Отправляясь в Асию, Юкико надеялась погостить у сестры не меньше двух месяцев, и такой скорый отъезд не мог не огорчить её. Правда, на сей раз она уезжала не одна - с ней была Эцуко, к тому же вскоре к ним должна была присоединиться Сатико. Это, конечно, меняло дело, но Юкико знала, что сестра с дочерью не задержатся в Токио надолго, - им надо будет вернуться домой к началу школьных занятий, а она… Она останется в Токио, и в полном неведении, когда снова представится возможность здесь побывать.
Юкико вдруг поняла, почему ей так грустно покидать Асию. Оказывается, дело не только в её привязанности к семье Сатико и отсутствии душевного контакта с Тацуо. Гораздо важнее для неё было то, что она с детства любила эти края, тогда как в Токио всё, даже самый воздух, было для неё чужим.
Догадываясь, что Юкико удручена предстоящим отъездом, Сатико больше не возвращалась к этому разговору, предоставив сестре и Эцуко поступать так, как они сочтут нужным. До полудня Юкико мешкала в доме, но потом, увидев, с каким нетерпением Эцуко ждёт обещанного путешествия в Токио, наскоро оделась, попросила Таэко сделать ей укол и, никому ничего не сказав, отправилась куда-то вместе с О-Хару. Вернулась она в начале седьмого, нагруженная свёртками и пакетами.
- Вот, посмотри, - сказала она Сатико, вынув из-за пояса два билета на утренний экспресс "Фудзи".
Поезд отправлялся из Осаки в семь часов утра и прибывал в Иокогаму около трёх часов дня. Дорога от вокзала до пристани займёт не более получаса, и, таким образом, до отплытия корабля у них будет по меньшей мере три часа. Теперь было самое время приступить к сборам в дорогу. Всё в доме забегали, засуетились, принялись укладывать вещи. Кто-то побежал предупредить г-жу Штольц о предстоящем отъезде Юкико с племянницей в Токио.
Эцуко была настолько возбуждена, что не могла угомониться до позднего вечера, и Юкико пришлось чуть ли не силой увести её на второй этаж. Уложив свой чемодан, она спустилась в гостиную, где застала только Сатико и Таэко. Тэйноскэ работал у себя в кабинете. Сёстры проговорили до полуночи.
- Давай ложиться спать, Юкико, - широко зевнув, сказала наконец Таэко.
В отношении этикета Таэко отнюдь не была педантом и тем разительно отличалась от остальных сестёр, прежде всего от Юкико. Из-за жары она, казалось, совсем забыла о правилах хорошего тона. Сегодня вечером, например, после ванны она надела лёгкое кимоно, не потрудившись даже повязать, как полагается, пояс. Беседуя с сёстрами, она то и дело распахивала кимоно и обмахивалась веером.
- Кой-сан, если ты хочешь спать, не жди меня и ложись.
- А ты разве не хочешь спать?
- Я сегодня так набегалась, что всё равно не усну.
- Может быть, сделать тебе укол?
- Я думаю, лучше завтра, перед отъездом.
- Мне очень жаль, что ты уезжаешь, Юкико, - сказала Сатико. Она только что заметила над глазом у сестры слегка проступившее пятнышко. - Я надеюсь, мы что-нибудь придумаем, чтобы ты приехала в этом году ещё раз. Ведь следующий год для тебя несчастливый.
Юкико и Эцуко могли бы сесть в поезд в Санномии, как это сделали накануне г-н Штольц с Петером, но для этого им пришлось бы выехать из дома чуточку раньше, поэтому Юкико решила, что лучше, ехать от Осаки. И всё равно, чтобы успеть к поезду, нужно было попасть на станцию "Асия" не позднее шести утра.
Сатико намеревалась попрощаться с сестрой и дочерью у ворот, но, узнав, что г-жа Штольц с детьми собирается проводить их на станцию, отправилась вместе с ними, взяв с собой Таэко и О-Хару.
- Я вчера посылать на пароход телеграмма. Сообщать время, когда прибываль поезд, - сказала г-жа Штольц, пока они ждали электричку.
- Значит, Петер-сан будет ждать нас на палубе?
- Да, я так думать. Спасибо тебе, Эцуко, ты есть добрая девочка… - сказала г-жа Штольц и уже по-немецки добавила, обращаясь к Роземари и Фрицу: - Дети, вы тоже должны поблагодарить Эцуко. - Сатико поняла из этой фразы только "данке шён".
- Мамочка, приезжай поскорее в Токио.
- Я приеду двадцать шестого или двадцать седьмого.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Эцуко-сан, возвращайся скорее! - закричала Роземари, бросившись вслед уходящей электричке. - Ауф видерзеен!
- Ауф видерзеен! - крикнула в ответ Эцуко, махая из окна рукой.
14
Сатико предстояло выехать в Токио двадцать седьмого числа утренним экспрессом "Ласточка". Накануне, укладывая вещи, она поняла, что вместе с подарками, приготовленными для родственников, у неё получится никак не меньше трёх чемоданов.
Справиться с таким багажом одной ей было не под силу, и Сатико подумала: а почему бы не взять с собой О-Хару? О Тэйноскэ можно не беспокоиться, ведь в доме остаётся Таэко, а присутствие О-Хару в Токио было бы удобно во многих отношениях. Пожелай Сатико, например, задержаться в Токио подольше, Эцуко, которой предстояло вернуться домой к началу занятий, могла бы уехать в Асию с О-Хару. В кои-то веки выбравшись в Токио, Сатико хотела побывать в театре и, уж во всяком случае, не думать каждую минуту о необходимости спешить домой.
* * *
- О-Хару, ты тоже здесь! - радостно воскликнула Эцуко, увидев выходящую из вагона вслед за Сатико служанку. Девочка приехала встречать мать вместе с Юкико и Тэруо, старшим сыном Цуруко.
Пока ехали в такси, Эцуко не умолкала ни на минуту, с видом заправской столичной жительницы обращая внимание матери и О-Хару на местные достопримечательности.
- Смотрите, это - здание "Марубиру", а вон там - Императорский дворец!
Сатико отметила про себя, что за эти несколько дней щёки у девочки успели округлиться и порозоветь.
- Эттян, - сказала она дочери, - сегодня из поезда мы любовались горой Фудзи. Она была так хорошо видна! Правда, О-Хару?
- Да, прямо как на ладошке. И ни одного облачка на вершине.
- А когда мы проезжали мимо, она была вся в облаках.
- Выходит, мне больше повезло, - сказала О-Хару.
Когда машина поравнялась со рвом, окружающим Императорский дворец, Тэруо снял шапку, а Эцуко воскликнула:
- Смотри, О-Хару, это мост Нидзюбаси!
- На днях мы уже побывали здесь, вышли, из машины и поклонились императорской семье, - сказала Юкико.
- Правда, правда, мамочка!
- Когда же это было?
- На днях, ну… двадцать четвёртого. Петер, его папа, Юкико и я - всё мы выстроились здесь в ряд и поклонились.
- Вот как? Вы были здесь со Штольцами?
- Да, нас привезла сюда Юкико.
- И у вас хватило на это времени?
- Времени было в обрез. Господин Штольц ужасно нервничал и всё время глядел на часы…
Юкико рассказала, что, когда они с Эцуко примчались на пристань, Штольц с Петером уже поджидали их на палубе. Пароход отплывал в семь часов вечера, так что в их распоряжении оставалось почти четыре часа. Юкико намеревалась пригласить их выпить чаю в "Нью Гранд Отеле", но для чая было ещё рановато, и тогда ей вдруг пришло в голову, что они могли бы съездить в Токио. Дорога на электричке туда и обратно займёт около часа, стало быть, у них в запасе около трёх часов, а этого вполне достаточно, чтобы осмотреть центр города. Юкико знала, что ни Петер, ни его отец ни разу не были в Токио. Г-н Штольц колебался и согласился на предложение Юкико лишь после того, как она трижды заверила его, что они успеют вовремя вернуться в порт.
Приехав в Токио, они первым делом выпили чаю в отеле "Тэйкоку", затем сели в машину и поехали по городу. Они побывали у Императорского дворца, проехали мимо здания военного министерства, парламента, резиденции премьер-министра, военно-морского министерства, министерства юстиции, остановились около парка "Хибия", Императорского театра, здания "Мару-биру". Время от времени они выходили из машины, но большей частью разглядывали токийские достопримечательности из окна машины. В половине шестого они были уже на Токийском вокзале. Юкико и Эцуко собирались ехать со Штольцами в Иокогаму, чтобы проводить их в порту, но г-н Штольц решительно воспротивился этому. Впрочем, Юкико тоже опасалась, что после такою напряжённого дня ещё одна поездка в Иокогаму будет слишком утомительной для племянницы. Кончилось тем, что они распрощались со Штольцами на вокзале.
- Ну и как, Петеру понравилось?
- Да, по-моему, Токио произвёл на него большое впечатление. Как ты считаешь, Эттян?
- Он просто вытаращил глаза, когда мы проезжали милю всех этих высоких зданий.
- Это не удивительно. Господин Штольц видел Европу, а Петер не был нигде, кроме Манилы, Кобэ да Осаки.
- Наверное, он всё время думал про себя: "Вот это да!"
- А ты, Эттян?
- Я - другое дело. Я знала, что такое Токио.
- Ох, до чего же трудно мне было выступать в роли экскурсовода!
- Вы рассказывали им всё по-японски? - спросил Тэруо.
- Да, я рассказывала Петеру по-японски, а он переводил отцу на немецкий. Но беда в том, что слов вроде "парламент" и "резиденция премьер-министра" он не знал, так что кое-где мне приходилось прибегать к английскому.
- Неужели вы так здорово знаете английский язык, тётя? - воскликнул Тэруо. У него был очень чистый токийский выговор.
- Да нет, просто время от времени вставляла в японские фразы отдельные английские слова. Как по-английски "парламент", я знала, а вместо слов "резиденция премьер-министра" пришлось сказать по-японски: "Здесь живёт господин Коноэ".
- А я говорила с ними по-немецки! - похвасталась Эцуко.
- "Ауф видерзеен"?
- Да. Когда мы прощались на вокзале, я несколько раз сказала "Ауф видерзеен".
- Господин Штольц всё время благодарил нас по-английски…
Сатико пыталась представить себе, как её молчаливая, застенчивая сестра показывает Штольцам токийские достопримечательности. Какое любопытное зрелище, должно быть, являли тётка и племянница - одна в ярком летнем кимоно, другая в коротком платьице - рядом, с этила и европейцами, когда входили в отель "Тэйкоку" или останавливались перед государственными учреждениями и высотными зданиями в квартале Маруноути. И каким тяжким испытанием была, вероятно, эта экскурсия для г-на Штольца, который с обречённым видом плёлся за ними, не понимая ни слова из того, что говорила Юкико, и каждую минуту тревожно поглядывая на часы.
- Мама, ты была в этом музее? - спросила Эцуко, когда такси подъехало к Гайэнмаэ.
- Конечно. Не думай, что я совсем провинциалка.
В действительности, однако, Сатико не так уж хорошо знала Токио. Когда ей было лет семнадцать, она дважды приезжала сюда сотцом. Они останавливались в небольшой гостинице в районе Цукидзи, и Сатико много ходила по городу, но это было давно, ещё до Токийского землетрясения. С тех пор она была здесь только раз: возвращаясь из свадебного путешествия, они с Тэйноскэ провели в Токио три дня, остановившись как раз в отеле "Тэйкоку". Потом у них родилась Эцуко, и за всё последующие, девять лет Сатико так ни разу и не выбралась в столицу.
Хотя Сатико и посмеивалась над восторженностью дочери и Петера, сама она была весьма поражена, увидев из окна поезда громадные многоэтажные здания, возвышавшиеся по обеим сторонам эстакады. Конечно, Осака тоже заметно преобразилась за последние годы. Расширился бульвар Мидо, от Бканосимы до Сэмбы протянулись кварталы новых современных зданий, так что панорама города, открывающаяся из ресторана "Аляска" на десятом этаже здания "Асахи", тоже производила захватывающее впечатление. Но, конечно, Осаке всё ещё было очень далеко до Токио…
В последний раз Сатико приезжала в Токио, когда город ещё только начал восстанавливаться после землетрясения, и перемены, происшедшие в нём с тех пор, буквально ошеломили её. Токио, каким она увидела его с эстакады, был неузнаваем. Глядя на проплывающие за окном вагона кварталы многоэтажных домов и сверкающую в просветах между ними башенку на здании парламента, Сатико думала о том, какой это долгий срок - девять лет. За эти годы изменился не только город, изменилась и она сама, и её жизнь.
И всё-таки нельзя сказать, чтобы Сатико особенно любила Токио. Конечно, трудно было не испытать благоговейного чувства, оказавшись, например, вблизи Императорского дворца, этого заповедного островка старины в самой современной части города, с его вековыми соснами, величественным замком и парадными воротами, с подёрнувшейся зелёной ряской водою рва… Ничего подобного нельзя было увидеть ни в Киото, ни в Осаке. Императорским дворцом Сатико готова была любоваться до бесконечности, но этилу, собственно, и исчерпывалось для неё всё очарование Токио.
Разумеется, Гиндза и Нихонбаси тоже производили сильное впечатление, но Сатико всё равно не хотелось бы здесь жить, воздух Токио казался ей чересчур сухим и жёстким. Особенно угнетающе действовали на неё скучные, безликие улочки на окраинах. Когда такси выехало на Аояма-дори и направилось в сторону Сибуи, у Сатико болезненно сжалось сердце, как будто она вдруг очутилась в какой-то далёкой, незнакомой стране. Она не помнила, приходилось ли ей бывать здесь прежде, но то, что она видела вокруг, не только не походило на окрестности Киото, Осаки или Кобэ, но почему-то вызывало у неё представление о каком-нибудь захолустном посёлке на Хоккайдо или даже в Маньчжурии.
Между тем район этот давно уже перестал быть окраиной Токио. Вблизи станции "Сибуя" было немало фешенебельных магазинов и людных улиц. Но почему она чувствовала себя здесь так неприятно? Почему так холодны, так неприветливы лица, прохожих? Сатико с нежностью вспомнила Асию, где всё - и небо, и земля, и воздух - излучают тепло и ласку. Да что Асия! Окажись она на какой-нибудь незнакомой улочке, в Киото, у неё сразу же возникло бы ощущение, что она уже не раз здесь бывала, ей ничего не стоило бы заговорить с первым встречным. Токио же всегда казался ей холодным и равнодушным. Здесь она была чужестранкой.
Как нелепо, думала Сатико, что именно в этом городе, именно в этом районе живёт теперь Цуруко - истинная уроженка Осаки, её родная сестра. Сатико испытывала чувство, какое иной раз возникает во сне: бредёшь по какой-то совершенно незнакомой улице, останавливаешься у незнакомого дома и вдруг понимаешь, что здесь живёт твоя мать или сестра… Подъезжая к дому Цуруко, Сатико всё ещё не верила, что сейчас увидит сестру.
* * *
Машина одолела крутой подъём и, замедлив ход, свернула в тихий переулок, где её обступили выскочившие навстречу трое мальчуганов. Старшему было лет десять.
- Тётя Сатико!
- Тётя Сатико!
- Мама уже заждалась вас!
- Вон наш дом.
- Осторожно, осторожно, отойдите от машины! - говорила Юкико.
- Неужели это дети Цуруко? - воскликнула Сатико. - Старший, должно быть, Тэцуо?
- Нет, это Хидэо, - поправил её Тэруо. - Хидэо, Ёсио и Масао…
- Как они выросли! Если бы не осакский выговор, я бы ни за что не догадалась, что это мои племянники.
- Всё они говорят на токийском диалекте не хуже местных. Это они ради вас стараются, хотят сделать вам приятное, - объяснил Тэруо.
15
По рассказам Юкико, Сатико более или менее представляла себе, в каких условиях живёт семья её старшей сестры, однако чудовищный беспорядок, царивший в доме, превзошёл всё её ожидания. Из-за вещей, разбросанных детьми буквально повсюду, некуда было ступить ногой.
Недавно построенный, дом действительно казался достаточно светлым, но при этом был, что называется, сколочен на живую руку. Опорные столбы были до того миниатюрны, а дощатые перекрытия до того тонки, что, когда кто-нибудь из детей сбегал вниз по лестнице, весь дом ходил ходуном. Фусума и сёдзи с продырявленной во многих местах бумагой, сделанные из дешёвого светлого дерева, имели жалкий, неприглядный вид. Уж на что не любила Сатико старый осакский дом, теперь он казался ей во сто крат милее этого. Пусть он был тёмным и неудобным, но в нём чувствовалась какая-то старомодная респектабельность. Кроме того, там имелся хоть и не большой, но всё-таки сад, и Сатико до сих пор помнила, как прекрасно смотрелся он из дальней комнаты, выходившей в ту сторону, где сквозь зелень листвы проглядывали глинобитные стены амбара. Здесь, в Сибуе, никакого сада не было и в помине - на крохотном пятачке земли между домом и изгородью могло уместиться лишь несколько цветочных горшков.
Цуруко предоставила в распоряжение сестры самую лунную комнату наверху, где обычно принимали гостей, - внизу было слишком шумно из-за детей. Внеся сюда свои чемоданы, Сатико сразу же обратила внимание на висящий в нише свиток кисти Сэйхо, изображавший форелей. У покойного отца имелась большая коллекция произведений этого мастера, но перед отъездом из Осаки Цуруко её продала, оставив лишь несколько свитков, это и был один из них.
Увидела Сатико и другие знакомые вещи: красный лакированный столик в нише, висевшую над дверью надпись кисти Рая Сюнсуя, лакированный шкафчик с золотой росписью, часы на нём. Сатико хорошо помнила комнату в осакском доме, где размещались всё эти вещи. Должно быть, Цуруко сохранила их на память о старых добрых временах. Как видно, она надеялась с их помощью скрасить неприглядный вид комнаты, могущей лишь в насмешку именоваться "гостиной".
Однако эффект получился прямо противоположный. Добротные, изысканные вещи только подчёркивали убожество внутренней отделки. Какая нелепость, думала Сатико, что этим драгоценным реликвиям суждено было оказаться именно здесь, на этой ужасной окраине Токио. Увы, обстановка комнаты как нельзя лучше характеризовала нынешнее положение её сестры.
- Смотри-ка, как хорошо у тебя всё уставилось, - сказала Сатико сестре.
- Когда пришёл багаж, я просто не знала, что делать со всеми этими вещами. Но потом, как видишь, всё-таки умудрилась рассовать их по разным углам. Удивительное дело, но даже в самом крохотном домике в конце концов для всего находится место…
Проводив вечером сестру наверх, Цуруко уселась было поговорить с нею, но в комнату тотчас же вбежали дети и повисли на матери и на тётке.
- Перестаньте! Здесь и без того душно. А ну-ка ступайте вниз! Посмотрите, во что вы превратили кимоно тёти Сатико! - без конца выговаривала им Цуруко. - Масао-тян, спустись-ка вниз и скажи О-Хисе, чтобы она поскорее подала тёте прохладительный напиток… Масао-тян, слышишь, что тебе, говорят?
Посадив на колени трёхлетнюю Умэко, Цуруко продолжала отдавать распоряжения:
- Ёсио-тян, а ты принеси веер. Хидэо-тян, ты здесь самый старший и должен показывать пример другим. Ступай немедленно вниз. Мы так давно не виделись с тётей, нам нужно поговорить, а вы ни на минуту не оставляете нас в покое.
- Сколько тебе лет, Хидэо-тян?