Он вскочил на велосипед и до следующего угла быстро ехал за автомобилем. Марго ему помахала рукой, он плавно повернул и стал удаляться по боковой улице.
26
Шоссейные дороги, обсаженные яблонями, шоссейные дороги, обсаженные сливами, гладко подливали под передние шины, - и не было им конца. Погода была великолепная. К вечеру стальные соты радиатора бывали битком набиты мертвыми пчелами, стрекозами и жуками. Рекс действительно правил превосходно: лениво полулежа на очень низком сиденье, он мечтательно и ласково орудовал рулем. Сзади, в окошечке, висела плюшевая обезьянка и глядела на убегающий вспять север.
Во Франции пошли вдоль дороги тополя, в гостиницах горничные не понимали Марго, и это ее раздражало. Весну было решено провести на Ривьере, а затем перебраться на итальянские озера. На последней до побережья остановке они очутились в городке Ружинар.
Приехали туда на закате. Над окрестными горами, на фоне бледно-зеленого неба линяли лохматые апельсиновые тучи, кофейни исподлобья сверкали огнями, платаны бульвара были уже по-ночному сумрачны.
Марго, как всегда к ночи, казалась усталой и сердитой. Со дня отъезда, то есть почти уже три недели (они ехали не торопясь, останавливаясь в живописных городках, где всегда была та же самая старинная церковь и та же самая старинная площадь), она ни разу не побывала наедине с Рексом. Поэтому, когда они въехали в Ружинар и Альбинус стал восхищаться силуэтами пурпурно-закатных гор, Марго произнесла сквозь зубы: "Восторгайся, восторгайся", - едва сдерживая слезы. Они подъехали к большой гостинице, и Альбинус пошел справиться насчет комнат.
- С ума сойду, если так будет продолжаться, - сказала Марго, не глядя на Рекса.
- Всыпь ему снотворного, - предложил Рекс. - Я достану в аптеке.
- Пробовала, - ответила Марго. - Не действует.
Альбинус вернулся к ним, с виду несколько озабоченный.
- Все полно, - сказал он. - Это очень досадно. Извини, моя маленькая.
Они подъехали к трем гостиницам, и нигде комнат не оказалось. Марго категорически отказалась ехать в другой город, так как от поворотов по петлистой дороге, утверждала она, у нее кружится голова. Она была в столь скверном настроении, что Альбинус боялся на нее смотреть. Наконец в пятой гостинице им предложили войти в лифт - подняться и посмотреть единственную пару комнат, оказавшихся свободными. Смуглый мальчишка, поднимавший их, стоял к ним в профиль.
- Смотрите, что за красота, какие ресницы, - сказал Рекс, слегка подтолкнув Альбинуса.
- Перестаньте паясничать! - вдруг воскликнула Марго.
Номер с двухспальной кроватью был вовсе не плохой, но Марго стала мелко стучать каблуком об пол, тихо и неприятно повторяя:
- Я здесь не останусь, я здесь не останусь.
- Но позволь, это превосходная комната, - сказал Альбинус увещевающе.
Мальчик открыл внутреннюю дверь - там оказалась ванная, вошел в нее, открыл другую дверь - вот те на: вторая спальня!
Рекс и Марго вдруг переглянулись.
- Я не знаю, Рекс, насколько вам это удобно - общая ванная, - проговорил Альбинус. - Ведь Марго купается, как утка.
- Ничего, ничего, - засмеялся Рекс. - Я как-нибудь сбоку припека.
- Может быть, у вас все же найдется другой одноместный номер? - обратился Альбинус к мальчику, но тут поспешно вмешалась Марго.
- Глупости, - сказала она. - И так сойдет. Надоело бродить.
Она подошла к окну, пока вносили чемоданы. На сливово-синем небе горела одна-единственная яркая звезда, черные купы деревьев застыли, стрекотали кузнечики… Но она ничего не видела и не слышала.
Альбинус стал выкладывать умывальные принадлежности.
- Я первая войду в ванную, - сказала она, торопливо раздеваясь.
- Ладно, - ответил он добродушно. - Я тут сперва побреюсь. Только торопись, надо идти ужинать.
В зеркале он видел, как мимо стремительно пролетели джемпер, юбка, что-то светлое, еще что-то светлое, один чулок, другой.
- Вот неряха, - буркнул он, намыливая подбородок.
Он слышал, как закрылась дверь, как трахнула задвижка, как шумно потекла вода.
- Нечего запираться, я все равно тебя выгонять не собираюсь, - крикнул он со смехом и принялся оттягивать пальцем щеку.
За дверью вода продолжала литься громко и непрерывно. Альбинус осторожно скреб щеку бритвой "Жиллетт". Интересно, подумал он, можно ли здесь заказать омаров à l’Américaine.
А вода лилась, причем шум ее становился громче и громче. Он преодолел, так сказать, кульминационный момент и собирался возвратиться к кадыку, где еще виднелись остатки упрямой щетины, когда внезапно испытал шок, заметив, что из-под двери ванной выползает струйка воды, меж тем как шум воды обрел уже торжествующее звучание.
- Не дай Бог, она утонула, - пробормотал он и подскочил к двери, постучал.
- Милая, с тобой все в порядке? Ты затопила всю комнату!
Никакого ответа.
- Марго, Марго! - кричал он, тарахтя дверной ручкой (и совершенно не замечая, какую странную роль двери играют в его и ее жизни).
Марго между тем проскользнула в ванную: комната была полна пара и воды. Она проворно закрыла краны.
- Я заснула в ванне, - крикнула она жалобно через дверь.
- Сумасшедшая, - сказал Альбинус. - Как ты меня напугала!
Растекавшиеся по белесому ковру темные струйки остановились. Альбинус вернулся к зеркалу и снова намылил шею.
Через несколько минут Марго явилась из ванной бодрая, сияющая и стала осыпаться тальком. Альбинус в свою очередь пошел купаться - там все было очень мокро. Оттуда он постучал Рексу.
- Я вас не задержу, - сказал он через дверь. - Сейчас будет свободно.
- Валяйте, валяйте, - чрезвычайно весело проорал в ответ Рекс.
За ужином Марго была прелестно оживлена. Они сидели на террасе. Белый мотылек колесил вокруг лампы и упал на скатерть.
- Мы останемся тут долго, долго, - сказала Марго. - Мне здесь страшно нравится.
27
Прошла неделя, вторая. Дни были безоблачные. Изобилие цветов и иностранцев. Какой-нибудь час езды - и попадешь на ослепительно прелестный песчаный пляж - красивая картинка, окаймленная темно-красными камнями на фоне темно-синего моря. Одетые в сосновый наряд горы со всех сторон окружали гостиницу, ничуть не уступающую множеству подобных, построенную в тошнотворно-мавританском стиле, от которого у Альбинуса по коже забегали бы мурашки, не будь он сейчас столь счастлив. Марго тоже была счастлива, как, впрочем, и Рекс.
Все ею изрядно восхищались: фабрикант шелка из Лиона, тихий англичанин, собиравший жуков, юнцы, игравшие с нею в теннис. Но, кто бы на нее ни глядел, кто бы с ней ни танцевал, Альбинус ревности не чувствовал. И, вспоминая муки ревности, испытанные в Сольфи, он дивился: в чем разница, почему тогда все нервило и тревожило его, а сейчас при виде ее - уверенность, спокойствие? Он не замечал одной крохотной мелочи: не было в ней теперь желания нравиться другим, - ей нужен был только один человек - Рекс. А Рекс был - тень Альбинуса.
Однажды они втроем отправились на длинную прогулку в горы, заблудились и наконец спустились по крутой каменистой тропинке. Марго, не привыкшая к таким переходам, сильно натерла ногу, и мужчины поочередно несли ее на руках, причем оба, не будучи здоровяками, едва справлялись со своей ношей. Примерно к двум часам дня они добрались до залитой солнцем деревушки и обнаружили на вымощенной булыжником площади, где несколько человек играли в шары, автобус, который отправлялся в Ружинар. Марго и Рекс тут же заняли места, а Альбинус собирался последовать за ними, но, заметив, что шофера еще нет и долго не будет, так как тот взялся помогать старику фермеру грузить пару огромных корзин, он постучал по полуоткрытому окну, у которого сидела Марго, и сказал, что сбегает выпить стакан пива. Он стремительно пересек площадь и зашел в бар на углу. В тот момент, когда Альбинус потянулся за своим пивом, он задел щуплого господина, который торопливо платил. Они поглядели друг на друга.
- Удо, голубчик! - воскликнул Альбинус. - Вот неожиданно!
- Воистину неожиданно, - подтвердил Удо Конрад. - А ты лысеешь, старина. Ты здесь с семьей?
- Нет, впрочем… Знаешь, я остановился в Ружинаре и…
- Вот и отлично, - сказал Конрад. - Я тоже живу в Ружинаре. Боже, автобус отправляется. Надо торопиться.
- Я с тобой, - воскликнул Альбинус и одним глотком осушил стакан.
Конрад побежал к автобусу и успел вскочить в него. Раздался гудок. А Альбинус все суетливо подыскивал непослушные французские монеты.
- Не спешите, - сказал бармен, меланхоличный человек с черными обвислыми усами. - Автобус сперва объедет всю деревню, а потом снова остановится на этом углу и только после этого поедет дальше.
- Удачно, - сказал Альбинус. - Раз так, я могу выпить еще стакан.
Через ярко освещенную дверь он видел, как длинный, приземистый желтый автобус стремительно мчится прочь, продираясь сквозь пятнистый узор платановой тени, на глазах смешиваясь и буквально растворяясь в ней.
"Как забавно, что я встретил Удо, - размышлял Альбинус. - Он, кстати, отрастил светлую бородку, словно решил компенсировать мою плешь. Когда мы с ним в последний раз виделись? Лет шесть назад. Рад ли я сегодняшней встрече? Едва ли. Мне казалось, что он живет в Сан-Ремо. Чудаковатый, болезненный, чуть мрачноватый и не особенно счастливый человек. Холостяк, терпеть не может кошек и тиканья часов. К тому же страдает сенной лихорадкой. Но хороший писатель. Великолепный писатель. Курьезно, что он понятия не имеет, насколько изменилась моя жизнь. Курьезно, что я стою в этом жарком, нагоняющем сон заведении, где никогда не бывал до сих пор и куда, вероятно, никогда не попаду снова. Интересно, что сейчас делает Элизабет? На ней черное платье, праздные руки не знают, чем заняться. Лучше об этом не думать".
- Сколько времени требуется автобусу, чтобы объехать всю деревню? - спросил он, медленно, осторожно выговаривая французские слова.
- Пару минут, - сказал бармен печально.
"Не ясно, что они делают с этими деревянными шарами. Деревянными? А может, они металлические? Сперва шар зажимают в ладони, потом бросают вперед… он катится, наконец останавливается. Нехорошо, если по дороге он разговорится с девочкой, а та ему все выболтает, до того как я сам объясню. А она может выболтать? Вполне. Не так, правда, вероятно, что они ввяжутся в беседу. Бедное, несчастное дитя, будет сидеть тихо как мышка".
- Судя по тому, как долго автобус объезжает деревню, она очень большая, - заметил Альбинус.
- А он ее вовсе не объезжает, - сказал старик с глиняной трубкой, сидевший за столиком позади него.
- Объезжает, - сказал мрачный бармен.
- Объезжал до прошлой субботы, - сказал старик. - А теперь едет прямо в Ружинар.
- Ну, я тут совершенно ни при чем, - сказал бармен.
- Что же мне теперь делать? - воскликнул Альбинус в растерянности.
- Сядете на следующий, - сказал старик рассудительно.
Когда Альбинус наконец добрался домой, он обнаружил Марго в шезлонге на террасе, где она ела вишни, в то время как Рекс сидел на белом парапете в купальных трусах, повернувшись своей загорелой мохнатой спиной к солнцу. Картина тихого счастья.
- Я пропустил этот проклятый автобус, - сказал Альбинус улыбаясь.
- Это в твоем духе, - сказала Марго.
- Скажи-ка, ты не заметила маленького человечка в белом с золотистой бородкой?
- Я его заметил, - сказал Рекс. - Сидел прямо за нами. А кто он такой?
- Да так… Просто я когда-то был с ним знаком.
28
Утром Альбинус добросовестно справился в туристическом бюро, а затем и в немецком пансионе, но никто не мог назвать ему адрес Удо Конрада. "Что ж, у нас с ним не так уж много общих тем, - подумал он. - Я, возможно, еще где-нибудь с ним встречусь, если мы здесь задержимся. А если нет, то не так уж это важно".
Как-то, через несколько дней, он проснулся раньше обычного, распахнул ставни, улыбнулся нежно-голубому небу и мягко-зеленым склонам, набухающим солнцем, но еще дымчатым, словно многокрасочный фронтиспис, прикрытый папиросной бумагой, и ему захотелось долго ходить, куда-то взбираться, вдыхать запах тмина.
Марго проснулась.
- Еще так рано, - сказала она сонно.
Он предложил быстрехонько одеться и, знаешь, вдвоем, вдвоем, на весь день…
- Отправляйся один, - пробормотала она, повернувшись на другой бок.
- Ах ты, соня, - сказал Альбинус с грустью.
Было около восьми. Идя шагом, он выбрался из узких улочек, разрезанных наискось игрой утренней тени и солнечного света, и стал подниматься в гору.
Проходя мимо крошечной виллы, выкрашенной в нежно-розовый цвет, он услышал щелканье секатора и увидел Удо Конрада, подрезающего какое-то растение в своем маленьком каменистом саду. Да, у него всегда была слабость к земле.
- Наконец я тебя нашел, - сказал Альбинус весело. Конрад взглянул в его сторону, однако не улыбнулся в ответ.
- А я полагал, что мы больше не увидимся, - сказал он сухо.
Одиночество развило в нем такую повышенную чувствительность, какая бывает обычно у старых дев, и сейчас он получал болезненное удовольствие, оттого что испытывал обиду.
- Только без глупостей, Удо, - сказал Альбинус, идя к нему навстречу и осторожно раздвигая перистую листву мимозы, ревниво загораживавшую ему дорогу. - Ты отлично знаешь, что я не нарочно пропустил автобус. Я думал, что он объедет деревню и вернется обратно.
Конрад слегка смягчился.
- Пустяки, - сказал он, - просто часто бывает так: встретишься с человеком после долгого перерыва и вдруг испытываешь паническое и страстное желание от него улизнуть. Я решил, что тебя не порадовала перспектива болтать о старых временах в автобусной темнице на колесах и ты от нее ловко увернулся.
- По правде говоря, я повсюду искал тебя в последние дни, - сказал Альбинус, рассмеявшись. - Но оказалось, что никто не знает, где ты живешь.
- Не удивительно: я снял этот домик всего пару дней назад. А ты где остановился?
- В "Британии". Поверь, я чертовски рад, что увидел тебя, Удо. Ты непременно должен мне все о себе рассказать.
- Может быть, немного погуляем? - предложил Конрад, хотя в его голосе чувствовалась нотка сомнения. - Что же, договорились. Вот только ботинки переодену.
Через минуту он вернулся, и они пошли по прохладной тенистой дорожке, поднимающейся в гору и петляющей меж спрятавшихся под виноградным покровом каменных склонов, на асфальт которой почти не попадали лучи жаркого утреннего солнца.
- Как твоя семья? - спросил Конрад.
Альбинус, поколебавшись, сказал:
- Лучше не спрашивай, Удо. У меня было много несчастий в последнее время. Год назад мы с Элизабет расстались. А уже потом малышка Ирма умерла от пневмонии. Если ты не возражаешь, я предпочел бы не обсуждать все это.
- Как печально, - сказал Конрад.
Оба замолчали; Альбинус размышлял о том, как заманчиво и занятно было бы рассказать старому другу, знавшему его как совершенно не предприимчивого скромника, о своем страстном романе, но потом он решил малость повременить. Конрад же между тем успел уже пожалеть, что предложил эту прогулку: он предпочитал, чтобы люди, согласившиеся составить ему компанию, были беззаботны и счастливы.
- Я понятия не имел, что ты во Франции, - сказал Альбинус. - Мне казалось, будто ты обосновался на родине Муссолини.
- А кто такой Муссолини? - спросил Конрад, удивленно нахмурившись.
- Ах, ты все такой же, - сказал Альбинус, рассмеявшись. - Не волнуйся, я не стану говорить о политике. Расскажи мне, пожалуйста, о своей работе. Твой последний роман просто великолепен.
- Боюсь, - сказал Удо, - что наше отечество не достигло еще такого уровня, чтобы ценить мои сочинения. Я бы охотно писал по-французски, но жаль все же расставаться с опытом и богатством родного языка накопленным мною.
- Не говори, не говори, - возразил Альбинус. - Есть немало людей, которые любят твои книги.
- Но они не любят их так, как люблю я сам, - сказал Конрад. - Пройдет много времени - может быть, даже целое столетие, - прежде чем меня оценят в полной мере. Впрочем, лишь в том случае, если до тех пор искусство писать и читать не будет полностью утрачено. Боюсь, что в Германии за последние полвека это уже во многом свершившийся факт.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Альбинус.
- Видишь ли, если литература озабочена только проблемами жизни или историями жизни отдельных людей, это означает, что она умирает. Я невысоко ставлю и фрейдистские романы, и романы об идиллическом сельском быте. Ты можешь возразить, что основная масса литературных сочинений не имеет никакого значения, что ценность представляют два-три настоящих писателя, стоящие особняком, не замеченные своими влиятельными, напыщенными современниками. И тем не менее иногда от всего этого портится настроение. Меня приводит в ярость, когда я вижу, какие книги принимают сегодня всерьез.
- Я не вполне с тобой согласен, - сказал Альбинус. - Если в нашу эпоху социальные проблемы вызывают интерес, то почему бы талантливым авторам не попытаться помочь их разрешить. Война, послевоенная нестабильность…
- Не надо, - тихо простонал Конрад.
Они снова замолчали. Петляющая дорожка привела их в сосновую рощу, где цикады трещали, трещали, как заводные игрушки, у которых никогда не кончается завод. По плоским камням струился ручеек; когда по поверхности воды пробегала дрожь, то казалось, что дрожат сами камни. Они уселись на сухом, пряно пахнущем дерне.
- Но разве ты не чувствуешь себя изгоем, постоянно живя за границей? - спросил Альбинус и загляделся на верхушки сосен, похожие на плавающие в синей воде морские водоросли. - Ты не тоскуешь по звучанию немецкой речи?
- Ах, знаешь, я регулярно то тут, то там встречаю соотечественников, и порой это оказывается довольно-таки занятно. Я, например, заметил, что немецкие туристы имеют обыкновение думать, будто никто не понимает их языка.
- Я бы не смог постоянно жить за границей, - сказал Альбинус, лежа на спине и задумчиво следя глазами за очертаниями голубых заливов, лагун и бухт меж зеленых ветвей.
- В тот день, когда мы с тобой встретились, - сказал Конрад, тоже ложась навзничь и подперев голову руками, - у меня произошел забавный случай в автобусе с твоими друзьями. Ведь ты знаешь эту парочку, не правда ли?
- Да, слегка, - сказал Альбинус, чуть усмехнувшись.
- Я так и подумал, услышав, как они веселятся из-за того, что ты отстал.
("Какая вредная девочка, - подумал Альбинус с нежностью. - Может быть, рассказать ему о ней все? Нет, не стоит".)