- К вам пришли, сеньорита директриса, - сказала ей уборщица.
По субботам в школе производилась основательная уборка: длинными щетками, похожими на пальмы, снимали со стен паутину, внутренние дворики мыли с такой же тщательностью, как посуду. Заботливо убирали веранду, где по воскресеньям собирались друзья сеньориты директрисы. Поломойки усердствовали изо всех сил, чтобы все блестело, как церковный дискос; ведь сюда приходит падре, смущенно думали поломойки и старались замолить грехи, в которых еще не успели исповедаться.
Малена остановилась, недовольная: она принимала только в служебные часы, а ведь сегодня суббота.
- Кто меня спрашивает? - раздраженно спросила она.
- Какой-то мужчина…
- Мужчина?
- Да, мужчина. Он уже давно ждет…
- Ваш покорный слуга… - раздался за ее спиной хриплый голос, да, знакомый голос, но она слышала его очень давно.
Кайэтано Дуэнде! Он подошел, поздоровался.
- Ничего, что я без предупреждения?
- Ничего, Кайэтано. Я очень благодарна вам за то, что навестили. Столько времени прошло с нашей встречи! Проходите.
- Я хотел добраться до Серропома на рассвете, но не получилось. Сон меня одолел, не смог пойти по утренней заре, добрел по вечерней. Слава богу, очень рад, что вижу вас в добром здравии!
- Входите, присаживайтесь! Сам Кайэтано Дуэнде! Проходите. Здесь у нас директорская. Присаживайтесь, пожалуйста, вон там можете положить вашу шляпу.
- Нет, барышня, шляпа всегда при мне. Ну, как поживаете? Мне кажется, что только вчера я привез вас на двуколке в Серропом… Вы были такая нежненькая, как роза без шипов, верно?.. И школы тогда не было, помните?.. Поштукатурил комнатенку Соникарио Барильяс - вот вам и школа… А вы тогда жили у Чанты Веги, царствие ей небесное. Не довелось ей умереть здесь, уехала на чужбину - там и окончила свои деньки. Оставила сынка, да вы его знавали, Понсио Суаснавар, он, правда, скорее был сыном некоего Пансоса, к слову сказать, было у нее еще трое сыновей, - чтобы уж подвести счет грехам… Был тогда и тот Кайэтано Дуэнде, такого-то помните?.. Я сказал "тот", потому как теперь я другой; и тот же самый, и вместе с тем другой, - ведь у всех у нас, дуэнде-домовых, так водится: мы и разные, и в то же время одинаковые; и так всегда, кроме праздника всех святых - этот день считается днем и всех дуэнде. Так уж повелось, что у каждого дуэнде есть свой святой, который его преследует, а у каждого святого есть свой домовой, который его защищает, и ежели в день всех святых собираются все святые, то собираются и все домовые… (У Малены закружилась голова… Чанта Вега, Кайэтано Дуэнде, китаец, остановка у флажка, там, где не было станции, и телеграмма… ах!) Вспоминаете… только сошли с двуколки, как прибыла телеграмма, вы распечатали ее и подумали, что это не вам, а оказалось, вам, но не от того, от кого ожидали. Добро пожаловать прошлое, забытое, которое в один прекрасный день является вдруг новым, как бывает, когда наешься грибов нанакасте!..
Малена все увидела заново. Она уже не сидела за своим письменным столом, а покачивалась на сиденье таратайки, впереди восседал Кайэтано Дуэнде - спина словно гора, шляпа как облако, окутавшее гору, - и плел всякие небылицы…
- Помнишь, я сказал тогда, что звезды - это золотые замочные скважины и твои пальцы - ключи к этим скважинам?.. Пока не исполнилось, но скоро исполнится. Выйдешь вместе со мной на плоскогорье и увидишь, что горы колышутся под ветром, словно развернутые знамена…
Малена вскочила - лишь сейчас она сделала то, что ей так хотелось сделать еще одиннадцать лет назад, когда этот человек вез ее с остановки, где алел флажок, на высоты Серропома: вскочить, спрыгнуть с таратайки, остаться на месте, не ехать дальше… Опершись о письменный стол, а точнее, вцепившись руками в край стола - ей казалось, что таратайка, раскачиваясь, катится над обрывами и тенями, - Малена предложила ему чашку кофе. Ее безудержно потянуло глотнуть свежего воздуха.
Издалека донеслись детские голоса - начиналась спевка хора. Она направилась туда чуть ли не бегом, опасаясь, что Кайэтано Дуэнде последует за ней.
- Сеньорита! - позвала она у двери учительницу Кантала. - В директорской сидит… - ей хотелось сказать - домовой, - один сеньор, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы его угостили кофе, и передайте, что меня вы- звали по срочному делу. Неужели нельзя уставшему человеку отдохнуть хотя бы в субботу? А тут приходится принимать посетителей с улицы…
- С большим удовольствием, сеньорита.
- Простите, что прервала вас, но я просто в отчаянии. Этот человек напомнил мне о прошлом, о дне моего приезда сюда.
- Иду за кофе…
- Можно попросить девушку, чтобы принесла…
Малена добрела до своей комнаты, точнее - до своей кровати, бросилась на постель и тут же вскочила, ей представилось, что это не койка, а таратайка, на которой она приехала в Серропом, только на этот раз повозка увозила ее мертвую, бездыханную. Дуэнде - на козлах, со своей несносной улыбкой зеленого кипариса, - да, да, кипариса, - расползающейся по лицу, со своим взглядом зеленого кипариса, - да, да, кипариса, - струящимся из глаз, и с кипарисовой зеленоволосой, подстриженной ножницами рощей на голове… Бездыханная? Мертвая, нет! "Ни за что!" - закричала она и подбежала к зеркалу… Но зеркало ничего ей не сказало. Пустое стекло. Напрасно стремилась проникнуть она сквозь тонкий стеклянный лист, туда, к тому, что кроется за зеркалами жизни… Дыхание… ее дыхание скажет, мертва она или жива… Она вздрогнула, увидев свое отражение, вначале туманное, но постепенно становившееся все более явственным, все четче вырисовывавшееся в дымке ее дыхания… Ах, если бы можно было протянуть руки сквозь зеркало, дотронуться до себя, ощутить себя, почувствовать себя!
- Сеньорита директриса!
Голос учительницы отвлек Малену от зеркала. Она; едва успела надеть темные очки. Чешуйчатая оправа словно два звена цепи, изъеденной морской солью.
Ана Мария Кантала стояла у двери с чашкой кофе в руке.
- В директорской, вы сказали мне, сеньорита? Там, никого нет…
- Но я оставила его там. Может быть, ушел.
- Как же он мог уйти, если дверь закрыта на ключ?
В сопровождении учительницы Малена вошла в директорскую - Кайэтано Дуэнде исчез.
- А что, если он еще и нечист на руку?..
- Нет, сеньорита, об этом не беспокойтесь. Он очень хороший человек и заслуживает полного доверия. Это возница, что привез меня в Серропом много лет назад… Что со мной? Я старею…
- Что вы, сеньорита!
- Мне было, Ана Мария, девятнадцать лет, когда я приехала сюда директрисой смешанной школы… это было одиннадцать лет назад… Но, простите, я прервала ваши занятия… продолжайте. Мой посетитель, очевидно, пошел выпить кофе на кухню.
- Нет, нет, сеньорита директриса, я должна унести посуду.
- Ну что вы, дайте мне чашку, дайте - все будет в порядке. Я найду его, он, очевидно, беседует на кухне с девушками. Тогда он поймет, что я ищу его, чтобы угостить кофе. Нельзя было оставлять его одного, ведь он пришел поговорить со мной.
- Ну если так, сеньорита, - учительница передала ей чашку. - Я хотела сама ее унести.
Что произошло в школе, сразу трудно было понять. Ах, вот что: исчез попугай. Он терзал всех каждый час и каждый день, а по субботам просто неистовствовал. По всей вероятности, это из-за тишины в школе - ему не хватало гомона детских голосов.
Не найдя Кайэтано Дуэнде на кухне, Малена спросила, не видел ли его кто-нибудь из прислуги.
- Да он, похоже, проходил, - ответила ей одна из служанок.
- А это кто? Гойя?
- Нет, сеньора Грехория моет посуду на кухне. А я - Николаса Турсиос. Совсем недавно был тут этот сеньор, в летах. Сказал, что вас уже видел, что вы хорошо выглядите и что он уходит. Говорил он с сеньорой Гойей…
Появилась другая служанка, вытирая фартуком мокрые по локоть руки.
- Так и сказывал. Вот как говорит Кулача. Сказал, что он вас повидал, что у вас все хорошо, сказал, что уходит. Я даже проводила его. Он попрощался и почему-то дверь припер снаружи.
- А я ищу его, чтобы угостить кофе…
- Кулача, да помоги же, возьми чашку из рук сеньориты, не стой столбом! - приказала Гойя и пробормотала себе под нос: - Клянусь, что выпьет, насчет питья да еды - цены им нет. Уж на это-то они способны! - Затем она обратилась к Кулаче: - Поставь чашку в таз с грязной посудой и начинай вытирать тарелки. Вытирай и складывай кверху дном, одну на другую.
- Чем выливать кофе, лучше выпейте, - заметила Малена, - кстати, к нему еще никто не прикасался.
- А хоть бы и прикасался! Правда, Кулача? Для голодного нет на свете черствых крошек. А такие молодые, как она, всегда голодны. Природа-то приказывает, ничего не поделаешь. "Хошь не хошь, а поезжай, раз взобрался сюда", - говорит седло всаднику!
- Да благословит вас бог, сеньорита, я лучше выпью, он еще горяченький! - радостно поблагодарила Кулача и, отойдя с кофе в сторону, процедила сквозь зубы: - Ежели старая Гойя не ясновидящая, значит, ведьма. Как она угадала, что мне хочется кофе? По ночам окуривает дом отваром из смоквы или при лунном свете разложит на черной тряпке белые кости и разговаривает с попугаем, будто он человек… а сейчас… пропал этот попугай, летает где-то, и лучше бы не возвращался, что ни говори - вредная птица…
- Сеньорита! - воскликнула Гойя, оставшись наедине с директрисой. - А ведь это был Кайэтано Дуэнде…
- Знаешь его?
- Он-то меня не знает, зато я его знаю… Скажу, прямо… он зарабатывает себе на жизнь тем, что помогает контрабандистам или тем, кого преследует полиция. Мало кто знает так, как он, подземные ходы, что ведут прямо на побережье… Но… что это… Я говорю о Кайэтано Дуэнде, а сама даже с ним не попрощалась…
- И мы тоже не попрощались.
- Ежели он вернется, не показывайте виду, что я вам что-то о нем рассказала. Чудодейственным образом проводит он их по подземным переходам. Вы, право, удивитесь, когда узнаете, что рассказывают о нем. Конца-краю этим историям нет. Только одному ему ведомо, где века, тысячелетия назад лава прошла под этими горами… Как никто, он знает пещеры… подземные ходы, в незапамятные времена пробитые лавой в горах.
- Странно, столько лет живу здесь, ни разу об этом не слыхала, - задумчиво проговорила Малена, и мысли понеслись со скоростью пылающей крови. Пещеры… подземные переходы… ходы, что ведут на побережье… полицейские… патрули… кавалеристы… живым или мертвым… живым или мертвым… Кайэтано Дуэнде… где этот человек?.. Кайэтано Дуэнде… подземные ходы… подземные ходы, что ведут на побережье… живым или мертвым… сказала бы ему… Кайэтано Дуэнде…
- В Серропоме все об этом знают, да помалкивают, сеньорита. Это тайна, ежели проболтаешься, язык отсохнет. Вам я рассказала, зная, что вы никому не расскажете, но, простите меня, пусть это останется между нами. Я-то все это вот откуда знаю… Овдовела я, когда еще была молоденькая. Потом вышла замуж за Селестино Монтеса, который был точь-в-точь как мой покойный муж, да, такой это был мужчина, что из-за пропавшего коня, у которого, говорят, был хозяин, прикончил он одного из конной полиции, - тот потребовал с него бумаги о купле-продаже. И если бы не Кайэтано Дуэнде, - пошли ему господь бог долгую жизнь! - если бы не вывел он его подземным ходом, то схватили бы мужа. А уж как его искали! Будто иголку. Сожгли у нас ранчо. Я, спасаясь, скатилась с горы, спряталась в овраге, заросшем кустарником. Чуть было не убилась. Помер только младенчик, на сносях я была.
- И его не схватили…
- До сих пор удивляюсь, сеньорита, как только вспомню, что ускользнул он у них прямо из рук да и скрылся под землю! Конная полиция вдоль дороги, облавы, засады, пыль, пули, а Селестино Монтес - там, где только покойникам место.
- Выходит, родился заново.
- Вот и я так думаю, и родился, поди, под другим именем! В другом государстве, и, может, с другой женой. Мужчины все норовят сменить законную жену, представился бы только случай… Да что же случилось с попугаем?.. Кулача! - окликнула она девушку, вытиравшую тарелки. - Поищи-ка Таркино, куда он запропастился? Куда он мог подеваться, не мелочь все-таки, чтобы пропасть без следа!
Девушка пошла было к двери, но у порога остановилась:
- Вспомнила. Старикан, что бродил тут, унес его. Да вон он идет сюда вместе с попугаем!
- Ну и причуды у этого Дуэнде! - вздохнула Гойя, идя навстречу Кайэтано Дуэнде. - Гулять с попугаем, как со своим приятелем, вместо того чтобы пригласить нас на прогулку!
- Передайте Кайэтано Дуэнде, - остановила ее Малена, - что я жду его в директорской…
- Но без попугая, сеньорита, без Таркино… кто же может выдержать сразу и попугая, и болтуна!
Малена быстро прошла в кабинет и с нетерпением стала ждать Кайэтано Дуэнде. Слышались чьи-то шаги. Казалось, что шаги Кайэтано Дуэнде. Но он не приходил. Не приходил. Так-таки не приходил. Однако Малена слышала его шаги. Слышала. Слышала… Слышала, эхом отзывались они в сердце… Она предложит этому человеку любую цену, лишь бы спасти любимого, вывести подземным ходом к побережью. Снова послышались шаги, но они не дошли до двери. Неужели это лишь обман слуха?.. В двери из мрака возник живой реальный образ. Он вошел в комнату, шаги его звучали по полу, вот он уже у письменного стола… Но звуки гасли, как только она хотела просить Кайэтано Дуэнде спасти его… живым или мертвым… качается маятник туда-сюда… живым или мертвым… живым… живым… живым. Отзвуки шагов слышатся среди книг в библиотеке, звенят в электрической лампочке, в графине с кристально чистой водой. И с потолка, будто внезапно расколовшегося, она услышала… нет, это не Кайэтано Дуэнде… это разверзся потолок - и раздались слова:
- Алые камелии!..
Пароль заговорщиков в устах Кайэтано Дуэнде означал многое. Все смолкло - не стихло только ее сердце, не стих маятник часов, продолжал отстукивать ее карандаш… а Кайэтано Дуэнде, усевшись напротив нее в кресло, подошвами своих башмаков растирал песчинки какого-то подземного хода.
XIII
Малена суетилась. Во что бы то ни стало надо успеть все сделать в субботу. Этой же ночью она пойдет с Кайэтано Дуэнде, а возвратится завтра, в воскресенье, под вечер. С собой нужно будет захватить чемоданчик или лучше брезентовую сумку - в нее, конечно, войдет больше. Под руку попал чемоданчик. Как назло не закрывается. Если перевязать шпагатом?.. А вот и сумка - оказалась под грудой бумаг. Пожалуй, удобнее все-таки сумка.
Малена ходила из директорской в свою комнату и обратно - боялась, не забыла ли чего. Ключи в руках: отпирала там, запирала здесь. Деньги. Собрала все бумаги, что были в письменном столе. Переворошила библиотеку, разыскивая какие-то книги. Решила сменить туфли, накинула на себя пальто, большим платком покрыла голову. Черкнула несколько слов учительнице Кантала. Пошла в кладовую: набрала консервов, бутылок, галет - всего понемногу.
Ее опередил Кайэтано Дуэнде. Заглянул на кухню - красноватые пристальные глаза точно угли из-под пепла - и предупредил сеньору Гойю, что отправляется вместе с сеньоритой директрисой.
- Вот я и пришел проводить сеньориту на прогулку в горы, - вполголоса сказал он. - С Пополукой совсем плохо. Болеет он. Водянка…
Гойя не совсем еще очнулась от сна, веки ее слипались. Она протяжно зевнула.
- Водянка?.. Аве Мария! Да ведь от этого помер… - имя покойника она так и не успела произнести - одолевал сон, и, сокрушенно качнув головой, повторила: - Да, да, так и есть, от этого самого помер…
И уже не слышала она, как Дуэнде, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить уборщиц и спавшего на жердочке попугая, осторожно открыл дверь; не слышала, как из школы вышла Малена; не слышала, как удалялись их торопливые шаги…
- В темноте нет расстояний. Хоть это путь и неблизкий, мы скоро придем, - подбадривал Кайэтано Дуэнде свою спутницу, иногда замедляя шаг, чтобы она не отставала.
Шагая впереди, Кайэтано Дуэнде говорил:
- Великая черная лава создала потайные ходы… А молнии и подземные реки, будто водяные змеи; тоже прокладывают свои пути, каждая на свой манер. Каким же путем мы направимся? Мы не пойдем по путям большой черной лавы, которые выходят на другую сторону гор, к побережью. Мы изберем путь Молнии и путь Водяной змеи и дойдем до Пещеры Жизни, там он нас и ожидает.
Малена озирается по сторонам: вдруг за ними следят, вдруг их задержат, вдруг не дойдут они до условленного места, - шагают ноги, шагают ноги, да, да, шагают ее ноги, да, шагают ноги, шагают… освобождены от пут лошади… громко звучат голоса… распахнуты настежь двери… свободны шаги… вольны облака… а ее ноги шагают, шагают без остановки, и не слышит она слов Кайэтано, с которым договорилась, что по улицам Серропома он пойдет впереди, на определенной дистанции, делая вид, что не имеет к ней отношения. "Не потерять бы из виду Кайэтано Дуэнде", - думала Малена. Однако вскоре она сбилась с пути; слабы ее глаза, ничего не видят во мраке. И все же она шла, не видя, а скорее догадываясь, что где-то впереди Кайэтано Дуэнде. К Гроту Искр - прямо на юг. Ноги ее несли по расплывчато-туманному и в то же время ясному, как Млечный Путь, селению; когда выплыли из тьмы очертания церкви Голгофы, Малена подумала о падре Сантосе, не увидит он ее на восьмичасовой мессе в воскресенье утром. Будет беспокоиться. Не хватит ему возгласов "Dominus vobiscum", чтобы, еще и еще раз обращаясь к прихожанам, обвести их взглядом - не пришла ли она. Зайдет в школу. Спросит. Ему скажут, что она у Пополуки. Но вот они уже миновали Голгофу - ветер гудит в колоколах ливнем спящего металла, - миновали дом священника с каменной оградой и широкой каменной скамьей; каскадами падает завеса ивы, под которой Хуан Пабло провел ночь и где узнал из уст начальника патруля, что его разыскивают живым или мертвым. Дойдя до угла, они вошли на кладбище, и вдруг стало оно раскачивать свои кресты и надгробия, словно пытаясь преградить им путь. Впереди, сзади, по сторонам, близко и далеко кружились кресты под небом, в котором мерцали горящие свечи - звезды.
И не только кресты, но и уличные фонари, и разбросанные вдоль дороги камни, и белеющие домишки окраины, и последний мост, и темные хижины, и ветви деревьев - все кружилось вихрем над головой Малены, и ей уже казалось, что ее ноги - внезапно вытянувшиеся, точно столбы дыма, - отрывались от ступней с каждым шагом по земле - теплой и насыщенной глухим ропотом прорастающих корней и проползающих червей, по земле, ступенями уходящей вглубь, к царству камня, в котором прорубила путь молния.