Агнес и Карл встретили их в прихожей. Первым делом Агнес постаралась встретиться глазами с отцом. Старшие дети предпочитали Саре Сусанне отца. Она всегда была занята малышами и хозяйством. Как получилось, что Юханнес, которому было так трудно разговаривать с ними и который почти постоянно отсутствовал, сумел завоевать их доверие? И почему у нее при виде этого доверия кольнуло сердце?
Юханнес Непобедимый
Новый кошельковый невод прибыл за неделю до того как Юханнес узнал, что выше по побережью появилась сельдь. За несколько часов он собрал людей и сам стал во главе артели. Это было уже не первый раз. Собралось несколько карбасов, не они одни охотились за серебром моря.
В лучах осеннего солнца Юханнес стоял на корме карбаса со свинцовым лотом, прикрепленным к тонкой медной проволоке. В очередной раз он опустил лот почти до самого дна. Лицо у него было сосредоточенно и неподвижно. В руках - напряжен каждый нерв. Напряжение поднималось к плечам и достигало подбородка. Все следили за ним и ждали сигнала, говорящего, что лот соприкоснулся с большим косяком сельди и что здесь стоит забросить невод. Артельные на других карбасах следили за ними на некотором расстоянии.
Юханнес обычно не кричал, когда в одном месте собиралось сразу несколько артелей. Не следовало кричать, что он нашел ее. Сельдь. Сегодня он договорился со своим штурманом, что поднимет зюйдвестку левой рукой. Это будет означать только одно: бросай невод!
Все рыбаки заняли свои определенные места. Никто никому не должен был мешать. Море было гладкое, и небо блестело, как наточенная коса. С поднятых весел беззвучно падали капли. Напряжение витало в воздухе. Карбас был похож на гигантского паука, держащего людей, объединенных единым движением, единой мыслью.
И наконец началось. Сначала Юханнес почувствовал легкую дрожь в ладони. Дрожь дважды возникла и пропала. Потом она уже не прерывалась, как поток. Юханнес выждал еще минуту и сорвал с головы зюйдвестку. Лов начался.
Невод пошел! Кричать было не принято, потому что рядом были другие артели. Рыбаки в боте, оснащенном лебедкой, быстро гребли к берегу, чтобы там поставить его на якорь. Карбас постепенно окружал неводом то место, которое Юханнес указывал обеими руками. Концы невода находились еще далеко от берега, и рыбаки, как одержимые, спешили окружить косяк неводом до того, как сельдь найдет из него выход. Одни тянули концы к берегу, другие быстро крепили их к суше. Рыбаки в легких лодках, со своей стороны, как могли отпугивали сельдь от отверстия, образовавшегося между концами невода и берегом. Эти лодки находились у каждого конца невода, с них в воду бросали большие доски в виде рыбы, которые погружались головой вперед, к хвосту была привязана веревка.
Движения людей были быстрые и точные. Они бросали и тянули. Бросали и тянули. Из-за этого деревянные рыбы казались живыми. Неожиданно сельдь пошла к выходу из невода. Один из рыбаков начал топать ногами по дну лодки, другие бросали камни в голову косяка. И кричали. Грубыми, хриплыми голосами.
Юханнес был уже не торговцем, стоявшим у себя в лавке и следившим за тем, чтобы черные от жевательного табака плевки покупателей попадали точно в плевательницу, или, прищурившись, сверявшим колонки цифр. Он был свободным человеком! Который в лодке плавал вокруг собственного невода, измерял глубину и решал, хорошо ли поставлен невод. Сказка! Невод оказался таким полным, что его пришлось окружить вторым запорным неводом и прикрепить с четырех сторон к якорям большого невода.
Когда все это наконец было сделано, Юханнес швырнул свою зюйдвестку в лодку и громко засмеялся. Рыбаки вторили ему. Трижды раздались их взрывы смеха. Трижды рыбаки снимали и надевали свои зюйдвестки или каскетки. Смех прокатился по фьорду и тут же вернулся, отброшенный горами.
- Много найдено, когда ничего не потеряно! Много найдено, когда ничего не потеряно! - слышалось между взрывами смеха. Сначала крикнул один, потом - другой и наконец все вместе, хотя и не совсем в лад.
Небо и море! И живое, трепещущее серебро!
В Хавннесе у Юханнеса было маловато людей, чтобы обработать там весь улов. Пришлось послать за своим покупателем. Но прежде предстояло выяснить, можно ли выждать два дня, чтобы сельдь освободилась от планктона до того, как ее засолят. Погода стояла подходящая, и место было защищено от непогоды. Юханнес заботился о том, чтобы ничего не пропало.
Планктона в сельди почти не оказалось, поэтому решили начать перегрузку улова уже на другой день рано утром. Сначала нужно было дать людям выспаться. Они расположились кто где. Под парусами и за ящиками. Улов следовало охранять.
На рассвете невод вытащили настолько, что сельдь встала и билась в нем стоймя. Его окружили лодки, большие ковши с прочными ручками опустились в бьющуюся серебряную массу. Это была тяжелая работа даже для человека с мощным торсом и сильными плечами. Две лодки были снабжены мачтами и талями. От них к днищу ковша был прикреплен крюк, ковш поднимали и вываливали сельдь в лодку, и лодка либо шла к берегу, либо перегружала сельдь в приемочный бот.
Один закупщик, пришел из Вестланда на брюхатой шхуне, уже ждал и взял сельди сколько смог. Юханнес поднялся к нему на борт и получил наличными сразу за две трети улова. Остаток улова он хотел отвезти в Хавннес и там засолить, чтобы продавать в бочках. Вестландец привез с собой своих раздельщиков. Юханнес ему позавидовал. Когда сельдь была уже поднята на борт, взвешена и расчет произведен, руки раздельщиков заработали, как барабанные палочки. Пустые бочки стояли на палубе наготове. Соль тоже. Величину сельди отмечали черточками, от двух до пяти. Сама крупная получала две черточки. Сельдь, получившая больше пяти черточек, даже не зябрилась, ее просто смешивали с солью.
Слухи о небывалом улове достигли Хавннеса, как только попутный ветер подхватил карбас.
- На кой черт платить за пароход, если сельдь сама подходит под окна? - воскликнул Даниель и хлопнул Кристоффера по груди.
Люди уже собрались. Чтобы работать и на причале и в помещении. За питание и ночлег брали на пятнадцать монет больше. В доме для работников люди спали и на кроватях и на полу. Дом для приезжих тоже был переполнен. Чердак над лавкой протопили и тоже использовали. Надо было где-то сушить воняющие сельдью морские рукавицы и прокисшие носки. В поварне пекли и готовили в большой печи. Приготовить еды на всех на кухне было немыслимо.
Улов Юханнеса Крога превзошел все ожидания.
Теперь он стал королем сельди. Во всяком случае, пока его кто-нибудь не переплюнет.
Раздельщики рыбы стояли полукругом на пристани с ножницами для стрижки овец, опущенными концами вниз. Как только первый ковш с сельдью достиг земли, они принялись состригать грудные плавники. Из сельди следовало выпустить кровь, чтобы соль основательно проникла внутрь. Вскоре вокруг них уже образовался вихрь крови и чешуи. Копченая сельдь в том году обещала быть отменной.
Когда раздельщики уже обработали часть сельди, засольщики пересыпали ее тонкими слоями соли, стараясь, чтобы эти слои были одинаковой толщины. Юханнес сам проверял каждую бочку, прежде чем пометить ее черточками, говорящими о величине сельди. Каждый засольщик получал квитанцию за свою работу. Черточка на квитанции соответствовала одной бочке.
Запах сельди дошел до самых домов. Проник в комнаты. Сара Сусанне, преодолев тошноту, пошла на пристань, чтобы своими глазами увидеть это богатство. Она оделась потеплее - дул резкий вечерний ветер. На пристани было не протолкнуться. Мужчины и женщины работали бок о бок. Смех. Бочки. Странная одежда должна была удерживать тепло и не пропускать внутрь рыбью чешую и отбросы. Шали и большие брезентовые передники. Кепки и платки.
Увидев Юханнеса, она поняла, каким большим оказался улов на этот раз.
Юханнес был без шапки. Блеск лица и волос соперничал с блеском глаз, чешуи и обрезков сельди.
Широко ставя ноги, Юханнес в расстегнутой куртке ходил между засольщиками и контролерами. Голова была высоко поднята. Никто не сказал бы, что он проспал всю ночь, положив голову на ящик из-под рыбы. Потухшая трубка висела в углу рта. Раскрытые ладони были готовы подхватить то, что нужно. Мороз окрасил их и оставил на них свой след, но Юханнес не обращал на это внимания. Руки распухли, но двигались уверенно, уже готовые к следующему лову.
Юханнес! Сара Сусанне чуть не задохнулась странного, щекочущего чувства радости. Смотри! Смотри! Но не на это богатство сельди, а на этого человека. Она никогда не видела его таким.
Он повернулся и заметил ее. По его лицу расползлась улыбка. Руки обнимали весь бескрайний мир. Одним прыжком он оказался рядом с ней, выплюнув трубку в пустую бочку. Его сильные руки подхватили ее и подняли над головой. Мгновение - и лавка у нее на глазах пролетев по воздуху, исчезла в море. Содержимое желудка рвалось наружу.
Когда ее ноги снова коснулись пристани, он крикнул так громко, что его услыхали все:
- Пппрринннимммай кккорроллля ссссельдди!
- Этому королю не помешает сначала как следует вымыться! - весело крикнула одна из женщин.
Люди на секунду прервали свою работу и позволили себе засмеяться. Сегодня им разрешалось все. Даже шутить с самим Юханнесом Крогом.
По всей усадьбе спали мертвецким сном усталые люди. В доме было тихо, Сара Сусанне лежала за спиной Юханнеса с открытыми глазами. Он пошевелился и что-то пробормотал. Даже после воды и мыла от него все еще пахло рыбой.
Она подвинулась к нему. Прикоснулась рукой, словно во сне, пока он не повернулся к ней. Может быть, думая, что еще берет в море большой косяк сельди. Такой, который оплатит их жизнь надолго вперед.
Устал? Он, артельный с веревкой от невода в руке? Нет. Он был непобедим! Ведь это он опускал лот на глубину. Он определил, где стоит косяк.
А она? Ее вдруг охватило чувство свободы. Буйное удовольствие. Бесстыдная радость, что в эту минуту ей можно не бояться, что она забеременеет.
Чужие письма
Сара Сусанне постучала в комнату учительницы. Она хотела вернуть тетрадь с сочинениями Агнес, которую брала посмотреть. Аннетте в комнате не было. Собираясь уходить, она заметила письмо. Оно лежало раскрытое на кровати. Словно учительница, прочитав, в спешке оставила его там. Или хотела, чтобы кто-нибудь его прочитал.
Крупные четкие буквы и бросившееся в глаза имя. Юханнес. Не успев подумать, Сара Сусанне подошла к кровати и прочитала письмо.
Кланяйся Юханнесу и скажи, что я надеюсь его увидеть, когда он приедет в Трондхейм. Приветствую тебя.
Твоя двоюродная сестра Гудрун.
Неверными шагами Сара Сусанне вышла в прихожую и прикрыла за собой дверь, тетрадь Агнес она по-прежнему держала в руке. Неожиданно она увидела волосы Эллен, какими видела их, когда в приснившемся ей кошмаре нашла тело утонувшего брата. Волосы Эллен плавали вокруг Арнольдуса. Вместе с водорослями и обломками карбаса. Непохороненные. Их становилось все больше. Они росли и обвивались вокруг его тела. И вокруг нее. Лунные волосы Эллен. Живые. Каждый волосок был отчетливо виден. Они выросли так, что Сара Сусанне казалась не больше вши, ползающей среди них и ждущей, когда ее вычешут частым гребнем.
Но такое? Что это? Как такое возможно?
Какая-то женщина в Трондхейме думает о Юханнесе? О ее Юханнесе?
Могла ли Сара Сусанне спросить его, почему какая-то женщина в Трондхейме думает о нем?
Нет! Так унизиться она не могла. Только не такая женщина, как она!
Весь день это не давало ей покоя. Тетрадка Агнес, сопливые дети, бутылочки с молоком, вопросы и приставания. В конце концов она сбежала от всего в свою мансарду. Но мысль о письме осталась с ней против ее желания.
Пока она, стоя у окна, пыталась вызвать в себе неприязнь к Аннетте, получившей это письмо, перед ней возникло лицо пасторши Урсулы Йенсен.
Ты еще пожалеешь о том, что приехала к нам!
А Иверине? Что она сказала, когда была здесь в последний раз?
- Перестань горевать о мертвом, ведь с тобой рядом живой муж!
Сара Сусанне почувствовала гнев и вместе с тем странное облегчение. Спокойное безразличие. Иверине сказала ей то, чего не посмел бы сказать никто другой. Сара Сусанне не потерпела бы этого ни от кого другого. Сейчас это смягчило боль.
- Я не всегда вольна в своих мыслях, Иверине, - ответила она сестре.
- Мне это непонятно. Но люди иногда совершают странные поступки, когда подолгу не видят никого, кроме своих близких, - шепотом сказала Иверине. Кивнув несколько раз, она обмакнула печенье в кофе, с чувством задумчивого удовольствия сунула его в рот. И быстро проглотила, словно закончила тяжелую работу.
Шестым ребенком был мальчик, он родился в 1872 году. Его назвали Эйлертом в честь старшего брата Юханнеса. Юханнес еще раньше обещал Иверине, что некоторое время Сара Сусанне рожать не будет. Так или иначе им предстояло доказать, что это возможно. Мальчик, во всяком случае, был здоровенький и появился на свет с приходом новых времен и процветающей торговли. Сару Сусанне при взгляде на него иногда охватывало чувство благодарности. Смиренной благодарности - Бог не покарал ее за то, что она сначала не желала этого ребенка.
Теперь у нее появились другие огорчения. Мать старела. К счастью, она редко приезжала в Хавннес, но Юханнес привозил ее, если она об этом просила. Седой пучок на затылке фру Линд заметно поредел. Черты ли-как будто скрылись за морщинами. Она жаловалась, что дома, в Кьопсвике, ей нет житья. Иаков и его молодая жена из Трондхейма совсем не такие, какими были Арнольдус и Эллен. Она без конца перемалывала эту тему, разукрашивала подробностями, повторяла в разных вариантах. Нельзя сказать, чтобы она прямо говорила о них что-то нелестное, но обиняком именно это она и говорила. Часто она заканчивала свои слова вздохом и признанием, что им тоже приходится не очень сладко.
Сара Сусанне так от этого устала, что спросила однажды у Юханнеса, не будет ли он возражать, если они заберут мать к себе в Хавннес. Она понимала, что, если мать умрет, кошмары будут мучить ее уже до конца жизни. Выбора не было. Кроме Хавннеса, мать могла переехать только на Хундхолмен к Марен. Значит, забрав мать, Сара Сусанне окажет услугу и Марен. Хотя, видит Бог, ей хотелось бы этого избежать.
Юханнес, напротив, был очень доброжелателен. Он как будто не замечал, что Сара Сусанне с трудом высиживала в комнате, в которой тек бесконечный словесный поток фру Линд. Как будто он замечал только то, что хотел, а потом поспешно покидал дом. Прочь!
Сара Сусанне завидовала его жизни. Ей представлялось, что все последние годы она была вялой, уставшей, беременной, кормящей или чем-то озабоченной. Она знала, что, если бы она захотела, он сделал бы все возможное, чтобы она ездила вместе с ним. Хотя бы изредка. Или нет? Насколько хорошо она его знает? После того как она прочитала то письмо, ее представление об Юханнесе изменилось.
Она стала следить за ним. Пыталась угадать, о чем он думает. Особенно когда бывает в отъезде. Стал ли он другим? Более веселым? Появились ли у него тайны? Несколько раз она следила за ним так откровенно, что он, заикаясь, говорил, что она какая-то странная.
- Никакая я не странная, - каждый раз отмахивалась она. Вместо того чтобы сказать ему правду. О письме, об имени, которое она видела. Или сказать, что ей интересно, чем он занимается, бывая в Трондхейме. Но она не могла. Она представляла себе его лицо. Растерянность, недоверие. Или, что еще хуже, покрасневшее лицо с опущенным виноватым взглядом. Ни за что!
Деньги, что он заработал на удачном лове сельди, пошли на расширение торговли и новые необходимые поездки. Ей хотелось понять, тоскует ли она по нему. А если так, почему? Неужели только потому, что ей хочется знать, где он бывает? Или потому, что она боится, что у него появилась другая женщина? Та, которая разделяет с ней ее чувство к этому молчаливому человеку, с горечью думала Сара Сусанне.
А может, все дело в том, что она его любит?
Фру Линд приехала к ним со всеми своими пожитками. Два сундука вещей, без которых она не могла обойтись. Но она здесь не задержится, уверяла она всех. Ни в коем случае. Учительнице Аннетте пришлось уступить ей свою комнату и перебраться в комнату экономки. Но это ее не задело.
По-своему фру Линд оказалась нужна двум старшим детям и Карлу. Пока ее истории не начали повторяться. Нянчить малышей у нее не хватало терпения. Из всех людей, которые говорили не чисто, ей по душе был только Юханнес. Всех приезжающих она считала своими собеседниками, нравилось им это или нет. К этой своей роли фру Линд относилась очень серьезно. Она занимала гостей разговорами о растениях и временах года, рассказывала о жизни в Кьопсвике, а также о детстве в Экснесе в качестве дочери Херлеба Дрейера. Фамилию Дрейер она произносила таким тоном, словно это был дворянский титул. Если ей удавалось поведать кому-нибудь о своем прошлом, она расцветала на несколько дней. И нисколько не огорчалась, если собеседники слушали ее без должного внимания.
А вот Саре Сусанне становилось тошно при одной мысли о том, как к этому относятся приезжие. В конце концов она сдалась и предоставила всему идти своим чередом.
Агнес, Иакову и Карлу разрешалось присутствовать на чтениях в гостиной, пока они сидели спокойно. Иакову это не всегда удавалось. Они только что прослушали повесть "Ясновидящий, или Картины из жизни Нурланда" писателя Юнаса Ли. В ней рассказывалось о пасторской дочери Сусанне и Давиде Холсте. У Давида были такие же видения, как и у его матери до того, как она сошла с ума, и врач посоветовал ему не жениться. Агнес была очарована этой грустной историей, тогда как мальчикам разрешили заняться чем-нибудь другим, чтобы они не мешали чтению.
Теперь все ждали последней книги, написанной Юнасом Ли. Она называлась "Лоцман и его жена". Анетте получила ее из Трондхейма от своей тети. Спросить, была ли эта тетя матерью Гудрун, Сара Сусанне не посмела.
Все, кто хотел послушать, чем закончится эта история, должны были собираться по средам после ужина когда малыши будут уже спать. Предварительно сняв обувь. Сара Сусанне всегда сидела в зеленом кресле с потертыми кистями, спиной к своему портрету. Ноги блаженно отдыхали на низкой скамеечке. Однако с тех пор, как к ним переехала фру Линд, зеленое кресло стало ее постоянным местом. Теперь Сара Сусанне читала, стоя в простенке между окнами.
Вообще-то так было даже лучше. Ей легче дышалось, и она даже чувствовала известную гордость, которую не могла испытывать, сидя в кресле, как старуха.
Когда в гостиной никого, кроме нее, не было, Сара Сусанне могла позволить себе посидеть под портретом. Там она чувствовала, как над ней склоняется пастор, и ей не нужно было смотреть на себя. Мазки кисти. Их разговоры. Ей хотелось, чтобы этот портрет висел в мансарде и его видела бы только она. Но Юханнес и слышать об этом не желал. Он гордился портретом и показывал его всем при каждом удобном случае.
Сара Сусанне тосковала. Странно, что она находила для этого время, ведь у нее была тысяча дел. Она переходила от одного к другому. К тому, которое было неотложным. К тому, которое нужно было сделать в любом случае. Она управляла большим хозяйством, следила за всем, что требовало ее внимания. Так проходил день и наступала ночь. Она чувствовала усталость. И слабое удовлетворение.