереть друг другу спины.
- Почему?! - изумился Ширку.
- Потому что наши спины будут изрядно заплеваны, - пояснил Юсуф.
Ширку снова стал багроветь, и Юсуф, увидев, что дядя вот-вот кинется в одиночку на стены Каира, поспешил открыть ему другой замысел:
- Но мне кажется, атабек посоветовал бы нам поступить по-иному…
Дядя прислушался.
- Мы могли бы сегодня же послать к нему за подмогой, - сказал Юсуф, - а сами быстрым наскоком захватить один из небольших, но хорошо укрепленных городов и держаться там, пока не подойдет помощь. Не думаю, что атабек бросит нас на произвол судьбы. Он всегда говорил, что ты - его лучший военачальник. Если он не поможет, то позор будет на нем, а не на нас, а еретики станут считать его одряхлевшим львом.
Улыбка, подобная долгому зимнему рассвету, озарила лицо дяди Ширку, а сам Юсуф не смог сдержать тяжелого вздоха. Его дурные предчувствия оправдывались: лечь костьми в Египте теперь казалось ему совсем не долгим делом.
- Ай, прозорлив атабек, да пребудет с ним милость Аллаха! - Дядя протянул к Юсуфу руки и крепко взял его за плечи. - Из тебя и вправду выйдет славный эмир! Я и сам не сразу до такого додумался! Ты дал мудрый совет - ты и пожинай славу. Бери половину войска и быстро захвати Бильбайс. Это лучшее место, там мы быстрее дождемся помощи. А я, тем временем, обтрясу у них все абрикосы.
- Они еще не поспели, - с тревогой заметил Юсуф, намекая, что не стоит разделять силы на враждебной земле.
- Не бойся, - заверил его дядя. - Уж кто-кто, а я не оставлю тебя в трудный час.
Еще до наступления ночи растаял пыльный хвост, оставшийся от гонца, который поскакал по дороге в Дамаск. Еще до наступления рассвета туркменский стан растаял под стенами Каира, и утром египетские дозорные на башнях вертели головами, тщетно пытаясь различить на окоеме земли мелкую рябь чужого войска.
Юсуф налетом занял Бильбайс и стал дожидаться добрых вестей, предчувствуя, однако, дурные.
Сначала к Бильбайсу подтянулось египетское войско. Египтяне, видно, выродились еще при своих фараонах и были неважными вояками. Один туркмен или курд без труда сбрасывал со стены сразу целый сноп врагов. Осада затянулась, минул месяц, а помощь от атабека не приходила.
Что касается Ширку, то он свое обещание выполнил: едва египтяне обложили Бильбайс, как эмир оставил грабеж восточных областей Египта, вихрем подлетел к стенам крепости и отогнал осаждавших почти до самых стен Каира. Однако халиф не дал своих в обиду и выставил большое войско. Дяде пришлось отойти к Бильбайсу и скрыться за его стенами, разделив с племянником скуку осажденных.
Вскоре пришла та самая дурная весть, которую предчувствовал Юсуф, недаром он даже вздохнул с невольным облегчением, хотя никакого облегчения вовсе не предвиделось. А узнали осажденные то, что подмога идет, только не к ним, а к подлому обманщику везиру. Шавар уже успел сговориться с кафирами, наобещал им так же, как прежде дяде Ширку, горы золота, и теперь к Бильбайсу двигалось войско крестоносцев во главе с самим иерусалимским королем Амори Первым.
Настал день, когда со стен Бильбайса осажденные увидели на восточной стороне мира алую полоску зари - штандарты крестоносцев. Франки неторопливо подошли к городу и также неторопливо разбили свои большие шатры позади египетского стана. На глаз можно было насчитать около четырех сотен рыцарей и около полутора тысяч тюркоплей, легких арабских пехотинцев, служивших кафирам.
- Их не так уж много, - заметил Юсуф, пытаясь прежде всего приободрить самого себя.
- С кем легче справиться: с сотней-другой крыс или с дюжиной волков? - на этот раз мудро ответил сам дядя Ширку.
Мудрости у него прибавилось оттого, что поубавилось воинственного пылу и он начинал терять веру в то, атабек в самом деле пришлет помощь. Когда не на что надеяться, всегда или раскисаешь умом, как квашня, или становишься мудрым, как Моисей, заблудившийся со своим нетерпеливым народом в пустыне.
- Хитрый лис! Хитрый лис забился в свою нору и сам себя перехитрил! - начинал он тихонько поругивать атабека. - Это я… я убедил его, что Египет нужно взять, пока его не захватили кафиры. У халифа нет настоящих воинов, давно перевелись. Ты же сам видишь, что Всемогущий Аллах лишил их сил за то, что они поклоняются не Ему, а какому-то Разуму, что наполняет их мозги вроде тумана. Но две тысячи - это слишком мало. Десять тысяч - и Египет был бы наш! Но он - скупец. Бережет каждого воина. Боится, что родной брат отнимет у него Сирию. Поэтому Иблис и смеется над нами.
Кто приободрился, так то египтяне. Они как будто начали стыдиться перед франками своей слабости и полезли на стены куда живей, чем раньше. Франки же не торопились отбивать у них славу победителей. Каждое утро король Амори в белоснежных одеждах, с вышитым на груди золотым львом, важно выходил из своего алого шатра. Ему под колени подставляли небольшое креслице, он опускался на него, без всякого воодушевления наблюдал за очередным приступом, завтракал, отпивал несколько глотков вина из массивного золотого бокала, а затем, словно зрелище быстро наводило на него скуку, грузно вставал и возвращался в свой шатер, откуда уже не появлялся до следующего утра. Его рыцари, когда жара спадала, катались на конях вкруг стен, отъезжали куда-то, возвращались то с тюками, то с пойманными где-то женщинами и ожидали своего часа подобно грифам-стервятникам.
Так или иначе правда жизни с каждым днем все вернее поддерживала сторону врага. Защитники Бильбайса потихоньку гибли на стенах, один за одним, запасы провианта постепенно подходили в концу.
В одну из ночей, на исходе третьего месяца осады, Юсуфу во сне привиделись весы, которыми пользуются менялы, только эти весы были огромными. На одной чашке стоял Шавар, а на другой - атабек Нур ад-Дин. Они стояли лицом к лицу и улыбались друг другу. Постепенно чашка с атабеком стала опускаться вниз, но Шавара это не смутило и он продолжал бесстрастно, по-змеиному улыбаться. Юсуф проснулся и похолодел, осознав, что на каждой из чашек лежит ложь, только теперь одна стала перевешивать другую.
Он поднялся с ложа и обратился к Аллаху. И вновь, как у подножия горы Синай, он умолял Всемогущего открыться, на чьей же Он стороне и кому благоволит, если все кругом враги друг другу и никому в этом грешном мире нельзя верить.
В эти мгновения к нему вошел, держа в левой руке светильник, дядя Ширку.
Он заговорил, будто со дна колодца, и голос его был очень мрачным:
- Ты тоже не спишь, Юсуф?.. Плохая ночь. Мы не удержим крепость. У атабека свои особые замыслы, и он о нас забыл. Погибнуть здесь - невелика слава. Уже некому будет вытереть нам заплеванные спины. Надо сдать крепость. Это не Дамаск. Она никому не нужна. Никому… Но Шавар побоится лишать нас жизни. Я в этом не сомневаюсь. Франку тоже не нужны лишние хлопоты. Он свое дело сделал и получит золото от Шавара, если только этот шакал не обманет и его. Надо сдать крепость…
- Эмир, ты послушался моего совета остаться в Египте. - Горло у Юсуфа пересохло, и он с трудом сглотнул. - Но я ошибся. Утром я сам пойду к франкам…
Светильник задрожал в руке Ширку, но сам он ничего не сказал племяннику.
- Я хочу узнать, сколько их малик запросит за мир, - продолжил Юсуф, видя, что дядя уже готов согласиться. - Ты посмотришь, что произойдет, и решишь, что делать. Теперь, как и раньше, есть два пути.
- Два? - удивился дядя.
- Сдать крепость… Или открыть ворота и всеми силами ударить по франкам. Может, Всемогущий Аллах, сделает нам подарок за доблесть и отдаст нам в руки их малика.
Эмир Ширку долго смотрел на племянника и, казалось, окаменел посреди комнаты.
- Помолимся Аллаху и дождемся утра - ожив наконец, сказал он уже не таким безнадежным тоном.
На рассвете, после салята, Юсуф собрался было идти в стан врага, полагая, что этот намаз был первым в тот день и станет последним в его жизни. Вместе с дядей, пропуская мимо ушей его наставления, он уже спускался к железной дверце, находившейся рядом с вратами, когда воины наверху загалдели и замахали руками, призывая их вернуться на стену.
То, что Ширку и его племянник увидели во вражеском стане, немало озадачило их. Египтяне беспорядочно слонялись по стану, словно растеряв всех своих сотников, а самые знатные франки вместе со своим королем, сидя на конях, расположились в стороне кругом и что-то горячо обсуждали. Наконец, когда уже появилось солнце, от этого круга отделился один всадник и шагом двинулся к воротам Бильбайса. Египтяне же внезапно стали отходить дальше от стен, явно повинуясь чьему-то приказу. По пути к франку присоединился слуга, глашатай переговоров. Подступив к воротам, он стал просить, чтобы их вдвоем впустили в пределы стен.
Немногим позже, слушая франка, прекрасно говорившего по-арабски, оба - и эмир Ширку, и его военачальник Юсуф - с трудом скрывали глубочайшую растерянность и только важно кивали.
Малик Ирусалима, Амори Первый, предлагал мир! Условие казалось еще более невероятным, чем само предложение о мире: это условие заключалось в одновременном, если не сказать "союзном", уходе из Египта обоих войск - франкского и сирийского.
- Мы подумаем до полудня, - севшим голосом сказал Ширку.
Франк очень вежливо поблагодарил и вернулся к своим.
- Уж не чума ли пришла в Египет? - почесав сначала одну щеку, потом - другую, предположил Ширку.
- Если чума, значит Всемогущий Аллах нас услышал, - откликнулся его племянник, - а если ловушка…
Но сошлись на том, что Аллах предложил некий третий выход из положения, и мир нужно принять.
Решено было поступить следующим образом: выйти из Бильбайса в полном боевом порядке, причем возглавить изрядно поредевшее войско (осталось всего чуть больше шести сотен воинов) должен был Юсуф, а замыкать - эмир Ширку. Всем воинам был заранее дан приказ: в случае нападения любого из врагов, тут же собраться в единый кулак и нанести мощный удар по франкам. Все остальное было предоставлено воле Аллаха.