Рассказ из "Избранного" Э.М.Форстера (составитель - Н.Рахманова, Л., 1977).
Содержание:
Небесный омнибус 1
Иное царство 4
Дорога из Колона 10
По ту сторону изгороди 12
Координация 14
Сирена 16
Вечное мгновение 17
Примечания 25
Небесный омнибус
Перевод с английского С. Майзельс
Мальчик жил в Сербитоне, на Букингем-паркрод, в Пихтовой сторожке № 28, и часто с недоумением разглядывал старый дорожный указатель, что стоял почти напротив их дома. Он спросил как-то у матери, зачем тут столб, и она ответила, что это просто шутка, которую много лет назад придумали гадкие шалуны, и что полиции давно пора бы убрать указатель. Ибо у столба были две странности: во-первых, дорога, на которую указывала стрелка, вела прямо в тупик, а во-вторых, на ней выцветшими буквами было выведено: "На небеса".
- А кто же были эти шалуны? - спросил он.
- Твой отец, по-моему, говорил, что один из них писал стихи, потом его исключили из университета и вообще он плохо кончил. Но все это было очень давно. Спроси-ка лучше у отца, но он скажет то же, что и я, - столб поставили ради шутки.
- И он совсем ничего не означает?
Она послала сына наверх переодеться в праздничное платье; к чаю были приглашены Бонсы, и ему предстояло подать на стол блюдо с тортом.
Натягивая узкие брюки, он вдруг подумал, не лучше ли расспросить об указателе мистера Бонса. Отец, хоть и добряк, всегда потешался над сыном - просто катался от хохота, когда он или другой ребенок задавал вопросы и вообще пытался открыть рот. А мистер Бонс был добрый и серьезный. Он жил в красивом доме и давал читать книги, к тому же он был церковным старостой и кандидатом в члены муниципального совета; он щедро жертвовал в пользу Общедоступной библиотеки, состоял президентом Литературного общества, и у него гащивали даже члены парламента - словом, он был мудрейшим человеком на всем белом свете.
Но даже сам мистер Бонс мог только подтвердить, что указатель всего лишь шутка и придумал ее некто по имени Шелли.
- Ну конечно! - воскликнула мать. - Я ведь тебе говорила, милый. Так его и звали.
- Неужто ты никогда не слышал о Шелли? - спросил мистер Бонс.
- Нет, - ответил мальчик и понурил голову.
- Разве у вас в доме нет Шелли?
- Почему же нет? - вскричала хозяйка дома, очень раздосадованная. - Дорогой мистер Бонс, не такие уж мы обыватели. У нас не меньше двух изданий. Одно нам преподнесли на свадьбу, а второе - более мелким шрифтом - лежит в какой-то из комнат для гостей.
- У нас, если не ошибаюсь, семь изданий Шелли, - с вялой улыбкой сказал мистер Бонс.
Затем он стряхнул с живота крошки от торта и собрался уходить вместе с дочерью.
Мальчик, повинуясь знаку матери, проводил их до самой калитки и, когда гости ушли, не сразу вернулся домой, а еще немного постоял, глядя на Букингем-паркрод.
Его родители жили в начале улицы. После номера тридцать девять сразу же начинались дома попроще, а в шестьдесят четвертом не было даже черного хода для прислуги. Но сейчас все дома выглядели красиво, так как закат был великолепный и шафрановый свет вечерней зари скрадывал различия в арендной плате. Щебетали птички, и поезд, возвращавший кормильцев домой, к семьям, мелодично покрикивал, пересекая рощу - замечательную рощу, она вобрала в себя всю прелесть Сербитона и сейчас, точно альпийский луг, была одета великолепием мхов, серебром берез и первоцветами.
Роща и заставила мальчика, впервые ощутить томление томление и тягу к чему-то иному, он сам не знал к чему; это томление возвращалось каждый раз, когда все вокруг было залито солнечным светом, оно пронизывало насквозь, прыгало внутри - вверх и вниз, вверх и вниз, - а потом его охватывало какое-то удивительное чувство и хотелось плакать. Но нынче вечером он вел себя еще глупее, чем всегда: перебежал через дорогу, к указателю, и скользнул в переулок.
Переулок, весь пропитанный каким-то запахом, тянулся меж высоких стен - это были заборы двух вилл, "Айвенго" и "Белле Виста", - и едва достигал двадцати ярдов в длину вместе с поворотом в самом конце. Ничего удивительного, что мальчик очень скоро уперся в стену,
- Так бы и дал раза этому Шелли! - воскликнул он и равнодушно скользнул взором по клочку бумаги, приколотому к стене. Но бумажка оказалась не совсем обычной, и он внимательнейшим образом прочитал ее, прежде чем пуститься в обратный путь. Вот что там было написано:
С. и Н.Д.К.
Расписание изменено!
По причине слабой заинтересованности публики Компания, к своему сожалению, вынуждена отменить ежечасные рейсы и сохраняет лишь
РАССВЕТНЫЙ И ЗАКАТНЫЙ ОМНИБУСЫ,
которые и будут ходить как обычно.
Следует надеяться, что публика проявит интерес к начинанию, предпринятому ради ее блага. В качестве нового стимула Компания впервые вводит
ОБРАТНЫЕ БИЛЕТЫ!
(годны только на один день); их можно приобрести у возницы. Еще раз напоминаем пассажирам: на конечной остановке билеты не продаются, и по этому поводу Компания не принимает никаких претензий. Кроме того, Компания не несет ответственности за небрежность и бестолковость пассажиров, а также за непогоду, град, потерю билета и любое иное изъявление воли божией.
Дирекция
Ну и ну! Он никогда раньше не видел этого объявления и не мог даже вообразить, куда направляется омнибус, "С" безусловно означало "Сербитонская", "Д. К." - "Дорожная Компания". Но что бы такое могло означать "Н."? Может быть, "Норвич и Молден" или, еще вероятнее, "Независимая". Но все равно не выдержать им конкуренции с "Юго-Западной". Да и поставлено здесь все не на деловую ногу, решил он. Почему на том конце маршрута не продают билетов? И нашли же время для отхода омнибуса! Потом он сообразил, что если объявление не шутка, то омнибус отошел как раз в ту самую минуту, когда он прощался с Бонсами.
Он взглянул на землю и в сгущающихся сумерках разглядел следы, похожие - или не похожие? - на отпечатки колес. Но ведь из переулка никто не выезжал. И он никогда, ни разу не видел омнибусов на Букингем-паркрод. Нет. Все это, наверное, одни выдумки, как и указатели, волшебные сказки или сны, от которых внезапно просыпаешься по ночам. И он со вздохом вышел из переулка и попал прямо в объятия отца.
Как смеялся его отец, как он хохотал!
- Бедный мой малыш! Ах, Кнопсик, Кнопсик! Он хочет сразу: топ-топ ножками - и взбежать на небушко!..
Да и мать тоже корчилась от смеха, стоя на пороге Пихтовой сторожки.
- Перестань, Боб! - еле выдохнула она. - Не будь таким гадким! Ох, уморил! Ох, оставь мальчика в покое!
К этой шутке возвращались весь вечер. Отец умолял мальчика взять его с собой. Прогулка ведь будет нелегкой. А есть ли там коврик у дверей - вытирать ноги? Мальчик ушел спать обиженный и несчастный и радовался только одному - что не проронил ни слова об омнибусе. Пусть омнибус лишь шутка, обман, но во сне он становился все более и более взаправдашним и, наоборот, обманчивыми и призрачными начали казаться улицы Сербитона, на которых он мерещился мальчику как наяву. И под утро, еще до зари, мальчик проснулся с криком - мимолетным видением мелькнули перед ним края, куда направлялся омнибус.
Он зажег спичку, осветил циферблат часов и календарь; так он узнал, что до восхода солнца еще полчаса. Было совсем темно, ночью на Лондон пал туман и плотно окутал весь Сербитон. Тем не менее мальчик вскочил с постели и оделся: он твердо решил раз и навсегда выяснить для себя, что же всамделишное - тот омнибус или улицы. "Все равно буду чувствовать себя дураком, пока не узнаю", - подумал он. И вскоре, дрожа всем телом, уже стоял на дороге под газовым фонарем, как часовой охранявшим вход в переулок.
Чтобы войти в переулок, требовалось немалое мужество. И не только потому, что там была тьма кромешная: мальчик вдруг понял, что здесь просто не может быть омнибусной остановки. Если бы не полисмен, чье приближение он слышал сквозь туман, он никогда бы так и не решился шагу ступить. Но тут пришлось рискнуть, а оказалось - ни к чему. Пустота. Ничего, кроме пустоты да глупого мальчугана, что, разинув рот, топчется на грязной дороге. Значит, все-таки это выдумка.
"Расскажу все папе и маме, - решил он. - Так мне и надо. Пусть все знают. Какой же я дурак, не стоит мне жить на свете". И он побрел обратно к калитке Пихтовой сторожки.
Но тут он вдруг вспомнил, что его часы спешат. Солнце еще не взошло, оно взойдет только через две минуты.
"Поверю в омнибус еще один, самый последний разочек", подумал он и снова повернул в переулок.
А там уже стоял омнибус.
В него была впряжена пара лошадей, их бока еще дымились от быстрой скачки, а два огромных фонаря бросали свет сквозь туман на стены, тянущиеся по обеим сторонам переулка, превращали мох и паутину в волшебные ковры. Возница кутался в пелерину с капюшоном. Он сидел лицом к глухой стене, и каким образом удалось ему въехать так ловко и бесшумно, мальчик не сумел понять, впрочем, он не понял и многого другого. Не представлял он и как возница выберется из тупичка.
- Скажите, пожалуйста, - голос его глухо дрожал в затхлом буром воздухе. - Скажите, пожалуйста, это и есть омнибус?
- Omnibus est, - ответил, не оборачиваясь, возница. На мгновение наступила тишина. По улице, кашляя, прошел полисмен. Мальчик скорчился в тени; он не хотел, чтобы его заметили. Да кроме того, он был твердо уверен, что это пиратский омнибус: кто же еще, рассудил он, может отъезжать из такого странного места и в такой странный час.
- Когда же вы отправляетесь? - спросил он с деланной небрежностью.
- На рассвете.
- И далеко едете?
- До самого конца.
- А могу я купить обратный билет, чтобы вернуться сюда?
- Можете.
- Знаете, я, кажется, решил, что поеду.
Возница ничего не ответил. Но солнце, видно, уже взошло, ибо он отпустил тормоза. Мальчик едва успел вскочить, и в то же мгновение омнибус тронулся.
Но каким образом? Неужели он развернулся? Ведь тут же негде. Может быть, поехал прямо? Но там стена. И все же он шел - шел размеренным ходом сквозь туман, который из бурого успел превратиться в желтый. Мальчик вспомнил о теплой постели и горячем завтраке, и ему стало не по себе. И зачем он поехал? Родители не погладят его по головке. Он был не прочь возвратиться к ним, домой, да вот погода не позволяла. Одиночество угнетало его невыносимо: он был единственным пассажиром. А в омнибусе, хоть и крепко сколоченном, было холодно и тянуло плесенью. Мальчик запахнул пальтецо поплотнее и при этом случайно дотронулся до своего кармана. Там было пусто. Он забыл кошелек дома.
- Остановитесь! - закричал он. - Остановитесь!
И, будучи мальчиком вежливым, взглянул на дощечку с именем, чтобы обратиться к вознице по всей форме.
- Остановитесь, мистер Браун! Прошу вас, остановитесь, пожалуйста!
Мистер Браун не остановился, но он приоткрыл оконце позади себя и взглянул на мальчика. И лицо его неожиданно оказалось добрым и застенчивым.
- Я забыл кошелек, мистер Браун. У меня нет ни пенни. Мне нечем заплатить за билет. Может быть, вы возьмете мои часы, будьте любезны!
- Билеты этой линии туда и обратно, - сказал возница, нельзя купить за земные деньги. Да и хронометр, даже тот, что украшал часы бодрствования самого Карла Великого или отмерял минуты сна Лауры, никаким волшебством нельзя превратить в пирожное, которое прельстит беззубого Цербера небес!
С этими словами возница протянул требуемый билет и продолжал, пока мальчик произносил слова благодарности:
- Стремление к титулу суетно, и мне это доподлинно известно. Однако тут нет ничего зазорного, если произносишь титул со смехом на устах, а в мире омонимов титулы даже полезны, так как помогают отличать одного смертного от другого. И потому запомни, что меня зовут сэр Томас Браун.
- Неужели вы - сэр? О, извините меня! - Мальчику доводилось слышать о кучерах-джентльменах. - Как любезно с вашей стороны дать мне билет! Но если вы их так даете, какой же доход приносит ваш омнибус?
- Он не приносит дохода. И не должен приносить. Велики недочеты моего экипажа: в нем слишком причудливо сочетаются породы заморского дерева; его подушки ублажают скорее эрудицией, нежели удобством и покоем, и лошади вскормлены не на вечнозеленых пастбищах преходящей минуты, а на сухом сене латыни. Но получать доход - такого греха я никогда не замышлял и не совершал.
- Еще раз извините! - повторил с отчаянием мальчик.
Лицо сэра Томаса снова стало печальным, и мальчик испугался, что вызвал у него эту печаль. Возница пригласил мальчика пересесть к нему на козлы, и так они вместе путешествовали сквозь туман, который постепенно из желтого превращался в белый. Вдоль дороги уже не было домов, а это означало, что они проезжают либо Вересковую пустошь, либо Уимблдонские луга.
- Вы всегда были кучером?
- Когда-то я был врачом.
- А почему перестали? Вы не были хорошим врачом?
- Как врачеватель плоти я не имел большого успеха, и несколько десятков моих пациентов опередили меня в окончании своего земного пути. Но как врачеватель духа я преуспел превыше собственных чаяний и заслуг. Ибо, хотя мои микстуры были не лучше и не действеннее, чем лекарства других врачей, однако подавал я их в затейливых кубках, и потому не одна томящаяся душа стремилась их пригубить и освежиться.
- Томящаяся душа… - пробормотал мальчик. - Когда солнце садится, а впереди - деревья и у тебя внутри вдруг делается так странно, странно… это и есть томящаяся душа?
- Тебе это знакомо?
- Ну конечно.
Помолчав, он немного, совсем чуть-чуть рассказал мальчику о конце их путешествия. Но вообще беседовали они мало, потому что мальчик, когда ему кто-нибудь нравился, предпочитал помолчать вдвоем и таковы же, как он узнал, были привычки сэра Томаса Брауна, а также и многих других, с кем ему предстояло познакомиться. И все-таки мальчик услыхал о молодом человеке по имени Шелли - тот теперь стал знаменитостью и имел даже собственную коляску, - а также о других кучерах на службе Компании. Тем временем стало светлее, хотя туман не совсем еще рассеялся. Но сейчас он больше напоминал дымку и порой обтекал путников клочьями, словно облако. Кроме того, они непостижимым образом поднимались в гору; лошади уже больше двух часов натягивали постромки, а ведь даже если это Ричмондский холм, давно пора было добраться до вершины. А может быть, это Эмпсон или Северные склоны; только ветер здесь казался свежее, чем на тех высотах. Что же до названия конечной станции, то об этом сэр Томас Браун хранил молчание.
Тр-р-рах!
- Клянусь богом, это гром! - сказал мальчик. - И где-то совсем близко. Слышите, какое эхо? Точно в горах.
Тут не совсем отчетливо мелькнула мысль о родителях. Он представил себе, как они едят сосиски и прислушиваются к шуму грозы. Он видел и свой незанятый стул. Потом пойдут вопросы, тревоги, предположения, шутки, утешения. Они будут ждать его к обеду. Но он не вернется ни к обеду, ни к чаю, ни к ужину и весь день проведет в бегах. Если бы он не забыл кошелька, он бы купил им подарки - только вот что бы им такое купить?..
Тр-р-рах!
Ударил гром, и сверкнула молния. Облако задрожало, как живое, и туман рваными лентами метнулся прочь.
- Боишься? - спросил сэр Томас Браун.
- Чего тут бояться? А нам еще далеко?
Лошади встали в тот миг, когда огненный шар взлетел и взорвался с треском, оглушительным, но чистым и звенящим, словно удар кузнечного молота. Туча рассеялась.
- Слушайте, слушайте, мистер Браун! То есть нет, глядите: наконец-то мы увидим все вокруг! То есть нет, прислушайтесь: это звучит, как радуга!
Гром замер, перелившись в слабый рокот, а где-то в глубине, под ним, прорезался и начал нарастать рокот новый; сначала тихо, но все уверенней он вздымался, словно арка - она ширилась, росла, но не меняла формы. Так постепенно, широким изгибом из-под ног лошадей поднялась радуга и протянулась вперед - туда, где таял и исчезал туман.
- Как красиво! И вся разноцветная! А где она кончается? По ней, наверное, можно ходить. Как во сне.
Звук и цвет слились воедино. Радуга выгнулась над бездонной пропастью. Тучи мчались под ней, а она перерезала их и все росла, росла, устремляясь вперед и побеждая тьму, пока не коснулась чего-то более прочного, нежели облака.
Мальчик встал.
- Что там, впереди? - воскликнул он. - На что же она опирается на другом конце?
В свете восходящего солнца за пропастью сверкала круча. Круча или… замок? Лошади тронулись с места. Они ступали теперь по радуге.
- Глядите! - кричал мальчик. - Слушайте! Вон пещеры… или ворота? Взгляните, меж скал, на уступах… Я вижу людей! И деревья!
- Погляди вниз, - прошептал сэр Томас. - Не оставь без внимания волшебный Ахерон.
Мальчик посмотрел вниз, сквозь радужные огни, лизавшие колеса омнибуса. Бездна также очистилась от тумана, и в ее глубине катились воды вечной реки. Солнечный луч проник туда и коснулся зеленой глади, и, когда омнибус проезжал, мальчик увидел, как три девы выплыли на поверхность; они пели и играли чем-то блестящим, похожим на кольцо.
- Эй там, в воде! - позвал он.
Они откликнулись:
- Эй там, на мосту, желаем удачи! - Откуда-то грянула музыка. - Истина в глубинах, истина на вершине.
- Эй там, в воде, что вы делаете?
Сэр Томас Браун ответил:
- Они играют золотом, которым владеют сообща.
И тут омнибус прибыл к месту своего назначения.
Мальчика наказали. Его заперли в детской Пихтовой сторожки и заставили учить наизусть стихотворение.
Отец сказал:
- Мой мальчик! Я готов простить все, только не ложь. - И он высек сына, приговаривая при каждом ударе: - Не было никакого омнибуса, ни кучера, ни моста, ни горы; ты лодырь, уличный мальчишка и лгун.
О, отец умел быть строгим. Мать умоляла, чтобы сын просил прощения. Но он не мог. Это был величайший день его жизни, пусть даже все закончилось поркой и заучиванием стихов.
Он вернулся точно на закате, только обратно привез его уже не сэр Томас Браун, а некая незамужняя леди; беседа с ней была исполнена тихого веселья. Всю дорогу они говорили об омнибусах и четырехместных ландо. Каким далеким казался теперь ее нежный голос! А ведь и трех часов не прошло с тех пор, как он расстался с ней там, в переулке.
Мать подошла к запертой двери и окликнула его:
- Тебе велено идти вниз, милый, и не забудь прихватить с собой стихи.
Он сошел вниз и увидел, что в курительной вместе с отцом сидит мистер Бонс. Он был приглашен на обед.