Юная хозяйка вскочила. Нет, нет, помогать она нам не позволит. Мы гости. Она раскрыла корзинку, развернула печенье и апельсины, вскипятила и разлила чай. Чай был ужасный. Зато мы смеялись и болтали с той свободой, которую дает только пикник, и, даже выплевывая мух, миссис Вортерс улыбалась. Над нами маячила молчаливая фигура благородного Форда, который подносил чашку ко рту, стараясь не нарушить позы. Его опекун, большой забавник, подшучивал над ним, и все норовил пощекотать его под коленками.
- Ах, до чего же хорошо! - говорила мисс Бомонт. - Я так счастлива!
- Какой у вас милый лесок, - говорили ей дамы.
- Лес теперь принадлежит ей навеки! - воскликнул мистер Вортерс. - Девяносто девять лет - это, конечно, мало. Я заставил бывших владельцев пересмотреть условия и на сей раз приобрел лес в вечное владение. Пустое, голубушка, пустое, не стоит благодарности!
- Ну как же не стоит, - возражала она, - когда все так прекрасно и вы все так добры ко мне! А ведь еще год назад я почти никого из вас не знала. Ах, как чудесно! И роща, собственная роща в вечное владение! И вы все у меня в гостях и чай пьете! Дорогой Харкурт! Дорогие мои! И мистер Форд даже заслонил от меня дом, который мог бы все испортить!
- Ха, ха, ха! - рассмеялся мистер Вортерс и покрепче ухватил юношу за ногу. Не знаю, что у них там вышло, но Форд охнул и упал. Посторонний мог бы подумать, что он вскрикнул от злости или от боли, но мы-то были все свои и дружно рассмеялись.
- На лопатки, на лопатки! - играючи, они принялись бороться, разбрасывая пыль и сухие листья.
- Не смейте бить мою рощу! - прикрикнула на ник мисс Бомонт. - Ей больно!
Форд снова охнул. Мистер Вортерс убрал руку.
- Победа! - объявил он. - Ивлин, полюбуйтесь видом на фамильное гнездо Вортерсов.
Но мисс Бомонт уже вспорхнула и, покинув нас, углубилась в свою рощу. Мы собрали посуду и разделились на группы. Форд пошел с дамами. Мистер Вортерс удостоил меня своего общества.
- Ну-с, - задал он свой обычный вопрос, - как подвигаются античные штудии?
- Неплохо.
- А каковы способности мисс Бомонт?
- Я бы сказал, незаурядные. Во всяком случае, она полна энтузиазма.
- А вам не кажется, что это скорее детская прыть? Буду с вами вполне откровенен, мистер Инскип. Во многих отношениях мисс Бомонт, в сущности, еще дитя. Ей предстоит учиться всему с самого начала. Она ведь и сама это признает. Ее теперешняя жизнь так непохожа на ее прошлое существование. Так нова для нее. Наши привычки, наш образ мыслей - во все это ей еще предстоит вживаться.
Я знал, к чему он клонит. Но ведь и я не набитый дурак. И я ответил:
- В смысле вживания нет лучшего материала, чем античная литература.
- Это верно, - подтвердил мистер Вортерс, - это верно.
Где-то за деревьями слышался голос мисс Бомонт. Она считала буки.
- Единственное, что меня смущает, - продолжал мистер Вортерс, - это, знаете ли… ну вот греческий, латынь… пригодятся ли ей эти знания? Сумеет ли она… Ну, словом, вы же понимаете, что учительствовать ей не придется.
- Да, верно, - сказал я, и лицо мое отразило впервые зародившиеся сомнения.
- Так стоит ли… поскольку знания ее ничтожны?.. О, разумеется, она полна энтузиазма! Но не следует ли направить ее энтузиазм по пути, скажем, английской литературы? Она ведь совершенно не знает Теннисона. Вчера вечером, когда мы прогуливались в оранжерее, я прочел ей эту замечательную сцену, помните - Артур и Джиневра? Латынь и греческий - это прекрасно, но иногда мне кажется, что начинать надо с начала.
- Вам кажется, - подхватил я, - что для мисс Бомонт античные авторы - излишняя роскошь.
- Вот именно, мистер Инскип, роскошь, именно роскошь. Причуда. Прихоть. Другое дело - Джек Форд. И тут мы, между прочим, подходим к еще одной проблеме. Ведь из-за нее Джеку, наверное, приходится повторять пройденное прежде. Она же только-только постигает азы.
- Да, разумеется, азы. И должен вам сказать, что учить их вместе довольно трудно. Джек - мальчик начитанный, а мисс Бомонт, при всем ее энтузиазме и прилежании…
- Я так и думал. Стало быть, Джеку это не на пользу?
- Да, должен признаться, что…
- Вот именно. Напрасно я придумал для них совместные занятия. Отринем эту идею. Для вас, мистер Инскип, с потерей ученицы ничего, разумеется, не изменится.
- Мы тотчас прекратим совместные занятия, мистер Вортерс.
Тут она подошла к нам.
- Харкурт, здесь семьдесят восемь деревьев. Я все-все сосчитала.
Он одарил ее улыбкой. Надо сказать, что он высок и красив, с мощным подбородком, живыми карими глазами, обширным лбом, и вовсе не седой. Фотографический портрет мистера Вортерса производит весьма благоприятное впечатление.
- Семьдесят восемь деревьев?
- Так точно.
- Вы рады?
- Ох, Харкурт!..
Я начал укладывать посуду в корзину. Они меня видели и слышали, и знали, где я. Не моя вина, что они не отошли в сторонку.
- Предвкушаю постройку моста, - сказал он. - Простого деревянного моста в низине. И еще можно проложить асфальтовую тропку от дома через луг, чтобы мы с вами могли в любую погоду приходить сюда посуху. Здесь бывают мальчишки - обратите внимание на инициалы, вырезанные на стволах. Я думаю, стоит соорудить какую-нибудь простенькую ограду, чтобы никто, кроме нас с вами…
- Харкурт!..
- Ограду такого типа, как у меня поставлена вокруг сада и полей. А на той стороне рощи поставим калитку и повесим замок. Закажем только два ключа - вам и мне, больше ведь ни к чему… и проведем асфальтовую дорожку…
- Погодите, Харкурт!
- Погодите, Ивлин!
- Я… я… я…
- Вы… вы… вы..?
- Я… я не хочу асфальтовую дорожку!
- В самом деле? Да, может быть, вы правы. Тогда, пожалуй, шлаковую. Или даже гравиевую.
- Но видите ли, Харкурт… Я вообще не хочу никакой дорожки! Мне… мне это не по карману!
Он победно расхохотался.
- Голубушка! Да кто же просит вас тратиться? Дорожка тоже входит в мой подарок.
- Нет, подарок - только роща, - сказала мисс Бомонт. - Вы понимаете… Ну зачем мне дорожка? Гораздо лучше приходить сюда, как сегодня. И мост мне ни к чему. И забор. И я совсем не против, чтобы мальчишки вырезали на стволах свои инициалы. Они уж сколько лет ходят сюда со своими подружками - специально чтоб вырезать инициалы. Это у них вроде обручения и называется "четвертое предложение". И я вовсе не хочу их прогонять.
- Боже! - сказал мистер Вортерс, указав на внушительных размеров сердце, пронзенное стрелой. - Боже, боже!
По-моему, он просто тянул время, не зная, как ей лучше возразить.
- Они вырезают свои имена или инициалы и уходят, а когда у них рождается первый ребенок, снова приходят и режут глубже. И так после каждого нового ребенка. Вот смотрите: если кора прорезана насквозь до самой древесины - значит, у них большая семья, а если прорезь неглубокая и зарастает - значит, они вообще не поженились.
- Да вы просто чудо! Я прожил тут всю жизнь, но даже слыхом не слыхал обо всем этом. Кто бы мог подумать, что в Хертфордшире существуют народные обычаи! Надо будет рассказать архидьякону, он придет в восторг.
- И я вовсе не хочу им мешать!
- Голубушка, но ведь лесов кругом полно. Крестьяне найдут себе другую рощу. Свет клином не сошелся на Ином Царстве.
- Но ведь…
- Иное Царство будет для нас, только для нас двоих. Мы вырежем два имени, мое и ваше, - шептал он.
- Я не хочу, чтоб был забор. - Она стояла лицом ко мне, и я видел, что она напугана и сбита с толку. - Я ненавижу заборы. И мосты. И всякие дорожки. Ведь это же мой лес. Прошу вас. Ведь вы мне его подарили.
- Ну разумеется, - поспешил он успокоить ее; но видно было, что он злится. - Идея! Ведь луг-то мой! Стало быть, я имею право его огородить. Поставлю изгородь между вашим участком и моим.
- Со стороны дома - пожалуйста. Отгораживайтесь от меня сколько угодно. Но не отгораживайте меня от людей. Никогда, Харкурт, никогда. Я не хочу, чтобы забор отделял меня от всего мира. Пусть люди приходят в рощу. С каждым годом инициалы будут становиться все глубже. Ну что может быть приятнее? И даже если некоторые зарастают, все равно они тут, под корой.
- Наши инициалы! - пробормотал он, ухватившись за единственное в ее речи, что он был в состоянии понять и употребить для дела. - Давайте теперь же вырежем их. Ваши и мои, рядом. И сердце, если хотите. И стрелу. X. В. плюс И. Б.
- X. В.,- повторила она, - плюс И. Б.
Он достал перочинный нож и увлек ее за собой на поиски нетронутого ствола.
- И. Б., Извечное Благословение. Мое, мое благословение. Моя тихая гавань. Мой целомудренный алтарь. О, воспарение духа! Сейчас вы этого не понимаете, но вы поймете. О, райское уединение! Год за годом, вдвоем, вдали от мира, растворившись друг в друге, сливая свою душу с вашей, И. Б., Истинное Блаженство. - Он протянул руку к стволу. Тут она словно очнулась от сна.
- Харкурт! - закричала она. - Харкурт! Что это? Что это у вас красное на пальцах?
III
О боги! О владыки и владычицы неба и земли! Какой кошмар! Мистер Вортерс прочел взрывоопасную тетрадку Форда.
- Я сам виноват, - сказал Форд. - Надо было мне на наклейке написать: "В сущности, не для посторонних" - тогда бы он уразумел, что это значит - не для него.
Я проявил строгость, соответствовавшую моему статусу платного педагога.
- Вы несправедливы, юный друг. Ваша наклейка отвалилась. Только поэтому мистер Вортерс и открыл тетрадку. Он и не подозревал, что это ваши личные записи. Видите, наклейки-то нет.
- Он ее соскреб, - мрачно возразил Форд и взглянул себе на ногу.
Я притворился, что не понимаю, и продолжал:
- Дело обстоит следующим образом. В течение ближайших суток мистер Вортерс будет обдумывать ситуацию. Я вам советую извиниться, не дожидаясь истечения этого срока.
- А если я не извинюсь?
- Конечно, это ваше личное дело. Не забывайте только, что вы молоды и жизни, в сущности, совсем не знаете, да и своих денег у вас почти нет. Насколько я понимаю, ваша карьера, в сущности, зависит от благоволения мистера Вортерса. Вы насмеялись над ним. Он этого не любит. Дальнейшее, по-моему, очевидно.
- Извиниться?
- Безусловно.
- А если нет?
- Уехать.
Он сел на каменную ступеньку, подперев подбородок коленом. На лужайке под нами мисс Бомонт катала крокетные шары. Влюбленный мистер Вортерс находился еще ниже, на лугу: он надзирал за работами по прокладке асфальтовой дорожки. Да, дорожку решили все-таки проложить, и мост построить, и забор вокруг Иного Царства. Мисс Бомонт скоро поняла, сколь неразумны были ее возражения, и однажды вечером в гостиной сама заговорила об этом и разрешила Харкурту делать все, что он хочет.
- Роща будто ближе подошла, - сказал Форд, обращаясь ко мне.
- Сняли забор между рощей и лугом, вот она и кажется ближе. Вам, друг мой, лучше бы обдумать свои действия.
- Сколько он прочел?
- Естественно, он тут же закрыл тетрадку. Но, судя по тому, что вы показывали мне, одного взгляда вполне достаточно.
- Он на стихах открыл?
- Каких стихах?
- Он говорил вам про стихи?
- Нет. О ком стихи, о нем?
- Нет, не о нем.
- Тогда не страшно, даже если он их и прочел.
- Иногда, знаете, приятно, чтобы о тебе упомянули, - сказал Форд, глядя мне в лицо. Во фразе его было что-то едкое - этакая оскоминка, какая бывает от первоклассного вина. Совсем не юношеский привкус был у этой фразы. Мне стало жаль, что мой ученик рискует погубить свою карьеру, и я снова посоветовал ему извиниться.
- Дело не в том, требует мистер Вортерс извинения или нет. Это совсем другая сторона вопроса, и я предпочел бы ее не касаться. Сейчас суть в том, что если вы сами, по собственному почину, не извинитесь, вам придется уехать. Но куда?
- К тете в Пекхем.
Я жестом указал ему на радовавший глаз ландшафт, на коров и лошадей, щипавших траву, на слуг. В центре ландшафта возвышался мистер Вортерс - этакое земное солнце, источник силы и благополучия.
- Мой милый Форд! Не играйте в героя. Извинитесь.
К несчастью, я несколько повысил голос на последнем слове, и мисс Бомонт услышала меня со своей лужайки.
- Извиниться? - закричала она. - За что?
Будучи равнодушна к игре, она тут же поднялась к нам, волоча за собой крокетный молоток. Вид у нее был довольно вялый. Она наконец начала приобщаться к цивилизации.
- Уйдемте в дом, - прошептал я. - Уйдемте, пока не поздно.
- Вот еще! - сказал Форд. - Ни за что!
- Ну, что у вас тут такое? - спросила она, став на ступеньку подле Форда.
Он поднял голову и, глядя на мисс Бомонт, сглотнул. И вдруг я понял. Вот, значит, что это были за стихи. Теперь я уже не знал, надо ли ему извиняться. Чем скорее его выставят из дому, тем лучше.
Несмотря на мои возражения, он рассказал ей про тетрадку, и первая ее реплика была:
- Ой, покажите, покажите!
Ни малейшего понятия о приличиях. Потом она сказала:
- А отчего вы оба такие грустные?
- Мы ждем решения мистера Вортерса, - сказал я.
- Какие глупости, мистер Инскип! Неужели вы думаете, что Харкурт рассердится?
- Разумеется, он сердится, и совершенно справедливо.
- Да почему?
- Потому что мистер Форд насмеялся над ним.
- Ну так что? - я впервые услышал нотки раздражения в ее голосе. - Неужели вы думаете, что он станет наказывать Форда за какие-то насмешки? А для чего ж еще мы и живем на белом свете? Чтоб уж нельзя было и посмеяться? Вот еще! Да я целый день смеюсь над всеми. Над мистером Фордом, и над вами. И Харкурт тоже. Нет, вы его не знаете! Он не станет. Не станет он сердиться из-за шутки.
- Хорошенькая шутка, - сказал Форд. - Нет, он меня не простит. \
- До чего же вы глупый! - она насмешливо фыркнула. - Не знаете вы Харкурта. Он очень добрый. Вот ежели вы станете извиняться, он обязательно рассердится, и я бы разозлилась. Ну скажите ему хоть вы, мистер Инскип!
- По-моему, мистер Вортерс имеет все основания рассчитывать, что мистер Форд извинится.
- Основания? Какие еще основания? Что у вас за слова-то такие - основания, извинения… общество… положение… Я этого не понимаю! Для чего ж тогда вообще жить на свете?
Речь ее была - точно дрожащие огоньки, загорающиеся во мраке. То она кокетничала, то вдруг задавала вопросы о смысле жизни. Однако экзамена по курсу этики я не сдавал и потому ответить ей не мог.
- Я знаю одно: Харкурт не такой дурак, как вы с Фордом. Он выше условностей. Ему плевать на все эти ваши основания и извинения. Он знает, что смех - самая лучшая вещь на свете, а потом уже деньги, и душа и всякое такое.
Душа и всякое такое! Удивляюсь, как это Харкурта, распоряжавшегося на лугу, не хватил удар.
- Да вы бы все с тоски померли, - продолжала она, - если бы только и делали, что обижались и извинялись. Воображаю, если бы все сорок миллионов англичан были такие обидчивые! Вот был бы смех! Воображаю! - и она действительно рассмеялась. - Да вы присмотритесь к Харкурту. Он вовсе не такой. У него есть чувство юмора. Вы слышите, мистер Форд? У него есть чувство юмора. Неужели вам это непонятно?
Форд снова опустил голову и уставился себе под ноги. Мисс Бомонт бесстрастно сообщила мне, что, кажется, он планет. Потом крокетным молотком принялась поглаживать его по голове, приговаривая:
- Плакса-вакса, плакса-вакса. Да тут и плакать-то не о чем! - и со смехом сбежала по ступенькам. - Ладно! - крикнула она, обернувшись. - Велите плаксе утереть слезки. Я сама поговорю с Харкуртом.
Мы молча смотрели ей вслед. Не думаю, чтобы Форд плакал. Глаза у него были большие и недобрые. Он выругался всеми подходящими словами, какие знал, потом резко поднялся и ушел в дом. Вероятно, ему невыносимо было видеть ее разочарование. Не будучи склонным к подобным сантиментам, я с интересом наблюдал, как мисс Бомонт приближалась к своему властелину.
Уверенно ступая, она пересекла луг. Рабочие снимали перед ней шляпы, и она отвечала на их приветствия. Вялость ее как рукой сняло, а вместе с ней исчезли и все признаки цивилизованности. Она снова превратилась в ту простодушную, прямолинейную девчонку, какой Харкурт привез ее из Ирландии, - девчонку в высшей степени привлекательную и нелепую и (меня поймут те, кто умеет жалеть других) в высшей степени трогательную.
Она подошла к нему, взяла его под руку. Я видел, как разрезала воздух его ладонь, разъяснявшая мисс Бомонт проблемы мостостроения. Дважды она прерывала его, ему пришлось повторить объяснения. Потом и ей, наконец, удалось вставить слово, и сцена, последовавшая за этим, была выразительнее любой театральной постановки. Две фигуры - женская и мужская - сходились и расходились на берегу реки, первая возбужденно жестикулировала, вторая была надменна и невозмутима. Мисс Бомонт умоляла, спорила и - если меня не обмануло расстояние - пыталась даже высмеять мистера Вортерса. В подтверждение какого-то из своих наивных аргументов она попятилась… и бултыхнулась в речку. Это стало развязкой комедии. Под галдеж столпившихся рабочих Харкурт спас ее. Вода замочила ей юбки до колен, башмаки у нее были все в грязи. В таком виде Харкурт повел ее к дому, и скоро я начал разбирать слова:
- Грипп… вы ноги промочили… забудьте о платье, здоровье превыше всего… умоляю вас, голубушка, не волнуйтесь… нервное потрясение… в постель, в постель… Немедленно в постель! Обещаете? Будьте паинькой. Поднимайтесь в дом - и прямо в постель.
Он остался на лужайке, а она послушно поднялась на террасу. Лицо ее выражало ужас и замешательство.
- Итак, вы искупались, мисс Бомонт!
- Искупалась?.. А, да. Вы знаете, мистер Инскип… Я даже не понимаю, как это получилось, но… у меня ничего не вышло.
Я изобразил удивление.
- Он говорит, что мистер Форд должен уехать… немедленно. У меня ничего не вышло.
- Очень жаль, мисс Бомонт.
- Ничегошеньки не вышло… Харкурт оскорблен, И говорит, что все это вовсе не смешно. Никогда он не позволяет мне делать, что я хочу. Сперва - латынь и греческий: я хотела узнать про богов и героев, а он мне не позволил. Потом я хотела, чтоб не строили забор и мост и чтоб не было асфальта - и вот видите, что получилось. А теперь я попросила не наказывать мистера Форда, который ни в чем не виноват, а Харкурт навсегда выгоняет его из дома.
- Форд проявил неуважение, мисс Бомонт, - сказал я, ибо долг заставлял меня держать сторону мистера Вортерса.
- Нет такого слова - "неуважение"! - вскричала она. - Где вы его взяли? Ну что за выдумки, все это ваши "обязанности", "положение", "права"? Все это от ваших великих мечтаний!